Глава VI От войны к миру (1920–1921 гг.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VI

От войны к миру (1920–1921 гг.)

Окончание Гражданской и Советско-польской войн поставило перед Советской Россией вопрос о переходе вооруженных сил к существованию в условиях мира. Правда, мир этот в начале 20-х годов был достаточно зыбким, продолжались боевые действия против вооруженных формирований различного происхождения, обычно называвшихся бандами. Эти вооруженные формирования зачастую получали поддержку от властей сопредельных государств, что делало их еще опаснее. С другой стороны, оставалась надежда на скорый революционный взрыв в развитых странах Европы, который прорвет кольцо международной блокады советских республик. Только с середины 20-х годов можно говорить о наступлении более-менее полноценного мирного периода, и то не на всей территории страны: неспокойно было в Средней Азии и на Северном Кавказе. Поворот от политики военного коммунизма к НЭПу поставил вопрос об источниках снабжения вооруженных сил и о порядке такого снабжения.

Переход флота на мирное положение осложнялся вопросом о его дальнейшей судьбе. В очередной раз в эпоху экономической разрухи появлялось сомнение в необходимости существования полноценных морских сил нашей страны. Основная сложность заключалась в вопросе об источниках финансирования флота и о распределении скудных бюджетных средств между флотом и сухо путной армией.

Надо учитывать то обстоятельство, что вопрос о возрождении флота не сводился к технической проблеме изыскания средств на строительство и ремонт кораблей и на содержание личного состава. Расходы на полноценный флот должны были составить такую астрономическую сумму, что для ее оправдания требовались особые политические соображения. Действительно, если бы руководство СССР поставило на повестку дня вопрос об экспорте революции путем военного похода в Европу или сопредельные страны флот должен был бы сыграть в этих условиях существенную роль. Достаточно вспомнить, что основной объем военных грузов во время советско-польской войны Польша получала по морю через Данциг, так как Германия отказывалась пропускать в Польшу военные грузы. Если бы Балтийский флот был достаточно силен для организации блокады этого единственного польского порта, победа Красной Армии под Варшавой стала бы очень вероятной.

С другой стороны, специфика военно-морских сил состоит в достаточно большой свободе маневра ими. Это приводит к тому, что не только слабый, но даже средней силы флот как правило, не соответствует задачам, стоящим перед великой державой. Другая великая держава, обладающая более сильным флотом, может перебросить его в любой уголок мирового океана и захватить господство на море даже у берегов другого континента. В конкретной ситуации 20-х годов это означало, что, если бы Великобритания и Франция ввели свои корабли в Балтийское и Черное моря, слабые советские военно-морские силы ничего не могли бы им противопоставить. Японский флот на Дальнем Востоке находился в еще более благоприятных условиях, ведь красные военно-морские силы на Тихом океане полностью отсутствовали. Для оказания эффективного противодействия английскому, французскому или японскому флотам требовалось иметь флот, сопоставимый с флотами этих сильных морских держав, причем на каждом из изолированных морских театров. Единственной альтернативой строительству мощного (и фантастически дорогого) флота было создание «москитных» сил – подводных лодок, торпедных катеров, минных заградителей, которые во взаимодействии с береговой артиллерией и авиацией, при наличии подготовленного личного состава и оборудованных баз, могли оказать противнику сильное сопротивление и прикрыть побережье, но, конечно, не смогли бы разгромить морские силы врага. Впрочем, о дискуссиях сторонников «океанского» и «москитного» флотов можно написать не одно исследование.

После окончания Гражданской войны у многих руководителей советского морского ведомства возникла иллюзия, что руководство страны, движимое идеей мировой революции, пойдет на строительство сильного линейного флота. В принципе, политическое руководство СССР могло выбрать курс на непосредственное военное вмешательство в дела соседних государств. В историографии принято связывать такой курс с именем Л. Д. Троцкого. На наш взгляд, весьма важно, что глава советских вооруженных сил и стал, вольно или невольно, главным трубадуром «экспорта революции». Однако комплекс многообразных причин, не последнее место среди которых занимала экономическая разруха в Советской России, привел к отказу от активной внешней политики. Следовательно, отпадал вариант немедленного усиления военного флота. Это не означало, что для военных специалистов терялась возможность влияния на высшее руководство страны. Как отмечал О. Н. Кен, «в новых политических условиях молодая военная стратегия обладала двойными притязаниями – претензией на воплощение важнейших традиционных интересов государства и на определение практических приготовлений к “новому туру войн и революций”»[975].

В конкретных исторических условиях перед советским руководством снова встал вопрос о принципах военного строительства, актуальный для государств с любым социально-политическим строем. Вопрос об устройстве вооруженных сил Советской России вновь начал активно обсуждаться, когда Гражданская война стала близка к завершению[976]. Специфика этого спора состояла в том, что кроме традиционных антагонистов (профессиональных военных и чиновников финансового ведомства) в нем принимали участие видные деятели РКП(б), опиравшиеся в своих проектах на идеи, заложенные в программе большевистской партии. Вопрос о замене регулярной армии всеобщим вооружением народа поднимался в программах почти всех европейских социал – демократических партий начала ХХ в. В программе-минимум РСДРП 1903 г. также содержался пункт о необходимости замены «постоянного войска всеобщим вооружением народа»[977].

VII Съезд РКП(б) в марте 1918 г. в резолюции «О войне и мире» указал на необходимость «всестороннего, систематического, всеобщего обучения взрослого населения без различия пола, военным знаниям и военным операциям»[978]. 22 апреля 1918 г. был издан декрет ВЦИК о всеобщем военном обучении, который стал первым шагом по организации армии на милиционных началах. Через два дня в составе Управления военно-учебных заведений был создан Центральный отдел всеобщего военного обучения. В январе 1919 г. этот отдел был преобразован в Главное управление всеобщего военного обучения и формирования Красных резервных частей (ГУВВО). Летом – осенью того же года была развернута сеть территориальных кадров Всевобуча[979].

В резолюции VIII Съезда РКП(б) по военному вопросу (март 1919 г.) проблема перехода к всеобщему вооружению народа была скорректирована, но осталась руководящей идеей военного строительства: «Отбрасывая на ближайший исторический период так называемый всенародный характер милиции, как он значился в нашей старой программе, мы отнюдь не порываем с программой милиции как таковой. <…> Милицию мы переносим на классовые основы и превращаем ее в советскую милицию. Очередная программа работы состоит, следовательно, в создании армии рабочих и крестьянской бедноты на основе обязательного обучения военному делу внеказарменным, по возможности, путем, т. е. в условиях, близких к трудовой обстановке рабочего класса. <…> Можно считать теоретически неопровержимым, что самую лучшую армию мы получили бы, создавая ее на основе обязательного обучения рабочих и трудовых крестьян в условиях, близких к их повседневному труду <…> К такой именно армии мы идем, и раньше или позже мы к ней придем»[980].

IX Съезд РКП(б) (март – апрель 1920 г.) вынес специальную резолюцию «О переходе к милиционной системе», где разъяснялись и конкретизировались положения, принятые на предыдущем съезде, подчеркивалась необходимость тесной привязки организации армии к производственным районам[981]. Практически к проведению милиционного принципа в РККА удалось приступить только с августа 1923 г., когда десять стрелковых дивизий были переведены на милиционные начала[982].

Среди большевиков, стоявших в годы Гражданской войны у руководства вооруженными силами, было много убежденных сторонников милиционной системы. Одним из самых преданных приверженцев милиционной армии был Н. И. Подвойский, безуспешно отстаивавший эту идею весной 1918 г. и впоследствии не изменивший своих взглядов. Характерно его выступление на Втором Всероссийском съезде политработников в декабре 1920 г., где Н. И. Подвойский оппонировал главному докладчику И. Т. Смилге. По наблюдению последнего, «комплектованные из “земляков” части хорошо дрались на чужой стороне. Но на родине они никуда не годились. Солдата тянуло к хате, и он дезертировал и во время наступления, и во время отхода, не желая расставаться с домом»[983]. И. Т. Смилга выступал не только против милиционной армии, но и против территориального принципа укомплектования, который может существовать и в кадровой армии (например, территориальный принцип комплектования существовал в прусской и германской армиях в XIX – первой половине ХХ в.) Н. И. Подвойский возражал И. Т. Смилге, оперируя умозрительными построениями. Он полагал, что подготовленную армию может дать «только милиционная система», при которой «совершенно отсутствует муштра, а происходит нормальное воспитание – и физическое, и культурное, и техническое – юношей от 16 до 18 лет и притом не в одиночку, а массовое» и без отрыва от производительного труда. «Наше военное строительство должно быть построено на массовом вовлечении в работу всех трудящихся при помощи наших партийных и профсоюзных организаций»[984], – отмечал Н. И. Подвойский.

Ф. Энгельс в одном из писем К. Марксу еще в 1868 г. пришел к отрицанию милиционной армии как практического мероприятия. Он писал: «Американская война (Гражданская война в США. – К. Н.), где милиция была у обеих сторон, доказывает только, что милиционная система требует совершенно неслыханных жертв деньгами и людьми именно потому, что организация существует только на бумаге. Каково пришлось бы янки, если бы вместо южной милиции им противостояла бы постоянная армия в несколько сот тысяч человек? Прежде чем Север успел сорганизоваться, они оказались бы уже в Нью-Йорке и Бостоне и <…> продиктовали бы мир <…> самое главное – это хорошие офицеры и доверие людей к офицерам, – то и другое при милиционной системе совершенно недостижимо! <…> Только со времени введения оружия, заряжающегося с казенной части, с чистой милицией по-настоящему покончено. Это значит, что любая рациональная военная организация не может не представлять собой нечто среднее между прусской и швейцарской системой, – но что именно? Это зависит в каждом отдельном случае от обстоятельств. Только коммунистически устроенное и воспитанное (курсив Ф. Энгельса. – К. Н.) общество может очень близко подойти к милиционной системе, но и то полностью не достигнет ее»[985]. Говоря о «швейцарской» системе, Ф. Энгельс имел в виду чисто милиционную армию, кадры которой в мирное время ничтожны, а военнообязанные призываются лишь на короткие сборы. Под «прусской» он подразумевал кадровую регулярную армию со сравнительно длинными (2–3 года) сроками действительной службы.

Однако какие бы споры ни вызывал милиционный принцип построения армии, проблему применимости милиционных начал к флоту следовало решать отдельно. Если вопрос о переводе сухопутной армии на милиционные начала после окончания Гражданской войны в России был сравнительно ясен (здесь требовалось быстрое и радикальное сокращение числа военнослужащих), то с флотом ясности было значительно меньше. Нетрудно заметить, что о военно-морских силах в резолюциях партийных съездов практически ничего не говорилось, поскольку все внимание было приковано к сухопутной армии, а принципы, предложенные для строительства сухопутных сил, считались применимыми для флота. С одной стороны, флот был значительно малочисленнее армии, он составлял менее 2 % численности вооруженных сил. Казалось бы, что это обстоятельство делало не столь актуальным его быстрое сокращение. С другой стороны, корабельный состав флота за годы Гражданской войны резко уменьшился, что требовало соответствующего сокращения личного состава, особенно после ликвидации большинства речных и озерных флотилий. Кроме того, Кронштадтское восстание 1921 г. заставило задуматься о политической благонадежности моряков, а тяжелое состояние экономики поставило вопрос о возможности поддержания хотя бы минимального состава флота. Проблема перехода морского ведомства на милиционную систему комплектования осложнялась планами объединения Военного и Морского комиссариатов в единый наркомат. Хотя Реввоенсовет и объединял формально оба ведомства, фактически их аппараты были самостоятельны.

К весне 1921 г. РККФ насчитывал свыше 96 000 человек[986], тогда как перед началом Первой мировой войны на флоте служило 35 000 человек, а летом 1917 г. флот насчитывал более 150 000 матросов и офицеров[987] (увеличение в 4,3 раза, сокращение к 1921 г. в 1,6 раза). Примерно та же тенденция наблюдалась и в армии: до мобилизации армия состояла из 1 423 000 солдат и офицеров[988], к лету 1917 г. она увеличилась до 7 400 000 человек[989], весной 1921 г. численность РККА составляла 5 500 000 человек[990] (сначала увеличение в 5,2 раза, затем сокращение в 1,3 раза).

Осенью 1920 – весной 1921 гг. в морском ведомстве действовал целый ряд комиссий и совещаний, которые вырабатывали основы перехода флота на мирное положение. В центре их внимания стояли вопросы о применимости милиционной системы к флоту и о противодействии идеям поглощения морского комиссариата военным ведомством. Несмотря на изменение названий комиссий и корректировку их состава, они работали приблизительно в одном направлении, и у руля их стояли одни и те же люди.

Осенью 1920 г. начала работу «Комиссия по выработке оснований при переходе Морского комиссариата на мирное положение» под председательством известного военно-морского теоретика, автора ряда печатных работ М. А. Петрова (бывший капитан 1 ранга, начальник Оперативного управления Морского штаба Республики, многолетний сотрудник Морского Генерального штаба). В комиссии работали авторитетнейшие руководители морского ведомства. Среди них были опытные сотрудники МГШ: Б. И. Доливо-Добровольский (бывший капитан 1 ранга и начальник морской разведки), Л. Г. Гончаров (бывший капитан 1 ранга и начальник Оперативного отдела МГШ), Е. Н. Смирнов (бывший начальник Мобилизационно-экономического отдела МГШ), начальник Главного управления кораблестроения бывший генерал-майор С. О. Барановский, его заместитель Д. П. Уайт, опытные командиры кораблей бывшие капитаны 2 ранга М. П. Арцыбушев и С. А. Паскин. В комиссию входил также бывший начальник ОГК, бывший контр-адмирал С. И. Фролов. Судя по словам Ф. Ф. Раскольникова, С. И. Фролов в свое время не просто принял Февральскую революцию, но «горячо говорил окружавшим его гардемаринам: “Я считаю, что должна быть установлена демократическая республика. Другого выхода нет. Только демократическая республика может восстановить мирное положение [внутри страны]”»[991].

В комиссию входил старый большевик К. А. Гайлис, комиссар Морского штаба Республики, который после смерти И. Д. Сладкова в апреле 1921 г. стал комиссаром при командующем всеми морскими силами Республики, а также «выдвиженцы» М. К. Сафронов, П. А. Подобед, Д. Нечаев, К. Кросавский и П. Я. Жабарин. В ряде заседаний участвовал бывший капитан 2 ранга Е. Е. Меньшов[992] и бывший генерал-майор, профессор Военно-юридической академии А. М. Добровольский, поступивший в МГШ после демобилизации русской армии в начале 1918 г.[993]

О роли, которую играли в морском ведомстве в 20-е годы М. А. Петров и Б. Б. Жерве, хорошо сказал командующий Черноморским флотом И. К. Кожанов на заседании Военного совета при наркоме обороны СССР 1 июня 1937 г. Он вспомнил, как в свое время считали, что «лучшими людьми, которые могут возродить флот и управлять флотом, являются Петров, Тошаков, Жерве»[994]. 18 октября 1920 г. состоялось первое заседание комиссии под председательством М. А. Петрова[995]. Перед комиссией была поставлена задача разработать «проект перехода флота на мирное положение в связи с введением в армии милиционной системы»[996]. В основу работы комиссии была положена «записка с основными тезисами», автором которой, вероятно, был М. А. Петров, но в руководстве Морского комиссариата не было ясности в определении задач данной комиссии. М. А. Петров сразу же заявил коллегам, что он переговорил с начальником Штаба командующего Морскими силами Республики Б. С. Радзиевским, «чтобы выяснить, что конкретно требуется от комиссии, но не получил достаточно определенных указаний и вопрос, по-видимому, сводится практически к тому, чтобы подвести его к какой-то идейной основе…»[997] Комиссии предоставили свободу действий, надеясь, что она создаст концепцию милиционной системы.

М. А. Петров считал, что необходимо разработать принципиальную программу строительства флота и морского ведомства и подвести «идейное обоснование под существующий наш Морской комиссариат»[998], поскольку ему грозило присоединение к военно-сухопутному ведомству.

Б. И. Доливо-Добровольский оказался морским начальником, наиболее осведомленным о намерениях сухопутного командования, поэтому несколько раз на различных заседаниях информировал своих коллег о положении «на сухопутном фронте». Незадолго до описываемых событий он случайно узнал о подготовке в сухопутном ведомстве проекта милиционной системы и слияния военного и морского ведомств. Б. И. Доливо-Добровольский донес об этом начальству и оказался членом комиссии по разработке этого вопроса. Одновременно была создана и «наша комиссия», то есть комиссия под председательством М. А. Петрова. Б. И. Доливо-Добровольский рассказал сослуживцам о том, что в Главном управлении военно-учебных заведений были созданы две комиссии под председательством А. А. Брусилова. «В этих комиссиях огромное большинство офицеров бывшего Генерального штаба высказалось, что они не пони мают, что такое милиционная система, и на последнем заседании договорились о том, что не могут выработать милиционной системы»[999]. Вместе с тем была высказана просьба, чтобы «Правительство» создало эту комиссию в качестве самостоятельного подразделения, а не при Всевобуче. На заседании прозвучали слова: «Мы, как военные специалисты, компетентно отвечаем, что такое армия, но не компетентны ответить, что такое милиционная армия. Это вызвало страшное волнение, и в следующее заседание явился Подвойский и указал, что эта комиссия компетентна решить этот вопрос, что они сами не могут дать ответа – что такое милиционная армия, а мы, военные специалисты, не только компетентны ответить, что такое армия, но и что такое милиционная армия, вместе с тем он ответил, почему нас собрал Всевобуч – что Ленин дал это указание и рассчитывал, что это будет проведено при Всевобуче. Этим вопрос, конечно, был исчерпан»[1000].

Н. И. Подвойский был горячим сторонником милиционной армии и весной – летом 1918 г. даже пытался провести решение об организации особой «терармии» (то есть территориальной армии) в противовес «генеральской» Красной Армии, которая начала перестраиваться на регулярных началах. Вполне естественно, что именно Н. И. Подвойский осенью 1920 г. организовал проработку проектов милиционной армии при Всевобуче. Вместе с тем характерно и то, что Николай Ильич, наученный опытом Гражданской войны, уже не брался сам определять, как надо строить милиционную армию. Военные специалисты были настроены против милиционного принципа вообще, считая, что таким путем сильную армию построить невозможно. Однако ссылка Н. И. Подвойского на авторитет В. И. Ленина оказалась решающей, хотя остается не до конца понятным, в какой форме и почему В. И. Ленин отдал такое распоряжение и отдал ли он его вообще? Право сомневаться в том, что Н. И. Подвойский получил в данном случае категорическое указание В. И. Ленина, нам дает эпизод из его воспоминаний, который характеризует Николая Ильича как ненадежного мемуариста. По словам Н. И. Подвойского, В. И. Ленин 27 октября 1917 г. единоличным решением назначил его четвертым комиссаром по военным и морским делам в дополнение к избранным Вторым Съездом советов П. Е. Дыбенко, Н. В. Крыленко и В. А. Антонову-Овсеенко[1001]. В действительности это событие не имело места, и Николай Ильич действовал в ранге заместителя народного комиссара по военным делам[1002].

В военном ведомстве, кроме комиссий, вырабатывавших проекты перехода на милиционную организацию армии, в апреле 1920 – феврале 1921 гг. существовала еще и редакционная коллегия по созданию сборника «Два года Красной Армии», в состав которой были включены крупные военные работники, в том числе и Б. И. Доливо-Добровольский, который в январе 1921 г. высказался так: «интернациональным стремлениям должно предшествовать развитие национального патриотизма»; пока еще «идеалы интернационализма мертвы для масс. Поэтому, прибегая при организации армии РСФСР к принуждению… воодушевляющую идею приходится заменять воздействием РКП»[1003].

Таким образом, у Б. И. Доливо-Добровольского было много возможностей для обсуждения с видными деятелями военного наркомата волновавших их вопросов. Он побывал на совещании у начальника Главного управления всеобщего военного обучения и формирования Красных резервных частей Н. И. Подвойского, где присутствовали «военные ученые и деятели Москвы»[1004], включая бывшего начальника штаба «Командующего армиями» (видимо, имеется в виду М. Д. Бонч-Бруевич, который летом 1919 г. занимал пост начальника ПШ РВСР, либо его предшественник на этом посту Ф. В. Костяев)[1005]. Один из участников совещания, бывший генерал– майор А. М. Валуев, «в специальной комиссии под его председательством разработал схему управления Военным комиссариатом на милиционной основе»[1006]. Эта схема предусматривала объединение военного и морского ведомств, создание единого Генераль ного и Главного штабов и единого Главного управления снабжения армии и флота. Б. И. Доливо-Добровольский решительно возражал против подобной идеи, ссылаясь на «авторитеты». Он заявлял, что «моряки будут против этой схемы бороться самым категорическим образом»[1007]. Ему ответили, что желательно было бы, чтобы «мор[ское] вед[омство] обосновал[о] свое существование в связи с новым государственным устройством, чтобы слить воедино военные операции страны с трудовыми процессами, разработал [о] бы схему своей организации в соображении с новыми идеями устройства вооруженных сил Республики»[1008]. Кроме того, на совещании сам Н. И. Подвойский высоко оценил будущую роль флота, заявив, что «в настоящее время РСФСР представляет кадр для всемирной революции, что эпоха войн не кончилась и что мы должны перейти на вопрос подготовки у себя кадра для войн продкласса (заменено на: «рабочего класса», далее зачеркнуто до конца цитаты. – К. Н.) и должны иметь очень большой кадр, потом этот кадр инструкторов должен быть переброшен за пределы РСФСР, и только всеобъемлющий флот даст нам [возможность?] этот кадр [перебросить?]»[1009]. При правке заключительная часть фразы была вычеркнута, видимо, из-за нежелания отрываться от прозаической почвы, на которой стояла комиссия под председательством М. А. Петрова.

В военном ведомстве обсуждалось несколько проектов, созданных в Полевом штабе РВСР, во Всевобуче, «но ни один из этих проектов не был одобрен, потому что относительно милиционной системы в настоящее время нет сложившегося твердого определенного мнения»[1010]. В основу всех проектов были положены тезисы IX Съезда РКП(б). «Сегодня выяснилось, что о переходе к чисто милиционной системе не может быть и речи, будет смешанная [система], потому что по пространству нашего государства невозможно на [милиционной] армии остановиться, нужны какие-то прикрывающие части, возможно, построенные на каких-то особых началах. Флот, несомненно, является такой прикрывающей частью, потому комплектование флота должно быть совершенно особенным, должно как-то связываться с милиционной системой, как и будут связываться с ней те части, которые будут стоять на границе»[1011].

Позиция, о которой рассказывал своим коллегам Б. И. Доливо-Добровольский, была в развернутом виде сформулирована Л. Д. Троцким несколько недель спустя на VIII Съезде Советов 29 декабря 1920 г. Председатель РВСР тогда четко выразил взгляды, к которым пришло военное ведомство в результате дискуссии осенью 1920 г. «Нам необходимо, – говорил Л. Д. Троцкий, – сокращая армию, переходить к созданию новой системы построения армии. Мы будем к ней переходить, товарищи, со всей осторожностью, опираясь на тот опыт, который мы накопили за три года жестоких боев, неудач и побед. Мы не имеем возможности уже сегодня, уже сейчас демобилизовать всю армию. Мы должны иметь страховку против возможных врагов. И эта страховка должна быть достаточно сильна, для того чтобы выдержать первый удар, который нам попытались бы нанести внезапно, чтобы нас застигнуть врасплох. Эта страховка должна быть достаточно сильна, чтобы мы успели в случае опасности поднять тяжелые резервы из среды рабочих и крестьян, прошедших необходимую милиционную выучку. Чем будет определяться соотношение и какова будет пропорция между нашими полевыми частями и между нашими будущими молодыми милиционными частями? Это понятно каждому из нас. Пропорция эта будет определяться тем, в какой мере мы будем ограждены от наших врагов, от угрозы прямого вероломного и хищного удара. И чем более мировое положение Советской Республики и международного рабочего класса будет крепнуть, тем меньше нам понадобится страховка в виде полевых частей, и тем смелее и тверже мы придем к демобилизации наших возрастов. Мы говорим об этом условно. Мы говорим, что, если обстановка позволит, мы это сделаем. Здесь есть элемент неопределенности, которая вызвана не нашей нерешительностью, а неопределенностью мировой обстановки, – и наш долг, если вы подтвердите это, и особенно ваш долг, делегаты флота и армии, разъяснить каждому отсталому солдату-красноармейцу, что означает наше заявление о том, что мы не сможем демобилизоваться, если будет в неблагоприятную сторону изменяться мировая обстановка»[1012]. В своем выступлении Л. Д. Троцкий сформулировал идею сочетания кадровых («полевых») и территориально-милиционных частей. При этом он считал возможным, по мере разрядки международной напряженности, увеличение числа милиционных и сокращение числа кадровых частей, но о собственно милиционной армии речи не было.

На очередном заседании комиссии М. А. Петрова 15 ноября 1920 г. Б. И. Доливо-Добровольский поведал о том, как он протестовал и вел частные разговоры с руководителями сухопутной армии, в частности с А. А. Брусиловым и Н. М. Потаповым. Генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926) достаточно известен, в Первую мировую войну он командовал армией, Юго-Западным фронтом. Мировую известность ему принесло летнее наступление Юго-Западного фронта в 1916 г., вошедшее в историю как «Брусиловский прорыв». Весной 1917 г. он был верховным главнокомандующим, а в 1923–1924 гг. занимал пост инспектора кавалерии РККА.

Генерал-лейтенант царской армии Николай Михайлович Потапов (1871–1946) около пятнадцати лет был военным атташе в Австро-Венгии и Черногории, затем служил в Главном управлении Генерального штаба (ГУГШ), в 1917 г. был генерал – квартирмейстером (по современной терминологии – начальником оперативного управления), а затем исполнял обязанности начальника ГУГШ. Будучи много лет связан с военной разведкой как военный агент за рубежом, Н. М. Потапов, видимо, быстрее своих коллег сориентировался в политической ситуации. По свидетельству видного деятеля ВЧК М. А. Кедрова, Н. М. Потапов по собственной инициативе вступил в контакт с большевиками еще летом 1917 г.[1013] После Октября Н. М. Потапов занимал должность управляющего делами Наркомвоена, сотрудника военно-исторической комиссии, председателя Военного законодательного совета (с июня 1920 г.), помощника главного инспектора Всевобуча (с ноября 1921 г.), помощника главного начальника Всевобуча (с июля 1922 г.)[1014]. Затем Н. М. Потапов находился на преподавательской работе, в 1936 г. получил звание комбриг и в том же году скончался[1015].

А. А. Брусилов и Н. М. Потапов говорили Б. И. Доливо-Добровольскому: «дайте нам такой клин, который мы могли бы вогнать в нашу систему, если Вы нам ничего не дадите, тогда конечно, пройдет созданная нами система, которая нам представляется нужной; кроме того, выясняется второе обстоятельство, что большинство из политических деятелей – сам Подвойский и большинство офицеров Генштаба вполне охотно присоединились ко мнению о том, что милиционная система для флота вовсе неприменима; мы это понимаем, говорили они. Я же это делал провокационно, хотя уже имел выработанный принцип, что она (милиционная система. – К. Н.) у нас принимается условно»[1016]. Отсюда, по мнению Б. И. Доливо-Добровольского, вытекают два варианта поведения руководства флотом:1) флот полностью отказывается от милиционной системы и участия в трудовом процессе, следовательно сохраняет независимость от армии; 2) милиционная система принимается морским ведомством условно, то есть «мы вливаем в себя всю народно-хозяйственную отрасль морского дела – рыболовство, промыслы и торговый флот, но, конечно, не Внешторг, как это я слышал здесь на днях, что совершенно невозможно по политическим условиям»[1017]. Таким образом, создается «всеобщее Адмиралтейство» и флот опять таки освобождается от угрозы слияния с армией.

Участник совещания К. А. Гайлис заявил, что вопрос о судьбе флота не стоит, флот должен существовать, даже если Советская Россия откажется от регулярной армии. Он пояснил, что IX Съезд партии ставил вопрос не о флоте, а об армии, и что этот съезд происходил в момент «увлечения трудовыми армиями»[1018], и именно в этом духе надо понимать его резолюцию. Он полагал, что милиционная система совершенно неприменима к флоту. Это заявление имело особый вес, если учесть, что К. А. Гайлис был членом РСДРП(б) с 1906 г., а в 1920 г. совмещал работу в морском ведомстве с членством во ВЦИК, а также в Кассационном и Верховном трибуналах ВЦИК[1019]. Естественно, что К. А. Гайлис не мог не рассматриваться присутствующими как представитель верховной власти. Уже на первом заседании комиссии М. А. Петрова выяснилось мнение ее участников по поводу обсуждаемых вопросов (приводится в окончательной редакции):

1. «Флот должен существовать даже в том случае, если правительство откажется от создания регулярной армии;

2. Флот не может ни разоружаться, ни оставаться в том состоянии, в каком он пребывает в настоящее время: флот должен быть воссоздан;

3. Флоту должна быть предоставлена самостоятельность в пределах его создания и обучения;

4. Морской комиссариат должен раздвинуть рамки своей деятельности путем привлечения в экономический оборот страны;

5. В России все морские ресурсы ограничены средствами военно-морскими, почему надлежит пересмотреть перечень тех потребностей и деятельности, которые надлежит взять и ввести в Морской комиссариат;

6. Трудовая задача для боевых судов флота будет задачей второстепенной и экономическая отрасль должна выявиться на них как побочная деятельность;

7. Милиционная система, как система комплектования флота, к каковому не применима полностью, однако необходимо выработать правила прохождения службы некомсоставом флота, гарантирующую отличную подготовку военморов и совмещающее в себе условие всемерного сокращения срока службы;

8. Что окончательная задача комиссии – схема конструкции Морского комиссариата»[1020].

Позднее, 19 ноября, на четвертом заседании комиссии М. А. Петрова, происходила правка стенограмм предыдущих заседаний. В частности, были отредактированы пункты 3, 4 и 5 решений, принятых на первом заседании. Пункт третий («Флоту должна быть предоставлена самостоятельность в пределах его создания и обучения») был изменен по предложению Б. И. Доливо-Добровольского и приобрел существующий вид. Ранее в этом пункте, видимо, перечислялись конкретные боевые и трудовые задачи флота. Пункт 4-й было решено вычеркнуть, а 5-й, ставший теперь 4-м, изложить в редакции, предложенной И. Е. Хвойником: «Морской комиссариат должен раздвинуть рамки своей деятельности путем привлечения в экономический оборот страны», причем М. А. Петров предлагал другой вариант: «Необходимо аппарат Морского Комиссариата приспособить к выполнению задач, упомянутых в пункте третьем, то есть не только военных, но и трудовых», но его предложение не прошло[1021].

Самой интересной на данном этапе обсуждения была идея подчинения торгового судоходства Морскому комиссариату. Эта идея была вполне естественна и опиралась на мировой опыт. Так, в Италии торговое судоходство контролировало одно из подразделений Морского министерства, в Германии во время Первой мировой войны была организована ловля рыбы в Северном море силами тральщиков военного флота и т. д. После доклада Д. Н.Уайта о применении «трудового начала» на флоте, было решено создать подкомиссию для разработки этого вопроса под председательством С. О. Барановского[1022].

После доклада начались прения, которые М. А. Петров пытался удержать в рамках повестки дня, включавшей вопрос о милиционной системе вообще и вопрос о принципах комплектования флота[1023]. Участники заседания все время сбивались на обсуждение конкретных условий прохождения службы, из-за чего С. И. Фролов предложил этот вопрос «сталкивать» в специальную подкомиссию, образованную тут же во главе с М. П. Арцыбушевым[1024]. С. И. Фролов несколько дополнил основного докладчика, пояснив, что, по мысли Всевобуча, «в будущем конечная цель – вооруженный народ». Идея сторонников милиционной армии состоит в том, чтобы разделить территориальные округа на призывные округа и тем самым прийти к территориальному комплектованию каждого подразделения. «Эта работа еще не закончена, они еще не знают, по каким признакам делить: по заводским, фабричным, земельным… Тут вместе [с тем] появляется трудармия лиц до сорокадевятилетнего возраста»[1025]. С. И. Фролов отмечал, что идея трудового использования флота может быть реализована в торговом флоте и на технически сложных предприятиях.

В ходе обмена мнениями выяснилось, что у С. И. Фролова более оптимистическая точка зрения относительно добровольцев на флоте, чем у М. П. Арцыбушева. В связи с проблемой поиска кадров для флота, М. А. Петров поставил вопрос о возможности использовать «идею морской записи, которая существует три столетия»[1026]. Речь шла о созданной во Франции в XVII в. системе, при которой население приморских местностей или связанное с морем по своей хозяйственной деятельности, освобождалось от призыва в сухопутную армию, но должно было служить на флоте. В XIX в., когда в сухопутной французской армии срок службы был 5–7 лет, в «морскую запись» стремились попасть многие, так как срок основной службы на флоте был всего 3 года, а на дополнительную 3-х летнюю службу практически не призывали. Такие короткие по меркам XIX в. сроки службы были возможны, ибо предполагалось, что матросы придут на боевые корабли, уже умея обращаться с парусами и веслами. К началу ХХ в. специфика «морской записи» практически исчезла, просто французский флот по традиции продолжал комплектоваться призывниками, жившими у моря[1027].

Возражая М. А. Петрову, Б. И. Доливо-Добровольский предполагал, что флоту, скорее всего, откажут в создании целого приморского округа комплектования с многочисленными заводами, «потому что они сами в основу милиционной системы кладут именно заводы, где они будут приготовлять инструкторов, которые будут идти в губернии земледельческие»[1028]. «Я знаю, что они (руководители сухопутной армии. – К. Н.) хотят все заводы взять себе именно в качестве инструкторов с точки зрения политической»[1029]. С. А. Паскин предложил именовать призываемых на службу «старым словом “ратник”», а добровольцев – «волонтерами». М. А. Петров возразил: «Нет, это веет очень старым режимом, но сейчас мы не настаиваем на терминах. Что же касается волонтера – это флотское название»[1030]. Вопрос об источниках комплектования, судя по всему, повис в воздухе.

В заключение М. А. Петров предложил Оперативному управлению Морского Генерального штаба разработать некоторые вопросы и подготовить их к следующему заседанию.

Второе заседание комиссии М. А. Петрова произошло 27 октября[1031]. М. А. Петров доложил о милиционной системе во флоте. Он указывал на невозможность применения ее в морском ведомстве в полном объеме, в силу того что здесь должны служить специалисты, знакомые со всеми техническими новинками. Подготовка флотских специалистов занимает длительное время, при коротких сроках службы будет невозможно их использовать в практической деятельности. На флоте существуют специальности, «для которых нужны выборные люди, обладающие определенными талантами (наводчик, дальномерец (так! – К. Н.), рулевой)»[1032]. М. А. Петров считал необходимым положить в основу комплектования флота некомсоставом принципы сокращения срока службы и подбора призывников с подходящими гражданскими специальностями. Личный состав должен быть разделен на два «разряда»: кадровый («специалисты-профессионалы, инструкторы-руководители») и переменный. Минимально допустимым сроком действительной службы докладчик считал полутора – двухгодичный, который позволял затратить на обучение до одного года и от полугода до года еще оставалось на «применение знаний на практике». По прошествии полутора – двух лет военмор должен был три – три с половиной года состоять в резерве, проходя ежегодно в течение семи месяцев, с 1 марта по 1 октября, «повторный курс» на том же корабле, на кото ром он служил. Затем военнообязанный на три года переходил в резерв 1 разряда, а на следующие три года – в резерв 2 разряда. Общий срок пребывания на действительной службе составлял бы от 3 1/2 до 4 лет, что было лишь немногим меньше дореволюционного срока службы, срок пребывания в запасе составил бы 6 лет, и общий срок службы равнялся бы 10 годам – ровно столько же, сколько и в дореволюционное время. Разделение действительной службы на два периода (собственно действительная и резерв), такое же, как было принято позднее в милиционных частях РККА, наводит на мысль о том, что М. А. Петров был в курсе разработок своих сухопутных коллег. Отличие состояло лишь в значительно более длинных по сравнению с сухопутной армией сроках как первоначальной службы (периода обучения), так и «повторного курса». Источниками комплектования кадрового состава флота, по мысли М. А. Петрова, должны были служить «добровольцы по всеобщей морской записи», а для переменного состава, во-первых, «точно и поименно названные заводы», во-вторых, морские и рыболовные промыслы, в-третьих, торговые моряки и, в последнюю очередь, определенные территории[1033]. В данном случае налицо попытка совместить зарубежную и русскую дореволюционную практику.

В конце октября – первой половине ноября 1920 г. в морском ведомстве сформировалось представление о дальнейшей тактике поведения для отстаивания своей ведомственной независимости. Появляется идея создания «Всеобщего Адмиралтейства», которое должно включать в себя руководство военным, торговым, рыболовным флотом, пограничной охраной, гидрографической, маячной, лоцмейстерской службами, словом, полностью охватывать все виды деятельности, связанные с морем и мореплаванием. В такой форме надеялись привить флоту «трудовое начало». Идея включения определенных промышленных предприятий в военное ведомство приобрело реальные очертания несколько позднее, летом 1921 г., когда было создано «кустовое комбинированное хозяйство Московской губернии»[1034], однако это мероприятие проводилось исключительно в рамках военно-сухопутного ведомства.

Симптоматично, что третье заседание комиссии М. А. Петрова состоялось 15 ноября 1920 г. в кабинете коморси А. В. Немитца. Логично предположить присутствие командующего на этом совещании, хотя ни одной реплики А. В. Немитца в стенограмме и не зафиксировано. В повестку были вынесены вопросы:

– «О создании всеобщего Адмиралтейства;

– о включении экономической деятельности во флот (морской транспорт, пассажирское сообщение, эксплуатация морских кадр[ов] (недров? – К. Н.), правильное морское рыболовство, птицеводство (так в документе. Возможно имеется в виду птицеловство? – К. Н.), китовый, тюлений и др. промыслы;

– об обширном развитии морского научного естествознания;

– об организации охраны и контроля (таможенно-пограничной службы);

– об организации заводской деятельности, могущей обслужить Адмиралтейство»[1035].

На этом заседании председательствовал С. И. Фролов, который заявил, что он «председатель случайный»[1036]. Была избрана подкомиссия в составе М. П. Арцыбушева, И. Е. Хвойника, Б. И. Смирнова для разработки к следующему заседанию основных тезисов о введении милиционной системы на флоте и «по вопросу слияния аппарата управления флота с таковым аппаратом армии»[1037].

Пораженный планами военных, П. Я. Жабарин сказал, что «если это [поглощение морского ведомства военным] произойдет… морской комиссариат должен погибнуть»[1038]. Надо срочно искать выход, так как если предложения комиссии Всевобуча «пойдут вверх», «то впоследствии будет трудно, а возможно, и поздно»[1039] что-либо менять. В комиссии Всевобуча, заявил П. Я. Жабарин, «оборудовано поглощение нашего комиссариата», а значит, надо обосновать его самостоятельность[1040]. С. И. Фролов пояснил, что происходит борьба Всевобуча и ГУВУЗа из-за различных проектов. «Мы видим, – говорил он, – что все гражданские организации весьма несимпатично относятся к милитаризации промышленности – Промвоен совет говорит, что мы Вам будем поставлять людей – специалистов, говорит, что забота Моркома является только промышленность использ[овать], а не то что постройка судов, эллингов, портов – это не военное дело, этим ведают гражданские учреждения»[1041]. Б. И. Доливо-Добровольский вновь указал, что «они», то есть высшие руководители военного ведомства, собираются не всю армию переводить на милиционную основу, «они имеют в виду и создание регулярной армии на окраинах государства, а море есть тоже окраина государства»[1042]. Он присоединился к мнению С. И. Фролова, который считал, что «из соображений чисто канцелярской политики нам необходимо иметь два варианта»[1043]. И. Е. Хвойник заявил: нельзя будет предложить два взаимоисключающих варианта, надо составить один, причем он полагал, что «мы не сможем отстоять чисто регулярный флот»[1044]. Б. И. Доливо-Добровольский возражал ему, предлагая представить два варианта, причем второй, предусматривающий элементы милиционной системы на флоте, можно будет представить как жертву со стороны морского ведомства[1045].

П. Я. Жабарин задал вполне риторический вопрос: «Что думают сухопутные о флоте?»[1046], на который С. И. Фролов ответил, что они думают заполнить пропасть между флотом и армией. «Люди не понимают значения флота и просто рубили с плеча – подчинить и все кончено, тогда будет все соединено… Я думаю, что рисуют они это невозможным карикатурным способом»[1047].

Следующее, четвертое заседание комиссии было назначено на четверг, 18 ноября, но затем было перенесено на 19 ноября. Перенос вызван тем, что 18 ноября произошло согласительное заседание представителей Морского комиссариата и Главода о трудовом использовании Онежской флотилии. Представитель морского ведомства на этом заседании, Е. Е. Меньшов, сообщил, что было принято решение о том, что тральщики морского ведомства на Онежском озере будут в навигацию 1921 г. переданы Главоду на месяц, ибо на Свири навигация начинается на месяц раньше, чем на «Онозере» и таким образом тральщики успеют поработать на реке в системе Главода. М. А. Петров высказался, что «это образцовое решение»[1048]. Е. Е. Меньшов указал собравшимся на то, что «в директиве Главкома была разрешена Мордивизия»[1049], как на пример расширения функций морского ведомства. Действительно, Морская экспедиционная дивизия морских сил Черного и Азовского морей была сформирована по приказу командующего морскими силами Республики 12 августа 1920 г. в составе четырех морских пол ков двухбатальонного состава, одного кавалерийского полка, артиллерийской бригады и инженерного батальона. В боях за Мариуполь 27–29 сентября дивизия понесла большие потери и в начале ноября была расформирована[1050]. Некоторое время дивизией командовал И. К. Кожанов, командующий Черноморским флотом в 30-е годы. Каких-либо директив Главкома о Морской дивизии, относящихся к ноябрю 1920 г. нами не обнаружено[1051], поэтому полагаем, что Е. Е. Меньшов просто сослался на опыт существования такого соединения.

Вопрос о трудовом использовании флотилий обсуждался еще 1 февраля 1920 г. на заседании РВСР, причем командующему Морскими силами Е. А. Беренсу было поручено «разработать по этому поводу конкретные предложения»[1052]. На том же заседании РВСР предполагалось рассмотреть вопрос «о трудовом использовании 7-й армии», действовавшей против Юденича под Петроградом, но по невыясненным причинам этот вопрос был вычеркнут из повестки дня[1053].

На заседании 19 ноября, где вновь председательствовал М. А. Петров, Д. Н. Уайт, представлявший морское ведомство на совместном совещании с Главодом, должен был сделать доклад «Применение трудового начала на флоте»[1054]. Стенограмма этого заседания сохранилась не полностью[1055].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.