Крымские татары в 1941 году: от «кризиса лояльности» к коллаборационизму
Крымские татары в 1941 году: от «кризиса лояльности» к коллаборационизму
Разумеется, крымские татары были не единственным народом Крыма и тем более СССР, некоторые представители которых усомнились в том, что нужно сохранять верность Сталину и его режиму. Но и не везде в СССР нелояльность населения приводила к военно-политическим последствиям такого уровня, как в Крыму. Трансформировать ее в «полноценный» коллаборационизм или нет, немецкое военно-политическое руководство и оккупационные власти на местах решали, исходя из целого ряда факторов и причин. Для Крыма же и крымских татар они были следующими.
«Кризис лояльности» крымско-татарского населения осенью 1941 года имел свои объективные причины, корни которых уходили глубоко в историю. Тем не менее в первую очередь этот кризис был связан с особенностями общественно-политического развития предвоенного СССР. В данном случае для Крыма эти особенности выглядели следующим образом. В ноябре 1920 года Крым был окончательно захвачен большевиками и стал частью СССР. Через год на его территории была создана автономная республика, которая хоть и не имела ярко выраженного национального характера, тем не менее делалась явно «под татар». И события последующих лет показали это как нельзя лучше. С начала 1920-х годов в Советском Союзе начинает осуществляться политика так называемой «коренизации». На Крымском полуострове ее разновидность получила название «татаризации» и была направлена на формирование национальных управленческих кадров, увеличение их числа во властных структурах, расширение сферы применения крымско-татарского языка, приобщение крымских татар к светскому образу жизни и вовлечение их в состав промышленного рабочего класса. Но, как и в других республиках СССР, политика «коренизации» насаждалась в Крыму через административные методы. Более того, явная непродуманность ряда ее мер способствовала не сглаживанию межнациональных отношений на полуострове, как никогда обострившихся в годы Гражданской войны, а, наоборот, только вела к их эскалации.
В 1928 году проведению «коренизации» вообще и «татаризации» в частности пришел конец. В политической жизни это ознаменовалось судом над председателем Центрального исполнительного комитета Крымской АССР В. Ибраимовым и фактическим отстранением крымских татар от управления республикой, в общественной и культурной плоскости – расправами над «татарскими буржуазными националистами». Все это, естественно, не могло не вызвать раздражения у татарской интеллигенции и тех татар-чиновников, которые уже считали Крым своей республикой. Последовавшая же за этим коллективизация только усилила такие настроения, но уже в более широких слоях крымско-татарского населения.
И еще один фактор. Первое десятилетие советской власти в Крыму большевики довольно снисходительно относились к мусульманской религии. Разумеется, атеистическая пропаганда, со всеми сопутствующими ей моментами, велась постоянно. Но все-таки это отношение не было таким, как к православию, поставленному, фактически, вне закона. Со свертыванием же политики «коренизации» закончилось и мирное сосуществование ислама и советской власти: атеистическая пропаганда стала более агрессивной, культовые сооружения стали отбираться у верующих или разрушаться, а священники подвергаться аресту[223].
Таким образом, все, что можно было сделать для «кризиса лояльности» у крымских татар по отношению к самой себе, советская власть сделала. С началом же немецкой оккупации Крыма эта нелояльность, в совокупности с историческими и прочими предпосылками, и дала те настроения, которыми не мог не воспользоваться такой осмотрительный враг и которые в результате привели к тому, что называется военно-политическим коллаборационизмом.
Тем не менее все это было не сразу, а постепенно. И военный, и политический коллаборационизм крымских татар возник не на пустом месте. Как можно убедиться, он не был «продуктом» только событий войны. В его основе лежали более глубокие причины: и исторического, и политического, и социального, и национально-религиозного характера. Но и к открытому сотрудничеству с оккупантами они сразу не могли привести. Поэтому первоначально (сентябрь – ноябрь 1941 года) коллаборационизм выразился в нелояльности части крымско-татарского населения по отношению к советской власти и представлявшим ее органам. И советские, и немецкие источники указывают на такие проявления нелояльности (а в ряде случаев и враждебности): дезертирство из рядов Красной армии и партизанских отрядов, нападение на отступающие советские части, разграбление партизанских продовольственных баз.
Летом 1941 года в Крыму из местного населения было сформировано четыре стрелковые дивизии, в двух из которых – 320-й феодосийской и 321-й евпаторийской – личный состав состоял преимущественно из крымских татар (в этих соединениях их было всего около 10 тыс. человек). Параллельно с регулярными частями шел процесс организации партизанского движения на полуострове, в ряды которого также было включено значительное количество крымских татар. Кроме того, крымские татары – жители горных и предгорных сел – принимали непосредственное участие в выборе мест дислокации партизанских отрядов и в закладке баз продовольственного и боевого снабжения для их личного состава[224].
В ходе осенних боев 1941 года оборонявшие Крым 51-я Отдельная и Приморская армии были полностью разбиты немецкими войсками и отступили в глубь полуострова. Причем если вторая из них сумела более или менее организованно отойти к Севастопольскому укрепленному району, то 51-я армия была фактически уничтожена. Согласно отчету штаба командования этой армии, только потери «пленными и пропавшими без вести» составили в ней около 32 тыс. человек (или почти 62 %) – по воззрениям военной науки того времени этого было более чем достаточно, чтобы считать соединение несуществующим. И большинство «пропавших без вести» – это личный состав двух крымско-татарских дивизий. В октябре – ноябре 1941 года они располагались на следующих позициях: 320-я – на Ак-Монае (Керченский полуостров), а 321-я – между Саками и Евпаторией. Наспех организованные, плохо обученные и вооруженные, брошенные в условиях паники и потери управления войсками, эти дивизии рассыпались при первых же ударах немецких войск. Часть их личного состава была пленена, подавляющее же большинство новобранцев разошлись по своим деревням[225].
Так, еще в октябре 1941 года появились первые свидетельства о том, что крымские татары начали дезертировать из действующих в Крыму советских войск. Например, из 132 человек, призванных в действующую армию из татарской деревни Коуш, дезертировало и вернулось домой 120 новобранцев, а в деревне Стиля количество дезертиров составило 92 человека. По словам очевидцев, «мало того что татары дезертировали сами, но они, под видом дружбы, развращали и русских бойцов, убеждая их покидать позиции и обещая скрывать их в своих деревнях»[226].
Более того, в ряде случаев отступающие советские войска сталкивались с неприкрытой агрессией со стороны татарского населения. Вот что, например, вспоминал офицер 184-й стрелковой дивизии пограничных войск НКВД лейтенант Онищенко, который в ноябре 1941 года отступал с небольшой группой к Севастополю: «Подойдя к Ялте, мы расположили бойцов в лесу, а сами пошли на окраину города, где встретились с шестью татарами. Поговорив с ними, узнали о занятии Ялты (противником). Попросили хлеба, (они) нам не дали и сказали: «Сдавайтесь в плен, немцы дадут хлеб и накормят». Мы сразу же ушли… Бойцы остались недовольны отношением татар и сказали, что хотя и голодны, но в плен не сдадутся, а доберутся к своим»[227].
Для группы же военного моряка Ф.И. Федоренко встреча с татарами в ноябре 1941 года чуть не закончилась трагически. «Когда мы пришли в деревню Коуш, – вспоминал он, – нам сказали, что татары недружественно настроены в отношении частей Красной армии, и особенно к краснофлотцам. Мы были настороже. Под вечер, когда мы (еще) были в этой деревне, пришла одна машина с немцами. Татары побежали и сообщили им, что в деревне имеются советские солдаты. Но машина с немцами ушла. Мы здесь заночевали и на следующий день пошли в заповедник искать партизан. Здесь мы столкнулись с группой татар, которые растаскивали партизанскую продовольственную базу»[228].
Дезертирство татар из партизанских отрядов в осенние дни 1941 года было также значительным. Например, по домам разошелся весь Куйбышевский партизанский отряд: 115 человек во главе со своим командиром Ибрагимовым (кстати, позже этот дезертир был повешен немцами, так как выяснилось, что он указал не все места, где находились запасы продовольствия его отряда). Такие же случаи произошли в Албатском и других партизанских отрядах[229]. Забегая вперед, следует сказать, что эта форма дезертирства не была такой концентрированной, как в действующей армии, и была растянута во времени до середины 1943 года, когда начался обратный процесс. Однако это отдельная история, с совершенно другими причинами[230].
Естественно, и дезертиры из частей Красной армии, и из партизанских отрядов не стали сразу коллаборационистами. Тем не менее первый шаг ими был уже сделан, чем не могли не воспользоваться немцы. Известно, что еще в ходе боев за Крым некоторые дезертиры и гражданские лица из числа крымских татар служили при подразделениях вермахта в качестве проводников. По свидетельствам очевидцев, они вполне успешно «проводили их в обход и наперерез отступающим советским войскам»[231].
Зимой 1941 года начался новый этап борьбы за Крым. После окончания боев с регулярными частями Красной армии немецкое командование решило положить конец партизанскому движению на полуострове. Усилия оккупантов были весьма значительными. Однако следует признать, что они вряд ли бы увенчались таким успехом, если бы не помощь некоторой части крымско-татарского населения, в основном партизан-дезертиров и тех, кто участвовал в закладке партизанских баз. Только благодаря этим лицам немцы узнали почти все места дислокации партизанских отрядов и разграбили подавляющее большинство запасов продовольствия и снаряжения для них.
Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что процесс «подрыва лояльности» татарского населения к советской власти был действительно отчасти стихийным. С другой же стороны, нельзя не отметить, что почти одновременно с такими «стихийными проявлениями» немецкие оккупационные власти начинают использовать это недовольство в своих целях и исходя из собственных интересов. Не секрет, что одним из принципов немецкой оккупационной политики на территории СССР было явное или неявное противопоставление нерусских народов и национальных меньшинств народу русскому. В Крыму этот принцип нашел свое отражение в заигрывании оккупационных властей с некоторыми национальными группами, путем предоставления им определенных льгот и привилегий.
«В первые же дни образования Симферопольского городского управления, – писал один из свидетелей тех событий, – я видел целые волны караимов и армян, набросившихся на управление с желанием рвануть себе куски общественного пирога… Цивильные татары бросились в частную торговлю, караимы заняли счетные должности, а армяне – административные. Болгары, из-за своей малочисленности… заняли более скромные места: начальников цехов, хлебопекарен и мастерских… Все нерусские ставят себя в положение враждебности к русскому народу и его государственности»[232].
Последняя фраза является ключевой для понимания всей немецкой национальной политики и национальных отношений на оккупированных территориях. Встречи частей вермахта с хлебом и солью в благодарность за «освобождение от русской власти» случались довольно часто в те дни, и в Крыму в том числе. Например, такое поведение татарского населения было зафиксировано в Бахчисарае[233].
По словам командующего 11-й немецкой армией генерал-полковника фон Манштейна, «татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи…»[234].
Этот немецкий военачальник больше, чем кто-либо другой, понимал роль национального фактора в оккупационной политике. Поэтому сразу же после оккупации Крыма находившиеся под его контролем военные и гражданские инстанции разработали целый комплекс мер, который в документах советской разведки и партизанского движения получил название «политики открытого заигрывания с татарским населением». В целом эти меры носили разносторонний характер и заключались в следующем:
• разрешение на создание мусульманских комитетов, которые должны были представлять крымско-татарский народ перед германскими оккупационными властями и опекать его религиозно-культурную жизнь;
• разрешение на создание национальных добровольческих формирований – частей самообороны или «милиции»;
• восстановление старых и открытие новых мечетей;
• предоставление крымским татарам различных льгот (главным образом в экономической сфере), которых не было у остальной части населения;
• «более культурное» по сравнению с другими отношение к крымско-татарскому населению со стороны оккупационной администрации и немецких войск.
О первой, второй и третьей мерах оккупантов более подробно будет рассказано ниже. Здесь же следует остановиться на экономических льготах и привилегиях, так как на первых порах именно они являлись главной причиной «кризиса лояльности» крымских татар по отношению к советской власти и положительного отношения к власти новой. По словам народного комиссара внутренних дел Крымской АССР майора государственной безопасности Г.Т. Каранадзе, немцы применяли по отношению к татарам следующие «хитрые приемы» в течение зимы 1941/42 года:
• если у остального населения они силой отбирали часть имущества, главным образом продукты питания, то у татар ничего не брали;
• татарскому населению за проданные продукты питания оккупанты давали столько, сколько татары сами просили, тогда как у представителей других национальных групп продукты забирались под угрозой оружия;
• бывшим «кулакам» возвратили то, что им раньше принадлежало: виноградники, фруктовые сады, скот за счет колхозов, «причем немцы высчитывают, сколько приплода могло быть за годы, прошедшие после раскулачивания, и выдают его из колхозного табуна»[235].
В дополнение к этому необходимо сказать, что для татар была проведена организация специальных магазинов, где только они могли покупать продукты питания. Наиболее активным коллаборационистам передали лучшие домов, приусадебные участки и колхозный инвентарь. Кроме того, например, в Симферополе патенты на торговлю выдавались сначала татарам, затем грекам и армянам, а уже в последнюю очередь русским.
Наконец, в том же донесении майор Каранадзе указывал еще на один «хитрый прием» оккупационных властей. «Немецкое командование в Крыму, – писал он, – издало специальный приказ для своих войск, в котором рекомендовалось не трогать татар, не обижать их». В данном случае имеется в виду приказ генерал-полковника фон Манштейна от 11 ноября 1942 года, в котором он предписывал следующее: «Всем задействованным против партизан войскам еще раз довести до сведения, что в этом деле важна помощь гражданского населения, особенно татар и мусульман, ненавидящих русских. На эту помощь нужно рассчитывать и опираться во всех случаях. Дисциплина и порядок в задействованных войсках являются лучшим средством пропаганды в этих мероприятиях. Для этого необходимо не допускать каких-либо неоправданных действий против мирного населения. Особенно требуется корректное обращение по отношению к женщине. Необходимо постоянно уважать семейные традиции татар и мусульман и их религию. Также требую неукоснительного уважения к личному имуществу, сохранности скота, продовольственных запасов сельских жителей… Я особенно подчеркиваю, что реквизиция продовольствия возможна только с разрешения офицеров в ранге не ниже командира батальона и только тогда, когда нет другой возможности обеспечить снабжение войск. Эти реквизиции (только необходимых продуктов) можно проводить только в больших и богатых населенных пунктах. В горных районах я это делать запрещаю»[236].
Этот документ можно вполне назвать программным, так как его основные пункты, указавшие необходимый стиль поведения оккупационных властей по отношению к крымско-татарскому населению, оставались неизменными до середины 1943 года и способствовали перерастанию первоначальной нелояльности к советской власти в военно-политический коллаборационизм.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.