СОЗДАТЕЛЬ ГАУБИЦ

СОЗДАТЕЛЬ ГАУБИЦ

Известный конструктор советских орудий Василий Гаврилович Грабин написал книгу воспоминании. Это большой том с описанием пути, пройденного этим выдающимся конструктором артиллерийских вооружений в 1930-х — начале 1940-х годов. Но книга интересна не только этим. Книга раскрывает много секретов конструкторской «кухни» одного из самых именитых конструкторских бюро страны. Несомненно, она была бы отличным подспорьем для студентов, инженеров и конструкторов. В книге упоминаются имена, которые были забыты. И, наконец, книга просто увлекательно читается и интересна сама по себе.

Но...

Удивительное дело — книга столь выдающихся достоинств пролежала без движения пятнадцать лет. Ее изданию всячески противодействовали, а после публикации ее сокращенного варианта — даже, скорее, отрывков — поднялась такая волна недовольства, что от конструктора потребовали кардинально переработать книгу. Но и после переработки, несмотря на поддержку многих известных людей, воспоминания Грабина так и не увидели свет. Еще одну доработку Грабин делать отказался: «Я писал не для денег и славы. Я писал, чтобы сохранить наш общий опыт для будущего.

Моя работа сделана, она будет храниться в Центральном архиве министерства обороны и ждать своего часа».

Полный вариант, под которым В.Г. Грабин поставил свою подпись, вышел в свет только в 1989 году. Когда я читал эту книгу в первый раз, я не мог понять, почему на пути книги встали столь мощные силы. Понял я это гораздо позже.

Среди фотографий книги Грабина есть одна весьма любопытная. На ней изображена огромная гаубица на гусеничном шасси. Подпись под гаубицей гласит: «203-миллиметровая гаубица Б-4 образца 1930 года (спроектирована КБ под руководством Магдасиева)». Появление этой гаубицы в воспоминаниях Грабина довольно странно, поскольку никакого отношения к грабинским орудиям данная гаубица не имела. Мало того — фамилию Магдасиева я, как ни искал, нигде в справочниках не находил. Это было уже совершеннейшей загадкой.

Тем не менее со временем загадку разрешить удалось. Начал проектировать гаубицу Ф.Ф. Лендер, один из создателей знаменитой «76-мм зенитной пушки Лендера». После смерти Ф.Ф. Лендера работы продолжил А.Г. Гаврилов. Рабочие чертежи качающейся части гаубицы были разработаны в КБ Арткома, а рабочие чертежи станка лафета на гусеничном ходу — в КБ завода «Большевик», которым-то и руководил Магдасиев. Он же прошел через все трудности с освоением гаубицы в производстве.

Грабин вспоминал о нем в своей книге следующим образом:

«Магдасиев — высокоэрудированный и культурный конструктор. КБ, которым он руководил, было в то время самым мощным и грамотным во всей системе артиллерийских заводов. Оно создало несколько первоклассных морских и береговых орудий и, кроме того, восьмидюймовую гаубицу Б-4, которая отличалась высокой кучностью боя. Во время Великой Отечественной войны эта гаубица сыграла свою заметную роль. Впоследствии ее лафет был использован для ствола 152-миллиметровой дальнобойной пушки, а затем — для 280-миллиметровой мощной мортиры. Все эти три орудия очень пригодились Советской Армии в борьбе с фашистской Германией».

Однако Магдасиев занимался не одними лишь орудиями.

Как известно, первым советским танком был «Борец за свободу товарищ Ленин». Прототипом для него послужил французский легкий танк «Рено» РТ-17. В марте 1919-го этот танк достался в качестве трофеев при разгроме Деникина. Машину отправили в Москву в качестве подарка В.И. Ленину. Ознакомившись с машиной, Ленин отдал распоряжение наладить выпуск советских танков на основе французского.

И эти танки были созданы на заводе «Красное Сормово». Сохранилась фотография того времени — коллектив создателей стоит перед танком «М» (или «КС» — «Красное Сормово»; также он назывался, «Русский Рено»), Один из людей на этой фотографии — Магдасиев.

«Русских Рено» было собрано немного; на большее тогда у республики не хватало сил. Крупносерийное производство началось с танка, который был принят на вооружение значительно позже — 6 июля 1927 года. Прототипом для этого танка послужил итальянский «Фиат-3000». В проектировании приняли участие И. Магдасиев (ходовая часть), А. Микулин (двигательная установка) и В. Заславский (трансмиссия). Т-16 требуемых характеристик не показал, и его передали в учебную часть. Поставив улучшенный двигатель, удлинив танк и установив новые пружины подвески, конструкторы создали Т-18. Именно он и стал первым массовым танком, после принятия на вооружение под названием «МС-1», «малый сопровождения-1».

А теперь вернемся к воспоминаниям Грабина, где он описывает очень для него важный 1935 год. 14 июня на полигоне должен был проводиться смотр артиллерийских систем при участии высших лиц государства. В этом смотре участвовали и 76,2-миллиметровая пушка Грабина, и 203-мм гаубица Магдасиева.

«Наконец пришли к последнему орудию большой мощности. Докладывал начальник КБ Магдасиев. Он был краток. Орудие произвело благоприятное впечатление. Сталин поговорил с рабочими завода, среди которых были и пожилые, и молодежь. Поинтересовался, как старшие передают свой опыт молодым и как молодые его воспринимают. В конце беседы сказал:

— Хорошо, что вы дружно работаете. Всякая, даже маленькая драчка пагубно отражается на деле».

Но так Грабин пишет в начале своих воспоминаний. Но наступает 1937-й, и далее Грабин пишет уже другое.

«После смерти Григория Константиновича Орджоникидзе Народный комиссариат тяжелой промышленности разделили на несколько наркоматов.

В числе вновь созданных наркоматов был и Народный комиссариат оборонной промышленности, которому подчинялся теперь наш завод. Наркомом был назначен Рухимович. Я решил обратиться прямо к наркому, которого, кстати, еще ни разу не видел.

Много всяких мыслей осаждало меня, пока я сидел в приемной. К счастью, ждать пришлось недолго, секретарь вскоре пригласила войти. Я вошел и представился. Не помню, ответил ли нарком на мое приветствие. Помню, он сказал отрывисто:

— Что делается на заводе, расскажите.

Я подробно доложил, как выполняется программа, и назвал причины, которые мешают заводу выбраться из прорыва. Пока докладывал, он буквально маршировал по кабинету. Не останавливаясь, произнес:

— Все это нам известно.

Меня поразило то, что он не задал ни одного вопроса ни во время доклада, ни после. «Не похож на Серго!» — невольно подумал я.

Вспомнилось одно заседание в Кремле в 1936 году. (...) Особенно бурно и горячо шло обсуждение работы одного завода, где директором был Руда, главным конструктором — Магдасиев, а районным военным инженером — Белоцерковский.

(...) На заседании, о котором идет речь, директор Руда доложил о выполнении программы, обратив особое внимание на качество и себестоимость продукции. Ничего тревожного в оглашенных им цифрах не было. Затем выступил районный военный инженер Белоцерковский. Его выступление пестрило множеством мелочей о различных организационных неполадках в цехах. Белоцерковского никто не перебивал. А из его речи, и из интонации так и выпирало хвастливое: «Вот видите, каков я?!»

Но сам Белоцерковский, повторяю, ничего существенного не сказал, не отметил и недостатков военной приемки, а их тоже было немало.

После выступления Руды и Белоцерковского дебаты достигли наивысшей точки. Чувствовалось, что члены правительства одобрительно отнеслись к резкой критике, исходившей от военных.

На этом заседании я сидел напротив Григория Константиновича Орджоникидзе и видел, как постепенно менялось выражение его лица. Вдруг он резко поднялся и горячо заговорил. Он обвинял аппарат военной приемки, который мешал заводу своими придирками, и наконец сказал:

— Я не позволю издеваться над своими директорами! До сих пор из всего сказанного я ничего серьезного не услышал. Для меня ясно, что военная приемка не желает помогать заводу. Военпреды ведут себя на заводе, как чужие люди...»

В 1937 году защитника директоров Серго Орджоникидзе не стало. Рухимович повел себя совершенно иначе. Его задачей был поиск врагов народа — и он блестяще справился с этой задачей. Впрочем, делал он свое дело недолго — 28 июля 1938 г. его самого приговорили к расстрелу. Результат «проделанной работы» только на «Большевике» — это десятки расстрелянных, от технического директора «Большевика» Романова до одного из пенсионеров, выполнявшего вспомогательные работы. О дальнейшей судьбе Магдасиева после ареста я так и не смог узнать — он словно исчез. Известно, что его пытали, что он вынужден был дать «нужные» показания — и это все. Создатель гаубицы Б-4 оказался настолько хорошо вычеркнут из истории, что про него вспомнил, пожалуй, один лишь Грабин, полвека спустя.

Что касается В.И. Заславского, с которым Магдасиев делал первый советский массовый танк, то о его судьбе известно гораздо лучше. Профессор В.И. Заславский, начальник кафедры танков и тракторов Военной академии механизации и моторизации РККА, был арестован 19 ноября 1936 года по обвинению в участии во вредительской организации и расстрелян 21 июня 1937 года...

Во время Великой Отечественной войны гаубица показала себя прекрасно во время наступательных операций начиная со второй половины войны.

К примеру, во время штурма «Турецкого вала» в Крыму солдаты с криком «Ура!» поднимали чучела, и, когда немцы занимали места у пулеметов и орудий, по укреплениям стреляли 203-мм орудия. От выстрелов гаубицы подскакивали на лафетах, стволы раскалялись, от орудий отлетала краска — но этот перешеек был взят с удивительно малыми потерями.

Но в начале войны гаубицы проявили себя много бледней, поскольку инициатива была у немцев, и гаубица оказалась крайне неманевренной. Стремительное продвижение немецких войск и окружение многих частей привели к тому, что некоторое число гаубиц попало к немцам. В городе Дубно немцами был захвачен 529-й гаубичный артиллерийский полк большой мощности из-за отсутствия тягачей. Немцы приняли захваченные орудия себе на вооружение. К марту 1944 года в немецкой армии было восемь 203-мм гаубиц.

Гусеничная ходовая часть развивала до 10 километров в час. Колесную повозку для лафета начали проектировать еще в 1936 году, но по понятным причинам ее разработку не завершили. Для ствола была создана колесная повозка Бр-10, но толку было от нее мало, если лафет орудия передвигался медленно. В силу своей малой маневренности Б-4 проявили себя в целом куда бледнее немецкой 210-мм мортиры, которая была на колесах и могла транспортироваться со скоростью 30 км/час и больше. На колеса советская гаубица «встала» только в 1955 году.

Следует отметить особую роль гаубицы во время советско-финской войны. На 1 марта 1940 года, то есть на завершающем этапе войны, на финском фронте имелось 142 гаубицы Б-4. Эти орудия немало способствовали прорыву «линии Маннергейма», поскольку были практически единственным средством борьбы с ДОТами. К сожалению, приходилось подтаскивать орудия к укреплениям противника весьма близко, при этом расчеты несли большие потери. Можно было бы использовать самоходные орудия, поскольку они когда-то разрабатывались по инициативе Тухачевского — но в конце 1930-х их разработка прекратилась. Причина этого описывается в следующей главе.