Глава 2 1931–1940 годы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 2

1931–1940 годы

Тридцатые годы были самым страшным периодом сталинского режима. Террор, развязанный Сталиным против собственного народа с целью установления полного и беспрекословного господства над страной, после убийства Кирова 1 декабря 1934 года охватил весь Советский Союз и зарубежные компартии. Спецслужбы, а точнее, органы ОГПУ-НКВД были главным механизмом этого террора. Осознание этого факта и личное участие в репрессиях было неоднозначно принято работниками спецслужб и их закордонной агентурой. Многие кадровые разведчики бежали на Запад или остались там, особенно после 1937 года, когда репрессии коснулись Иностранного отдела НКВД и Разведупра РККА.

В 1931 году в Вене разразился громкий скандал вокруг некого Георга Земмельмана. Земмельман работал на ИНО с 1923 года и считался хорошим агентом. Его несколько раз высылали за шпионаж из разных европейских стран, и один раз он даже отбывал тюремное заключение. Весной 1931 года, работая под прикрытием советского торгпредства в Гамбурге, он женился на немецкой девушке. Усмотрев в этом серьезную опасность для своей разведывательной сети, Москва решила немедленно его уволить.

Обескураженный таким поворотом дела, Земмельман обратился в редакцию одной из венских газет с предложением опубликовать серию его статей о советском шпионаже в Германии, Австрии и ряде других стран. Земмельман, в частности, намеревался поведать о подпольных заведениях, занимающихся изготовлением фальшивых документов для советских спецслужб и о посредничестве Компартии Германии в вербовке немецких военных для промышленного шпионажа. Особое место в его разоблачениях должно было занять описание подлинной деятельности Ганса Киппенбергера, члена Политбюро Компартии Германии. Киппенбергер, отвечавший в Политбюро КПГ за связь партийного подполья с советской разведкой, в 1930 году был избран депутатом парламента. В течение трех лет, до прихода к власти нацистов, он продолжал работать на советскую разведку, пользуясь депутатской неприкосновенностью и членством в комиссии по военным делам рейхстага.

Однако осуществить свой замысел Земмельман не успел, так как его угрозы вызвали мгновенную реакцию со стороны Москвы. Сербский коммунист Андрей Пиклович, выдававший себя за студента-медика, 27 июля 1931 года застрелил Земмельмана в его собственной квартире. На состоявшемся в 1932 году судебном процессе А, Пиклович признал себя виновным в убийстве и заявил, что убил он Земмельмана потому, что хотел «бороться до конца против капиталистического господства» и что тем самым он предотвратил предательство и гибель многих пролетарских борцов. После поднявшейся в коммунистической прессе кампании в защиту Пикловича, а также коммунистических демонстраций в его защиту суд присяжных не смог прийти к единому мнению, Пиклович был оправдан и выпущен на свободу.

В этой связи заслуживает упоминания любопытный факт. В октябре 1931 года находившийся проездом в Вене Георгий Агабеков, тогдашний резидент ОГПУ в Турции, желая оказать помощь австрийским властям, опознал в Пикловиче своего бывшего коллегу по ОГПУ Шульмана. Шульман, по утверждению Агабекова, возглавлял в Москве так называемый «черный кабинет», занимавшийся изготовлением фальшивых документов, и в свое время лично изготовил для Агабекова фальшивый персидский паспорт, с которым тот и отправился в Стамбул.

Надо сказать, убийство Земмельмана не спасло Киппенбергера. В 1933-м он покинул Германию, а в 1935 году обосновался в Москве, где в 1936 году был арестован и расстрелян по обвинению в шпионаже в пользу германского рейхсвера.

В том же 1931 году отказался выполнить приказ о возвращении в СССР сотрудник военной разведки Лаго. Б.Ф. Лаго начал подпольную деятельность во время французской интервенции в Одессе. Одно время он был членом «Союза русских студентов» и работал в тайной организации В. Шульгина под названием «Азбука». В 1922 году он становится сотрудником ГРУ и его командируют в Вену в распоряжение тамошнего советского резидента Ибрагимова. Основным направлением его деятельности были Балканы, и в частности Болгария. В 1923 году Лаго несколько раз выезжал туда для организации помощи болгарским коммунистам в подготовке вооруженного восстания. В 1924 году его командируют в Берлин, в непосредственное подчинение послу СССР в Германии Н. Крестинскому. По заданию Москвы Лаго сумел внедриться в ЦК партии монархистов-конституционалистов, но через некоторое время был арестован берлинской полицией по подозрению в шпионаже в пользу СССР, и только благодаря личному вмешательству Н. Крестинского удалось вызволить его из тюрьмы.

Покинув Германию, Лаго в качестве нелегала ГРУ отправляется в Румынию, но и тут его преследуют неудачи. В 1925 году румынская сигуранца (контрразведка) его арестовала. При задержании у него были изъяты секретные документы и материалы, свидетельствовавшие о его причастности к советской разведке. По обвинению в шпионаже суд приговорил его к пяти годам каторжных работ.

Как это нередко случается, во время пребывания Лаго в заключении советские власти не проявили озабоченности его судьбой, и поэтому, выйдя в 1931 году на свободу, он отказался вернуться в СССР и эмигрировал во Францию. В Париже он близко сошелся с журналистом Владимиром Бурцевым, которому подробно рассказал о работе ГРУ в Европе. Многое из того, что рассказал ему Лаго, Бурцев использовал при написании книги «Тайная работа ОГПУ за границей». Позднее Лаго стал сотрудничать с французской контрразведкой Сюртэ женераль и вошел в эмигрантскую группу «Борьба», созданную невозвращенцами Г. Беседовским и Багговутом, где он, Лаго, занимал должность начальника информационного отдела. Рукопись воспоминаний о своей работе за границей в бытность сотрудником ГРУ Лаго передал в конце тридцатых годов в «Русский зарубежный исторический архив» в Праге.

Однако далеко не всем невозвращенцам удалось избежать возмездия. Так, в мае 1932 года в Гамбурге был ликвидирован курьер ОГПУ Ганс Виссенгер. Обстоятельства убийства неясны до сих пор, но причина его очевидна — несогласие Виссенгера с политикой, проводимой Советским Союзом.

Другая загадочная история связана с именем одного из нелегалов ГРУ — Витольда Штурм де Штрема. Штурм де Штрем, родившийся в Польше, в молодости вступил в партию Пилсудского (ППС-Революционная Фракция), занимавшую правый фланг движения социалистов. В 1919 году он перешел в компартию Польши. А в апреле 1921 года, уже будучи одним из руководителей военного аппарата партии и кандидатом в члены ЦК, он участвовал в переговорах о создании так называемой «социалистической организации в войске» на базе военного аппарата компартии и офицеров-пилсудчиков из числа членов Польской организации войсковой (ПОВ). Помимо него в них переговорах участвовали от компартии Польши Владислав Гжех-Ковальский, а от ПОВ — брат Витольда Тадеуш, С. Воевудский и др. Из этой затеи ничего не получилось, и уже в 1922 году Штурм де Штрем оказывается в штабе Разведуправления РККА, где, как уже говорилось, теноре становится одним из нелегалов.

В начале 1933 года в СССР раскручивается «дело ПОВ», то есть начинаются репрессии против бывших сторонников Пилсудского, якобы специально засланных т. ряды Компартии СССР. Среди них оказались: один из упомянутых выше участников переговоров 1921 года — Воевудский, а также бывшие соратники Штурм де Штрема по ППС — Т. Жарский, Е. Чешейко-Сохацкий, П.Ладан и другие. А в декабре 1933 года в Вене был от Штурм де Штрем. Причина его ликвидации так и не выяснена до сих пор. Известно лишь — и это весьма примечательно, — что в ликвидации. В. Штурм де Штрема принимали участие Вальтер Кривицкий и, возможно, И Иорецкий.

А к 1934 году в США бесследно исчез нелегальный агент ИНО ОГПУ, работавший под псевдонимом Дэвис (настоящее имя — Валентин Маркин). Его негласные поиски не дали результата: не было обнаружено следов ни уголовщины, ни политического предательства. Дело было закрыто, а место Дэвиса занял нелегал ИНО Исхак Абдулович Ахмеров.

Разумеется, не все случаи предательства, имевшие место в тридцатые годы, были обусловлены разногласиями с политикой властей. Подтверждение тому измена — Паскуале Эспозито.

Итальянец П. Эспозито работал мастером на авиационном заводе «Капрони». Оба его сына погибли в 1935 году во время войны, развязанной Муссолини против Абиссинии, и это привело его в ряды антифашистов, он стал заклятым врагом Муссолини. Падчерица Эспозито — Джанина, отец которой погиб в стычке с фашистами у проходной завода «Капрони», с 1934 года работала секретаршей в патентном бюро «Эврика» в Милане. Владелец «Эврики» австриец Конрад Кертнер был в действительности нелегальным резидентом ГРУ в Италии, подполковником Львом Ефимовичем Маневичем.[5] Через Джанину Маневич завербовал Эспозито, и тот стал передавать ему информацию и документы, касающиеся производства новых самолетов.

Летом 1936 года, после начала войны в Испании, ОВРА[6] резко усилила свою контрразведывательную деятельность. В результате Кертнер-Маневич и часть его агентуры попала под подозрение в шпионаже. Подозрения усилились после того, как в сентябре 1936 года Кертнер совершил поездку в Испанию на пароходе «Патриа», доставлявшем франкистам итальянские военные самолеты. Среди сопровождавших этот груз был и Эспозито. Подозревая Кертнера в шпионаже, но не имея никаких доказательств этого, ОВРА решает действовать через находящегося под подозрением Эспозито и сразу но возвращении из Испании в октябре 1936 года его арестовывают. Во время допроса ему сообщают, что его любимая падчерица Джанина тоже арестована, и с помощью этой хитрой уловки добиваются признания и согласия сотрудничать с ОВРА. Для большей убедительности. Экпозито предъявили пропитанное кровью шелковое белье, которое он подарил Джанине на день ангела, и обещали выпустить ее на свободу, если Эспозито поможет разоблачить Кертнера. (Как впоследствии узнал Эспозито, Джанина не была арестована, а белье выкрали у нее из квартиры сотрудники ОВРА.)

Дав согласие на сотрудничество, Эспозито по указке ОВРА вызвал Кертнера на связь в тратторию близ кондитерской фабрики «Мотта», якобы для передачи ему чертежей нового самолета. Там, в траттории, Кертнер был арестован и в скором времени осужден. После ареста Кертнера Эспозито разрешили свидание с падчерицей. Тогда-то он и узнал, что Джанина не подвергалась аресту. Сама же Джанина, выслушав признание Эспозито о совершенном им подлом предательстве, отказалась от дальнейших встреч с ним. Душевно сломленный Эспозито, распустив шерстяные носки, в конце октября 1936 года повесился в тюремной камере.

В 1937–1938 годах основной причиной, толкавшей сотрудников спецслужб на путь предательства, был страх за собственную жизнь. И этот страх был вполне обоснован. По свидетельству А. Орлова, тогдашнего резидента НКВД в Испании, в течение лета 1937 года в Москву было отозвано примерно сорок сотрудников ИНО НКВД. Почти все они были репрессированы. Среди них были такие асы разведки, как Николай Самсонов, Дмитрий Быстролетов, Станислав Глинский, Борис Гордон, Теодор Малли, Борис Базаров и другие. Поэтому сотрудники зарубежных резидентур, зная, что ожидает их в СССР, становились невозвращенцами. В том числе и Орлов. Среди тех, кто отказался вернуться, Орлов называет неких БРУНО и ПАУЛЯ. Возможно, БРУНО — это Грюнфельд, посланный в 1933 году после прихода Гитлера к власти в Германию для руководства агентурными сетями «Грета» и «Клара», и впоследствии замененный Г. Рабиновичем.

Но даже бегство на Запад не гарантировало им сохранность жизни. Характерна в этом отношении судьба американки Джульет Стюарт Глезер Пойнтц. Она родилась в 1887 году, смолоду сочувствовала рабочему движению, что, естественно, привело ее в ряды коммунистической партии США. В начале двадцатых годов она стала сотрудничать с ИНО ОГПУ. Находясь на связи с Нью-Йоркской резидентурой, Пойнтц занималась вербовкой студентов и преподавателей Колумбийского университета. Но, разочаровавшись в коммунистических идеях, она решила в начале 1937 года порвать с советской разведкой. Третьего июня 1937 года она покинула свою комнату в доме «Ассоциации женщин» на Манхэттене, и больше ее никто не видел. По одной версии, ее заманил в ловушку бывший любовник, он же сотрудник НКВД Шахно Эпштейн, и она была убита сотрудниками мобильной группы Отдела специальных операций НКВД. По другой версии, она была вывезена на советском судне из Нью-Йорка в Ленинград. Летом 1937 года произошло событие, известие о котором мгновенно облетело весь мир. Семнадцатого июля отказался вернуться в СССР нелегальный резидент ИНО НКВД Игнатий Станиславович Порецкий.

Настоящее имя этого человека — Натан Маркович Рейсс. Он родился 1 января 1899 года в галицийском городке Подволочиск на границе России и Австро-Венгрии в мелкобуржуазной еврейской семье. Во время учебы в Львовской гимназии он увлекся идеями социализма, а после поступления на юридический факультет Венского университета окончательно связал свою судьбу с коммунистическим движением.

Вступив в 1919 году в Коммунистическую рабочую партию Польши, Рейсс становится связником между Юго-Восточным бюро Исполнительного комитета Коминтерна и Коммунистической партией Восточной Галинин. В 1920 году он нелегально работает в Польше, ведя цитацию среди польских солдат, и организовывает диверсии против польских войск. Вскоре он был арестован и осужден на пять лет тюремного заключения.

В 1921 году, после освобождения под залог, он прибывает в Москву, где вместе со своим другом детства Кривицким (более подробно о нем будет рассказано ниже) наминает сотрудничать с Разведуправлением РККА. В 1921 году его направляют в Польшу, а в 1923 году перекатят в Берлин для подготовки вооруженного восстания германских коммунистов. В Берлине Рейсс взаимодействуют с военным аппаратом КПГ, точнее, с его «советско-инструкторской» частью. После неудачной попытки коммунистов захватить власть в 1925 году Рейсса переводят в венскую резидентуру ГРУ под начало резидента А В Емельянова. В Вене Рейсс принимал участие в ряде операций, связанных с локализацией провалов. Так, например, он был явно замешан в убийстве Ярославского, о котором уже говорилось.

Деятельность Рейсса в Германии и Австрии была высоко оценена руководством ГРУ. Прибыв в 1927 году в Москву, он был повышен в звании и получил крайне редкий в те времена для разведчиков орден Красного и имени. Тогда же он стал членом ВКП(б).

Через некоторое время Рейсса снова направляют в зарубежную командировку. Проведя несколько месяцев в Чехословакии, где он легендируется, налаживает работу военного аппарата КП Чехословакии и внедряет группы информаторов в военные предприятия, Рейсс отправляется в Голландию, на смену нелегальному резиденту ГРУ Максу Максимову (Фридману). Работа в Голландии была чрезвычайно важна, так как именно эта страна служила основным форпостом СССР для ведения разведывательных операций против Великобритании после разрыва дипломатических отношений с ней в 1927 году. Самым большим успехом Рейсса в это время было привлечение к сотрудничеству местного коммуниста Хана Пика, ставшего одним из лучших агентов-вербовщиков. Именно Пик завербовал в 1935 году капитана Джона Герберта Кинга, служившего в английском МИД шифровальщиком.

В конце 1929 года Рейсс возвращается в Москву и некоторое время работает начальником архивного отдела ГРУ. Возможно также, что одновременно он преподавал в Военной школе, где обучались польские коммунисты. Как один из наиболее профессиональных разведчиков, Рейсс в 1931 году в числе большой группы военных разведчиков переходит на работу из ГРУ в ИНО ОГПУ. Туда же переходит и Вальтер Кривицкий. Это было обусловлено усилением роли ОГПУ в системе советской разведки, а также постоянной нехваткой там высококвалифицированных кадров.

В том же 1931 году Рейсс выехал в свою последнюю заграничную командировку с паспортом гражданина Чехословакии Германа Эберхарда, коммерсанта. Сначала он обосновался в Берлине, а после прихода к власти Гитлера перебрался в Париж, где вместе с другими нелегалами (Б. Базаровым, Ф. Парпаровым, В. Зарубиным, Т. Мал-ли) занимался сбором информации о планах фашистской Германии. У него имелись информаторы и в Генштабе, и в спецслужбах, и в Имперской канцелярии Третьего рейха, а также в Швейцарии, в Лиге Наций. В конце 1936 года Рейссу стало известно о начавшихся по указанию И.В. Сталина переговорах между торговым представителем СССР в Германии Д. Канделаки и имперским советником по экономике Я. Шахтом. В январе 1937 года к Рейссу поступила информация о том, что на переговорах вырабатывается проект советско-германского соглашения. Не было для него секретом и то, что в Москве идут аресты старых большевиков и членов зарубежных компартий, что новое руководство НКВД во главе с Н.И. Ежовым перетряхивает кадры старого ОГПУ, что началась чистка зарубежных резидентур. Под различными предлогами резиденты и наиболее информированные сотрудники резидентур отзывались в СССР и бесследно исчезали. Самому Рейссу также неоднократно предписывалось прибыть в Москву «для назначения резидентом в США». В феврале 1937 года вернувшаяся из поездки в СССР его жена Элизабет сообщила о советах друзей ни в коем случае не возвращаться в Москву. Рейсс понял, что его разрыв со сталинским режимом становится неизбежным.

В мае 1937 года, после возвращения из Москвы В. Кривицкого, отозванного туда в начале года, Рейсс принял окончательное решение. Семнадцатого июля 1937 года через жену своего связного Лидию Грозовскую Рейсс передал пакет для отправки в СССР. В пакете находилось удостоверение члена Польской коммунистической партии, орден Красного Знамени и письмо в ЦК ВКП(б) следующего содержания:

«Это письмо, которое я пишу вам сейчас, я должен был бы написать гораздо раньше, в тот день, когда «шестнадцать» были расстреляны в подвалах Лубянки по приказу «отца народов».

Тогда я промолчал. Я также не поднял голоса в знак протеста во время последующих убийств, и это молчание возлагает на меня тяжкую ответственность. Моя вина велика, но я постараюсь исправить ее, исправить тем, что облегчу совесть.

До сих пор я шел вместе с вами. Больше я не сделаю ни одного шага рядом. Наши дороги расходятся! Тот, кто сегодня молчит, становится сообщником Сталина и предает дело рабочего класса и социализма!

Я сражаюсь за социализм с двадцатилетнего возраста. Сейчас, находясь на пороге сорока, я не желаю больше жить милостями таких, как Ежов. За моей спиной шестнадцать лет подпольной деятельности. Это немало, но у меня еще достаточно сил, чтобы все начать сначала. Потому что придется именно «все начать сначала», спасти социализм. Борьба завязалась уже давно. Я хочу занять в ней свое место.

Шумиха, поднятая вокруг летчиков над Северным полюсом, направлена на заглушение криков и стонов пытаемых жертв на Лубянке, Свободной, в Минске, Киеве, Ленинграде, Тифлисе. Эти усилия тщетны. Слово правды сильнее, чем шум самых мощных моторов.

Да, рекордсмены авиации затронут сердца старых американских леди и молодежи обоих континентов, опьяненной спортом, это гораздо легче, чем завоевать симпатии общественного мнения и взволновать сознание мира! Но пусть на этот счет не обманываются: правда проложит себе дорогу, день правды ближе, гораздо ближе, чем думают господа из Кремля. Близок день, когда интернациональный социализм осудит преступления, совершенные за последние десять лет. Ничто не будет забыто, ничто не будет прощено. История сурова: «гениальный вождь, отец народов, солнце социализма» ответит за свои поступки: поражение китайской революции, красный плебисцит, поражение немецкого пролетариата, социал-фашизм и Народный фронт, откровения с мистером Говардом, нежное заигрывание с Лавалем; одно гениальнее другого!

Этот процесс будет открытым для публики, со свидетелями, со множеством свидетелей, живых или мертвых: они все еще раз будут говорить, но на этот раз скажут правду, всю правду. Эти невинно убиенные и оклеветанные, и рабочее интернациональное движение реабилитирует их всех, этих Каменевых и Мрачковских, этих Смирновых и Мураловых, этих Дробнис и Серебряковых, этих Мдивани и Окуджав, Раковских и Андресов Нин, всех этих шпионов и провокаторов, агентов гестапо и саботажников!

Чтобы Советский Союз и все рабочее интернациональное движение не пали окончательно под ударами открытой контрреволюции и фашизма, рабочее движение должно избавиться от Сталиных и сталинизма. Эта смесь худшего из оппортунистических движений — оппортунизма без принципов, крови и лжи — угрожает отравить весь мир и уничтожить остатки рабочего движения.

Беспощадную борьбу сталинизму!

Нет — Народному фронту, да — классовой борьбе! нет — комитетам, да — вмешательству пролетариата, чтобы спасти испанскую революцию. Такие задачи стоят на повестке дня!

Долой ложь о «социализме в отдельно взятой стране»! Вернемся к интернационализму Ленина!

Ни II, ни III Интернационалы не способны выполнить эту историческую миссию: раздробленные и коррумпированные, они могут лишь помешать рабочему классу, они лишь помощники буржуазной полиции. Ирония судьбы: когда-то буржуазия выдвигала из своих рядов Кавеньяков и Галифе, Треповых и Врангелей. Сегодня именно под «славным» руководством обоих Интернационалов пролетарии сами играют роль палачей собственных товарищей. Буржуазия может спокойно заниматься своими делами; повсюду царят «спокойствие и порядок»; есть еще Носке и Ежовы, Негрины и Диасы. Сталин их вождь, Фейхтвангер их Гомер!

Нет, я не могу больше. Я снова возвращаюсь к свободе. Я возвращаюсь к Ленину, к его учению и его деятельности.

Я собираюсь посвятить мои скромные силы делу Ленина: я хочу сражаться, потому что наша победа — победа пролетарской революции — освободит человечество от капитализма, а Советский Союз от сталинизма.

Вперед, к новым битвам за социализм и пролетарскую революцию! За создание IV Интернационала!

Людвиг. 17 июля 1937 года.

P.S. В 1928 году я был награжден орденом Красного Знамени за заслуги перед пролетарской революцией. Я возвращаю вам прилагаемый к письму орден. Было бы противно моему достоинству носить его в то время, как его носят палачи лучших представителей русского рабочего класса. («Известия» опубликовали в последние две недели списки недавно награжденных, о заслугах которых стыдливо умолчали: это были исполнители казней.)».

Отправляя пакет, Рейсс полагал, что его вскроют только в Москве. Однако письмо прочитали еще в Париже, и вскоре во Францию прибыл заместитель начальника ИНО С. Шпигельглас с группой сотрудников Отдела специальных операций при ИНО ГУГБ НКВД, в обязанности которых входило устранение за границей тех, кому вынесен смертный приговор.

Первая попытка захватить или ликвидировать Рейсса не удалась. Для этой цели Шпигельглас вызвал из Голландии Кривицкого, назначив ему встречу на парижской выставке в Весенне. Однако, ознакомившись с письмом Рейсса, Кривицкий сумел предупредить своего друга о грозившей ему опасности, и Рейсс скрылся в Швейцарии. Тогда Шпигельглас подключил к поискам Рейсса нелегальных сотрудников и агентов ИНО во Франции, работавших под прикрытием белоэмигрантской организации «Союз возвращение на Родину». Поисками Рейсса занимались Сергей Эфрон (муж Марины Цветаевой), Николай Клепинин, Вадим Кондратьев, Вера Гучкова-Трайл. Выследили Рейсса с помощью Ренаты Штайнер, уроженки Швейцарии, агента НКВД с 1936 года, следившей за сыном Троцкого Л. Седовым.

Заманила же Рейсса в ловушку, устроенную Шпигельгласом, Гертруда Шильдбах, еврейка-коммунистка, бежавшая от нацистского режима, друг семьи Рейсса, им же привлеченная к работе на советскую разведку. Шильдбах написала Рейссу письмо, сообщив, что ей срочно нужен его совет. Она встретилась с Рейссом и его женой в кафе в Лозанне. Правда, Шильдбах не нашла в себе сил до конца следовать инструкциям Шпигельгласа и не передала Элизабет коробку шоколадных конфет, отравленных стрихнином, которую потом обнаружила швейцарская полиция. Четвертого сентября 1937 года она сумела заманить Рейсса на глухую дорожку в парке, где его в упор расстреляли сотрудники НКВД Франсуа Росси (он же Ролланд Аббиа) и Шарль Мартиньи. В последний момент Рейсс, вероятно, понял, что его заманивают в ловушку. Когда полиция нашла его тело, в кулаке у него был зажат клок седых волос Шильдбах. Такова официальная версия. Другую высказывает в своей книге «Разведка и Кремль» П.А. Судоплатов:

«Рейсс вел довольно беспорядочный образ жизни, и агентурная сеть Шпигельгласа в Париже весьма скоро его засекла. Ликвидация была выполнена двумя агентами: болгарином (нашим нелегалом) Борисом Афанасьевым и его зятем Виктором Правдиным. Они обнаружили его в Швейцарии и подсели к нему за столик в, маленьком ресторанчике в пригороде Лозанны. Рейсс с удовольствием выпивал с двумя болгарами, прикинувшимися бизнесменами. Афанасьев и Правдин имитировали ссору с Рейссом, вытолкнув его из ресторана и запихнув в машину, увезли. В трех милях от этого места они расстреляли Рейсса, оставив труп лежать на обочине дороги».

Эти разночтения легко устраняются, если предположить, что Роланд Росси и Виктор Правдин, а также Шарль Мартиньи и Борис Афанасьев — одни и те же лица.[7] Биографии Росси и Правдина совпадают до мелочей, а у Афанасьева и Мартиньи разнятся. Здесь возможны несколько версий: либо кадровый сотрудник НКВД Афанасьев работал во Франции под фамилией Мартиньи и с соответствующей легендой, либо Мартиньи не принимал участия в убийстве Рейсса, но скрылся в СССР.

Десятого ноября 1937 года начальник ИНО ГУГБ НКВД Слуцкий представил Ежову рапорт с ходатайством о награждении сотрудников разведки, успешно выполнивших задание по делу Раймонда (И. Рейсса) и Деда (главы РОВСа генерала Е.К. Миллера, похищенного в Париже и вывезенного пароходом «Мария Ульянова», отплывшим из Гавра 22 сентября 1937 года). Предполагалось наградить: орденом Ленина Шпигельгласа С.М., орденом Красного Знамени Правдина B.C., Григорьева М.В., Косенко Н.Г., Гражуля B.C., Афанасьева Б.М., Долгорукова А.Л. и орденом Красной Звезды Арсеньеву М.С. Ежов собственноручно вписал в проект указа фамилии Судоплатова и Зарубина с предложением наградить их орденом Красного Знамени, и 13 ноября 1937 года вышел указ ВЦИК (без публикации в печати) о награждении вышеназванных чекистов «За самоотверженное и успешное выполнение специальных заданий Правительства СССР».

В Лозанне после обнаружения трупа Рейсса швейцарская полиция начала расследование по факту убийства. Сотрудники полиции не приняли во внимание подброшенное НКВД анонимное письмо, в котором сообщалось, что убитый занимался международной контрабандой оружия. После допроса Штайнер была установлена личность террористов и определены мотивы преступления — политическое убийство. К делу подключилась французская криминальная полиция, и расследование приняло другой оборот.

Двадцать второго ноября 1937 года комиссар криминальной полиции дирекции национальной безопасности Папэн Робэр произвел обыск в доме № 65 по улице Потэн в Париже, где проживали бывший белый офицер Сергей Эфрон и его жена Марина Цветаева, известная русская поэтесса. Документы, изъятые при обыске, неоспоримо свидетельствовали о том, что хозяин квартиры сотрудничал со спецслужбами СССР. Были также получены неопровержимые аналогичные доказательства по поводу эмигранта Вадима Кондратьева, работавшего разносчиком хлеба, таксистом, помощником наборщика и вдруг разбогатевшего. По представлению официальных швейцарских органов в Париже арестовали Лидию Грозовскую, сотрудницу советского посольства во Франции, через которую Рейсс отправил свое последнее письмо. Тогда же был арестован и некий Пьер Дюкоме, осуществлявший вместе со Штайнер слежку за Рейссом. Он провел двенадцать месяцев в предварительном заключении за «добровольное соучастие в преступлении». Итогом работы следствия был разгром «Союза возвращение на Родину».

Но организаторам убийства удалось скрыться. Судьба их сложилась по-разному. Сергей Михайлович Шпигельглас вернулся в Москву после похищения в Париже генерала Миллера и был отмечен руководством НКВД. Однако уже в 1939 году он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Германии и расстрелян.

С. Эфрон, Н. Клепинин и В. Кондратьев бежали после убийства Рейсса в Испанию, откуда позже выехали в СССР. Вскоре по прибытии в Советский Союз Кондратьев умер от туберкулеза, а Эфрон и Клепинин были арестованы и расстреляны как шпионы. И все же самая главная загадка в деле Рейсса состоит в том, что именно от него так быстро поспешили избавиться. Ведь были и другие перебежчики, грозившие выступить с разоблачениями советского режима, и очень многие из них умерли своей смертью. И потом, если в ходе ликвидации неугодного лица вскрывался след НКВД, операция считалась проваленной, а тут за проваленную операцию, вызвавшую шумную антисоветскую кампанию в зарубежной прессе и приведшую к арестам целого ряда агентов, были розданы ордена. По мнению историка-архивиста Никиты Петрова столь поспешное убийство Рейсса связано с тем, что он знал о тайных переговорах бывшего секретаря ВЦИК Енукидзе с немцами: в 1929 году с министром иностранных дел Штреземаном, в 1932 году — с военным министром Шляйхером и, наконец, в 1934 году — с заместителем Гитлера по партии — Гессом. Если верить дневниковым записям Литвинова, изданным на Западе в пятидесятые годы, Сталин как-то на заседании Политбюро спросил Литвинова, знают ли иностранцы о тайных переговорах с немцами. Он требовал предотвратить любую утечку информации. Узнав, что материалы о переговорах были у Рейсса, Сталин кричал Ежову: «Убейте его, или я убью того, кто не выполняет мои приказы». Разумеется, выжить после этого Рейсс не мог.

В 1990 году история Рейсса получила неожиданное продолжение. В Комиссию по реабилитации Прокуратуры СССР обратился швейцарский историк Питер Хубер. Он поднял вопрос о восстановлении в судебном порядке честного имени И. Рейсса (Порецкого). Продуратура СССР ответила лишь год спустя. В официальном письме говорилось, что Порецкий Игнатий Станиславович, 1899 года рождения, находился в служебной командировке за границей. В 1937 году он отказался вернуться в СССР, похитив при этом крупную сумму денег и совершенно секретные документы. Официально уголовное дело против него не возбуждалось, поэтому нет оснований ставить вопрос о его реабилитации в судебном порядке.

В октябре 1937 года вслед за Рейссом объявил себя невозвращенцем его близкий друг — нелегальный резидент ИНО НКВД в Гааге Вальтер Германович Кривицкий. Его настоящие имя и фамилия Самуил Гершевич Гинзберг. Он родился 28 июня 1899 года в городе Подволочиске в семье служащего и был одним из близких друзей Рейсса как в молодости, так в последующие годы. Он окончил львовскую гимназию, а потом Венский университет, где и приобщился к революционной деятельности. В 1919 году он вступает в Коммунистическую рабочую партию Польши и начинает вести активную нелегальную работу по линии Коминтерна в Австрии и Польше, принимает деятельное участие в советско-польской войне 1920 года, организуя в тылах польской армии диверсии, забастовки и акты саботажа. В 1921 году он становится штатным сотрудником Разведуправления Красной Армии, проходит обучение на специальных курсах и во время событий 1923 года в Германии, известных как «германский Октябрь», направляется в эту страну. Он работает в Руре, в то время оккупированном Францией, в Силезии, ставшей ареной германо-польского противостояния, в Саксонии, где находилось центральное руководство готовившегося коммунистического переворота.

В 1925 году, после реорганизации всех советских легальных и нелегальных спецслужб в Германии, Кривицкий возвращается в Москву. По возвращении он женится на Антонине Семеновне Порфирьевой, родившейся 18 февраля 1902 года в семье путиловского рабочего. В июне 1926 года Кривицкого вновь направляют за рубеж на нелегальную работу. Он действует на территории Германии, Франции и Италии, а в 1929 году назначается нелегальным резидентом в Гааге (Голландия). Судя по всему, его работа была весьма успешной. В 1928 году его награждают именным оружием с надписью: «Стойкому защитнику пролетарской революции от Реввоенсовета Советского Союза», а в феврале 1931 года за образцовое выполнение правительственных заданий награждают орденом Боевого Красного Знамени.

В 1931 году Кривицкого вместе с Рейссом в числе большой группы военных разведчиков переводят в ИНО ОГПУ. В 1934 году его назначают заместителем директора Института военной промышленности, а в октябре 1935 года капитана госбезопасности Кривицкого направляют нелегальным резидентом в Голландию, где он проявил себя также с лучшей стороны. Весной 1936 года агент, которого курировал Кривицкий, получил доступ к кодовой книге японского посольства в Берлине и к содержавшимся в ней шифрам по немецко-японским переговорам между Риббентропом и японским военным атташе генералом Хироси Осимой. С тех пор переписка Осимы с начальством в Токио проходила через руки Кривицкого, и Москва располагала исчерпывающей информацией по поводу переговоров, закончившихся подписанием 25 ноября 1936 года немецко-японского анти-коминтерновского пакта. За эту операцию Кривицкий был представлен к ордену Ленина.

В декабре 1936 года начальник ИНО НКВД A.A. Слуцкий, прибыв в Гаагу, объявил Кривицкому странный приказ, гласивший:

«Отберите из ваших людей двух человек, способных сыграть роль немецких офицеров. Они должны обладать достаточно представительной внешностью, чтобы сойти за военных атташе, должны изъясняться как военные и должны быть исключительно надежными и сильными. Отправьте их ко мне в срочном порядке. Это чрезвычайно важно».

Кривицкий выполнил приказ, но смысл его стал понятен ему позднее, когда он узнал о похищении в Париже главы РОВСа генерала Миллера. Тогда же, в декабре 1936 года, он получил информацию о начавшихся по инициативе Сталина переговорах между главой советской торговой миссии в Берлине Д. Канделаки и Я. Шахтом, в ходе которых прощупывалась почва для заключения советско-германского политического договора. Кривицкий получил приказ из Москвы заморозить на время переговоров деятельность своей агентуры в Германии. В то время Гитлер не проявил интереса к переговорам. Однако, когда в марте 1937 года Кривицкий был вызван в СССР, он узнал от нелегального резидента ИНО НКВД в Германии В.М. Зарубина, сопровождавшего Канделаки в Москву для доклада Сталину, что Канделаки дал оптимистическую оценку перспектив соглашения с Гитлером.

Находясь в Москве, Кривицкий не меньше, чем переговорами с фашистской Германией, был потрясен ширящимися процессами против старых большевиков и арестами среди сотрудников НКВД и ГРУ, сам при этом ожидая ареста со дня на день. На его глазах арестовывают бывших коллег, в том числе Макса Максимова и Софью Залесскую. Еще ранее, в ноябре 1936 года, были арестованы бывшие руководители нелегального военного аппарата компартии Германии, с которыми Кривицкий был тесно связан с начала двадцатых годов. Восемнадцатого марта 1937 года он присутствовал на собрании офицеров в клубе НКВД, когда Н. Ежов объявил о раскрытии очередного масштабного контрреволюционного заговора. Ежов заявил, что заговорщики проникли в самое сердце НКВД, а главным предателем оказался сам Г.Г. Ягода. Якобы работая в свое время на царскую охранку, Г. Ягода был завербован немецкой секретной службой и внедрен в ВЧК. К тому моменту, когда он был освобожден от занимаемой должности, ему удалось поставить шпионов на все ключевые посты в НКВД. Некоторые из них, по словам Ежова, уже были арестованы. Присутствующие громко аплодировали при этом, хотя большинство из них знало, что все сказанное здесь было неправдой. По словам Кривицкого, они выражали аплодисментами свою преданность.

Однако в конце мая 1937 года Кривицкого вновь отправляют в Гаагу. Там он встречается со своим другом Рейссом, который после доверительного разговора с ним принимает окончательное решение порвать со сталинским режимом и остаться на Западе. Сам Кривицкий еще колеблется, но вскоре его колебаниям придет конец.

В июле 1937 года, сразу после принятия Рейссом решения о невозвращении в СССР, Кривицкого вызвал в Париж заместитель начальника ИНО НКВД С. Шпигельглас. Встретившись с Кривицким в ресторане на бульваре Монпарнас, Шпигельглас сообщил ему, что прибыл сюда с миссией чрезвычайной важности. Поделившись московскими новостями и рассказав о деле Тухачевского («Мы только что раскрыли гигантский заговор в армии, такой заговор, какого не знала история. Мы только что узнали о планах убить самого Николая Ивановича [Ежова]! Но мы взяли их всех, сейчас мы все держим под контролем».), Шпигельглас сообщил Кривицкому, что И. Рейсс — предатель и подлежит ликвидации и что Кривицкий должен оказать необходимую помощь оперативной группе Отдела специальных операций, прибывшей из Москвы. И что он, Кривицкий, также должен передать в распоряжение Шпигельгласа двух человек, отобранных по приказу Слуцкого.

Кривицкий не мог не выполнить приказа Шпигельгласа, но ему удалось предупредить Рейсса о грозящей ему опасности, и тот успел скрыться. Правда, это не спасло Рейсса. Пятого сентября 1937 года Кривицкий узнал из газет, что тело Рейсса, изрешеченное пулями, было найдено в Швейцарии недалеко от Лозанны. А спустя чуть больше двух недель, 22 сентября, он узнал о похищении в Париже генерала Миллера.

Так как Кривицкий был тесно связан с Рейссом, он имел все основания опасаться за свою судьбу. После получения очередного вызова в Москву он решает по примеру Рейсса стать невозвращенцем. В октябре 1937 года он из Гааги переезжает в Париж и через адвокатов вдовы Рейсса устанавливает связь с сыном Троцкого, Львом Седовым, издававшим там «Бюллетень оппозиции». Пятого декабря Кривицкий передает Седову текст открытого письма для публикации в рабочей печати, где заявляет о своем разрыве с советской разведкой:

«18 лет я преданно служил Коммунистической партии и Советской власти в твердой, уверенности, что служу делу Октябрьской революции, делу рабочего класса. Член ВКП с 1919 года, ответственный военно-политический работник Красной Армии в течение многих лет, затем директор Института военной промышленности, я в течение многих последних лет выполнял специальные миссии Советского правительства за границей. Руководящие партийные и советские органы постоянно оказывали мне полное доверие; я был дважды награжден (орденом Красного Знамени и личным оружием).

В последние годы я с возрастающей тревогой следил за политикой Советского правительства, но подчинял свои сомнения и разногласия необходимости защищать интересы Советского Союза и социализма, которым служила моя работа. Но развернувшиеся события убедили меня в том, что политика сталинского правительства все больше расходится с интересами не только Советского Союза, но и мирового рабочего движения вообще.

Через московские публичные — и еще больше тайные — процессы прошли в качестве «шпионов» и «агентов гестапо» самые выдающиеся представители старой партийной гвардии: Зиновьев, Каменев, И.Н. Смирнов, Бухарин, Рыков, Раковский и другие, лучшие экономисты и ученые Пятаков, Смилга, Пашуканис и тысячи других — перечислить их здесь нет никакой возможности. Не только старики, все лучшее, что имел Советский Союз среди октябрьского и послеоктябрьского поколений, — те, кто в огне Гражданской войны, в голоде и холоде строили Советскую власть, подвергнуты сейчас кровавой расправе. Сталин не остановился даже перед тем, чтобы обезглавить Красную Армию. Он казнил ее лучших полководцев, ее наиболее талантливых вождей: Тухачевского, Якира, Уборевича, Гамарника. Он лживо обвинил их — как и все другие свои жертвы — в измене. В действительности же именно сталинская политика подрывает мощь Советского Союза, его обороноспособность, советскую экономику и науку, все отрасли советского строительства.

При помощи методов, кажущихся невероятными на Западе, — которые еще станут известны (например, на допросе Смирнова и Мрачковского), Сталин — Ежов вымогают у своих жертв «признания» и инсценируют позорные процессы.

Каждый новый процесс, каждая новая расправа все глубже подрывает мою веру. У меня достаточно данных, чтобы знать, как строились эти процессы и понимать, что погибают невинные. Но я долго стремился подавить в себе чувство отвращения и негодования, убедить себя в том, что, несмотря на это, нельзя покидать доверенную мне ответственную работу. Огромные усилия понадобились мне — я должен это признать, — чтобы решиться на разрыв с Москвой и остаться за границей.

Оставаясь за границей, я надеюсь получить возможность помочь реабилитации тех десятков тысяч мнимых «шпионов» и «агентов гестапо», действительно преданных борцов рабочего класса, которые арестовываются, ссылаются, убиваются, расстреливаются нынешними хозяевами режима, который эти борцы создали под руководством Ленина и продолжали укреплять после его смерти.

Я знаю — я имею тому доказательства, — что голова моя оценена. Знаю, что Ежов и его помощники не остановятся ни перед чем, чтоб убить меня и тем самым заставить замолчать; что десятки на все готовых людей Ежова рыщут с этой целью по моим следам.

Я считаю своим долгом революционера довести обо всем этом до сведения мировой рабочей общественности.

5 декабря 1937 г. В. Кривицкий (ВАЛЬТЕР)».

Узнав об измене Кривицкого, Ежов немедленно направил во Францию оперативную группу Отдела специальных операций, и Кривицкий не прожил бы и месяца, если бы не решительная акция французского правительства, которое предоставило ему вооруженную охрану. В МИД Франции был вызван советский поверенный в делах Гиршфельд. Его попросили довести до сведения Советского правительства, что французская общественность так возмущена только что совершенным похищением бывшего царского генерала Миллера, что в случае повторения советскими агентами аналогичных действий — похищения или убийства на французской территории неугодных СССР лиц — правительство Франции окажется вынужденным порвать дипломатические отношения с Советским Союзом. Впрочем, это не помешало Кривицкому позже утверждать, что на его жизнь во Франции было совершено два покушения.

В ноябре 1937 года Кривицкий был представлен сыну Л. Троцкого Льву Седову. Впоследствии он так писал об этой встрече:

«Когда я встретился с Седовым, я откровенно сказал ему, что пришел не для того, чтобы присоединиться к троцкистам, а скорее за советом и из чувства товарищества. Он принял меня сердечно. Впоследствии мы встречались почти ежедневно. Я научился восхищаться сыном Льва Троцкого как личностью. Никогда не забуду бескорыстной помощи и поддержки, которую он оказал мне в те дни, когда за мной охотились сталинские агенты. Он был еще очень молод, но при этом исключительно одарен — обаятельный, знающий, деятельный. На суде в Москве, когда его обвиняли в измене, было сказано, что он получал крупные суммы от Гитлера и от японского императора. Я же обнаружил, что Седов живет жизнью революционера, весь день работая на дело оппозиции, нуждаясь в более качественном питании и одежде».

В марте 1938 года, когда в Москве проходил процесс по делу Бухарина и Рыкова, к Кривицкому обратился Борис Суварин, являвшийся в начале двадцатых годов одним из лидеров французской компартии, к тому времени порвавший с коммунистическим движением, а затем и Гастон Бержере, депутат французского парламента. Выполняя их просьбу, Кривицкий прокомментировал события, происходившие в СССР. Ряд его статей по этому вопросу был опубликован в меньшевистской газете «Социалистический вестник».

В 1938 году Кривицкий переезжает в США и в апреле 1939 года в журнале «Сатердей ивнинг пост» публикует серию статей, в которых среди прочего рассказывает о проходивших в 1936 году тайных советско-германских переговорах. После заключения в августе советско-германского пакта о ненападении он становится признанным специалистом по советской политике, к мнению которого прислушиваются. Это обстоятельство дает ему возможность в короткий срок издать книгу «Я был агентом Сталина», позже переведенную на многие языки мира.

После произведенных Кривицким разоблачений на него обратили внимание английские спецслужбы. Он был вызван в Англию и в своих показаниях, данных следователю Джейн Арчер, раскрыл более ста имен. В числе прочего он сообщил, что у НКВД есть источник — молодой англичанин, работающий в Испании в качестве журналиста. Речь, очевидно, шла о К. Филби, но Кривицкий к своему краткому заявлению не смог ничего добавить, а у английской службы безопасности были в то время другие, более важные дела, чем проведение расследования по этому весьма неопределенному факту. Впрочем, предвидя подобный поворот событий, советская разведка отозвала или заморозила многих из тех агентов, с которыми Кривицкий в то или иное время соприкасался в своей работе за рубежом, что, к сожалению, не спасло от разоблачения шифровальщика английского МИД Кинга, с 1935 года работавшего на СССР.

В начале 1941 года Кривицкий получил новый вызов в Лондон. А в понедельник 10 февраля 1941 года Телма Джексон, горничная скромного вашингтонского отеля «Бельвю» в 9.30 утра обнаружила тело Кривицкого на кровати с простреленной головой. Рядом с кроватью весь в крови лежал пистолет, а на столике три прощальные записки следующего содержания:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.