Новая задача
Новая задача
В ночь на 14 июля 1944 года дивизии первого эшелона армии вышли на исходные позиции на участке прорыва. Впереди наших дивизий занимала позиции 60?я стрелковая дивизия 47?й армии, ранее оборонявшаяся на этом участке. Наши артиллеристы крайне осторожно вели пристрелку по обнаруженным огневым точкам врага. Похоже было, что мы сумеем незаметно войти в соприкосновение с противником. Шла, как говорится, последняя доводка. Вот-вот грянет бои…
Поднявший меч от меча и погибнет! Не мы начинали эту разорительную войну. Где-то здесь, в этих местах, торжествующие, ликующие захватчики прорывали наши редкие боевые порядки и считали, что начали победоносную войну. А сегодня… Мы старались не вспугнуть противника, чтобы враг не оставил позиций без боя.
За несколько дней до наступления мне сообщили, что после ввода в прорыв 2?й танковой армии, вслед за нами двинется 1?я Польская армия. Нам стало известно, что на командный пункт 8?й гвардейской армии 17 июля прибудет польское командование, чтобы посмотреть организацию прорыва обороны противника. Мы ждали гостей, надеясь, что они найдут что посмотреть, чему поучиться.
Выход Польской армии на поля сражений в составе нашего фронта расценивался нами, как немалое событие военно-политического значения.
В годы, предшествующие первой мировой войне, в последние дни мира в Европе, еще общими усилиями европейских народов можно было остановить страшный разбег Гитлера. Стоял вопрос о Чехословакии. Стоял вопрос о ее защите от фашистского агрессора. Польское буржуазное правительство отказалось пропустить Красную Армию по польской земле… Как Советский Союз без этого согласия мог выполнить свои союзнические обязательства перед чешским и словацким народами? Предавая своего соседа на западе, польские правители тем самым предали и свой народ, отдав его на растерзание гитлеровцам.
Пилсудский, Рыдз-Смиглы, Сикорский… Каждый из них пытался играть какую-то самостоятельную политическую роль, но все они были всего-навсего марионетками империализма. Интересы польского народа были и далеки им и чужды. Разве польское буржуазное правительство не отдавало себе отчета, чем грозит польскому государству, польскому народу вторжение гитлеровских полчищ? Они не были слепы! Но фашизм их страшил меньше, чем польский революционный рабочий класс, чем задавленное нуждой польское крестьянство.
Когда в сентябре 1939 года в Польшу хлынули фашистские войска, мы переживали это как свое горе. Польскому народу грозило физическое истребление… И только Польская коммунистическая партия не сложила в те дни оружия, партия, загнанная в глубокое подполье своими же отечественными мракобесами. Силы были неравны. Наш народ в той степени, в какой это было возможно в то время, в той степени, в какой это позволяла политическая обстановка в Европе, пришел на помощь польскому народу.
По инициативе польских коммунистов, находившихся в эмиграции в Советском Союзе, весной 1943 года был создан Союз польских патриотов. В апреле 1943 года этот союз обратился к Советскому правительству с просьбой разрешить сформировать на советской территории польское воинское соединение, которое могло бы принять участие в борьбе с гитлеровцами. Просьба была удовлетворена. Сначала польские патриоты сформировали дивизию имени Костюшко. Затем формирование выросло в армию. Армия получила прекрасное оснащение, современное оружие, была обучена. Настал и ее час вступления в бой.
Командующий армией генерал-лейтенант Зигмунд Бсрлинг, член Военного совета армии Александр Завадский в сопровождении офицеров штаба прибыли на наш командный пункт в ночь на 18 июля, за несколько часов до начала наступления. Они ехали проселочной дорогой, которая методически простреливалась немецкой артиллерией. Мы очень волновались за своих польских друзей. К счастью, все обошлось благополучно.
Легко представить нашу радость. Мы встретили дорогих гостей по-братски, торжественно, да еще и в часы вообще торжественные для жизни фронтовиков, в последние часы перед началом наступления.
Ночь выдалась на редкость тихая, глухая. Над болотами висел невысокий, но плотный туман. Он глушил все звуки. Изредка и где-то далеко, за лесными массивами, утонувшими в полной темноте, вспыхивали зарницы и доносился гул взрывов. Это наши бомбардировщики наносили удары в глубоком тылу противника.
Польские товарищи засыпали нас вопросами. Чувствовалось, что они и сами рвутся в бой. Их можно было понять. Впереди, не так уже и далеко пролегала польская граница. Недалеко был город Люблин, люблинская возвышенность, с которой, образно говоря, просматривалось будущее свободной Польши. За Люблиным лежали родные польские села, деревни, города. А там недалеко и столица Варшава. Исстрадавшийся польский народ ждал освободителей.
Близился поворотный момент в истории польского народа, близилось его вступление в новую эру. Над Польшей занималась заря социализма. Это понимали и мы и наши польские друзья.
А между тем под покровом ночи шла напряженная работа. Части дивизии первого эшелона сменяли последние части 60?й стрелковой дивизии. Полки и батальоны выходили на исходные позиции.
Занялся ранний июльский рассвет. В лесу он вступал в свои права медленно, как бы даже неохотно. Сначала проступили из темноты верхушки могучих сосен, затем обрисовались зубчатые макушки еловых боров, ушла тьма из чащи, засверкали росистые поляны, поредел синеватый туман…
Командный пункт был размещен на высоте 202. К нему тянулись провода с передовых НП корпусов и дивизий. Проводная связь проходила, как нерв, по оси и направлениям намеченных ударов. Рации еще молчали, их час не настал.
Мы с Пожарским сверили часы еще с вечера. Я смотрел на минутную стрелку, затем на секундную. Пять часов тридцать минут…
Сразу заговорили орудия всех калибров. На один километр прорыва было сосредоточено местами свыше двухсот стволов. Казалось, что земля поплыла под ногами.
Сначала слышался грохот разрывов. Этот гул нарастал по мере того, как включались крупные калибры. Впереди, на позициях противника, все смешалось. Пыль, огонь, дым, фонтаны земли и болотистой жижи закрыли, затмили солнце. Утренний свет померк. Бушевал артиллерийский ураган возмездия…
Потом уже стало известно, что за тридцать минут артиллерийского налета артиллерия армии выпустила 77 300 снарядов.
– Душа поет! – восклицал Пожарский. – Поклон, глубокий поклон нашим рабочим… Это настоящий огонь!
За огневым валом поднялись в атаку разведывательные отряды. В шесть часов с минутами по проводам уже шли сообщения, что передовые отряды за танками НПП и танками-тральщиками ворвались в первые траншеи, овладели передним краем обороны и господствующими высотами. Я отдал приказ о переходе в наступление главными силами армии.
На мой передовой наблюдательный пункт прибыли командующий фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский и Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. С ними приехал и командующий артиллерией фронта генерал-полковник артиллерии В. П. Казаков, а также командующий 1?й Польской армией генерал-лейтенант Берлинг, член Военного совета армии генерал Александр Завадский и другие офицеры.
Генерал-полковник артиллерии В. И. Казаков спросил Пожарского:
– Что здесь у вас за гром? Так-то вы ведете разведку боем!
Николай Митрофанович видел, что план наш оправдался. Он спокойно ответил Казакову:
– Обратитесь к командующему армией! Он вам объяснит, чем вызван такой огонь…
Но Рокоссовский прервал готовый вспыхнуть спор:
– Мы им доверили операцию… Спросим итоги, а не то, как они вели огонь!
Об итогах говорить было пока еще рано. Поступали донесения об ожесточенных рукопашных схватках в уцелевших опорных пунктах обороны противника. Но главное, главное было достигнуто. Противник был «прихвачен» на месте, он не отошел за ночь с позиций, а это означало, что с минуты на минуту начнут поступать донесения о прорыве первой позиции.
В семь часов с минутами я смог доложить командующему фронтом и представителю Ставки, что первая позиция главной полосы обороны противника повсеместно прорвана. Главные силы армии вводились в бой без основной артиллерийской подготовки, без огневого вала. Этот метод прорыва обороны противника сэкономил государству многие сотни тысяч снарядов, сотни тонн авиабомб и горючего.
В бой с противником вошли главные силы дивизии первого эшелона. Противник попытался остановить их продвижение артиллерийским огнем. По его батареям тут же открыла огонь наша артиллерия, а затем обрушила бомбовые удары и наша авиация. В течение нескольких минут немецкая артиллерия была подавлена. То, что не могли сделать артиллеристы, доделали летчики.
Первым же броском наши войска углубились на несколько километров. К 17 часам наши части подошли к реке Плыска. Это уже была вторая полоса обороны противника. Здесь немецкое командование сделало еще одну попытку сдержать наше продвижение вперед. Но гвардейцы не остановились. 47?я гвардейская стрелковая дивизия под командованием полковника В. М. Шугаева с ходу форсировала болотистую речку и завязала бой на противоположном берегу. Вслед за ней вступила в бон на переправах 88?я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерала Б. Н. Панкова. Одним полком она форсировала речку в районе Хворостова. Подошла к реке и 27?я гвардейская стрелковая дивизия генерала В. С. Глебова.
К концу дня наши войска вклинились во вторую полосу обороны врага.
11?й танковый корпус к этому времени занял исходное положение в районе Окунин и Новоселки, направив свою разведку на западный берег Плыски.
Авиасоединения 6?й воздушной армии продолжали наносить удары по боевым порядкам и пунктам управления противника в глубине его обороны. Всего летчики произвели 855 самолетовылетов.
Польские товарищи пришли в восторг от всего увиденного. Все происходящее они также воспринимали как справедливое возмездие. Нам с трудом удалось уговорить их от поездки в боевые порядки у горловины прорыва.
Бой не прекращался и ночью. Разведчики и артиллеристы выявляли огневые средства противника. Инженерные части строили мосты и переправы для танков и артиллерии. В темноте 88?я стрелковая дивизия полностью переправилась на западный берег Плыски.
Утром 19 июля вновь заговорила артиллерия армии. На этот раз двадцать минут кромешного ада на позиции противника. Войска вновь пошли в атаку. К 11 часам 30 минутам они вышли на рубеж Городно – Машев.
Во второй половине дня двинулись танки. На этот раз 11?й танковый корпус, переправившись через Плыску, вошел в чистый прорыв с рубежа Скибы – Машев. Он рассек отступающие части противника и, обогнув город Любомль с севера, пошел по тылам врага. Корпус вместе с частями усиления двигался по двум маршрутам, имея боевой порядок в два эшелона.
На рубеже Куснище – Любомль 36?я и 65?я танковые бригады были остановлены противником. Тогда немедленно вступила в бой 20?я танковая бригада, шедшая до этого во втором эшелоне. Она обошла Любомль с севера и устремилась на запад. Это решило судьбу Любомля. Вскоре 47?я гвардейская стрелковая дивизия во взаимодействии с 65?й танковой и 12?й мотострелковой бригадами овладела городом.
По ходу боя мы могли судить, что на основных рубежах сопротивление противника было сломлено. Внезапность удара и созданное превосходство в силах сыграли свою роль на всем фронте прорыва, на участках наступления 47?и и 69?й армий также был полный успех.
Лесом я переезжал с одного наблюдательного пункта на другой. На лесной дороге повстречался с обычной для тех дней «процессией». Несколько наших автоматчиков сопровождали в наш тыл группу немецких военнопленных. Мрачные, казалось бы, должны быть лица. Радости, конечно, на лицах военнопленных не читалось, но ими явно владело чувство облегчения. Кончилось… Закончился бесславный поход, начатый три года тому назад в этих местах. Я не удержался, остановился возле колонны. Под рукой случился и переводчик. Из немцев же. Говорил он на ломаном языке, с сильным акцентом, но легко понимал живую речь.
Военнопленные подтянулись, сколько могли привели себя в порядок. Не думаю, чтобы наши военнопленные вот так же вытягивались перед немецким генералом. Я обратился к переводчику:
– Спросите у своих, – сказал я ему, – кто-нибудь из вас может объяснить, что происходит?
Вопрос был переведен точно. Те, кто был постарше, закричали в ответ:
– Гитлеру капут! Капут!
Солдаты и офицеры помоложе помалкивали. Вопрос они поняли глубже.
– Что происходит? – повторил я вопрос. Они между собой посовещались. Переводчик перевел ответ:
– Мы отступаем, господин генерал! Наши офицеры не знали, что на нас обрушатся такие силы…
– Это мы знаем, что вы отступаете… Это мы видим! Но это еще не все объясняет…
Ко мне поближе протиснулись пожилые солдаты… Мне перевели, что их давно мучило недоумение, откуда у русских такое обилие техники, откуда взялась такая мощная артиллерия… Они уже считали, что наша промышленность разрушена. Среди солдат были рабочие-металлисты. Советская промышленность оказалась значительно более мощной, чем им говорили в начале войны… «Война проиграна». Этих слов я от них и ждал.
– Вы шли, – говорил я им, – чтобы захватить нашу страну… Это была цель войны… Остались считанные километры, и наша земля будет полностью освобождена… Война вами действительно проиграна… Что после этого должно последовать в цивилизованном обществе?
– Мирные переговоры, – ответил мне кто-то из военнопленных.
– Это если исход войны неясен… Сегодня он ясен!
– Гитлер говорит, что у него есть секретное оружие!
– У нас есть такое же! Дальше что?
В ответ молчание…
На меня смотрел ненавидящими глазами молоденький обер-лейтенант. Он держал руку на перевязи, был исцарапан, грязен, весь в мазуте. По форме – танкист.
– Германия не капитулирует! – заявил он. – Немецкий солдат умеет сражаться до последнего…
Много лет спустя, когда я командовал Советскими войсками в Германии, мне довелось встретиться с обер-лейтенантом. Он стал отличным офицером в войсках Германской Демократической Республики.
Что мне дал этот разговор с военнопленными?
Во-первых, он подтвердил, что сила нашего удара оказалась для немецкого командования неожиданной. Во-вторых, я убедился, что психологически враг сломлен, что этим созданы главные предпосылки для развития наступления в нарастающем темпе. Моральное состояние войск я всегда считал главным в любом сражении. Наши воины шли в бой с подъемом, противник шел в бой, ожидая поражения.
По данным авиационной разведки разбитые части отходили за Западный Буг, пытаясь зацепиться за новую линию обороны.
Перед нами вставала задача – преследуя противника, с ходу форсировать и этот водный рубеж, сбить врага с позиций и на его западном берегу.
На рубеже Куснище – Любомль – Вишнев вошли в бой вторые эшелоны стрелковых корпусов. Они получили задачу как можно быстрее выйти к Западному Бугу на широком фронте и с ходу форсировать реку. Наши стрелковые корпуса наступали в двухэшелонном построении боевых порядков.
С удовлетворением мы следили за действиями соседей. Они тоже успешно вели наступление и двигались вровень с нами.
Бои не прекращались и ночью. К утру 20 июля 65?я танковая бригада и части 57?й гвардейской стрелковой дивизии стремительным броском вышли на Западный Буг в районе Гущи. Используя броды, они форсировали реку. Подошедшая 47?я гвардейская стрелковая дивизия к 10 часам утра также переправилась на западный берег. Одновременно на рубеж реки Буг подтянулись 39?я и 88?я дивизии 28?го гвардейского стрелкового корпуса. Форсировав реку в районе Гнищув – Сверже, они постепенно расширяли захваченные плацдармы.
Таким образом, к полудню 20 июля армия двумя корпусами форсировала Западный Буг на фронте до 15 километров. Продолжая развивать наступление на запад, войска одновременно наводили паромные переправы через реку.
2?я танковая армия – основная ударная и мобильная сила нашей группировки в сражение еще не вводилась, хотя ее ввод планировался на второй день операции. Она не успевала за общевойсковыми армиями развернуться и выйти вперед до реки Буг. Пока мы обходились силами 11?го танкового корпуса.
Утром 20 июля мы с начальником штаба В. А. Белявским выехали в расположение 4?го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенанта В. А. Глазунова. Штаб корпуса располагался неподалеку от Опалина. Там Глазунов во взаимодействии с 11?м танковым корпусом начал переправу через Западный Буг. С нами поехал и командующий 2?й танковой армией генерал-полковник танковых войск С. И. Богданов. Он не расставался со мной с первого дня наступления. Его нетерпение было понятно, но и понятна его выдержка. Танковая армия сохранялась, как занесенный молот над наковальней. Нужно было устранить все, чтобы удар такого мощного соединения пришелся по обнаженным боевым порядкам противника.
С восточного берега Буга по огневым точкам, по артиллерийским позициям противника била наша артиллерия. Пожарский успел подтянуть сюда я крупные калибры. Под прикрытием артиллерии, при поддержке с воздуха гвардейцы Глазунова и танкисты наладили переправу и расширяли плацдарм на западном берегу.
Торжественная минута, хотя пришла она и в будничной боевой обстановке. Мы пересекли государственную границу, изгоняя врага, которую он вероломно нарушил три года тому назад. Чувствовалось, что здесь мы не остановимся даже для оперативной паузы, а погоним противника и дальше на запад. Уже и не в бинокль, а невооруженным глазом просматривалась польская территория. Как мне понятно было волнение наших польских товарищей!
Между тем события развивались. Нас беспокоил правый фланг. На правом фланге действовал 29?й гвардейский стрелковый корпус генерала Я. С. Фоканова. С Фокановым мы прошли огромный боевой путь. Его корпус в составе 8?й гвардейской армии участвовал в самых тяжелых боях на юге Украины. Генерал был опытным, волевым военачальником. Но в каждом наступлении создаются свои трудности. Ночью мы получили сообщение, что его корпус отстает от общего наступления. Но видя, как налажена переправа в корпусе генерала Глазунова и у танкистов, мы были в полной уверенности, что и 29?й гвардейский корпус тоже вышел на берег Западного Буга. Мы поехали на правый фланг по берегу реки. Должен признаться, что это было большой неосторожностью. С нами ехал и генерал Богданов.
Дорога шла то лесом, то открытым берегом. Вот уже проехали километров восемь. Нигде, ни в одном месте мы не встретили ни одного нашего воина. У въезда в поселок Заблужье вдруг увидели немецких, солдат, группами пробирающихся к берегу реки. Не вступать же в перестрелку командармам с немецкими солдатами. Мы резко свернули на восток. Та же история. Нигде не было видно наших. Это было и досадно и непонятно. Ночью Фоканов докладывал, что ведет тяжелые бои. С кем он мог вести тяжелые бои, что ему мешало сейчас выйти к Бугу?
На лесной дороге мы чуть было не попали под огонь наших разведчиков из 27?й гвардейской стрелковой дивизии генерала В. С. Глебова. Выручило нас только то, что бойцы знали меня в лицо. Я приказал разведчикам идти к берегу Буга, мы поехали в деревню Гороховище, где, как подсказали разведчики, размещался штаб корпуса.
Застали мы, прямо скажу, умилительную картину.
На крылечке крестьянской избы мирно беседовали генерал Фоканов, начальник штаба корпуса полковник Козловский и два представителя командования фронта.
Подъехали мы к ним не с востока, как они могли ожидать, а с запада…
С Фокановым мы были люди «свои». Выяснение отношений можно было отложить, но представителей фронта я предупредил. Мы с Богдановым повезли «отдохнувших» командиров в Заблужье, чтобы они имели возможность командовать войсками с берега Западного Буга…
Немецкое командование прикладывало все усилия, чтобы задержать наше продвижение. По берегу Западного Буга шли оборонительные позиции. Там собирались отступающие немецкие части. Немецкое командование поспешило их усилить, перебросив с других участков фронта части 213?й пехотной дивизии, 489?й охранный батальон и 609?й мотобатальон. Свои контратаки противник сосредоточил против наших плацдармов на западном берегу. Особенно ожесточенные бои разгорелись около населенных пунктов Добрылев и Рудки. Пехота и танки противника несколько раз бросались в контратаки.
Но мы уже имели богатый опыт сочетания наступательных боев с обороной. Там, где гвардеец успевал закрепиться, контратакой его сбить невозможно. На этот раз мы располагали и мощной танковой поддержкой. При отражении немецких танковых контратак особенно эффективно действовали тяжелые танки ИС, вооруженные 122-миллиметровой пушкой. Эта пушка имела большую дальность прямого выстрела. Ее мощный снаряд при большой начальной скорости прошивал насквозь броню немецких танков, даже броню «королевского тигра».
Первое время немецкие танкисты, рассчитывая на – мощность брони «королевского тигра», шли на сближение с танками ИС и попадали под уничтожающий огонь. Теперь они были осторожны. Наши танкисты смело шли на сближение с противником, прокладывая путь вперед для стрелковых частей.
На западном берегу, уже на польской земле, в тот день отличились и артиллеристы. Мне доложили о подвиге орудийного расчета, которым командовал гвардии старший сержант Петр Швыряев из 88?й гвардейской стрелковой дивизии.
Гитлеровцы укрепились на опушке леса. В кустарнике они замаскировали три танка и несколько пулеметов, которые простреливали прилегающую местность. Выбить оттуда гитлеровцев было приказано орудийному расчету Петра Швыряева. В клубах пыли прямо на вражеские позиции помчался «додж» с прицепленным к нему 76-миллиметровым орудием.
Фашисты не стреляли. Они, очевидно, решили, что машина ворвется в лес и достанется им в исправности, но они просчитались.
Водитель машины старший сержант Игорь Бакеркин на полном ходу выскочил на фланг немецкой позиции и с ходу развернул машину, артиллеристы отцепили орудие. Прошло несколько секунд, и наводчик Мироненко открыл прицельный огонь. До гитлеровцев было всего 300–400 метров. Первые же снаряды подожгли один, а затем и второй танк. Не прошло и минуты, как замолчали вражеские пулеметы. Лишь один танк сумел скрыться в лесу.
Грозное, нарастающее «ура» гвардейцев прокатилось над полем боя. Наши стрелки стремительно ринулись в атаку и ворвались во вражеские траншеи.
Много неприятностей доставляли нам «кукушки» – снайперы, замаскированные на деревьях. Коварный прием: сидит снайпер на дереве и стреляет в наших гвардейцев на выбор. Мне запомнился рассказ знаменитого снайпера сталинградца Героя Советского Союза Виктора Медведева о поединке с «кукушками».
– Наша рота выдвинулась на лесную поляну. Сзади полоснуло несколько пулеметных очередей. Мы хорошо прочесали лес, казалось бы, никого в нем не осталось. Откуда же стрельба? У меня сразу родилась догадка: бьет гитлеровец, засевший на дереве. Но почему у него пулемет? Раньше мне приходилось встречаться с «кукушками», вооруженными или автоматами, или снайперскими винтовками.
Я выбрал удобную точку для наблюдения в кустарнике. Пулеметная очередь снова взрыла землю в середине нашей цепи. Успеваю определить направление выстрелов. На самом краю поляны стоит большой развесистый дуб. Вглядываюсь. В ветвях что-то чернеет. Подползаю ближе к дубу, не высовываясь из кустарника. Стреляю. На землю падает какой-то тяжелый предмет, а на ветвях повис гитлеровец. В руке он что-то сжимает. Стреляю еще раз. Предосторожность была не лишней: пуля пробила руку, и гитлеровец выронил пистолет.
Подбегаю к дереву. У ствола лежит ручной пулемет. Но не простой пулемет с оптическим прицелом.
Внимательно осматриваю дерево. По стволу его тянется тонкий, оплетенный шелком провод. Оказывается, «кукушка» была одновременно и корректировщиком. Неспроста наша рота несколько раз попадала в этом месте под минометный обстрел.
Мы уже знали, что немецкие «кукушки» обычно действуют парами. И хотя второй гитлеровец не открывал по мне огонь, все же я был уверен, что он притаился невдалеке. Действительно, в листве одного из деревьев вижу темное пятно. Старательно целюсь, стреляю. Гитлеровец грохнулся на землю. Возле него нашли тоже пулемет с оптическим прицелом. На этот раз «кукушка» не была привязана к сучку, потому и упала сразу. Я осмотрел ствол дерева и снова обнаружил черный телефонный шнур. Один конец его поднимался на дерево, другой уходил куда-то в чащу леса.
В этот день мне удалось снять пять вражеских «кукушек». Все их гнезда были снабжены телефонными аппаратами. Несколько раз замечал я в траве тонкие, оплетенные шелком провода. Они были очень легкие, поэтому немецкие снайперы могли тянуть линию на большое расстояние. Я не мог далеко отрываться от своей роты и идти по вражеским проводам, ограничивался тем, что рвал их.
Фашисты пошли на хитрость: снабжают своих «кукушек» особыми щитами, в которых сделан прорез для наблюдения за местностью и стрельбы. Броня спасает вражеского снайпера от пуль. Но громоздкие щиты трудно замаскировать в ветвях, и мы быстро научились находить их. Заметил такую «кукушку» со щитом – обходи ее сбоку и стреляй. В лоб бить нельзя: твоя пуля может отскочить от щита. И врага не убьешь, и себя выдашь выстрелом. А при умении и осторожности можно любую «кукушку» снять…
В те дни мне довелось встретиться с одним из героев наступления комсомольским вожаком стрелкового батальона Максимом Цыркиным. Год назад молодой боец впервые участвовал в бою. На рыбачьем челноке он с товарищами переплыл Днепр, с автоматом в руках ворвался в немецкую траншею и несколькими очередями уничтожил до десятка фашистов. Таким было начало боевого пути комсомольца Цыркина. Его полюбили в батальоне за дерзость и отвагу в бою, за живой и общительный характер. Он первым вызывался на любое трудное дело. Однажды он с несколькими смельчаками разгромил вражеский гарнизон на железнодорожном переезде. В другой раз, в разгар боя Цыркин забрался на чердак дома и уничтожил вражеских пулеметчиков, преградивших своим огнем путь нашей пехоте.
Храброго воина комсомольца избрали комсоргом батальона. И тут со всей силой раскрылись его организаторские способности, талант воспитателя молодежи. Десятки молодых бойцов стали умелыми воинами, после того как с ними поработал Цыркин, ставший к этому времени младшим лейтенантом. По-прежнему его видели там, где всего труднее и опаснее.
Так было и на этот раз. Едва забрезжил рассвет, как гвардии младший лейтенант Цыркин был уже в роте автоматчиков. Он прочел бойцам сводку Совинформбюро, рассказал о наступлении наших войск в Белоруссии и Литве, напомнил бойцам, как нужно держаться в бою.
Когда подали сигнал атаки, вся рота дружно устремилась на высоту. Цыркин шел в первой цепи, увлекая гвардейцев. В это время, тяжело раненный, упал командир роты. Его заменил Цыркин (такой был приказ Военного совета армии: выбыл командир – политработник обязан вступить в командование и довести до конца выполнение боевой задачи).
Неудержимо устремилась вперед рота автоматчиков. И вот она уже во вражеских траншеях, быстро очистила их и прочно захватила рубеж.
Когда мы встретились, я от души поблагодарил комсорга за настойчивость и отвагу. Мы беседовали в кругу бойцов, еще возбужденных и разгоряченных боем. Я поделился с солдатами своими думами, выношенными за эти дни:
– Наступать нелегко. Противник не будет сидеть сложа руки. Он всеми средствами попытается задержать твое продвижение вперед. Но как бы ни трудно было – не ослабляй натиска, оставайся бодрым, мужественным и решительным, настойчиво продолжай выполнять поставленную задачу. Знай, если тебе тяжело, то неприятелю в несколько раз тяжелее. Ты наступаешь – у тебя в руках инициатива. А у кого инициатива – у того победа.
Противник перешел в контратаку – не робей. У тебя винтовка, граната, автомат или пулемет. Обрушивайся всей силой огня этого мощного оружия, об обороне не думай, а смело иди вперед в атаку, и гитлеровец погибнет или сдастся в плен.
Противник контратакует с танками – держи себя еще смелее, дерись злее и упорнее. Свои огонь направляй против пехоты врага, отсеки ее от танков и прижми к земле. Знай: ты контратаку отражаешь не один. Бок о бок с тобой действуют танкисты, артиллеристы и бронебойщики. Они с танками расправятся, а твое дело – уничтожить пехоту противника.
Бывает и так: вражеским танкам удается подойти вплотную к позициям пехотинцев. У тебя есть гранаты, бутылки с горючей смесью или трофейные фаустпатроны. Обрушивайся на бронированного врага, вступай смелее в единоборство – и ты победишь. Идет танк через окоп – прижмись к дну окопа. Как только танк перевалил тебя – кидай в него гранаты.
Противник идет в контратаку на соседнее отделение – помогай соседу огнем. Решительное продвижение вперед и огонь твоего оружия – лучшая помощь соседу.
Измотал и обескровил контратакующего противника – снова быстрей вперед. Смелой и решительной атакой скорей опрокинешь и уничтожишь врага…
Говорю, а сам наблюдаю за своими слушателями, ловят каждое слово. Глаза блестят, позабыта усталость…
Отбивая контратаки противника и преодолевая его сопротивление, войска армии продолжали форсировать реку. К утру 21 июля и части 29?го гвардейского корпуса переправились через Западный Буг. Таким образом, река была форсирована во всей полосе наступления и всеми силами армии. Соседи не отстают от нас: они уже тоже ведут бои на западном берегу.
Третья, наиболее подготовленная полоса обороны противника фактически оказалась прорванной на всю глубину.
Наше наступление на полутора суток опережало запланированный темп наступления фронтом.
Командование фронта, учитывая сложившуюся обстановку, изменило направление нашего наступления. Теперь мы двигались не на Парчев и Лукув, а на Люблин, Демблин, Гарволин. В стык между нашей армией и соседом справа на Парчев были направлены 11?й танковый корпус и 2?й гвардейский кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта В. В. Крюкова.
Переход государственной границы СССР с Польшей совершился во всей полосе ударной группы левого крыла Белорусского фронта.
Это ознаменовалось рядом важнейших исторических решений.
21 июля Крайова Рада Народова, высший орган власти народной Польши, издала декрет, который был опубликован в Хелме 23 июля в первом номере вышедшей легально на польской земле газете «Речь Посполита». Декрет объявлял о создании Польского комитета национального освобождения. Членами комитета утверждались Эдвард Болеслав Осубка-Моравский (председатель), Анджей Витое (заместитель председателя и руководитель отдела земледелия и аграрной реформы), Ванда Василевская (заместитель председателя). Руководителем отдела национальной обороны утверждался генерал-полковник Михаил Роля-Жимерский. Его заместителем утвердили Зигмунда Берлинга.
Комитет издал Манифест, в котором давалась характеристика политическому моменту и событиям, переживаемым польским народом, разъяснялось значение решений Крайовой Рады Народовой. В Манифесте раскрывалось, что Крайова Рада Народова является органом, в состав которого вошли представители самых широких слоев польского народа, крестьянской партии, ряда других демократических организаций и которые признали организации поляков за границей – Союз Польских патриотов и Польскую армию, сформированную в Советском Союзе. Манифест разоблачал лондонское эмигрантское правительство, давая точную оценку его политической деятельности, направленной на раскол польского народа. Создавалось специальным декретом Войско Польское, в которое вошли 1?я Польская армия, действовавшая в составе левого крыла 1?го Белорусского фронта, и Армия Людова, объединившая все партизанские силы на территории Польши…
Ставка требовала стремительного развития наступления. Это диктовалось политической обстановкой и интересами польского народа.
Утром 21 июля к нам на командный пункт прибыл командующий 1?м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Прежде чем попасть сюда, ему пришлось немало поблуждать, так как КП армии успел за это время продвинуться далеко вперед.
Ознакомившись сходом наступления, маршал признал действия гвардейцев отличными и тут же принял решение немедленно ввести в прорыв 2?ю танковую армию. Она получила задачу двигаться в направлении Люблин, Демблин, Прага (пригород Варшавы), с тем чтобы обойти вражескую группировку и отрезать ей путь на запад.
Чтобы переправить танки через реку, были наведены три 60-тонных моста (до этого у нас уже имелось два 30-тонных и два 16-тонных моста). Быстрая наводка мостов обеспечивалась тем, что, несмотря на загруженность дорог, понтонные парки продвигались вслед за боевыми порядками войск.
Пока наши стрелковые части продолжали с боями идти на запад, танкисты переправились через Западный Буг и утром 22 июля уже обогнали пехоту и устремились к Люблину. Я крепко пожал руку сияющему С. И. Богданову, пожелал успеха и заверил, что пехотинцы 8?й не отстанут от танкистов. На другой день 2?я танковая армия совместно с 28?м гвардейским стрелковым корпусом окружила город и начала бой с его гарнизоном.
23 июля, подъехав к окруженному городу, я узнал от командира 28?го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Рыжова, что Богданов ранен. Он ехал на бронетранспортере за своими танками по северной окраине города и попал под пулю немецкого снайпера. Ему раздробило плечевую кость.
То, что Богданов оказался в пекле боя, для меня не было неожиданностью. Это в его характере: видеть все своими глазами и руководить войсками непосредственно на поле боя, а не из глубокого тыла.
Я не осуждал Богданова. Командир только тогда правильно оценит обстановку, особенно в современном высокоманевренном бою, когда будет чувствовать пульс боя. Что ж, иногда приходится и рисковать, но это окупается сохранением жизней многих и многих солдат, и успех добывается меньшей кровью. Надо учитывать и огромное моральное значение поведения командира в бою. Бойцы, видя его в своей среде в самые напряженные минуты, проникаются большей уверенностью в победе. Такого командира солдаты любят, готовы прикрыть его своей грудью и идут за ним в самый яростный огонь, ибо видят, что он делит с ними все трудности.
Я разыскал Семена Ильича в армейском госпитале севернее Люблина. Его собирались эвакуировать. Я спросил:
– Семен, как настроение?
Он, преодолевая жестокую боль, весело отозвался:
– Ничего, Вася, скоро вернусь и обязательно вместе пойдем на Берлин.
Месяца два спустя он действительно вернулся, и мы опять вместе двинулись вперед на Одер, а затем на Берлин.
…Я подхожу к страшным событиям. Мне казалось, что уже ничего не сможет меня удивить, что касалось бы облика фашизма. Я видел все! И бои в Сталинграде, сожженные и разрушенные села и города Украины, только что освобожденные от немецких захватчиков, я видел горы трупов немецких солдат, преданных их генералами, брошенных в бессмысленную бойню. Мы громили армию, обреченную на уничтожение ее командованием и фашистскими правителями страны. Солдат, цепляясь за каждый метр чужой земли, в конечном счете выполнял приказ, он был связан до поры до времени присягой и чувством долга, даже если и видел бессмысленность дальнейшего сопротивления.
Что может быть страшнее преступления против своего же народа, против своей же армии? Оказывается – это еще не самое страшное. Мне рассказали, и я сначала даже не поверил…
На юго-восточной окраине Люблина наши части захватили фашистский концлагерь Майданек.
Теперь слово «Майданек» известно каждому, кто в какой-либо степени интересуется историей второй мировой воины. Тогда это было одно из обычных названий. Оно еще не прогремело на весь мир, о нем еще предстояло услышать на Нюрнбергском процессе. Лагерь смерти… Не лагерь! Фабрика смерти! Организованная и построенная по последнему слову инженерной техники, с помощью которой фашисты изощрялись в уничтожении людей. Я опускаю все подробности, которые теперь широко описаны во многих документальных изданиях. Но скажу откровенно, когда мне рассказывали, когда я увидел фотографии, сделанные нашими офицерами, я не пошел туда… Дрогнуло у меня сердце. Миллионы сожженных в печах людей. Миллионы! Мужчины, женщины, дети, старики… Никого не щадили! Подвешивали живых на крюки, убивали дубинками, травили газами…
Что теперь могло спасти немецкую нацию от уничтожения разгневанными победителями? Какая сила могла теперь остановить руку советского воина, когда он войдет на немецкую землю? Военный совет, командиры и политработники на основе приказа начальника Главного Политического управления от 19.7.1944 г. должны были перестроить работу по-новому, применительно к новой обстановке. Народ не мог отвечать за злодеяния своих правителей. Это народ и нация, сделавшие свой значительный вклад в человеческую цивилизацию.
Мне хочется процитировать несколько слов из книги английского журналиста Александра Верта, побывавшего в Майданеке в августе сорок четвертого года. Нет, я не буду приводить его свидетельств очевидца о том, как был устроен этот лагерь. Желающий узнать это поподробнее может просмотреть документальные фильмы. Есть несколько строк у Верта… Вот они: «Несколько дней назад по лагерю провели множество немецких военнопленных. Вокруг толпились польские женщины и дети, выкрикивавшие по их адресу ругательства; в толпе находился полусумасшедший старик еврей, который неистово кричал охрипшим голосом: „Детоубийцы, детоубийцы!“.
Вначале немцы шли по лагерю обычным шагом, потом начали идти все быстрее и быстрее, пока наконец не бросились в панике бежать, смешавшись в обезумевшую, беспорядочную толпу. Они позеленели от ужаса, руки их дрожали, зубы выстукивали дробь…»
Да, сложнейшей вырисовывалась задача для командного состава армии и в особенности для политработников. Вот где нужна была политработа. Внушать, объяснить… А как? Как объяснишь, если семьи многих и многих наших бойцов были уничтожены, а некоторые, может быть, горели в этих печах! Мы опасались, что отныне никто не будет брать немецких солдат в плен…
Но истинные богатыри умеют сдерживать свой гнев, сильный духом не мстителен, он справедлив!
На другой же день после освобождения Майданека ко мне привели пленного немецкого офицера. Его взял в плен и привел командир пулеметного расчета 88?й гвардейской стрелковой дивизии старший сержант Юхим Ременгок.
Удивительна судьба этого воина.
В 1941 году, как только началась война, Юхим ушел на фронт. С болью в сердце покидал он родные места. Воевал на Волге, участвовал во многих боях. От рядового бойца вырос до старшего сержанта, за доблесть и отвагу получил четыре высоких правительственных награды – ордена Красной Звезды и Славы, медали «За отвагу» и «За оборону Сталинграда».
Бывало, в час передышки говорил он друзьям:
– Вот придем в наши места, в гости приглашу. Там у меня жинка Яринка, дочка Оксана, старики – отец, мать. Хорошо у нас – пасека; лес, кругом привольно.
И вышло так, что часть, где служил Юхим, действительно попала в ею родные места и рота пошла в бой за село. Юхим первым ворвался в село – и к своему двору. А его нет, двора-то, хаты тоже нет – одни развалины. Садик сожжен. Лишь одна старая яблоня стоит, а на ней – отец повешенный, возле яблони – мать убитая. Ярпнку и Оксану фашисты с собой угнали – рассказала соседка, которой удалось спрятаться в погребе.
Солдаты узнали про горе Юхима и дали клятву – отомстить за его семью. Юхим с того дня переродился. Суровый стал и слова «фашист» слышать не мог…
А вот пленного привел. Живого. Пальцем не тронул.
Форсированием Буга и освобождением Люблина завершился первый этап операции.
Она началась 18 июля. За шесть дней 8?я гвардейская армия прошла с боями около 180 километров, форсировала Западный Буг, реку Вепш и к утру 24 июля вышла на рубеж Парчев – Фирлей – Кменка – Петровце – Стасин – Глуск – Пяскн.
Передовые части 4?го гвардейского стрелкового корпуса, наступая за 2?й танковой армией, вышли на Вислу и захватили Пулава и Демблин.
28?й гвардейский стрелковый корпус занял оборону вокруг Люблина.
Наши соседи тоже успешно двигались вперед: 47?я армия вышла на рубеж Ломазы – Комарувка – Вохынь, а 69?я армия освободила город Хелм.
На занятом рубеже 8?я гвардейская армия по приказу фронта была остановлена на сутки с задачей подтянуть артиллерию, тылы, пополнить запасы горючего и боеприпасов.
С выходом на Вислу 2?й танковой и 8?й гвардейской армий была нарушена связь и взаимодействие между группами немецких армий «Центр» и «Северная Украина».
Действия наших соседей севернее, захват 11?м танковым и 2?м гвардейским кавалерийским корпусами Парчева, Радзыни значительно ухудшили оперативную обстановку для брестской группировки противника.
Перед нами вырисовывалась новая задача – форсировать Вислу!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.