ЗАДАЧА — ВЫСТОЯТЬ
ЗАДАЧА — ВЫСТОЯТЬ
В середине апреля 1943 года командира дивизии и меня вызвали в штаб армии.
— К станции подходят эшелоны. Начинайте погрузку. Через сутки первый эшелон дивизии уже тронулся в путь.
Я ехал с командиром 4-го полка подполковником Иваном Николаевичем Дружининым. Он внимательно поглядывал па карту, о чем-то думал. Этот офицер прибыл к нам недавно, но как-то сразу, органично вошел в коллектив; полюбили его за простоту, внимательность к людям.
— Товарищ полковник, — Иван Николаевич глянул на меня, хитровато прищурив левый глаз, — куда же нас все-таки могут перебросить?
Он уже третий раз допытывался, куда едем. Был уверен, что «начальство-то уж знает»...
— На фронт, конечно. А вот на какой, пока не сообщили.
Все засмеялись. А я действительно не знал, куда перебазируемся. Странно, но факт: дивизию перебрасывают, а командованию даже направление не известно. Явно «пересекречивают»...
Эшелоны спешно перегоняли с одной станции на другую. Настроение у народа было боевое. Мы уже все «отошли» после тяжелых боев на Ловати.
В пути я встретился со старым знакомым старшим лейтенантом Ходыревым. Боевой командир! И народ у него подобрался хороший. С гвардейцами этой роты я ехал несколько перегонов. В вагоне не смолкали разговоры, шутки. Активисты выпустили боевые листки.
Подозвал знакомого — отчаянного парашютиста сержанта Николая Никитина. Хотел попросить, чтобы гармонь взял, но вижу, плечо перевязано.
— Серьезно задело?
— Да нет, чуть-чуть...
— Ты брось, Николай, — вступились солдаты. — Не спит по ночам. А в санбат не хочет, боится, что потом не попадет к нам...
Я приказал срочно отправить сержанта в медсанбат. Поругал Ходырева, что раненого в роте держит.
— Пока мы перебазируемся, самое время подлечиться, — успокаиваю Никитина.
Потом прочитали вслух последнюю сводку Информбюро. Старший лейтенант Ходырев достал свою карту, внес в нее новые пометки. Все мы стали разглядывать линию фронта.
— Далеко еще немца гнать, — покачал головой Ходырев.
Карту европейской части нашей страны он всегда носил с собой, в полевой сумке. Я знал историю этой карты. Ходырев приобрел ее в первые же дни войны. Один не в меру ретивый начальник, увидев карту, сердито отчитал офицера: «Ты карту Германии купи. В победу нашу не веришь...» Старший лейтенант спорить не стал, но заметил: «Как только наш солдат сапогом на немецкую землю ступит, так и приобрету».
Мне нравился этот офицер. Была в нем неукротимая жажда деятельности. Когда он получал боевой приказ, мы всегда были уверены, что выполнит.
Среднего роста, подвижный, всегда с хорошей, располагающей улыбкой. Гимнастерка, шинель, сапоги — ладно пригнаны. Из-под шапки выглядывала светлая прядь волос. Ходырев немного шепелявил. Я, признаться, только в первое время замечал этот недостаток. Потом привык. Любили его в полку и солдаты, и командиры.
Ночь прошла спокойно. Правда, где-то впереди непрерывно бомбили, там стояло густое кровавое зарево.
Днем прибыли на станцию Елец. Первое, что все мы увидели: разбитые привокзальные постройки, исковерканные вагоны, изрытые бомбами пути. Войск в эшелонах на станции скопилось много. Все они ожидали сигнала к движению. Лучшей цели для авиации противника трудно придумать.
Едва нашли военного коменданта станции. Потребовали сию же минуту рассредоточить эшелоны на запасных путях и ускорить их отправку. Вскоре эшелоны пришли в движение. Дали зеленый свет и нам.
Отъехав всего километров пять-шесть от станции, заметили большую группу «юнкерсов». Через пять минут послышались взрывы бомб. А группы вражеских самолетов волнами подходили одна за другой. Два эшелона из нашей дивизии успели проскочить опасное место. Но третий попал под бомбежку. Были убитые и раненые. Вот она цена беспечности...
Ранним утром, когда легкий туман еще покрывал землю, наш эшелон выгрузился на станции Касторное. Командиры поторапливали людей: с рассветом может появиться вражеская авиация. Мы разгружались на только что восстановленном железнодорожном пути. И здесь везде следы бомбежки, артиллерийского обстрела.
24 апреля 1943 года наша 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия из района Касторное своим ходом двинулась под Поныри, на Орловско-Курскую дугу. Дивизия вошла в состав 18-го гвардейского корпуса, который вместе с 17-м гвардейским корпусом получил приказ занять оборону во втором эшелоне 13-й армии по фронту Малоархангельск, Поныри, Ольховатка, Верхнее и Нижнее Смородино.
Штаб дивизии разместился в деревне Хмелевая. Командир дивизии генерал-майор Илья Федорович Дударев собрал начальствующий состав для постановки задач. Был теплый безветренный полдень. Мы вышли на небольшую возвышенность и осматривали местность.
Весна вступала в свои права. Как не вязалась она со страшными картинами фашистских зверств и разрушений. Отступая, гитлеровские изверги все сметали на своем пути. Повсюду черные пожарища, угрюмо торчат трубы и обгоревшие печи. У развороченного блиндажа стояла чудом уцелевшая березка, макушка ее была срезана снарядом.
— Здесь будем драться, товарищи, — отчетливо произнося каждое слово, проговорил комдив. — Оборону занимать надежно, прочно. Зарыться в землю так, чтобы устоять против любого натиска — вот сейчас самая главная, самая важная задача.
Командир на местности показал район обороны дивизии, поставил задачу полкам, распределил силы. Офицеры делали пометки на картах — как и где разместить боевые средства.
Илья Федорович все время в Движении. Человек он беспокойный. Ему лет сорок. У командира открытое, волевое лицо, немного хрипловатый голос. От всей его крепко сбитой фигуры веет энергией, уверенностью. Мы часто собирались вчетвером: И. Ф. Дударев, Г. Т. Зайцев, подполковник П. М. Живодеров — наш новый начальник штаба — ия. Вот и сейчас, отпустив командиров, мы остались вчетвером. Разговор зашел о задачах политработников в новых условиях, о разъяснительной работе, направленной на создание неприступной противотанковой обороны. Дело в том, что все знали: мы во втором эшелоне, войск вокруг много. В связи с этим у отдельных десантников появилось настроение: «Стоит ли лезть в землю, долбить ее? Может быть, скоро пойдем вперед...» Вчера вечером ко мне даже один политработник зашел, жаловался на командира полка:
— Как только пришли в район, сразу же копать начали. И ни минуты отдыха. А мы во втором эшелоне. Даже семинар некогда провести.
Слушал я его и думал: «Вот тебе и раз. Никаких выводов из прошлой операции не сделал. Обстановки не понимает». Так ему все и высказал, без обиняков. Обиделся он: как же, вроде о людях заботу хотел проявить...
Нет, сейчас самая главная задача — копать окопы, щели, траншеи, лезть в землю, создавая неприступную оборону. И в первую очередь это должны понять командиры и политработники, коммунисты и комсомольцы. Это и есть самая лучшая забота о людях, о будущей победе. Это было главным и в партийно-политической работе с людьми. Вместе с командирами подразделений политработники учили солдат оборудовать окопы, соблюдать маскировку и бдительность. Главный упор делали на создание неприступной противотанковой обороны. Командир дивизии, работники политотдела выступили на партийных и комсомольских собраниях с докладами, беседовали с офицерами и солдатами, разъясняли обстановку на фронтах и всю важность прочной обороны на Орловско-Курской дуге.
В политотделе сложился определенный стиль работы. В связи с тем что обстановка часто менялась, возникало много неожиданных задач, мы большую часть времени работали в частях и подразделениях, по мере необходимости собирались в политотделе на короткие оперативные совещания. На них подводили итоги, каждый коротко докладывал о проделанном, делился мыслями, вносил предложения.
На одном из совещаний Григорий Титович Зайцев предоставил слово майору Леониду Иосифовичу Сурабекянцу, который вместе с офицерами тыла занимался обеспечением артиллерийских подразделений боеприпасами и продовольствием. Обстановка для работников тыла была сложной: бомбежки, дороги разбиты, непролазная грязь, вешние потоки, мостов нет. Однако офицеры тыла и снабжения принимали все меры к тому, чтобы вовремя обеспечить подразделения всем необходимым.
— На огневые позиции артиллерии уже доставлено по два боекомплекта, продовольствием все части обеспечены, организовано трехразовое питание горячей пищей,— докладывал Сурабекянц.
Настоящим организатором проявил себя в эти дни Гри горий Титович Зайцев. Он много сделал, чтобы обеспечить личный состав всем необходимым. До войны Григорий Титович, конечно, не думал, что будет армейским политработником. Окончив в 30-х годах Плехановский институт и Институт красной профессуры, Зайцев до июля 1941 года работал научным сотрудником в Госплане СССР.
В первые дни службы он казался мне немпого замкнутым. Но позднее я понял, что это от застенчивости и скромности. Григорий Титович отличался большим трудолюбием, кропотливо учил подчиненных конкретной работе, но в то же время не связывал инициативы, всегда внимательно выслушивал их. Самая характерная его черта — деловитость, умение сосредоточить внимание на главном, на том, что важно именно в данный момент, от чего зависит решение многих других задач.
Однажды я и Зайцев прибыли в роту Ходырева. Григорий Титович попросил командира рассказать, как строится система обороны, на местности внимательно посмотрел расположение огневых средств. Мы побывали во взводах, поинтересовались, как оборудуются позиции, знают ли солдаты свои задачи. Рассказали командирам и бойцам о требованиях Военного совета 13-й армии создать неприступную оборону, готовиться к трудным боям.
В одном из блиндажей висели рисунки фашистских танков. Сделаны они были на простом тетрадном листке. На одном — уязвимые места у танка, на втором — обозначены его «мертвые зоны». Здесь агитатор — бывалый фронтовик — рассказывал молодежи, как вести борьбу с танками, передавал свой боевой опыт. Когда мы вышли наружу, Ходырев показал на группу солдат, стоявшую за первой траншеей.
— Здесь у нас своего рода «рационализацию» применяют, — пошутил он.
Впереди были вырыты два одиночных окопа. Между пими протянут стальной провод. А на нем подвешены передвижные противотанковые мины. Я подошел, поздоровался с бойцами и спросил командира:
— Расскажите, что вы задумали делать с минами?
— Видите, товарищ полковник, дорога к нам подходит. Наверняка по ней танки противника пойдут, если сюда ринутся. Слева и справа овраги, а тут гладенько. Дорога хотя и заминирована, по вдруг танки прорвутся. Вот и решили сделать немцам сюрпризы — подвижные мины на проволоке. Куда танк будет двигаться — туда и мину можно по проволоке передвинуть.
— Молодцы, — похвалил Зайцев. — Надо об этом рассказать и в других подразделениях.
Комапдир пояснил нам, что такой способ борьбы с тапками применяли еще в битве за Сталинград.
— Неплохой опыт, — одобрительно заметил Зайцев.
На обратном пути я заехал в редакцию дивизионной газеты. Рассказал о подвесных минах редактору майору Н. С. Сухову, посоветовал передать этот опыт через газету, похвалить солдат за инициативу, напечатать схему танка, показать на ней его уязвимые места.
Надо сказать, что газета активно пропагандировала передовой опыт бойцов по оборудованию оборонительных позиций, созданию противотанковых опорных пунктов, отрытию траншей полного профиля. Солдатская мудрость, опыт, выдумка становились достоянием солдатских масс. Мы ощущали постоянную заботу командования и политотдела армии.
К нам часто приезжали старшие начальники: генерал-полковник Николай Павлович Пухов, командующий 13-й армией, член Военного совета генерал-майор Марк Александрович Козлов, начальник политотдела армии полковник Николай Федорович Воронов и другие.
В середине мая 1943 года генерал Пухов приехал к нам чуть свет. Солнце только что показалось. Было удивительно тихо. Лишь по ту сторону железной дороги, в занятой немцами Глазуновке, изредка слышны были отдаленные выстрелы.
— Небось ворчите: вот, мол, спать не даю, с рассветом поднимаю, — пошутил командующий, здороваясь. — Ничего, кто рано встает, тот много делает. Работы у нас с вами много. Поедем, посмотрим, что сделано за неделю.
Генерал Пухов отправился на передний край дивизии. Он внимательно, даже придирчиво, осматривал траншеи, ячейки, огневые позиции артиллерии, беседовал с солдатами и командирами. Главное, что его интересовало: как прочна противотанковая оборона, правильно ли организовано взаимодействие между артиллерией и пехотой, между противотанковыми опорными пунктами и подвижными резервами.
Мы подошли к самому левому флангу.
— Здесь у нас стык с соседней дивизией, — заметил Илья Федорович Дударев и доложил, какие артиллерийские и танковые подразделения прикрывают его.
Командующий подошел к пулеметчику, расположившемуся на фланге, в самом крайнем окопе.
— Рядовой Спичкин, — представился солдат.
У пулеметчика из-под пилотки виднелась огненно-рыжая прядь волос. Веснушки густо облепили лицо. Солдат был невелик ростом, узок в плечах, совсем молод.
Командарм спрыгнул в его пулеметную ячейку, осмотрелся: место выбрано удачно. Впереди все как на ладони. В окопе вырыты ниши, Спичкин вложил в них гранаты, пулеметные диски, котелок с флягой и хлебом.
Пухову понравилась позиция.
— А эти площадки зачем? — спросил он, увидев, что и слева, и с тыла в ячейке имелись места для установки пулемета.
— Это если обойдут...
Командарм положил солдату руку на плечо, сказал:
— Смотри, Спичкин. Место в обороне ты занял самое важное, на стыке. Здесь надо стоять насмерть. Ни шагу назад.
— Товарищ генерал, выстоим! — серьезно ответил солдат.
Мы возвращались в штаб. Пухов вначале молчал, а потом заметил:
— Трудное дело предстоит. Людей надо готовить к тяжелым боям. Важно, чтобы солдаты поняли задачу: в обороне выстоять, отразить натиск противника, обескровить его. А затем мы сами перейдем в решительное наступление.
В те дни все яснее вырисовывались наша роль, наши задачи в будущих, боях. И чем энергичнее шла подготовка, тем больше крепла уверенность в нашей победе.
Начало сорок третьего года ознаменовалось блестящими успехами Советской Армии. 18 января, взломав вражескую оборону, под Шлиссельбургом соединились войска Волховского и Ленинградского фронтов, прорвали блокаду Ленинграда. 2 февраля под Сталинградом был завершен разгром окруженной фашистской группировки. Освобождены Великие Луки, Ростов... Стратегическая инициатива была вырвана у немцев навсегда.
И вот, мы чувствовали это все — от генерала до солдата, — здесь, под Орлом и Белгородом, назревают важные события, предстоят жестокие бои.
В 20-х числах мая генерал Пухов собрал всех командиров и политработников соединений в районе Хмелевая. Мы знали, что на ящике с песком будет разыгрываться один из вероятных вариантов наступления немцев на нашем участке. Мне, командиру и начальнику штаба уже не раз доводилось присутствовать на таких занятиях. Командарм был серьезно озабочен подготовкой к боям, тщательно анализировал обстановку, на местности и на картах готовил нас к предстоящим боям.
На этот раз штаб армии разработал вариант отражения возможного удара гитлеровцев в случае прорыва обороны со стороны Глазуновки.
Как только была объявлена вводная, выяснилось, что тактическая обстановка для нас создавалась невыгодная: противник выходил к открытому флангу.
— У нас тут нет даже отсечной позиции, — заметил Илья Федорович и красным карандашом пунктиром соединил на карте два хода сообщения, на перекрестке дорог нанес противотанковый опорный пункт. Затем пояснил начальнику штаба: — Здесь придется тоже копать траншеи полного профиля, надо надежно обеспечить оборону этого фланга.
Потом командир наметил огневые позиции артиллерии, указал, куда необходимо перебросить резерв.
Генерал Пухов одобрил решение Дударева, но заметил:
— Мы по старой памяти все пехоту бросаем в прорыв. Надо смелее ставить задачи танкам, противотанковой артиллерии, саперам. Мины у нас есть, создайте дополнительные минные поля между позициями.
На этом занятии вскрылось много проблем. Пришлось заново продумывать некоторые вопросы взаимодействия, создавать дополнительные позиции, противотанковые опорные пункты, минные поля.
Когда занятия закончились, генерал Пухов поблагодарил командира дивизии и порекомендовал такое же занятие провести в частях, на месте все уточнить, сделать новые расчеты.
Я приехал в полк к Ивану Николаевичу Дружинину.
Коротко рассказал о занятиях, разъяснил указания командарма. Дружипип развернул карту, стал прикидывать, как лучше отразить удар немцев, если они прорвутся со стороны Глазуновки.
Все мы понимали: пока есть время, надо усиленно готовиться к боям, дорожить каждой минутой. Работникам политического отдела приходилось вместе с командирами много работать с личным составом и себя готовить к предстоящим боям. Об этом говорят короткие дневниковые записи, которые у меня сохранились.
«13 мая. Генерал Дударев с командирами полков и их заместителями — занятие на местности — в направлении Протасовки. Это вроде командно-штабного учения. Все политработники тоже вели карты, выступали в роли командиров, решали вводные.
16 мая. Был в 4-м полку на занятиях: взвод в наступлении. Такие же темы отработаны и в других полках. Зайцев, Сурабекянц доложили, что занятия там прошли хорошо.
19 мая. Знакомился с прибывшим в наше распоряжение гвардейским танковым полком. Хорошие машины — КВ. Солидное подкрепление. Рассказал танкистам о положении на фронте, о нашей дивизии, ее боевых делах.
24 мая. Части дивизии подняты по учебной тревоге, отрабатывали один из вариантов отражения атаки от Понырей.
11 июня. Комиссия из штаба 13-й армии проверяет боевую готовность».
В течение июня политический отдел много занимался организацией питания, т. к. в это время года меньше поступает овощей, картофеля. Как-то мы с Зайцевым зашли в часы обеда в одну из рот. Солдаты получали пищу из походпой кухни. Вижу, настроение у воинов неважное. Спрашиваю, в чем дело?
— Надоела перловка. Которую неделю нет ничего другого.
Начали разбираться. Нам, признаться, и самим наскучило однообразное питание (все мы довольствовались из солдатского котла).
Повар, как выяснилось, даже не знал суточной нормы довольствия, о коэффициентах замены продуктов имел весьма смутное представление. Вызвали мы хозяйственников полка и батальона. Поговорили с ними, проверили документы. Вскрылась неприглядная картина. Меню-раскладку они считали «лишним» документом. А все недостатки пытались оправдать «весенними трудностями» и «фронтовой обстановкой».
В политотделе мы пришли к выводу, что и сами во многом виноваты. Командир дивизии приказал собрать командиров частей, политработников, хозяйственников. Обязали их наладить и тщательно контролировать питание личного состава. А позднее совместно с работниками тыла собирали поваров. В это же время проверили и продовольственные склады, организацию их работы.
Инициатором всех этих дел выступил секретарь нашей партийной комиссии майор Сурабекянц. Он хорошо знал особенности работы тыловых органов.
Как-то вечером он зашел ко мне довольный.
— В нашем батальоне связи хорошую инициативу проявили, — сказал Сурабекянц. — Выделили отделение, оно начало собирать щавель и молодую крапиву. Такой зеленый борщ сварили!..
Не скрою, мои мысли в этот момент были заняты противником, подходом его танков, как об этом докладывали наши разведчики. Мне так хотелось сказать майору Сурабекянцу: «Танки перед нами. Ударить могут в любой час, а ты тут с крапивой». Но не успел высказать вслух эти мысли, в разговор включился начподив Зайцев.
— А что, неплохо, когда щавель собирают. Свеженький борщ солдату — чудесно.
Я подал разведсводку Сурабекянцу. Он быстро прочитал ее. Но среагировал совершенно неожиданно:
— Пока есть время и возможности, надо солдатам витамины давать. Надо через штаб дать команду, чтобы выделяли людей от батальонов на сбор щавеля и крапивы. Это нужное дело.
После этого были даны указания врачам, поварам, всем работникам продовольственной службы организовать сбор щавеля и молодой крапивы.
В один из дней к нам заехал начальник политуправления фронта генерал Сергей Федорович Галаджев. Я доложил ему о положении дел в дивизии.
Галаджев внимательно выслушал меня. Обратил особое внимание на укрепление противотанковой обороны, на борьбу с танкобоязнью, на обучение личного состава умению всеми имеющимися средствами уничтожать танки врага.
Сергея Федоровича Галаджева мы все очень уважали. Он знал многих командиров, политработников, имел ясное представление об их деловых и политических качествах. И это — несмотря на большое количество соединенихй, которые входили в Центральный фронт.
Большую работу проводила дивизионная парткомиссия. Заседание партийной комиссии в этот день проходило утром, в саду под яблоней. Первым вопросом стоял прием в члены и кандидаты партии. Мне запомнился один совсем юный солдат. Оказалось, что он — опытный фронтовик, дважды был ранен, защищал Москву, дрался у Волги. Принимали его кандидатом в члены партии. Скромный парень. Когда его спросили, как воевал, он ответил: «Как вое, обыкновенно». А на груди воина сверкал боевой орден!
Лучшие воины связывали свою судьбу с партией, в бой хотели идти коммунистами. Приняли в члены партии и старого моего знакомого десантника Николая Никитина. Он пришел на заседание, как на парад: подтянутый, начищенный, наглаженный. Значок парашютиста-спортсмена, боевая медаль блестели на солнце. Даже традиционный десантный нож повесил. Держался сержант солидно. На вопросы отвечал не спеша. Никитина расспрашивали о работе комсомольской организации.
— В роте сейчас много молодых, необстрелянных солдат. Провели недавно встречу с фронтовиками-сталинградцами. Опыт их перенимаем. Оборону заняли крепко.
Все мы тепло поздравили Никитина со вступлением в члены партии.
24 мая 1943 года, в разгар наших оборонительных работ, ЦК ВКП(б) принял постановление «О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет».
Теперь первичные партийные организации стали создаваться пе в полках, а в батальонах. Полковое партийное бюро по своим правам приравнивалось к партийному комитету. Вместо секретарей парторганизаций был введен институт парторгов рот, батальонов и полков, назначаемых приказами.
Этим же постановлением ЦК ВКП(б) было предложено повысить роль фронтовых, армейских и дивизионных газет в политическом и воинском воспитании личного состава, сделать их настоящими агитаторами, пропагандистами и организаторами масс воинов. Была расширена сеть газет, укреплены их кадры.
Произошли изменения и в дивизии. Решением ЦК ВКП (б) должность заместителя командира дивизии по политчасти совмещалась с должностью начальника политотдела дивизии. В этой новой роли оставили по приказу меня.
Жаль было расставаться с Григорием Титовичем Зайцевым. В начале июня он уходил на другую работу. Вроде и немного работали мы вместе, а успел я по-настоящему подружиться с этим скромным человеком, хорошим политработником, прекрасным коммунистом. Зайцева вскоре перевели на дипломатическую работу. Он был послом в Ираке, в Голландии, работал в Министерстве иностранных дел, долгое время был послом в Иране, а сейчас на пенсии, живет в Москве.
Июнь для нас был особенно напряженным. Проходила перестройка партийных организаций. В батальонах создавались первичные парторганизации. Все это способствовало дальнейшему развертыванию политработы. Мы еще и еще раз убедились, как выросли наши командиры. Они стали зрелыми военачальниками, закалились идейно. В то же время политработники приобрели твердые навыки в организации и руководстве боем. Их смело выдвигали на командные должности. Введение института парторгов и создание первичных парторганизаций в батальонах приближало партийное руководство к роте, к солдату, заметно улучшало влияние коммунистов на личный состав.
Это явилось следствием того, что наша партия проявляла постоянную заботу о совершенствовании форм и методов партийно-политической работы в ходе войны, об укреплении партийных организаций в армии.
Обстановка на Орловско-Курской дуге с каждым днем накалялась. Участились налеты авиации противника, артиллерийские обстрелы. Небо беспрерывно бороздили самолеты-разведчики.
А дни стояли чудесные. Кругом благоухали цветы, колосились хлеба. Курские соловьи, не умолкая, звенели по ночам.
В конце июпя, поздно вечером, командир дивизии сообщил:
— Завтра до рассвета выезжаем в штаб фронта. Генерал Рокоссовский вызывает на совещание в район станции Свобода.
Генерал армии К. К. Рокоссовский и член Военного совета генерал К. Ф. Телегин ознакомили нас с положением дел па Центральном фронте, поставили задачи. Я много слышал о Константине Константиновиче Рокоссовском. Сильная рука выдающегося полководца нами ощущалась во всем.
Первая встреча дополнила это впечатление. Очень спокойно говорил товарищ Рокоссовский о больших силах, которые сосредоточили гитлеровцы перед войсками фронта, коротко давал указания. Чувствовалась глубокая уверенность командующего в войсках фронта. Высокий, стройный, подтянутый, корректный, генерал Рокоссовский как бы олицетворял собой образ советского полководца.
Совещание проходило в непринужденной обстановке. Нам многое стало ясно. Естественно, всех беспокоило, когда пойдем вперед, долго ли будем стоять в обороне.
— Я вам могу сказать свое мнение, — ответил Рокоссовский. — Нам невыгодно первыми начинать, а тем более переходить в решительное наступление. Много людей потеряем, а задачу можем не выполнить. Когда же противник начнет наступать, мы перемолотим его ударную группировку, сломаем ему хребет. Вот тогда и пойдем вперед.
Командующий фронтом закончил:
— Сейчас для нас терпение и выдержка — главное. Надо продолжать совершенствовать оборону, учить людей вести бой с танками противника. Части должны стоять насмерть.
После совещания мы с Дударевым поехали в полк к Дружинину. Там с утра проводилась «обкатка» танками прибывшего пополнения.
Приехали к началу занятий. Тяжелые танки выстроились в стороне от окопов. Полковник Дружинин со своим заместителем подполковником Банановым шли вдоль траншеи, проверяли расстановку людей.
— Ну, начинайте, товарищи, — приказал командир дивизии.
По сигналу танки с исходного положения устремились в «атаку». Стреляя холостыми зарядами, они ворвались на позицию, начали утюжить окопы, занятые пехотинцами. Не скрою, впечатление было такое, что засыпало солдат. Но как только машины переваливали траншею, из нее показывались бойцы, и в танки летели учебные гранаты.
— Молодцы. У тебя, Дружинин, бывалые солдаты, не трусят, — удовлетворенно заметил Илья Федорович.
— Не все бывалые. Есть новички... С ними мой замполит работает, — ответил командир полка.
В траншею спустилась очередная рота. Однако сигнал для начала занятий почему-то не подавали. На левом фланге произошла заминка. Один из новичков боялся лезть в окоп, говоря, что он недостаточно глубок и танк может задавить его. Командир взвода строго отчитывал солдата. Замполит Баканов поспешил к ним.
— Чего же ты, браток, испугался? — подойдя к бойцу, спросил подполковник Баканов. — Прыгай за мной. Будем в окопе вместе.
Взревели моторы, танки начали движение. Вот они уже у самой траншеи. Мы все не сводим глаз с того места, где укрылся молодой солдат. Нет, не выскакивает, держится.
Машины миновали траншею. Замполит и солдат поднялись, метнули гранаты.
— Все в порядке? — весело спросил новичка Баканов.
— Так точно, товарищ подполковник, — ответил тот, опуская глаза.
— Не стесняйся, ты поборол слабость — это тоже победа. Главное, чтобы в настоящем бою не сплоховать.
Я решил задержаться в полку. Выступил перед офицерами, рассказал о совещании, об указаниях командующего. Вечером бойцы собрались в своем «фронтовом клубе» — глубоком овраге. Подошел к ним и я.
— Товарищ полковник, видать, серьезное дело готовится, раз у нас тут такая оборона сооружается?
Задал вопрос немолодой уже солдат. Знаки ранения на груди.
— А сам как думаешь?
— Так и думаю. Да не я один, все решили: готовимся к большому бою. Войск-то понапихали, иголке упасть негде. И все в землю ушли, закопались. Не зря же...
Я рассказал, что враг готовится к наступлению, накапливает силы, особенно много у него танковых частей. Возможно появление новых сверхмощных броневых машин.
Зашла речь об истребителях танков. Выясняется, что почти все стрелки успешно выполнили упражнение из противотанкового ружья.
— Вчера наша батарея выезжала стрелять, — вновь вступил в беседу солдат с усами. — Як ним зашел поговорить, хвастаются, что три расчета из шести с первого выстрела цель поразили. Я их остудил: «Это по вас не стреляли, во-первых; во-вторых, мишень-то не маневрировала; в-третьих, полигон, как ладонь. Так что тренироваться надо». Поостыли, говорят, еще постреляем.
Все засмеялись.
— Чего смеетесь? Без тренировки нельзя. В нашем взводе уж на что бывалые ребята, да и то по две связки гранат на танк рассчитываем. Чтоб наверняка. Под Вязьмой с первой бутылки, бывало, жгли...
Вон откуда идет солдат! И наградами не отмечен. Пометил себе его фамилию: Григорий Сидорович Окунев.
Настроение у бойцов было отличное. После беседы начался концерт самодеятельности. То ли «артисты» хотели блеснуть своими талантами, то ли были в ударе, но играли, пели и декламировали они замечательно. Особенно восторженно встречали зрители выступавших в паре «Сашу и Машу». Два солдата сами сочиняли сатирические куплеты на злобу фронтовой жизни. Воины задорно аплодировали им. С большим комическим мастерством, под общий хохот были исполнены короткие сценки, остро и зло высмеивающие гитлеровцев.
Гвардейцы знали: перед ними сильный и коварный враг. Но им было известно и другое: «фриц молодец против овец, а против молодца и сам овца». Вот почему «смехомет» тоже был оружием.
В политотдел я возвратился поздно вечером.
— Для полков прибыли гвардейские Знамена. Генерал Воронов, начальник политотдела армии, по телефону передал, чтобы мы организовали митинги по случаю вручения гвардейских Знамен, сами побывали во всех полках, — доложил мой заместитель подполковник Ф. К. Сорока.
Утром вручали гвардейское Знамя 7-му гвардейскому воздушнодесантному полку, которым командовал подполковник М. Е. Козин. Пожалуй, самой замечательной чертой характера этого умного и храброго офицера была решительность. С необыкновенной настойчивостью проводил в жизнь Михаил Евдокимович свои решения. А внешне он не выделялся ничем: ростом невысок, светлые вьющиеся волосы аккуратно причесаны, серые с хитринкой глаза. Солдаты верили своему командиру, без колебаний шли за ним в бой.
Хорош был у него и замполит полка подполковник Иван Васильевич Журавлев. Грамотный политработник, всегда с народом, там, где он всего нужнее, где решается главная задача.
Ясное летнее утро. Подразделения застыли в четком строю. Тишина нарушалась только далекими артиллерийскими выстрелами. Перед полком — развернутое гвардейское Знамя. Легкий ветерок колышет шелковое полотнище с изображением Владимира Ильича Ленина.
После короткой речи знаменосцы переносят гвардейский стяг на правый фланг полка. Там он встает рядом с шефским знаменем, которое несколько месяцев назад вручили полку московские текстильщики с фабрики «Трехгорная мануфактура». Шестнадцать пробоин получило оно в боевом крещении за Ловатью. Бойцы видели его рядом с собой в самые напряженные и тяжелые дни на Северо-Западном фронте.
Вот оба знамени выносят перед строем полка.
Звучит торжественная клятва. Воины один за другим подходят к гвардейскому Знамени, преклоняя колено, целуют край полотнища.
После торжественной церемонии мы попросили командира полка товарища Козина с группой фронтовиков побывать с развернутым шефским знаменем в других частях, рассказать, как выполняли бойцы наказ ткачей с «Трехгорки».
Жаркое лето вступило в свои права. Зрели хлеба. Весело заливались жаворонки. На переднем крае спокойно. Лишь изредка оттуда доносились одиночные артиллерийские выстрелы.
Однако мы знали — тишина эта предгрозовая.
На рассвете 2 июля командира дивизии предупредили: «Противник может перейти в наступление в период 3— 6 июля. Все части держать в полной готовности к отражению возможного удара противника». Под вечер в штаб поступила шифровка. В ней новые сведения о готовящемся наступлении противника.
С командиром дивизии, начальником штаба мы несколько часов просидели над картой, продумали возможные варианты боя, еще и еще раз прикидывая, где может ударить враг.
Со 2 июля работники политотдела трудились в частях и подразделениях. Они помогали организовывать политическую работу с личным составом, поднимали моральный дух воинов, укрепляли уверенность и волю к победе.