Глава 7 Время больших перемен

Глава 7

Время больших перемен

Летнюю кампанию 1942 года германское Верховное командование ждало с оптимизмом. Причины этого оптимизма лично для меня остаются совершенной загадкой. Ведь не глупые же были люди! Уже после сомнительного окончания «Барбароссы» было понятно, что германскую армию ничто хорошее в Советском Союзе не ожидает. А после бесславного провала «Тайфуна» говорить о перспективах победы немецкого оружия стало просто неприлично. Ну я еще понимаю, что Адольфа Алоизовича отличало «очень своеобразное мышление», но ведь генералы кажутся вполне вменяемыми людьми… Или именно кажутся? Ведь ни общее военно-политическое положение Германии, ни конкретное состояние сухопутных вооруженных сил не давали ни малейшего повода для оптимизма. Впрочем, какое там «оптимизма», речь уже не шла даже о мало-мальски приемлемом исходе войны. Вдобавок к затяжной и малоперспективной войне с Англией Германия получила затяжную и совершенно безнадежную войну с Советским Союзом, а теперь еще на горизонте вырисовывалась затяжная и такая же безнадежная война с Соединенными Штатами. И все это обрушилось на государство, которое если и могло рассчитывать на успех, то лишь в молниеносной войне. Конечно, германские генералы делали все, что в их силах, но ведь иногда этого абсолютно недостаточно.

Состояние германских танковых войск к началу 1942 года было откровенно плачевным. Если верить Томасу Йенцу, к январю 1942 года на Восточном фронте остались 1015 танков, но при этом ни одного боеспособного, хотя всю упомянутую тысячу еще можно было отремонтировать. После окончания зимнего наступления Красной Армии с марта по июнь на фронте воцарилось относительное затишье. Немцы использовали его для того, чтобы попытаться восстановить боевую мощь вермахта в целом и Панцерваффе в частности. Увы, им это не удалось. Все немецкие генералы дружно соглашаются, что потери в живой силе восполнить так и не удалось уже до самого окончания войны. С танками в 1942 году дело обстояло еще хуже. Сказались просчеты Верховного командования, которое не перевело промышленность на военные рельсы, сказались военные потери. Конечно, в Германии за этот период были сформированы еще 5 танковых дивизий — с 21-й по 25-ю, а до конца 1942 года появились 26-я и 27-я, но какое это имело значение, если общая численность танков на Восточном фронте к началу летнего наступления в июле (после оборонительной операции под Харьковом) едва перевалила за 2000, причем исправных было чуть более 1300. То есть по сравнению с июнем 1941 года силы Панцерваффе сократились вдвое. Поэтому совершенно неудивительно, что активные действия в 1942 году вели только две танковые армии из четырех: Первая — фон Клейста и Четвертая — Гота. Остальные две танковые армии с этого момента и до самого конца войны играли второстепенные роли, занимаясь в основном обороной. Самым наглядным подтверждением этого является состав З-й танковой армии генерал-оберста Рейнхардта на 24 июня 1942 года. В нее входят 10 пехотных и 1 моторизованная дивизии в составе 3 корпусов. Вы спросите, а есть ли в танковой армии танки? Оказывается, все-таки есть. Непосредственно в распоряжении командующего имелась одна-единственная 20-я танковая дивизия. Так что называть подобное соединение танковым можно лишь на страх врагам. Немногим лучше выглядела и 2-я танковая армия.

А как выглядели к началу летней кампании главные действующие лица? Давайте сравним состав 1-й танковой группы на 27 июня 1941 года и 1-й танковой армии на 24 июня 1942 года. Изменения будут видны, что называется, с первого взгляда. К моменту нападения на СССР генерал Клейст имел у себя в подчинении 3 корпуса, в которые входили 9 дивизий. Но из этих 9 дивизий 5 были танковыми, 2 армейскими моторизованными и 2 моторизованными дивизиями СС, то есть состав группы Клейста можно было считать просто идеально соответствующим определению танковой армии. Но прошел всего лишь год, и положение изменилось катастрофически. Теперь Клейст имеет 3 корпуса и 2 корпусные группы. Вроде бы силы более солидные, но мы должны помнить, что временные формирования всегда не отличаются особой спаянностью и согласованностью действий. А вот состав этих корпусов… 3 танковые дивизии, 1 моторизованная, 7 пехотных, 1 горнострелковая, 2 легкопехотных дивизии, 1 охранная. И дополняют этот комплект 4 румынских пехотных дивизии. Сразу бросается в глаза появление румынских дивизий более чем сомнительной боеспособности, да и охранная дивизия от них немногим отличалась. Однако иных средств восполнить нехватку личного состава у германского командования не осталось. Но даже эти меры не принесли желаемого результата. Кроме того, резко снижается мобильность армии. Мы уже не говорим о незаметном невооруженным глазом сокращении численности автотранспорта, из 19 дивизий, составляющих армию, только 4 обладают требуемым качеством в полной мере. Численность армии возросла вдвое, но есть подозрение, что во столько же раз снизилась ее ударная мощь.

4-я танковая армия, командование которой в мае 1942 года принял Герман Гот, выглядит несколько лучше, однако она всегда была самой слабой из танковых армий Восточного фронта. 27 июня 1941 года в составе 4-й танковой группы генерала Гёпнера числились 2 корпуса: 3 танковых, 2 армейский моторизованные, 1 моторизованная СС и 2 пехотные дивизии. На 24 июня 1942 года группа, которая теперь называлась армией, имела 3 корпуса, в которые входили 3 танковые, 2 армейские моторизованные и 3 пехотные дивизии.

Если проследить за этими изменениями структуры германских танковых армий, то сразу станет понятным, почему немцы были вынуждены ограничиться наступлением только на южном участке Восточного фронта. Однако изменения не ограничились перетряхиванием состава армий. Наконец-то в вермахте официально появляются танковые корпуса, и теперь можно употреблять этот термин, не боясь обвинений в неточности. Этот процесс происходит с марта по июль 1942 года, но, как вы прекрасно понимаете, процесс был формально-бюрократическим и к серьезным результатам не привел.

Зато изменение структуры дивизий было более серьезным. В. Бешанов пишет, что весной в танковых дивизиях полки перешли на 3-батальонную организацию. На самом деле все было несколько иначе. Во исполнение приказа Генерального штаба сухопутных сил от 18 февраля 1942 года для подготовки летнего наступления в Группе армий «Юг» каждая ее танковая дивизия была усилена третьим танковым батальоном. Однако закон сохранения материи действует даже в армии. Поэтому только 4 танковые дивизии имели свой собственный третий батальон. Остальные 9 батальонов были взяты из танковых дивизий групп армий «Север» и «Центр». Таким образом, немцы снова кроили и перекраивали имеющиеся скудные запасы, как говорится, шили из жилетки брюки. Например, 3-й танковый батальон 2-го танкового полка в 16-й танковой дивизии был ранее 2-м батальоном 10-го полка 8-й танковой дивизии.

Моторизованные дивизии тоже получили в штат один танковый батальон. Однако и эти батальоны, как мы писали, были изъяты из других дивизий. Второй пример: 103-й танковый батальон 3-й моторизованной дивизии еще совсем недавно был 3-м батальоном 18-го полка 18-й танковой дивизии. Нет, кролика из пустой шляпы фокусник может вытащить, но панцер-абтайлунг из форменной фуражки ни один генерал не достанет.

Не менее сложным было положение и с новыми танками. В 1942 году на вооружение Панцерваффе начали поступать T-IIIJ с 60-калиберной пушкой 50 мм. В марте этого же года появились танки T-IVF2 с длинноствольной 75-мм пушкой, и теперь немецкие танкисты могли бороться на равных с Т-34. Все было бы здорово, но этих танков не хватало, и снова немецкое командование пошло по испытанному пути. У дивизий, отправлявшихся в тыл для отдыха и доукомплектования, забирали все исправные машины. То же самое ждало дивизии, находящиеся на спокойных участках фронта. Но этим отобранные танки хотя бы заменяли различным чешским и французским хламом, уповая на то, что сражаться данным дивизиям не придется.

Еще одним важным новшеством 1942 года стало формирование первых танковых подразделений СС. Таким образом, дивизии «Лейбштандарт», «Викинг», «Дас Райх» превратились в моторизованные, но пока еще не танковые!

Весь этот длинный рассказ приведен с единственной целью — показать, что к началу летнего наступления 1942 года немецкие войска находились далеко не в лучшем состоянии. И если потери в технике в какой-то степени удалось компенсировать (все-таки я полагаю, что 100 T-IVG в бою полезнее, чем 500 T-I, но 100 танков не разделить на 5 дивизий), то некомплект личного состава стал хронической болезнью вермахта, от которой он страдал до самого конца войны. Тем не менее в Ставке Гитлера царил оптимизм. Предполагалось начать грандиозное наступление на юге, чтобы захватить Донбасс, Кубань, кавказскую нефть. Планировалось и наступление на Сталинград, но все-таки немцы не придавали этому городу сакрального значения, планируя лишь намертво перекрыть важнейшую водную коммуникацию — Волгу. Просто Сталинград оказывался в районе планируемого наступления, ведь не на Горький же целиться? Как писал генерал Блюментрит: «Промышленно-экономические круги в Германии оказывали сильное давление на военных, доказывая важность продолжения наступательных операций. Они говорили Гитлеру, что не смогут продолжать войну без кавказской нефти и украинской пшеницы». Кстати, Типпельскирх говорит примерно то же самое, но только без выпадов в сторону «промышленных воротил», он их вообще не упоминает…

Однако едва ли не с большим оптимизмом ожидали летнюю кампанию в Москве. Причины для этого оптимизма были вполне обоснованными. В ходе зимней кампании вермахт потерпел несколько тяжелейших поражений и стоял на грани полной катастрофы. Но конструкцию такого огромного размера уничтожить двумя-тремя даже самыми сильными ударами просто невозможно, что и подтвердил дальнейший ход военных действий. Вспомним хотя бы Белорусскую операцию 1944 года, после которой исчезла целая Группа армий. Но ведь Восточный фронт не рухнул, и германская армия не рассыпалась. К сожалению (для нас) воля немцев к сопротивлению оставалась непоколебленной до самой весны 1945 года, они не собирались, подобно французам, организованно сдаваться в плен. И этот фактор остался не замеченным нашим командованием, строившим грандиозные планы окончательной победы над немцами.

Имелся еще один нюанс, которого либо не заметило, либо заметило, но не пожелало учесть советское командование. Когда Сталин издавал грозные директивы о полном разгроме немецко-фашистских захватчиков, он явно не думал о плачевном состоянии советских танковых и механизированных частей. А ведь после окончания зимней кампании они находились ничуть не в лучшем состоянии, чем немецкие. Неужели он собирался выиграть современную войну моторов «пешим строем»? Ответить на это мог бы только сам Верховный. Впрочем, возможно другое объяснение. Советские командиры полагали, что достаточно передать разгромленной танковой бригаде 50 новых машин, и ее боеспособность тут же восстановится по щучьему велению, по генеральскому хотению. Следовать примеру немцев, которые отводили свои дивизии для отдыха, доукомплектования и обучения в глубокий тыл, отправляя их с Восточного фронта аж во Францию, наше командование совсем не собиралось. В лучшем случае — месяц в прифронтовой полосе, и хватит с них.

Но предпосылки для успешных действий Красной Армии в 1942 году все-таки имелись. В отличие от немцев, нашему командованию удалось восполнить потери 1941 года, более того, численность армии даже выросла. Завершились пуск и наладка эвакуированных заводов, поэтому выпуск военной продукции начал неуклонно нарастать, и в 1942 году Советский Союз обошел Германию практически по всем показателям. Одновременно началась новая реорганизация структуры Красной Армии. Опять были восстановлены корпуса, но это уже были принципиально иные единицы, чем год назад. Теперь они скорее соответствовали немецкому танковому полку, так как по штату корпусу полагались 168 танков. Главным минусом этого корпуса являлось отсутствие крупнокалиберной и самоходной артиллерии.

В состав корпуса входили 3 танковые и 1 мотострелковая бригады. Но не следует заблуждаться относительно громких названий. Советская танковая бригада со штатом 53 танка соответствовала немецкому танковому батальону. Причины этой реорганизации были совершенно очевидными. Огромные и совершенно неуправляемые мехкорпуса и дивизии 1941 года представляли собой не грозную ударную силу, а легкую добычу для противника. Наверное, учитывая качество советских средств связи, имелись все основания снабжать полк этими самыми средствами по штатам бригады. В этом случае можно было рассчитывать на сохранение управления войсками в критических ситуациях. На практике все оказалось далеко не так, командиры по-прежнему постоянно теряли управление и связь с войсками. Хотя, может быть, здесь виноваты не столько рации, сколько неумение организовать и поддерживать сеть связи? И даже неумение генералов пользоваться готовой сетью?

В мае — июне 1942 года начинается формирование танковых армий. По примеру немцев в состав армий включались разнородные соединения, чтобы получился сбалансированный боевой механизм. В качестве примера приведем состав 3-й танковой армии (она была создана первой) генерал-лейтенанта Романенко. Она имела 2 танковых корпуса, 1 мотострелковую и 2 стрелковые дивизии, танковую бригаду, гвардейский минометный стрелковый полк, истребительно-противотанковый полк, мотоциклетный полк, подразделения связи и так далее. В августе 1942 года армия получила еще один танковый корпус. В результате снова получается, что это соединение соответствовало немецкому, стоящему на одну ступеньку ниже, то есть усиленному танковому корпусу. Однако первые опыты использования советских танковых армий оказались неудачными. Главной причиной являлась все та же допотопная организация связи, в этом отношении мало что изменилось. Командующий фронтом не знал, что происходит в армиях, командующий армией терял собственные корпуса, командир корпуса не всегда контролировал свои бригады, командир бригады мог управлять полками. В результате продолжались все те же самые некоординированные хаотичные действия. Вы можете полистать мемуары генералов Лелюшенко, Рыбалко, Ротмистрова, Баграмяна — и всюду увидите одно и то же.

Так или иначе, но активные действия в кампании 1942 года начали именно советские войска. Собственно, командование Красной Армии попыталось плавно перейти от зимнего наступления к весеннему, хотя на первых порах не ставило перед собой грандиозных задач. Они маячили где-то впереди. Но все эти наступления отличала та же самая особенность, которая столь ярко проявилась во время контрнаступления под Москвой. Танковые соединения были превращены в безгласный придаток пехоты, и танковая бригада, переданная стрелковой дивизии, занимала место где-то между гаубичным полком и саперным батальоном. Пехотные генералы были только рады такому положению вещей, потому что они даром получали усиление дивизии, а заодно и громоотвод, на который всегда можно направить молнии начальственного гнева, который неизменно вспыхивал после очередной неудачи.

Мы остановимся на неудачной Харьковской операции, потому что именно после нее началось немецкое наступление. К началу наступления советское командование сосредоточило довольно сильную танковую группировку, в составе которой было 3 танковых корпуса и 9 отдельных танковых бригад, в которых насчитывалось 925 танков. Внешне грозная сила. Но, но, но и снова но. Отдельные танковые бригады были включены в ударные группировки и использовались для непосредственной поддержки пехоты стрелковых дивизий первого эшелона. 22-й танковый корпус был придан 38-й армии. Командующий армией решил использовать корпус децентрализованно, придав его бригады стрелковым дивизиям. То есть мало того, что были разбросаны отдельные бригады, так еще начался и раздел корпусов. Лишь 21-й и 23-й танковые корпуса остались в резерве фронта, их планировалось ввести в прорыв после первоначального прорыва вражеского фронта. Однако им предстояло двигаться в различных направлениях. Получается, что формально были собраны крупные силы танков, но на деле они оказались раздроблены на мелкие группки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что операция завершилась провалом. Командование 6-й армии опоздало с вводом в бой резервных корпусов и было вынуждено использовать их для парирования немецких ударов. При этом наши историки снова признаются, что в очередной раз командирам не удалось скоординировать действия корпусов, механическое объединение их в одну группу не помогало решить проблему. Единственным успехом советских танков стал более или менее удачный выход части войск из окружения, что было сделано при помощи собранных воедино остатков бригад и корпусов. Так сама жизнь заставляла советских генералов действовать правильным образом.

Описывать подробно последний немецкий блицкриг лета 1942 года мы не будем. Ограничимся лишь кратким рассказом о первом неудачном опыте участия в боях советской танковой армии.

В первых числах июля немцы вышли к Дону, форсировали его и начали наступление на Воронеж. 5-я танковая армия генерала А. Лизюкова получила приказ нанести контрудар из района Дубровское в направлении Землянск, Хохол, перехватить коммуникации противника, прорвавшегося к Воронежу, и оказать помощь выходящим из окружения частям 40-й армии. Операцию следовало начать 5 июля, не ожидая полного сосредоточения всех сил армии. Честно говоря, после этого все обвинения в адрес генерала Лизюкова звучат несправедливо. Командование само вырыло яму и столкнуло туда его армию. К назначенному сроку к исходному рубежу вышел только 7-й танковый корпус. Главные армии еще находились в пути, так как они перевозились по железной дороге, подвергаясь массированным ударам вражеской авиации. Приказ командования был исполнен «беспрекословно, точно и в срок» — наступление было начато лишь частью сил.

Утром 6 июля первый удар нанес 7-й танковый корпус генерала П. Ротмистрова. В районе Красной Поляны произошел встречный бой корпуса с частями 11-й танковой дивизии противника, в результате которого враг был остановлен и отброшен за реку Кобылья Снова. На другой день боевые действия развернулись с новой силой. В сражение был введен с ходу 11-й танковый корпус генерала А. Попова. В ожесточенных боях, продолжавшихся четверо суток, соединения 7-го и 11-го танковых корпусов сумели потеснить противника и вечером 10 июля вышли к реке Сухая Верейка. В этот день в наступление перешел 2-й танковый корпус генерала И. Лазарева. Однако добиться существенных результатов наши войска не смогли. Боевую задачу 5-я танковая армия не выполнила, хотя и отвлекла на себя часть сил противника. Говорить о том, что операции немцев в районе Воронежа были сорваны, можно лишь с большими оговорками, ведь основные усилия немцев были направлены на юг. Командующий фронтом генерал Рокоссовский в своих мемуарах очень скупо описывает эти бои:

«Плохо организованная и нерешительно проведенная операция успеха не имела. Кончилось тем, что противник перешел в наступление и на этом направлении. Сейчас здесь шли напряженные бои. Правда, врагу пришлось привлечь сюда значительные силы, несколько ослабив этим свою основную группировку. Но это мало облегчало наше положение. События тех дней с исчерпывающей полнотой и объективностью описаны генералом армии М.И. Казаковым в его книге «Над картой былых сражений». Поэтому я не буду вдаваться в подробности».

Понять его можно, если вспомнить, чьи именно приказы был вынужден исполнять Лизюков. Тем временем к югу от Воронежа обстановка для наших войск сложилась крайне неблагоприятно. В середине июля крупные силы противника вышли к большой излучине Дона и создали угрозу прорыва к Волге.

23 июля пал Ростов-на-Дону, и Группа армий «А» начала наступление на Кубань. «Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором». Результатом событий под Ростовом и в излучине Дона стало появление знаменитого приказа № 227. Нам же этот период интересен тем, что он стал последним, когда активные наступательные действия вели две немецкие танковые армии, хотя стараниями Адольфа Гитлера координация между ними была более чем относительной.

В некоторых отношениях берлинские штабы были ничуть не лучше московских, потому что в самый критический момент 4-я танковая армия Гота была вынуждена крутиться на месте. От нее то требовали наступать на Сталинград, то поворачивали на Кавказ, то опять двигали на Сталинград. Поэтому фон Клейсту пришлось отдуваться одному за двоих, однако он справился. Сначала в полосе 18-й армии немцы прорвались к Батайску, затем был отражен удар 18-й и 37-й армий.

В результате уже в первые дни сражения советские войска попали в очень тяжелое положение по всей полосе Южного фронта. Немцы угрожали прорваться в направлении Сальска и рассечь фронт пополам, а также выйти в тыл дивизиям, еще оборонявшимся южнее Ростова. Форсировав Дон, фон Клейст, не тратя времени, начал движение на юг. Сложилась исключительно редкая ситуация, когда танковая армия не наступала с боями, а просто преследовала стремительно бегущего противника. Кажется, немцам подобное удалось еще один раз — во время операции «Рот», когда разбитая французская армия перестала даже изображать сопротивление. Даже летом 1941 года подобной паники не наблюдалось. Будущий министр обороны СССР А. Гречко в своих воспоминаниях старается смягчить краски, но даже в его деликатном изложении явственно проступают контуры катастрофы:

«Командование Южного фронта предвидело эту опасность. Поэтому в целях улучшения оперативного положения было решено отвести в ночь на 28 июля войска левого крыла фронта на рубеж, проходивший по южному берегу р. Кагалык и Манычскому каналу. 28 июля немецко-фашистское командование усилило свою группировку двумя корпусами (6-й армейский и кавалерийский румынские корпуса). Прикрывая свои войска большими силами авиации, противник к 28 июля переправил на левый берег Дона соединения семи корпусов и создал подавляющее превосходство, особенно в танках и артиллерии. Располагая большим количеством танковых и моторизованных соединений, немецко-фашистские войска превосходили наши войска в маневренности. Поэтому войска Южного фронта не сумели оторваться от противника и организованно отойти на указанные им рубежи. Кроме того, во время отхода нарушилось управление. Штабы фронта и некоторых армий часто теряли связь со своими войсками и не всегда имели точные данные о действиях подчиненных частей. Отступая, войска иногда оставляли населенные пункты без серьезного сопротивления. К концу дня 28 июля между армиями образовались большие разрывы. Фронт обороны был нарушен. Войска Южного фронта оказались уже неспособными сдержать натиск превосходящих сил врага и продолжали откатываться на юг. Оставались еще относительно боеспособными 12-я и 18-я армии, имевшие всего 9 стрелковых дивизий по 300—1200 штыков. 37-я армия имела 4 стрелковые дивизии по 500–800 штыков каждая. В 56, 9 и 24-й армиях остались только войсковые штабы и спецчасти».

В общем, для немцев все складывалось очень хорошо, и никто не предвидел, что закончится эта операция очень плохо. Хотя, может быть, командующий Группой армий «Юг» фельдмаршал фон Бок предвидел нечто подобное и потому спровоцировал ссору с Гитлером и свою отставку, чтобы не нести ответственности за последствия.

В общем, фон Клейст стремительно двигался на юг, захватывая один город за другим, но его коммуникации растягивались, линия фронта расширялась, и в конце концов 1-я танковая армия стала напоминать кусочек резины, растянутый по большой площади. Нужно было только ткнуть иголкой в одном-единственном месте, чтобы этот кусочек резины превратился в ошметки. Увы, советское командование не нашло этой самой иголочки, позволив резине сжаться обратно.

А сейчас мы просто обязаны отправиться под Сталинград, чтобы посмотреть, что происходило там в это время. Мы обратим свое внимание на участок фронта к северу от города. СВЭ кратко сообщает: «Большую помощь защитникам Сталинграда оказывали почти не прекращавшиеся в течение сентября контрудары 1-й гв., 24-й и 66-й армий сев. Города. Значит, силы пр-ка сковывали войска 57-й и 51-й армий, предпринявшие частную наступат. операцию южнее Сталинграда». Так что, как мы видим, А. Исаев в своей апологии полководческому гению маршала Жукова не оригинален. Он даже не является первооткрывателем темы. Итак, цитата:

«К началу операции 1-я гв. армия имела в своем составе девять стрелковых дивизий, три танковых корпуса (4,7 и 16-й), три танковых бригады, десять артиллерийских полков усиления, восемь полков PC, в том числе один тяжелый М-30. На пополнение танковых корпусов армии К.С. Москаленко Ставкой было направлено 94 танка Т-34. Скорее всего, это уже были «тридцатьчетверки» новой серии с относительно просторными башнями-«гайками». Всего в составе Сталинградского фронта на 13 сентября 1942 г. насчитывалось 404 танка, в том числе 52 KB, 149 Т-34,44 Т-70,158 Т-60 и Т-26.

Ударная группировка фронта была достаточно многочисленной. В составе 1-й гв. армии насчитывалось 123 882 человека. Наносившая удар смежным с 1-й гв. Армией флангом 24-я Армия насчитывала на 10 сентября 54 500 человек. Для понимания действительной роли сражения в степи между Доном и Волгой достаточно сравнить эти цифры с численностью 62-й армии в самом Сталинграде. На 13 сентября 1942 г. 62-я армия насчитывала 54 000 человек, более чем в два раза меньше, чем 1-я гв. армия, и более чем в три раза меньше, чем 1-я гв. армия и 24-я армия. Наступление Сталинградского фронта было обильно поддержано техникой. В составе 1-й гв. армии было 611 орудий и 1956 минометов. На направлении главного удара армии на один километр фронта приходилось 71 орудие, 194 миномета и 63 танка».

А кого же сковывали и отвлекали эти огромные силы? Исаев честно признается: все эти силы обрушились на несчастный XIV танковый корпус генерала фон Виттерсгейма, который не выдержал нервного напряжения и потребовал отвести его дивизии назад. После чего запаниковавший командир был заменен железным генералом Хубе, ради спасения которого Гитлер даже отправил специальный самолет в Сталинградский котел.

Но давайте поинтересуемся составом сил корпуса. На 15 ноября корпус имел ровно 4 дивизии: 3-ю, 60-ю и 94-ю пехотные плюс 16-ю танковую. Не слишком ли большая честь для них — быть скованными тремя армиями? Между прочим, фон Виттерсгейм беспокоился совсем не напрасно, к середине сентября его корпус очень сильно напоминал длинную и тонкую кишку, вытянутую с запада на восток примерно на 70 километров, при том что ширина этой кишки не превышала 10 километров. А сейчас посчитайте сами, какова была протяженность фронта, занятого каждой из четырех дивизий фон Виттерсгейма, и сколько советских дивизий наступало на каждую из них. Во всяком случае, по мнению генерала Москаленко, командующего 1-й гвардейской армией, его сил было явно недостаточно:

«Во всем этом сказалось и недостаточное количество сил, выделенных для наступления. Соединения и части армии были недоукомплектованы личным составом. Мы располагали малым количеством технических средств борьбы. Не хватало полевой, зенитной и противотанковой артиллерии. Большую часть танков составляли машины Т-60 и Т-70, имевшие слабое вооружение и слабую броню. Нехватка автомашин резко снижала подвижность и маневренность нашей пехоты и артиллерии. Снабжение же войск осуществлялось конным транспортом, что в условиях господства авиации противника приводило к большим потерям лошадей и частым перебоям в подвозе материальных ресурсов».

Неужели для сковывания немецкого корпуса следовало выделить целый фронт? Так ведь он фактически и был выделен. Сами немцы оценивали результаты усилий Жукова гораздо скромнее:

«18 сентября провалилась очередная попытка русских атаковать левый фланг 6-й армии. Поддержка Люфтваффе в сочетании с контратаками 14-го танкового корпуса в открытой степи оказалась более чем эффективна. Своим наступлением русские добились только того, что 62-я армия двое суток отдыхала от налетов немецкой авиации».

В общем, «растворив без остатка» танковые корпуса и бригады внутри пехотных соединений, Г. Жуков добился того же результата, какой был у любого из генералов Красной Армии летом 1942 года, — нулевого. А ведь использованные силы просто обязаны были смять и уничтожить немецкий корпус, кто бы им ни командовал: фон Виттерсгейм или Хубе. Но пока еще никто из советских генералов не представлял, что такое танковые войска и для чего они нужны. Кстати, вполне вероятно, что именно эти бестолковые попытки подсказали А. Василевскому, что гораздо лучше будет нанести удар по ненадежным союзникам немцев, чем по измученным и поредевшим корпусам самой 6-й армии.

Описывать детально контрнаступление Красной Армии нет особого смысла. Напомним только, что для этого удара наконец-то танковые и механизированные корпуса были сведены вместе. Более того, в наступлении участвовала переформированная и пополненная 5-я танковая армия. В тех же случаях, когда повторилась старая ошибка и к танкам привязали пехоту, это было компенсировано низкой боеспособностью румынских и итальянских войск, противостоявших ударным группировкам, но чуть подробнее об этих реформах будет рассказано в следующей главе. Так в самом конце 1942 года был сделан первый, а потому самый важный шаг в правильном направлении — к созданию действительно боеспособных танковых войск.