Балканы. Весна – лето 1916 г

Балканы. Весна – лето 1916 г

Летом планы в отношении возможного переворота в Болгарии продолжали обсуждаться в Ставке. Сазонов был настроен весьма критически относительно перспектив получить русофильское правительство в Болгарии. Судя по всему, министр иностранных дел был прав. Во всяком случае, его оценка болгарской политической элиты почти полностью совпадает с мнением Гинденбурга. Он отмечал, что слабостью Болгарии было отсутствие хорошей администрации и обилие политических партий. Большинство последних были настроены враждебно по отношению к своему правительству, но причиной такого отношения была отнюдь не внешняя, но внутренняя политика Кобурга¹. Тем не менее Алексеев получил принципиальное согласие Сазонова на запрошенные территориальные уступки Болгарии². Присоединение Болгарии к Антанте широко обсуждалось в это время не только в России. Русский военно-морской агент в Италии Беренс 6 (19) августа 1916 г. сообщал из Рима: «По поводу ожидающегося выступления с нами Румынии в Министерстве иностранных дел говорят о желательности привлечения Болгарии на нашу сторону для скорейшего окончания войны и дабы повергнуть ее политику снова против Турции, что пригодится в будущем. Можно найти выход, приемлемый для России в условии отречения Фердинанда от престола в пользу Бориса. Имею основания думать, что Радославов теперь на это пошел бы. Пока у власти Фердинанд, надежды нет, ибо у него в Австрии хранится всего 60 млн состояния»³. Эта оценка была не так уже и далека от истины. Проблема заключалась в том, что и Фердинанд, и Радославов одинаково сильно были связаны с Тройственным союзом. Там же они искали поддержки.

Казалось бы, Бухарест демонстрировал соседям готовность отстаивать свой нейтралитет от русского соседа. Когда в мае 1916 г. один из отрядов нашей армии случайно перешел русско-румынскую границу, реакция монарха была чрезвычайно острой и болезненной. Фердинанд заявил о готовности отстаивать честь свой страны до последнего⁴. Судя по всему, этим декларациям мало кто доверял. 29 июля 1916 г. в германской главной квартире была подписана военная конвенция на случай выступления Румынии – ее подписали Фалькенгайн, Гетцендорф и болгарский военный уполномоченный полковник П. Ганчев. 5 августа на встрече с Конрадом фон Гетцендорфом в Будапеште ее подписал от имени османского командования Энвер-паша. Конвенция предполагала, что основной удар румыны нанесут в Семиградье, ограничившись слабой обороной по Дунаю⁵. Именно там они и должны были получить первый удар от центральных держав. Но для этого им необходимо было высвободить силы, скованные Антантой в другом районе Балкан. Большая часть болгарской армии к осени 1916 г. находилась на Салоникском фронте. Греческие части стояли тонким кордоном между противниками, но до лета 1916 г. фактически саботировали снабжение подвижным составом железной дороги в тылу союзников⁶.

Салоники в конце 1915 – начале 1916 г. были переполнены солдатами разных стран и беженцами, дисциплина среди мобилизованных греческих частей была низкой – резервисты массами дезертировали. Доверия к греческой армии у союзников не было – попытки Саррайля договориться с генералом Мосхоролосом, командовавшим дислоцированным в районе Салоник 3-м греческим армейским корпусом, были безуспешными. Среди греческих офицеров было много явных и скрытых германофилов – выпускников германских военных училищ и академий. Германской ориентации придерживался и король Константин, кстати, получивший это имя в честь своего деда по матери – великого князя Константина Николаевича. Вдовствующая королева эллинов Ольга Константиновна в начале войны отправилась в Россию, где организовала полевой госпиталь. Константин, ставший королем в 1913 г. после убийства своего отца Георга, был женат на родной сестре Вильгельма II – Софии Прусской, а их первенец, кронпринц Георг, служил во время войны в германской армии. 4 ноября 1915 г. греческий парламент, где преобладали приверженцы Венезилоса, был разогнан, назначены новые выборы, во главе правительства стал открытый германофил С. Скулудис. Новый парламент выразил ему доверие. Все это сказывалось на положении в Салониках.

В городе присутствовали и официальные представители Вены и Берлина – консулы Австро-Венгрии и Германии были арестованы только лишь после первого воздушного налета, произошедшего 18 (30) декабря 1915 г.: в воздухе появились 3 немецких аэроплана «таубе», которые вызвали панику у населения, без каких-либо враждебных по отношению к городу действий. На следующий день по приказу Саррайля в Салониках были арестованы германский, австро-венгерский и турецкий консулы (их болгарский коллега отсутствовал в городе и таким образом избежал ареста) вместе со штатом своих служащих – всего 62 человека, – которые были перевезены в закрытых автомобилях во французский штаб, а затем и на крейсер «Патрие». Этот корабль доставил их в Марсель, откуда арестованные были перевезены в Швейцарию⁷. Союзники опасались мятежей в тылу и в конце 1915 г. эвакуировали часть занятых территорий, чтобы не отдаляться от Салоник⁸. Как оказалось, эти соображения не были беспочвенными.

В начале апреля 1916 г. Саррайль был информирован о том, что греческие части в Македонии получили приказы эвакуировать артиллерию и боеприпасы и оставить укрепления на границе болгарам. Важнейшим из них был форт Рупель⁹. Это было мощное долговременное укрепление, возвышавшееся над долиной р. Струмы. Рупель был ключом, открывавшим болгарам дверь в Салоники, а союзникам – в Болгарию. 26 мая 1916 г. болгары перешли границу. Артиллерия, остававшаяся еще в форте, обстреляла болгарские войска, но затем по приказу короля Константина (который, кстати, после Второй Балканской войны получил у своих подданных прозвище «Константина Болгаробойцы»[5]) Рупель был сдан¹⁰. На следующий день, зажатый на Струме между болгарами и французами, без сопротивления капитулировал 4-й греческий корпус. Положение союзников резко ухудшилось, и причем не только на фронте. 28 мая в Салониках прошли демонстрации протеста против присутствия иностранных войск. Саррайль в ответ на это ввел в городе осадное положение, реализовать которое на практике вынуждены были исключительно французы – английские войска категорически отказались участвовать в этих действиях¹¹.

Правительства Франции, Англии и России, апеллируя к положениям Лондонской конвенции 1832 г., по которой эти три державы получали права покровителей Греческого королевства и гарантов его конституции, решили вмешаться во внутренние дела этого государства с целью поддержки своих сторонников. Греция была вынуждена приступить к постепенной демобилизации своей армии, остатки которой выводились на полуостров Пелопоннес – там ее легче было контролировать Антанте. Постепенно проводилась чистка офицерского корпуса греческой армии и ее реорганизация. Этим занимались французские специалисты. Но у короля оставался еще Национальный корпус обороны – наиболее боеспособная часть вооруженных сил¹². Впрочем, серьезно изменить расстановку сил он не мог. Страна если не полностью, то в значительной степени зависела от морской торговли и поставок продовольствия извне, а пути его поставки находились в руках Антанты.

19 августа (1 сентября) 1916 г. союзники вошли с моря в гавань Пирея. Предварительно у морских ворот греческой столицы было сосредоточено 45 боевых судов и 7 транспортов. Англо-французская эскадра буквально вломилась в эти ворота. Утром французский крейсер протаранил сетевые заграждения и первым вошел на внутренний рейд Пирея. За ним последовало еще 23 корабля. Греческие власти не оказывали сопротивления – оно было бесполезно ввиду явного преимущества сил¹³. Ударной силой греческого флота были 2 линейных корабля додредноутного типа – «Лемнос» и «Киль-кис» (14 700 тонн водоизмещения, скорость 17 узлов, вооружение – четыре 12-дюймовых, восемь 8-дюймовых и восемь 7-дюймовых орудий на каждом). Это были бывшие американские «Миссисипи» и «Айдахо» 1905 г. постройки, проданные Греции весной 1914 г. Гораздо более современным был броненосный крейсер «Георгиос Аверов», построенный в 1910 г. в Италии (водоизмещение 10 100 тонн, скорость 24 узла, четыре 8,2-дюймовых и восемь 7,5-дюймовых орудия) и вступивший в строй греческого флота в 1911 г. Кроме того, имелось 3 броненосца береговой обороны постройки 1889–1890 гг. по 5 тыс. тонн, 1 легкий крейсер (2600 тонн), построенный в США в 1912 г., 18 эсминцев и 2 подводные лодки¹⁴.

В то время как союзные армии на Салоникском фронте начали наступление, флот Антанты обеспечивал их тыл в Пирее. Как отмечало военно-морское обозрение «Русского инвалида»: «…флот, кроме выполнения тех задач, которые были возложены на него с начала развития активных военных действий в восточной части Средиземного моря, удерживает нейтральную державу от явного перехода на сторону наших противников и является единственным фактором, на который, при получении приказаний из Берлина, оглядываются греческие правящие сферы»¹⁵. Союзники немедленно начали хозяйничать в гавани Пирея и первым делом захватили 20 германских и австрийских пароходов, укрывшихся тут. На них были высажены команды с судов англо-французской эскадры¹⁶. Впрочем, это было только начало. Политический кризис в Греции набирал обороты.

27 августа (9 сентября) в Афинах у посольства Франции прошла столь массовая демонстрация протеста против действий союзников, что на охрану здания пришлось привезти из Пирея отряды моряков¹⁷. Греческий флот продолжал стоять на своей базе в Саламинской бухте и не предпринимал ничего, для того чтобы противодействовать союзникам. Положение было сложным. Кроме явного неравенства сил действовали и другие факторы: флот постоянно готовился к борьбе с турками, его офицерский состав был тесно связан с Англией, Францией и Италией, рядовой – с островной Грецией. Политическая ориентация флота резко отличалась от армии. Огромное значение имел и тот факт, что адмирал П. Кундуриотис был активным сторонником Венизелоса¹⁸. 13 (26) сентября адмирал последовал за Венизелосом на Крит¹⁹. 30 сентября (13 октября) 1916 г. прибывший в Салоники Венизелос провозгласил создание Временного правительства, в которое вошел и Кундуриотис. Обращаясь к собравшимся сторонникам, Венизелос призвал их вместе с союзниками продолжить дело борьбы за эллинизм в Македонии²⁰. В этот же день союзники заставили греческие власти передать им флот. Передача происходила в Пирее под жерлами орудий союзной эскадры. Кроме того, рядом в полной готовности находились и миноносцы. 2 крейсера, 1 подводная лодка, 11 эскадренных миноносцев и 1 паровой катер были отбуксированы в Салоники²¹.

Положение в Греции вызывало большие опасения у командования Антанты вплоть до августа 1916 г. Самым неожиданным образом это нестабильное положение помогло греческому населению Малой Азии. В конце июля 1916 г., после падения Трапезунда, Авни-паша, командующий турецким Приморским отрядом в районе Самсуна, обратил внимание местного мутессафира (губернатора) на то, что в этом районе действовало немало армянских чет. Это были остатки местного армянского населения, уцелевшие в ходе геноцида и взявшиеся за оружие. Был организован карательный отряд силой до 1000 человек, в состав которого кроме черкесов и жандармерии вошли, между прочим, и 250 человек из грузинского добровольческого легиона. В боях с четниками каратели потерпели поражение и весь свой гнев обратили на жителей греческих деревень, окружавших город. Только вмешательство германских офицеров, к которым обратился местный греческий митрополит, остановило насилие и издевательства²².

Но если развитие дел в Греции вызывало в Берлине беспокойство, то изменения позиции Румынии летом 1916 г. начинали уже явно тревожить германских дипломатов и военных. «Судя по общему военному положению, – вспоминал Гинденбург, – можно было бы сказать, что достаточно Румынии выступить, чтобы решить мировую войну в пользу тех, кто годами бился против нас. Нигде это не осознавалось яснее, чем в Болгарии, где этого больше всего опасались. Пра, вительство Болгарии нескоро решилось принять уча, стие в войне (курсив мой. – А. О.)»²³. Гинденбург откровенно говорит о том, что наиболее опасным он считал возможное румыно-русское наступление в южном направлении: «…Румынии нетрудно было наступлением на юг соединиться с армией Антанты в Македонии. Но каково было бы наше положение, если бы противнику удалось снова разорвать нашу связь с Турцией, подобно тому, как это случилось перед проведением операции против Сербии, или же отрезать от нас хотя бы Болгарию?»²⁴

Своевременно осознав реальность угрозы, союзники Болгарии решили оказать ей поддержку. 28 июля 1916 г. на переговорах в Плесе между Конрадом фон Гетцендорфом, Эрихом фон Фалькенгайном и Николой Жековым был принят план совместных действий. В случае вступления в войну Румынии австро-германские части должны были провести демонстрацию на севере с целью оттянуть на себя большую часть румынских войск. Болгарские войска должны были провести наступление от Добруджинской границы на Туртукай и Силистрию с целью захвата предмостных укреплений на Дунае и после этого двинуться на Бухарест. Для реализации этого плана Вена предоставляла понтонные парки вместе с обслуживающим персоналом и Дунайскую флотилию, Берлин – сводный отряд, 101 дивизию, тяжелую артиллерию, технические части, цеппелин и аэропланы²⁵. Это был разумный план, но выполнение его облегчилось и тем, что румынское командование с готовностью погнало свою армию в ловушку, подготовленную ей гораздо более опытными и искусными противниками.

Воевавший бок о бок с румынами А. И. Деникин вспоминал: «В начале румынской кампании обнаружилось полное игнорирование румынской армией опыта протекавшей перед ее глазами мировой войны; легкомысленное до преступности снаряжение и снабжение армии; наличие нескольких хороших генералов, изнеженного, не стоявшего на должной высоте корпуса офицеров и отличных солдат; наличие порядочной артиллерии и совсем необученной пехоты»²⁶. Более поздние оценки высшего немецкого командования (Людендорф²⁷) и представителей среднего офицерского звена (Роммель) свидетельствуют в пользу храбрости румынского солдата, правда, Роммель отмечал, что на равнинах, когда румыны получили поддержку русских дивизий, их сопротивляемость выросла и движение к Фокшанам стоило 9-й германской армии больших жертв²⁸. Впрочем, это неудивительно. Под Фокшаны были переброшены лучшие кавалерийские части Юго-Западного фронта. Вслед за ними подошла и пехота. Русскими войсками приходилось закрывать постоянно образующиеся бреши. Генерал Маннергейм, воевавший там, отмечал низкий уровень подготовки и обеспеченности 10 активных и 10 резервных румынских дивизий (40 активных и 40 резервных полков, до 470 батальонов)²⁹. Генерал В. И. Гурко, фактически заменивший заболевшего Алексеева на его посту 23 ноября 1916 г., также отмечал, что румынский солдат был храбрым, но плохо обученным бойцом. Среди недостатков румынской армии Гурко особенно выделил плохое качество штабов и неподготовленность артиллерии к требованиям новой войны³⁰.

Румынская армия имела недолгую историю, большую часть которой она развивалась под прусским влиянием. С 1866 г., то есть после свержения франкофила князя Александра Кузы и перехода престола к Карлу Гогенцоллерну-Зигмаринену, с ней работали прусские инструктора. В войне 1877–1878 гг. румынская армия выставила в поле два корпуса, в 1882 г. она выросла в два раза. Значительные преобразования проводились в 1891, 1900, а также в 1908–1911 гг.³¹ В 1908 г. румынская армия мирного времени насчитывала 68 551 солдата и 4163 офицера, в военное время ее предполагалось развернуть в 280 тыс. солдат (из них 230 тыс. – в полевую армию) и 7 тыс. офицеров. «Внушительная цифра вооруженных сил, выставляемых в военное время, – отмечал тогда русский обозреватель, – достигнута со значительным ущербом их качеству»³². Напряженные усилия начиная с 1908 г. привели только лишь к росту численных показателей.

Весной 1914 г. Нокс прогнозировал, что в случае войны Румыния сможет выставить 400-тысячную полевую армию. Мобилизация во Вторую Балканскую войну прошла хорошо: приказ о ее начале последовал 3 июня, а боевые действия румыны начали уже 10 июня, то есть всего через 7 дней³³. Правда, качество этой армии практически не было опробовано в деле. Людендорф оценивал потенциал румынской армии в 750 тыс.³⁴, реальный же потенциал Румынии состоял из 860 тыс. обученных человек, из которых только 700 тыс. составили полевую армию – 23 пехотные и 2 кавалерийские дивизии³⁵. Оценка Нокса базировалась на опыте 1913 г., когда 97-тысячная румынская армия мирного времени была развернута в 382-тысячную полевую армию. Не вызывает сомнения тот факт, что для подобного увеличения румынская армия не была достаточным образом подготовлена в кадровом отношении. Прежде всего, сразу же выявилось, что не хватает около 2 тыс. офицеров, и это при том, что число призванных рядовых превысило потребности штатов военного времени на 110 тыс. человек. На армию не хватило тогда даже однотипного стрелкового оружия, и ее пришлось вооружать тремя видами винтовок – Манлихера 6,5 мм, Манлихера 8 мм и Генри-Мартини³⁶. Как отмечал немецкий военный атташе барон Курт фон Хаммерштейн, это увеличение лишь фатально ослабило хорошую маленькую армию³⁷.

«Румынская армия дисциплинированна, – отмечалось в русском отчете по маневрам 1911 г., – способна к совершению больших передвижений с сохранением полного порядка, командный состав работает спокойно и толково, техника штабной службы хороша. Армия проникнута наступательным духом, она снабжена усовершенствованным вооружением, всеми новейшими техническими средствами; ее артиллерия и пулеметы технически прекрасно подготовлены. Несмотря на все это, румынская армия обладает одним серьезным недостатком, резко бросающимся в глаза и сильно понижающим ее новые качества: технические приемы румынской армии не соответствуют ни вооружению, ни тем новейшим техническим средствам, которыми армия располагает; они устарели»³⁸. Армия готовилась воевать, основываясь на имевшемся у нее опыте 1877–1878 гг. Ситуация еще более ухудшилась во время мировой войны.

Для того чтобы увеличить свои мобилизационные возможности, Румыния весной 1916 г. снова ввела четвертые батальоны в своих полках и развернула отдельные батальоны в два. В мирное время в армии имелось 4600 сверхсрочных унтер-офицеров, 5600 офицеров, в резерве находилось 6000 офицеров. Этого, конечно, не хватало для нужд 700-тысячной армии³⁹. После мобилизации 1916 г. численный состав армии даже превысил этот уровень, составив 19 843 офицера и 813 758 солдат⁴⁰. Возможности расширения офицерского резерва были ограниченны. Как правильно отмечал обозреватель «Таймс»: «Круг образованных людей в Румынии очень узок, и было невозможно увеличить размер военных кадров почти вдвое по сравнению с предшествующим периодом без того, чтобы значительно понизить уровень качества»⁴¹.

В боях осени быстро была доказана правота оценки Хаммерштейна. Обычной картиной в Трансильвании и Карпатах в конце ноября – начале декабря 1916 г. был или одинокий румынский солдат, идущий в плен вдоль дороги без всякой охраны, или румынские пленные, сопровождающие немецких раненых на перевязку⁴². Врач немецкого госпиталя отметил в своем дневнике 17 ноября 1916 г.: «В девять часов появились (перед перевязочным пунктом Красного Креста. – А. О.) тринадцать румын под руководством раввина, в руке которого был белый флаг; они потребовали для переговоров венгерского капитана и сдались по всей форме. Церемония носила несколько театральный характер, к которому венгры, как и румыны, инстинктивно предрасположены более нас (то есть немцев. – А. О.)»⁴³. Роммель описывает случай, когда в боях под Гагешти в начале января 1917 г. целая румынская рота сдалась в плен нескольким немецким военнослужащим во главе с ним, несмотря на приказы своих офицеров открыть огонь, подкрепленные побоями⁴⁴. При начале боевых действий бывали случаи, когда румынские части отступали в результате незначительного артиллерийского обстрела, пехота не была приучена окапываться, почти не было полевых телефонов и вообще – колючей проволоки, офицерский состав не был знаком с условиями современной войны и настроен на небольшую победоносную прогулку по образцу Второй Балканской войны⁴⁵.

Общий план обороны Румынии был выработан в 1882 г. бельгийским фортификатором генералом А. Бриальмоном и был направлен против России. Укреплялись позиции по линии река Серет – Галац – Черноводы, то есть между Трансильванскими Альпами и петлей Дуная. Там на протяженности в 80 верст были размещены 362 броневые установки для 37-мм скорострельных орудий, 138 скрывающихся броневых установок для 53-мм скорострельных орудий, 98 броневых лафетов для 120-мм пушек и гаубиц. Центральной частью обороны была крепость Бухарест, которую окружали 18 фортов и 18 броневых промежуточных укреплений. Окружность в 75 км была покрыта 1200 броневыми башнями. После присоединения так называемой «новой Добруджи» в результате Второй Балканской войны румыны начали активно укреплять Силистрию и Туртукай, нацеленные против Болгарии. Туда начали перебрасывать большое количество артиллерии с Серетской линии и из Фокшанского лагеря⁴⁶. Итак, долговременные румынские укрепления были частично направлены против будущего союзника – России – или не полностью готовы. Примерно половина артиллерийского парка страны – 1300 орудий – была представлена устаревшими системами, но 760 орудий были вполне современными, немецкого, английского и французского производства⁴⁷.

Качество командного состава, особенно генералитета, в массе своей получившего образование в Германии, было невысоким. Крайне низко оценил способности румынского генералитета полковник Самойло, офицер разведки, отвечавший в Ставке за австро-венгерское и румынское направление и посетивший Бухарест в 1915 г.⁴⁸ Самойло вообще с пессимизмом смотрел на перспективы сотрудничества с Румынией. В начале 1915 г. он объехал занятую русскими войсками Буковину с целью определения возможной русско-румынской границы в будущем. Его выводы, кстати, поддержанные и генерал-квартирмейстером Ставки Ю. Н. Даниловым, были однозначны – делиться с румынами не имеет смысла, и вся Буковина должна быть присоединенной к России⁴⁹. Теперь он имел возможность убедиться в правоте своей позиции.

В конце 1914 – начале 1915 г. в Бухаресте не чувствовалось никакой воинственности, город производил впечатление шумной и веселой ярмарки. Оценка, данная Самойло, разделялась и представителями русского дипломатического корпуса: «Самый боевой дух румынской армии едва ли внушал к себе полное доверие в самой стране. Мечта о Трансильвании представлялась, конечно, очень заманчивой, однако политических деятелей Румынии брало раздумие»⁵⁰. Нокс отмечал: «Вероятно, симпатии высшего состава армии принадлежат Германии. Сейчас (весной 1914 г. – А. О.) в Санкт-Петербурге 50 болгарских и значительное количество сербских и черногорских офицеров получают высшее образование в различных военных академиях. Ни один румынский офицер не прибыл в Россию, и считается, что их посылают исключительно в Германию»⁵¹.

Эти предположения британского военного атташе подтвердились во время войны. Тирпиц, например, в начале 1915 г. дает следующий пример проявления симпатий румынских военных: «Один румынский офицер, получивший образование у нас, прислал письмо, в котором шлет привет своим старым товарищам и добавляет, что часто выступал в пользу Германии, но ничего не добился, и через пару недель начнется война с Австрией…»⁵² Война началась гораздо позже, но симпатии никуда не исчезли, что, естественно, сказалось и во время боевых действий. Воевавший в это время в Румынии А. М. Василевский вспоминал: «Не раз приходилось сражаться бок о бок с новыми союзниками, и мы вдоволь насмотрелись на бытовавшие у них в армии и возмущавшие нас беспорядки. Среди румын росла германофильская пропаганда, и к нам они относились не очень-то дружелюбно. Ряд высокопоставленных румынских военнослужащих перешел на сторону противника»⁵³.

3 апреля 1916 г. при разговоре с Н. А. Базили Алексеев снова затронул румынский вопрос. Базили сообщал: «Выступление Румынии на предлагаемых ею условиях начальник штаба считает для нас “тяжелее, чем войну с нею”»⁵⁴. К этому времени в самых общих чертах был уже закончен румынский план войны против Австро-Венгрии – план «Z» (окончательно это было сделано в середине июля 1916 г.). Он предполагал разделение армии по двум направлениям – австрийскому и болгарскому, главным из которых было первое. Именно здесь предполагалось сосредоточить 80 % румынской полевой армии – 420 324 человека и через 30 дней после начала мобилизации начать широкомасштабное вторжение в Трансильванию, где находилось около 34 тыс. австрийцев, и после занятия провинции начать движение на Будапешт. 142 523 человека, то есть 20 % армии должно было остаться на границе с Болгарией, из них 71 815 человек – в Добрудже и в районе Силистрии, и еще около 70 тыс. человек – по Дунаю. Румынам не нравилась перспектива столкновения по фронту длиной около 1400 км, и они очень хотели или избежать его вообще, или решить проблему прикрытия Добруджи за счет русской поддержки⁵⁵. Подробности румынских расчетов были неизвестны, хотя, впрочем, в них и не особенно нуждались ни будущие союзники, ни будущие противники Бухареста.

Под предлогом экономии ресурсов Алексеев не хотел отправлять значительные силы в Добруджу для прикрытия тыла румынской армии. Кроме того, его не устраивал план действий румынского генерального штаба. С удивительной точностью Алексеев предсказал ход событий в случае реализации румынских предложений: «Румыны подвинут все свои силы в Трансильванию, согласно плану румынского штаба, и нельзя быть уверенным, что австро-германцам не удастся использовать увлечение румын наступательными операциями в землях, составляющих предмет их национальных вожделений, для того чтобы обойти главные силы румынской армии и либо зайти в тыл нашего буковинского фронта, либо, что еще вероятнее, отрезать нашу армию в Добрудже. Вывезти эту армию в таком случае морем может для нас оказаться крайне затруднительным из-за неприятельских подводных лодок, которым легко будет действовать у побережья Добруджи, базируясь на Варну. Вообще положение нашей армии в Добрудже будет весьма затруднительным из-за слабости путей сообщения, связующих ее с Россией»⁵⁶.

Оценка румынских планов начальником австро-венгерской контрразведки полковником Максом Ронге была весьма близка алексеевской. Ронге считал, что их суть заключалась в попытке максимального захвата территорий, для того чтобы обеспечить позиции своей дипломатии после войны. Достигнуть этой цели румынское командование надеялось так же, как и во Вторую Балканскую войну: «Румыны, как и в 1913 г., рассчитывали решить все проблемы марш-маневром, при котором не будет нужды в серьезном бое»⁵⁷. Война с Австро-Венгрией была в это время очень популярна в Румынии, особенно среди образованной части общества. Наиболее активными были студенты в Бухаресте, открыто провозглашавшие на демонстрациях претензии к дунайской монархии: Трансильвания, Буковина, Банат. Удивительно, но никто не хотел серьезно задуматься о том, что происходило рядом, в Болгарии. А там вовсе не забыли выступления румын во время Второй Балканской войны. «В апреле 1916 г., – вспоминал Вопичка, – от всех классов общества в Болгарии я узнавал о том, как люди страстно желают войны с Румынией. Вернувшись с этим знанием в Румынию, я был поражен заявлением премьер-министра (Братиану. – А. О.), что Болгария никогда не объявит им войны. Без сомнения, эти заявления были вызваны уверениями премьер-министра России»⁵⁸. В последнем случае американский посол ошибался.

Судя по всему, весной 1916 г. Алексеев потерял интерес к Балканам как к возможному району большого наступления. Так, во время переговоров об условиях вхождения Румынии в войну в апреле 1916 г., румынская сторона выдвинула в качестве условия, поддержанного французами, не только защиту Добруджи, но и ввод русских войск в Рущук. На возражения Татаринова, что этот вопрос никогда не обсуждался, Братиану возразил, что «он всегда имел в виду и это условие»⁵⁹. Румынские требования и претензии, с точки зрения Алексеева, росли по мере увеличения поддержки их со стороны Франции. Поэтому он извещал представителя русской армии при французском командовании в письме от 29 апреля 1916 г.: «Считаю такое направление несоответственным; с Высочайшего соизволения дал наставление своему военному агенту вести себя спокойно, корректно, вести переговоры, но ясно показать, что мы не стремимся вовлечь румын в войну и что затем размер будущего вознаграждения будет находиться в прямой зависимости от степени усилий и услуг, которые проявят румынские войска в борьбе за свои национальные интересы. Выступление Румынии потребует от нас такого сдвига вооруженных сил к югу, что выгоды от увеличения числа войск, действующих против Австрии, потребуют заметного ослабления на германском фронте, который всегда сохранит для нас значение главного»⁶⁰.

В телеграмме от 21 апреля 1916 г. Бьюкенен сообщал, что русский военный атташе в Бухаресте полковник Татаринов на это требование о посылке четырех русских корпусов в Добруджу отвечал, что румынская армия «…так же хороша или даже лучше, чем любая полевая часть русских войск в настоящее время. Однако снарядный запас составляет всего 1200 снарядов на орудие, а месячное производство снарядов в стране составляет всего 5000 штук»⁶¹. Был ли искренен Татаринов в своей оценке состояния румынской армии или нет, непонятно. Но несомненно, что свою оценку он согласовал с мнением русского командования и Алексеева, на которого Татаринов, по свидетельству Баркли, постоянно ссылался при решении особо важных вопросов. Хорошо информированный Бьюкенен сообщал о реакции Алексеева на румынские требования: «.Генерал Алексеев в настоящее время не придает никакого значения кооперации с Румынией. Генерал зашел так далеко, что сказал, что предпочел бы рассчитывать на ее нейтралитет, чем на ее военную помощь. Он верит, что может надеяться на первое»⁶².

Весной 1916 г. Жоффр через представителей французской армии в России – генералов По и Лагиша – буквально осаждал русскую Ставку призывами оказать поддержку Бухаресту и максимально пойти навстречу его требованиям. «Нет той цены, – обращался он к Алексееву в письме от 3 марта 1916 г., – за которую мы не должны бы купить содействие Румынии.»⁶³ Кроме помощи с созданием складов боеприпасов на территории этого государства Россия должна была согласиться послать от 200 до 250 тыс. своих солдат в Добруджу и на румыно-болгарскую границу. Она же должна была заплатить и цену, размер которой готовы были щедро определять союзники. Приобретения России рисовались Жоффром в розовых тонах: «В Буковине, Трансильвании не испытанная еще в боях румынская армия, будучи заключена на обоих флангах в прочные рамки русских войск и воспламеняемая идеей о выпавшей на ее долю роли освободительницы, будет находиться в прекрасных условиях для наступления прямо перед собой в страну, где встретит симпатии родственного населения»⁶⁴. Встречая сопротивление со стороны Алексеева, французы начали активно пытаться обойти его, обращаясь к министру иностранных дел и императору.

В очередной раз Лагиш и По попытались сделать это, воспользовавшись визитом в Россию бывшего военного министра Румынии Н. Филиппеско.

11 (23) февраля он прибыл в Могилев, где был принят императором и имел беседы с Алексеевым и князем Кудашевым. Филиппеско заявил, что Румыния вступит в войну только при условии направления в страну 250-тысячной русской армии, которая возьмет на себя охрану границы с Болгарией и одновременный переход всех союзнических армий в наступление. В случае каких-либо крупных неудач у союзников, по словам румынского гостя, его страна «окончательно откажется связать свою судьбу с державами Согласия»⁶⁵. Алексеев не шел далее обещаний широкой помощи «как войсками, так и в деле доставки боевого снаряжения из Франции», и гость отправился в Петроград, куда и прибыл 14 (27) февраля⁶⁶. Очевидно, румынские требования не казались чрезмерными французскому командованию. Готовность ослабить направления на Киев, Москву или Петроград на 6 или 7 корпусов французами, не желавшими ни на штык ослаблять свой собственный фронт с Германией, который обороняло около 2 млн французов, в конце концов вызвала возмущенный протест начальника штаба Ставки, который он решил довести и до Николая II, и до Сазонова.

«Этими взаимно дополняющими друг друга данными, – писал Алексеев Сазонову 5 марта 1916 г., – полученными от г. Филиппеско, генералов По и Лагиша, достаточно определенно устанавливается желание и наших настоящих союзников, и союзников будущих: отправить 250 тыс. наших войск воевать против болгар и помогать румынам завоевать Трансильванию и Буковину. По долгу службы перед Россией и Государем я не имею права доложить Верховному главнокомандующему о необходимости принятия такого плана и присоединения к такой военной авантюре. Другим наименованием я не могу определить, при данной обстановке и условиях, предлагаемого нам плана. 250 000 – около /7 наших войск. Наш фронт тянется на 1200 верст, нам предлагают растянуть еще верст на 600»⁶⁷. Еще через три дня Алексеев отправил довольно резкое письмо генералу По, в котором по сути дела отчитал его, вспомнив и ноябрь прошедшего 1915 г., когда на границе с Румынией были сосредоточены значительные силы русской армии, которые никак не повлияли на ее нейтралитет. Алексеев недвусмысленно заявил о своем недоверии румынам и о нежелании поддерживать их планы, даже если их одобряет Франция⁶⁸.

Филиппеско покинул Россию с твердой и тяжелой для него уверенностью в том, что в Ставке не поддерживают румынские планы и не собираются защищать Румынию от Болгарии. Румынский посланник жаловался русскому дипломату, что «.. Филиппеску уезжает из Петрограда под тяжелым впечатлением, так как из разговоров на Ставке и здесь (в Петрограде. – А. О.) он убедился, что на основании донесений полковника Семенова к румынской армии относятся с пренебрежением, а также, что Россия по-прежнему относится отрицательно к военным действиям против Болгарии». Ссылки на то, что именно Бухарест в свое время отказался пропустить русские войска на помощь Сербии, на румынских государственных мужей не действовали⁶⁹. Тональность диалога русских и французских военных резко ухудшилась, что стало одной из причин смены представителя французского Главнокомандования в Могилеве. Выехавший 22 апреля 1916 г. из Франции новый военный представитель Франции при Ставке генерал М. Жанен перед выездом получил инструкцию всемерно способствовать вхождению Румынии в войну на стороне Антанты. Более того, на своем посту генерал должен был добиваться от России тех уступок, которые способствовали бы этому⁷⁰. Изменился и характер рекомендаций Жоффра. Теперь он всего лишь рекомендовал учитывать румынский фактор как чрезвычайно важный при принятии решений и добиваться вступления Румынии в войну в момент начала общего наступления союзников⁷¹.

Алексеев опасался, что в случае выступления слабо подготовленной Румынии немцы просто завоюют ее, получив сырьевую базу, богатую зерном и нефтью⁷². Кроме того, начальник штаба вообще был уверен, что румыны выступят лишь после того, как окончательно прояснится ситуация на фронте, и поэтому предложил не торопиться с выдачей им запрошенных предметов снабжения, а складировать последние под Елисаветградом, с тем чтобы передать их только после вступления Румынии в войну⁷³. Это предложение не получило по форме поддержки Сазонова, считавшего, что в подобном случае предпочтительнее под разными предлогами затягивать передачу грузов румынской стороне⁷⁴, однако Николай II разделял позицию Алексеева по вопросу о военных поставках в Румынию вплоть до лета 1916 г.⁷⁵ У недоверия Алексеева были вполне разумные объяснения. Еще в январе 1916 г. он получал информацию от разведки Черноморского флота о том, что румыны занимаются реэкспортом получаемого из России угля, сахара, лошадей и прочего⁷⁶. Алексеев явно не доверял будущему союзнику и не хотел рисковать снарядами и прочим военным имуществом.

Такое положение было весьма благоприятным для активизации действий разведки. «Шпионаж и контршпионаж, конечно, процветал за эту войну, – вспоминал Чернин, – в Румынии им особенно упорно занимались русские»⁷⁷. Трудно сказать, насколько активны были операции именно русской разведки (если не считать сбора информации). Однако ее противники были весьма активны. В начале июня 1916 г. в Бухаресте было взорвано пиротехническое заведение, изготовлявшее большую часть снарядов и патронов для румынской армии. В июле та же судьба постигла пороховой завод в Дудешти близ Бухареста⁷⁸. Производство боеприпасов в Румынии было фактически уничтожено. Единственный оставшийся патронный завод в сентябре 1916 г. обеспечивал только 10 % потребностей мобилизованной румынской армии. Еще хуже дело обстояло с готовностью тылов к мобилизации. Требования Бухареста по снабжению к русской стороне уже к началу сентября 1916 г. составили 400 тыс. готовых шинелей и материал на 1 млн шинелей, 400 тыс. готовых мундиров и материала на 600 тыс., 1 млн шаровар и материала на 1 млн 200 млн полушубков, 400 млн оружейных ремней и патронташей, 4 тыс. комплектов артиллерийской упряжи

на упряжку в 6 лошадей, 1 млн подков, 20 млн банок мясных консервов, 500 тыс. кусков мыла и т. д и т. п.⁷⁹

Все это вряд ли могло добавить доверия к румынским властям со стороны Ставки. Таким образом, к приезду Жанена в Могилев переговоры по румынскому вопросу шли уже давно и давно уже вызывали скепсис у Алексеева. Когда французский военный представитель попытался начать разговор на эту тему, то получил следующий ответ: «Генерал Жоффр этого хочет, я снова начну заниматься этой проблемой, но я заранее уверен, что не будет никакого результата. Мы уже много раз пытались это сделать, часто казалось, что мы на верном пути, но каждый раз в последнюю минуту какое-то неожиданное требование все сводило на нет. Начнем снова, чтобы сделать так, как Вы хотите, но Вы увидите, что результат будет тем же»⁸⁰.

Симпатии короля Фердинанда Румынского, немецкого принца, правившего страной с октября 1914 г., естественно, были прогерманскими: два его брата были офицерами немецкой армии, Вильгельм II – его двоюродным братом, а с императором Францем-Иосифом его связывала и личная дружба. Конечно, не стоит преувеличивать значение этих симпатий, но они все же были и имели определенное значение, и внимание, которое уделяли подобного рода связям дипломаты и разведчики, в данном случае английские, никак нельзя назвать необоснованным. В бытность наследным принцем Фердинанд не расходился со своим дядей-предшественником, Каролем I, который устойчиво занимал в Коронном совете прогерманские позиции. Трубецкой вспоминал, что лично он всегда стоял за союз с Германией: «Старый король Карл был убежденный немец и Гогенцоллерн»⁸¹. Точно так же оценивал его и Оттокар Чернин – австрийский посол в этой стране: «Бедный престарелый король Карл со своей чисто немецкой душой был одинокой скалой среди этого бурного моря ненависти»⁸². Его преемник был гораздо более эластичен в вопросах внешней политики. Колебаниями румынского правительства были недовольны обе группы великих держав.

Ненависть к Австро-Венгрии или симпатии к Франции не сказывались на внешней торговле королевства. Во время войны экономические связи с Германией и Австро-Венгрией значительно укрепились. Последнее естественно – до войны Германия удовлетворяла /6 потребностей хлебного рынка за счет ввоза. С началом военных действий эти поставки прекратились, Румыния даже не позволила вывезти закупленную Германией часть урожая 1914 г. – 750 тыс. тонн зерна. Однако позиция Бухареста впоследствии начала меняться. Этому способствовали не только успехи германского оружия, но и внутриполитическая обстановка. Румынские землевладельцы желали воспользоваться ростом цен на хлеб на рынках центральных держав, кроме того, Румыния не имела достаточного количества складских помещений для хранения урожая. В Румынии в 1915 г. он был неплохим – 2,5 млн тонн пшеницы, 800 тыс. тонн ячменя, 800 тыс. тонн овса, 2,6 млн тонн кукурузы⁸³. В результате 27 декабря 1915 г. правительство Братиану разрешило Германии вывезти купленное ранее зерно и, кроме того, санкционировало покупку 820 тыс. тонн пшеницы⁸⁴. 21 марта 1916 г. Румыния заключила с центральными державами договор о поставке 100 тыс. вагонов кукурузы и 40 тыс. вагонов пшеницы⁸⁵. Россия и ее союзники не могли помешать этому. Транспортные проблемы исключали возможность вывоза урожая. Уже в 1915 г. в Румынии было закуплено 100 тыс. вагонов зерна, которые не смогли вывезти из страны. С урожаем 1916 г. при условии его закупки это составило бы 250 тыс. вагонов, или 250 млн пудов зерна (4 млн тонн). Ежемесячные возможности русских морских перевозок в Азов из Констанцы составляли всего 15 млн пудов (240 тыс. тонн), но свободного тоннажа на Черном море практически не было⁸⁶.

В результате между январем и июлем 1916 г. в Австро-Венгрию и Германию из Румынии было ввезено около 2,3 млн тонн румынского зерна⁸⁷. Экспорт хлеба был настолько выгоден, а вывоз приобрел настолько крупные размеры, что вскоре в стране стал ощущаться недостаток продовольствия – весной 1916 г. в Браилове дело дошло даже до волнений⁸⁸. Кроме поставок продовольствия, большое значение имел экспорт нефти в эти страны, в 1915 г. составивший 400 тыс. тонн⁸⁹. Последнее имело колоссальное значение, так как единственный собственный источник нефти центральных держав находился в Галиции и его довоенные показатели равнялись приблизительно 50 тыс. тонн в месяц. В 1914–1915 гг. нефтяные источники несколько раз переходили из рук в руки и не могли удовлетворить потребностей воюющих Австро-Венгрии и Германии. Кроме нефти румыны поставляли центральным державам около 98 % бензина, очищенного на собственных нефтеперегонных заводах, то есть приблизительно 367 500 тонн⁹⁰. Товарооборот Румынии с ее будущими противниками к августу 1916 г. составил 28 млн румынских лей⁹¹.

В 1915–1916 гг. только 15 % румынской нефти шло на экспорт, по сравнению с 65 %, вывозившимися в 1913–1914 гг.⁹² Но значение румынского экспорта военного времени трудно описать цифрами. Эти поставки существенно облегчали продовольственное положение Германии и Турции. Более того, германский военный министр считал, что без поставок румынской нефти Германия не продержалась бы уже в 1916 г.⁹³ Для того чтобы сорвать поставки, прежде всего зерна, центральным державам, в начале 1916 г. Англия и Франция пошли на большие закупки его в Румынии. Германский посланник в Бухаресте был вынужден выступить с протестом против этой акции. Румынское правительство, опасаясь возможных действий со стороны Берлина и Вены, сделало запрос о русской позиции в случае ультиматума. Уже 28 января 1916 г., после консультаций с премьер-министром А. Брианом, Жоффр отправил генералу По телеграмму, в которой предлагал убедить Алексеева разместить как можно быстрее русские резервы в непосредственной близости от румынской границы. Одновременно генерал Саррайль получил приказ имитировать подготовку наступления на Салоникском фронте⁹⁴. Вскоре напряженность в германо-румынских отношениях спала, 3 февраля 1916 г. Гофман отмечает в своем дневнике: «Наше министерство иностранных дел довольно поведением Румынии. Вопрос об импорте зерна, как и других продуктов, решен удовлетворительно»⁹⁵. Сама логика событий, с одной стороны, ослабляла стойкость румынского нейтралитета, а с другой, привлекала внимание военных лидеров Антанты к Балканам.

В русском Генеральном штабе предполагали, и, судя по всему, к этому мнению склонялся и император, что Румыния выбрала такую же тактику, что и в 1913 г. – выждать для своего выступления решающий момент в самом конце войны. В то же самое время русские военные в большинстве своем невысоко оценивали румынскую армию, а дипломаты считали, что за свое выступление Бухарест требует плату, превосходящую реальную ценность возможных действий этого потенциального союзника⁹⁶. Эти соображения не были лишены оснований. Еще 20 апреля (3 мая) 1915 г. румынский посланник в России заявил, что в случае, если румынские требования будут приняты и если Россия окажет помощь Румынии оружием и боеприпасами, то «от России будет зависеть указать самый день выступления Румынии, так как последняя будет не только готова, но считает в своих интересах необходимым возможно быстрое нанесение первого удара Австро-Венгрии»⁹⁷.

Территориальные претензии Бухареста а отношении Буковины тогда уже вызвали удивление у Сазонова, который напомнил румынскому представителю К. Диаманди, что между Россией и Румынией 18 сентября (1 октября) 1914 г. было заключено соглашение, по которому будущее распределение земель ставилось в зависимость от состава проживающего на них населения⁹⁸. Торг продолжался долго, но Сазонов, при полной поддержке Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (старшего), тогда был настроен на то, чтобы отвергнуть требования Бухареста⁹⁹. Наступление австро-германцев многое изменило. В конце июня 1915 г. русский МИД согласился на все требования румын относительно Буковины при условии, что они выступят не позже конца августа¹⁰⁰. Румыния осталась нейтральной. Таковы были партнеры и потенциальные союзники.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.