Немцы и изоляция евреев в 1933 –1939 гг.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Немцы и изоляция евреев в 1933–1939 гг.

«В нынешнем распаде каждый из нас виноват — одни способствовали ему предательством, другие — несправедливостью, третьи — безверием, тиранством, алчностью, жестокостью, каждый по мере своих сил и возможностей; слабые и бессильные же внесли свою лепту глупостью, пассивностью и суетностью».

(Мишель де Монтень, 1533–1592)

«Злобные речи врагов мы когда-нибудь забудем, а вот молчание друзей — никогда».

(Мартин Лютер Кинг)

Если во Франции «дело Дрейфуса» завершилось избранием в 1906 г. премьер-министром Ж. Клемансо и поражением антиреспубликанских, антидемократических и антисемитских сил, то в Германии к 1933 г. антисемитизм невозможно было идентифицировать политически, он был рассеян во всем обществе. Это затрудняло борьбу против него в немецком обществе, где ранее не наблюдалось каких-либо значительных публичных эксцессов антисемитизма. Поэтому немецкие евреи (и не только они) и мысли не допускали, что после прихода Гитлера к власти их гражданские права и экономические основы существования могут быть значительно ущемлены, не говоря уже о чем-то большем.

Об отсутствии органической традиции антисемитизма в Германии свидетельствует и то, что политические силы и люди, формировавшие нацистский антисемитизм и организовывавшие преследования евреев, были неоднородны и пестры: садист и порнограф Штрайхер, мистик и теолог Розенберг, трезвый рационалист Гиммлер, экономист и организатор Шпеер и политик Гитлер{626}. Придя к власти, эти люди стали использовать идеологию антисемитизма для консолидации общества и государства в «новой» Германии, морально дискредитируя, притесняя и юридически дискриминируя небольшое еврейское меньшинство. Сначала (в 1933–1935 гг.) нацисты планомерно вытесняли евреев из общественной жизни; в 1936 г., на время Олимпиады, преследования были приостановлены, а в 1937–1938 гг. начала осуществляться «аризация» экономики. Евреи сделались символом всего антиарийского, а с началом войны они стали еще и олицетворением врага (коммунизма в СССР и капитализма на Западе), а с врагом в войну поступают только одним образом…

Обыденный антисемитизм, широко распространенный в Европе, ослабил сопротивление нацистскому радикальному антисемитизму. Немногие немцы отваживались помочь евреям. Эволюция нацистского антисемитизма в период с 1933 г. до 1938 г. не была прямолинейным процессом. Как уже говорилось, в партии не было единомыслия по отношению к «еврейской политике». Одна из партийных групп, состоявшая из фелькише, склонялась к традиционному антисемитизму и требовала исключения евреев из политики, но признавала необходимость сотрудничества с ними в экономической сфере, даже не помышляя об их уничтожении. Эту группу возглавляли руководитель расово-политического ведомства НСДАП Вальтер Гросс и референт по расовым проблемам в министерстве внутренних дел Бернгард Лезенер. Вторая группа, характеризующаяся мистическим антисемитизмом, сложилась вокруг главного партийного идеолога А. Розенберга. Третья же группа сформировалась вокруг главного редактора порнографического антисемитского журнала «Штюрмер» Юлиуса Штрайхера. Ни одна этих групп не получила преобладающего веса в силу того, что сам Гитлер долго занимал выжидательную позицию.

В первые месяцы после прихода нацистов к власти в «еврейской политике» доминировала группа Штрайхера, которая и инициировала безобразные антисемитские эксцессы в марте 1933 г. (штурмовики преследовали и избивали евреев, принуждали их оставить работу и пр.). Самому Гитлеру эти антисемитские эксцессы сначала мешали, сужая возможности маневра во внешней политике и затрудняя взаимопонимание с представителями промышленности. Поэтому Гитлер реагировал на погромы отрицательно — в Бреслау он даже пытался остановить акции СА, предлагая использовать для пресечения анархических эксцессов подразделения СС{627}. Увещевания Гитлера на СА не подействовали, и тогда фюрер решил перехватить инициативу и 1 апреля 1933 г. объявил о бойкоте еврейских магазинов, товаров, врачей, юристов. Для проведения бойкота был создан комитет под председательством гауляйтера Франконии Ю. Штрайхера; членами комитета были Г. Гиммлер, Р. Лей, В. Дарре, Г. Франк, А. фон Рентельн и Г. Вагнер — ни один из них в этот момент не занимал государственного поста, то есть формально государство в бойкоте не участвовало. Однако — хотя было очевидно, что бойкот носит государственный характер, — законопослушные немцы сопротивлялись погромщикам (дело доходило даже до потасовок); в Берлине, например, были случаи, когда генералы при полном параде и с боевыми наградами специально заходили за покупками в лавки и магазины евреев, протестуя таким образом против нацистских выходок{628}.

Бойкот сводился к тому, что штурмовики или эсэсовцы стояли у входов в магазины и, взывая к «национальным» чувствам немцев, препятствовали посещению заведений, являвшихся еврейской собственностью. Из-за равнодушия народа и негативных откликов немецкой элиты бойкот с треском провалился. С другой стороны, нацистское давление в дни бойкота привело к бессистемным увольнениям евреев врачей, юристов, чиновников и музыкантов; к вывешиванию на пляжах, в парках и у концертных залов табличек с надписью «для евреев закрыто».

Кроме бойкота, гитлеровское правительство отреагировало на антисемитскую активность СА принятием плохо подготовленного закона о «реставрации немецкого служилого сословия» (Gesetz zur Wiederherstellung des Berufsbeamtentums) (7 апреля 1933 г.). Целью этого закона было удаление с государственной службы политических противников нацистов; он коснулся всех чиновников и служащих еврейского происхождения. Закон довольно расплывчато формулировал принадлежность к евреям; парадоксально, но немецкие евреи вздохнули с облегчением, когда в 1935 г. были опубликованы «Нюрнбергские законы», в которых было четко указано, кого считать евреем. «Параграф об арийцах» в Законе о служилом сословии вскоре стали применять и к евреям, работавшим не только в государственных учреждениях, но и в профессиональных организациях корпоративного типа и других организациях, — евреев стремились все более обособить, оградить от контактов с немцами. Интересно, что первоначально ограничениям не подвергались евреи-ветераны войны и родственники погибших в войну — это было сделано по настоянию президента Гинденбурга[37]. На самом деле, в годы Первой мировой войны на фронте погибло 12 тыс. евреев — ни один нацистский пропагандист и ни один чиновник не вспомнили об этом, «Имперский союз евреев-фронтовиков», основанный в 1919 г., в специальном номере своего печатного органа «Щит» (Der Schild) (в августе 1933 г.) призвал признать за евреями права граждан немецкого государства и в октябре 1933 г. устроил патриотическую манифестацию по поводу выхода Германии из Лиги Наций. Осуществленное по настоянию Гинденбурга временное ограничение действия «параграфов об арийцах» привело к тому, что 60% евреев-адвокатов и 50% евреев-судей и прокурорских работников было оставлено на работе, а врачей — даже 75%{629}. Благоприятным для нацистов фактором, способствовавшим реализации Закона о реставрации служилого сословия, была конкуренция чиновников, стремившихся выслужиться перед новыми властями в качестве радикальных антисемитов. Интересно, что самому Гитлеру, если бы ему нужно было устроиться на государственную службу, не удалось бы доказать свое арийское происхождение, как того требовал антисемитский параграф Закона о реставрации немецкого служилого сословия, ибо он сам не знал, кто был отец его матери; хотя по «Нюрнбергским законам» и метисы на четверть (на j евреи) признавались полноправными гражданами Рейха.

В апреле 1933 г. был принят «Закон против переполнения немецких школ и университетов», который ограничил 5%-ю квоту евреев в любой школе и университете{630}. Евреев стремились вытеснить из культурной жизни любыми средствами, даже нарушая закон — 24 августа 1935 г. в одной из немецких газет появилась информация, имевшая большое значение для немецкого книжного дела: сообщалось о жалобе, поданной автором-евреем на издателя, который не выполнил условий подписанного в 1929 г. договора и отказался печатать произведение истца. Суд постановил, что издатель не может быть принужден к печатанию произведения неарийского автора и поэтому освобождается от всех обязательств{631}. Таким образом для прочих судов был создан важный прецедент, который вскоре подкрепили законодательно: в октябре 1933 г. «законом о редакторах» евреи были удалены из прессы; 22 сентября 1933 г. был принят закон об удалении евреев из культурной жизни. Растущее количество ограничений до апреля 1934 г. затронуло сотни работников высшей школы, 4 тыс. адвокатов, 3 тыс. врачей, 2 тыс. государственных чиновников, 2 тыс. актеров и столько же музыкантов. Протесты Лиги Наций не помогли, и к 1938 г. лишь четверти (около 100 тыс.) из 550 тыс. немецких евреев удалось избежать концлагерей.

Опасаясь негодования мирового общественного мнения, нацисты долго не приступали к реализации своих варварских планов в отношении евреев, и вплоть до 1938—1939 гг. евреев пытались вытеснить из страны: 24 марта 1933 г. нацистские газеты призвали евреев покинуть страну в течение полугода. Уже в 1933–1934 гг. 60 тыс. евреев бежали в соседние, часто не очень гостеприимные страны. Начавшийся отъезд евреев уже летом 1933 г. привел к нежелательной для нацистов реакции на Западе; неудовольствие высказывала и церковь.

После вспышки нацистского антисемитизма в период «национальной революции» настало затишье, в 1934 г. преследования евреев пошли на убыль, и в этом вопросе настало некоторое затишье{632} — влияние возымели умеренные антисемиты (например, министр юстиции Ганс Франк), которые считали, что с радикальным преследованием евреев нужно заканчивать. 9 мая 1935 г. «Фелькишер беобахтер» писала, что вследствие стабилизации обстановки в обществе почти 10 тысяч евреев вернулись в Германию{633}. Вместе с тем, в мае того же 1935 г. была основана газета СС «Черный корпус», первый номер которого вышел с передовицей «Евреям нет места в армии» (21 мая 1935 г. евреям было запрещено служить в рейхсвере, с лета 1935 г. евреев перестали пускать в публичные заведения — кафе и рестораны). «Черный корпус» из номера в номер публиковал материалы антисемитского содержания. В одном из номеров появилась статья доктора Курта Плишке, который призывал за половую связь между арийцами и неарийцами конфисковывать имущество неарийцев и лишать их гражданских прав{634} (это предвосхищало Нюрнбергские законы). В парках, театрах и бассейнах, даже на некоторых городских улицах вновь, как и в 1933 г., появились щиты с надписями «евреям вход воспрещен»[38].

«Нюрнбергские законы»[39] были приняты по инициативе Геббельса. Первый из «Нюрнбергских законов» сделал евреев гражданами второго сорта, а второй — «закон о защите немецкой крови и немецкой чести» запрещал, помимо прочего, браки между немцами и евреями; внебрачные связи такого рода расценивались как ущерб нации и карались: смешанные браки или связь немца (немки) с евреями каралась каторгой, а с 1939 г. — смертной казнью. Чудовищные сами по себе, «Нюрнбергские законы» еще и создавали предпосылки для дальнейшей дискриминации, особенно закон о гражданстве, служивший основой для дальнейших многочисленных уточнений и запретов с целью ограничить права еврейского меньшинства. Советник министерства внутренних дел доктор Бернхард Лезенер в мемуарах писал, что «Нюрнбергские законы» нельзя рассматривать как первый шаг в преследовании евреев: ложная интерпретация «Нюрнбергских законов» пришла из-за океана, а затем утвердилась в Европе. Этот юрист считал, что безобразные преследования евреев и их последующее уничтожение развивались, скорее, помимо «Нюрнбергских законов» — по произволу СА, СС, СД и партии{635}. Накал антисемитской пропаганды, нагнетаемый названными инстанциями, был так велик, что переходил всякие мыслимые пределы; немцы это, разумеется ощущали, что отразилось в анекдоте нацистских времен: в нацистском школьном учебнике было сказано: «Евреи хотели высосать кровь немецкого народа, но фюрер их опередил».

Как указывалось выше, в определенном смысле «Нюрнбергские законы» положили конец бессистемным гонениям на евреев, так как они давали точное определение, кто, собственно, является евреем (ранее этого не было), и предоставляли им некоторые (хотя и узкие) права. Известные комментарии Штукарта и Глобке к «Нюрнбергским законам» имели целью охватить возможно большее количество прецедентов с тем, чтобы гарантировать действенность сохранившихся за евреями прав. После 1949 г. Глобке пытался сделать политическую карьеру в новой Германии, и эти комментарии поставили ему в вину. Обвинения были напрасными, ибо целью Глобке было возможно более точное правовое определение положения евреев в немецком обществе, а, значит, и попытка их спасения{636}. Например, в комментариях указывалось, что поцелуя и объятий между евреем (еврейкой) и арийцем (арийкой) недостаточно, чтобы осудить человека. На практике комментарии Глобке вскоре стали излишними по той причине, что стали преобладать ненормативные подходы к положению евреев — настало время беззаконных и беспредельных гонений и произвола властей; дело в том, что «Нюрнбергские законы» не были звеном в цепи террора — они просто на время прервали его. Например, 5 сентября 1938 г. немецкий суд приговорил еврея к каторжным работам за то, что тот сказал вошедшей в комнату «арийской» даме: «снимайте пальто, устраивайтесь удобнее». 13 марта 1942 г. суд приговорил еврея к смерти, так как удалось доказать, что он целовался и обнимался с арийкой{637}. Даже слух мог стать причиной причисления гражданина к евреям; немногие попавшие таким образом в тенета нацистской бюрократической машины могли из нее выбраться. Так, один мелкий служащий из Хемница, рожденный вне брака, долгое время боролся со слухами, что его отцом был еврей, и даже тот факт, что его предполагаемый еврейский предок в момент рождения этого служащего сам был ребенком, не убедил нацистские инстанции. Лишь вмешательство канцелярии фюрера позволило этому человеку продолжить работу в государственном учреждении в качестве метиса второй степени{638}.

Гораздо большее значение, чем «Нюрнбергские законы», имела активность режима в разжигании антиеврейских настроений — с января 1933 г. до 1 сентября 1939 г. на государственном, земельном, коммунальном уровне было проведено 1448 антиеврейских мероприятий, по 20 мероприятий каждый месяц.{639} Этого было, наверное, достаточно, чтобы сделать и равнодушных к проблемам маленького нелюбимого меньшинства немцев враждебными или недоброжелательными по отношению к евреям.

«Нюрнбергских законов», собственно, было три: о гражданстве, о браке между евреями и не евреями и о внебрачных связях между евреями и не евреями. Закон о гражданстве был сформулирован в высшей степени лапидарно, и хотя сам термин «еврей» в нем отсутствовал, было ясно, что они не являлись более гражданами Рейха, и этим законом им было запрещено занимать государственные должности. Евреем по «Нюрнбергским законам» считался человек, имевший обоих родителей евреев, состоявший в еврейской религиозной общине, женатый на еврейке. Еврей (по этому определению) не считался, как немцы, гражданином, но — «обладавшим принадлежностью к государству». Метисы, имевшие одного родителя-еврея (метисы первой степени), получали временные гражданские права и могли учиться в высшей школе. Метисы второй степени (евреи на 1/4) объявлялись военнообязанными. На основании «Нюрнбергских законов» нацистские суды приговорили к различным срокам заключения за «ущерб расе» в 1935 г. — 11 человек, в 1936 г. — 358 человек, в 1937 г. — 512 человек, в 1938 г. — 434 человека, в 1939 г. — 365 человек, в 1940 г. — 231 человек. В судебном же порядке на основании «Нюрнбергских законов» у евреев конфисковывали имущество — к 1938 г. — а сумму 2–3 млрд. марок (для сравнения: прямые расходы на армию составили 40,5 млрд). Если в январе 1933 г. в Германии было около 100 000 еврейских предприятий, то в 1938 г. их осталось 39 532, а все остальные были либо ликвидированы, либо «аризированы»{640}. Одновременно с принятием «Нюрнбергских законов» рейхстаг и 7 съезд НСДАП одобрили Закон о флаге, сделавший антисемитский символ фелькише — свастику — государственной эмблемой Германии.

В год Олимпиады (зимние Олимпийские игры проходили в Гармиш-Партенкирхене с 6 февраля, а летние с 1 августа 1936 г. в Берлине), положение евреев несколько улучшилось, так как нацисты не хотели афишировать антисемитизм по той причине, что ни одно событие не принесло нацистскому режиму столько международного признания, как великолепно организованные Игры. На время проведения Олимпиады таблички с надписью «для евреев закрыто» в Берлине были сняты. К тому же, Геринг медлил с исключением евреев из экономики, что также благоприятно сказывалось на их положении.

Но, по большому счету, Олимпиада ничего не изменила в положении евреев: с марта 1936 г. многодетным еврейским семьям перестали выдавать пособия, в октябре 1936 г. евреям-учителям запретили давать частные уроки не евреям, и эти учителя, уволенные с государственной службы в школе, потеряли последний источник средств к существованию. С апреля 1937 г. евреи не могли выступать соискателями ученого звания в университетах, с сентября того же года была, по существу, закрыта практика врачам-евреям, та же судьба ждала адвокатов-евреев и другие профессиональные группы. 13 сентября 1937 г. Гиммлер распорядился освободить евреев из немецких тюрем, если они гарантируют свой незамедлительный отъезд в Палестину или США{641}. В Дюссельдорфе среди 45 тыс. учащихся народной школы было 300 еврейских детей, которых с 1 апреля 1933 г. под смехотворным предлогом отправляли на каникулы впредь до особого распоряжения; иудейское религиозное образование было запрещено. Следующим шагом было исключение еврейских детей из школы — еврейским общинам при синагогах было предложено самостоятельно организовать начальное образование. Эти школы открыли свои двери в 1935 г.; государство и местные власти выплачивали часть суммы, нужной на их содержание. В 1934 г. в еврейских школах государство допустило преподавание религии. Сначала не все еврейские дети посещали «свои» школы: в Дюссельдорфе в 1934 г. в них было 274 учащихся, а в 1935 г. — 74 учащихся.{642} С 15 ноября 1938 г. разделение еврейских детей на исповедовавших иудаизм и неверующих было ликвидировано, и всем еврейским детям запретили посещать немецкие школы. С 10 октября 1939 г. все расходы по содержанию еврейских школ взяло на себя общегерманское еврейское объединение, а государство отказалось их финансировать. Еврейские школы подвергались всякого рода дискриминации: так, в Дюссельдорфе городские власти отказывались предоставить еврейским школам время в городских купальнях для обучения детей плаванию, хотя именно этот вид физического воспитания детей там, в целях закаливания, поощряли{643}.

В конце апреля 1938 г. всех евреев принудили декларировать свои состояния; в июле была введена особая опознавательная карточка для евреев; в августе вышло постановление об обязательных дополнительных именах для всех евреев — Сара и Израиль; в начале октября того же года евреям стали ставить в паспорт печать с изображением буквы «J» (Jude), а с середины ноября детям евреев запретили посещать немецкие школы. По всей Германии начались местные инициативы: например, при въезде в определенный городской район местные «активисты» устанавливали щиты с надписями «проход для евреев запрещен», «евреи нежелательны», на скамейках в скверах — «только для арийцев», кое-где евреям запрещали пользоваться публичными бассейнами и т. д. К осени 1938 г., через пять лет после прихода Гитлера к власти, немецкие евреи были лишены почти всех источников существования и условия их жизни стали невыносимыми. Трудно было представить себе, что может быть еще хуже…

При этом нужно отметить, что в некоторых других европейских странах антисемитизм в 1938–1939 гг. был еще значительнее (например, в Польше, и эти события еще должны получить соответствующую оценку). В 1960 г. американский историк Хогган писал, что до начала войны обращение с евреями в Германии было гораздо более мягким, чем в Польше: если до 8 ноября 1938 г. из Польши бежало 600 тыс. евреев, из Германии за то же время — 170 тыс.{644} Поэтому трудно поверить только в гуманистические мотивы Франции и Англии, на стороне Польши вступивших в войну с нацистской Германией, — на это указывал в свое время А. Тойнби.

В марте 1938 г. польское правительство, воспользовавшись аншлюсом Австрии, объявило недействительными паспорта всех польских граждан, если они не были в Польше более 5 лет, — польские чиновники боялись, что 20 тыс. евреев, имевших польское гражданство и живших в Австрии, после аншлюса кинутся в Польшу Всякий владелец просроченного (по этому закону) паспорта должен для въезда в страну был получить отметку в польском консульстве. Этот закон, однако, коснулся и 50 тыс. польских евреев, десятилетиями живших в Германии. Большинство этих людей должны были остаться вообще без гражданства. С другой стороны, и гитлеровское правительство лишилось возможности избавиться от восточных евреев, переправив их через польскую границу, так как они уже не были польскими гражданами. Польско-немецкие переговоры по этому вопросу ни к чему не привели, поляки решительно отказывались признать этих евреев своими гражданами. Гестапо же получила распоряжение в течение четырех дней выдворить всех польских евреев из страны и энергично принялась дело. Стремление нацистов во что бы то ни стало выдворить евреев из страны привело в октябре 1938 г. к так называемому «Збонщинскому выдворению». Речь шла о том, что когда польские власти аннулировали паспорта польских евреев, проживавших в Германии и Австрии, для того чтобы препятствовать их возвращению назад, то нацисты предприняли встречные шаги. Немецкая полиция арестовала около 18 тыс. польских евреев, доставила их на польскую границу и под дулами винтовок перегнала их на ту сторону границы. Значительная часть несчастных евреев оказались в приграничном польском селении Збонщин, где в течение многих месяцев они жили в крайне тяжелых условиях, отвергаемые обеими сторонами. На польско-немецкой границе разыгрывались отвратительные сцены, когда обе стороны хотели избавиться от этих евреев, при этом по цинизму и бесчеловечности польские чиновники далеко превосходили немецких{645}.

Среди этих евреев была и семья Грюншпанов; их 17-летний сын Гершель жил в Париже. Получив от сестры открытку с описанием мытарств, которые его семья испытывает на границе, юноша решил действовать: 3 ноября 1938 г. Гершель Грюншпан (он был психически не совсем нормальным человеком{646}) 5 раз выстрелил в советника германского посольства в Париже члена НСДАП Эрнста фон Рата (он погиб от ран). К сожалению, объект террора был выбран неверно: и советник Эрнст фон Рат и его отец были убежденными противниками преследований евреев; впоследствии отец оказывал евреям помощь в самые худшие времена антиеврейских гонений.

Гершель Грюншан протестовал таким образом против насильственной высылки польских евреев из Германии, но инициатором этого была Польша. Политических мотивов у Грюншпана не было, но геббельсовская пропаганда, разумеется, преподнесла это как мировой заговор евреев против Германии. Нацистам было важно не само событие, но — как и при поджоге рейхстага в феврале 1933 г. — возможности его интерпретации. Французская коммунистическая пресса утверждала даже, что Грюншпан был нацистским провокатором{647}. Это тем более походило на правду, что за 2,5 года до этого еврей из Югославии Давид Франкфуртер по политическим мотивам убил в Давосе Вильгельма Густлова — главу швейцарских национал-социалистов. Практических действий по отмщению Густлова нацисты тогда не предприняли, поскольку в этом не было тактических потребностей. Имя Густлова, правда, нацисты использовали в пропаганде: так был назван один из кораблей ДАФ.

Под предлогом «спонтанного» народного ответа на это убийство в ночь с 9 на 10 ноября 1938 г. по Германии прокатилась организованная нацистами волна еврейских погромов, которые по причине огромного количества разбитых стекол получила название «хрустальная ночь» (Reichskristallnacht). После «хрустальной ночи» 30 тыс. наиболее известных представителей еврейской общины были заключены в три концентрационные лагеря — Дахау, Бухенвальд и Заксенхаузен. Расследование убийств евреев во время «хрустальной ночи» было замято, и это стало поощрительным знаком для радикальных антисемитов{648}. Большинство евреев, отправленных в концлагеря после «хрустальной ночи», через три месяца было отпущено, более тысячи погибло, не вынеся побоев и издевательств. После «хрустальной ночи» на евреев был наложен коллективный штраф (или контрибуция) в 1 млрд. марок{649}. Штраф объясняли тем, что имущество, поврежденное во время погрома, было застраховано, и некоторые страховые фирмы даже разорились. Нацисты умели использовать психологию толпы — Элиас Канетти писал, что толпа любит разрушать дома или какие-либо материальные объекты: окна, посуду, стекла. Именно хрупкость этих предметов способствует чувству удовлетворения, в звуках разбитых окон слышатся отчетливые звуки бодрой жизни, крики чего-то зарождающегося{650}. С другой стороны, ряд откликов свидетельствует, что немецкая общественность тягостно восприняла попытку организации массовых погромов, и нацистам пришлось свернуть это «мероприятие» до срока; и уж, разумеется, никто не верил в спонтанный характер погрома{651}. Даже Гитлер не одобрил всегерманский погром: он заявил, что это «перебор» (diese Ubergriffe){652}.

Известие об убийстве Эрнста фон Рата Гитлер получил на партийном собрании в Мюнхене; партийные активисты с тревогой следили за реакцией Гитлера. На вопрос Геббельса, следует ли применять полицейские силы для предотвращения антиеврейских выступлений в Германии, Гитлер сказал: «Я считаю, что против спонтанных действий немецкого народа не нужно ничего предпринимать, напротив, для нас это может стать шансом для окончательного решения еврейского вопроса»{653}. В этом был он весь — его слова можно было трактовать как угодно. Геббельс, который в этот период испытывал некоторые трудности в поисках пропагандистских акцентов, сразу ухватился за мысль об организации погрома{654}. В результате действий нацистских активистов 11 ноября 1938 г. было разгромлено 815 еврейских магазинов, подожжено 18 универмагов, 171 жилой дом разорен и сожжен, сожжена 191 синагога, еще 76 сильно повреждены, 11 кладбищенских строений на еврейских кладбищах повреждены, а 3 полностью разрушены. В течение двух дней было арестовано 20 тыс. евреев, 7 арийцев и 2 иностранца, 36 евреев было убито, 36 тяжело ранено{655}.

Геринг неодобрительно отозвался о бесполезных материальных потерях; даже Гиммлеру и руководству СС погром пришелся не по вкусу, так как он противоречил четко рассчитанной, неэмоциональной линии поведения СС в еврейском вопросе. Один из руководителей СД О. Олендорф был «глубоко возмущен», другой генерал СС, Карл Вольф, говорил о «проигранной битве».

Собственно, в эти дни стало ясно, что нацистам не удалось создать общий антисемитский фронт. Наряду с христианскими и гуманистическими мотивами имели значение и либеральные мотивы: люди либеральных убеждений считали погромщиков и их лозунги «варварскими», «некультурными». СД в своих «Вестях из Рейха» передавала, что многие либерально настроенные немцы готовы были заступиться за евреев. Наиболее отрицательное отношение к погрому было на юге и западе Германии, то есть в католических районах; на севере, в протестантских районах, погром был встречен более лояльно{656}.

После того, как с евреев Германии была взыскана контрибуция, началась «аризация» (экспроприация то ли в пользу партии, то ли в пользу государства предприятий, недвижимости, принадлежавшей ранее евреям). Окончательно вопрос об «аризации» еврейских предприятий был решен уже 12 ноября 1938 г.[40]; в тот момент нацистское руководство планировало разнообразные меры и помимо «аризации»: введение, как в средние века, обязательного ношения евреями специальных нарядов (на этом настаивал Геринг); обсуждался запрет евреям входить в немецкие леса и тому подобное. Драгоценные украшения, ювелирные изделия и антиквариат евреи должны были в обязательном порядке продать (по существу, сдать за мизерное «вознаграждение»). Вся еврейская недвижимость также подлежала обязательной «аризации». Из оставшихся к тому времени 3125 еврейских врачей только 709 было разрешено практиковать (но лечить исключительно евреев).

С 15 ноября 1938 г. еврейские дети должны были посещать только еврейские школы. Тогда же евреям было запрещено посещать публичные заведения (библиотеки, музеи, кинотеатры, кафе. После начала войны вышло распоряжение, что евреи не могут покидать свой дом летом после 21.00, а зимой — после 20.00.{657} 22 сентября 1939 г. евреям было приказано сдать радиоприемники (интересно, что в СССР после 22 июня 1941 г. это обязаны были сделать все советские граждане); евреям, как врагам Рейха, было запрещено даже пользоваться телефоном. С 6 февраля 1940 г. среди евреев перестали распределять карточки на одежду, а продовольственные карточки они могли отоваривать только в специальных магазинах, причем в строго определенное время. Выдачи по еврейским продовольственным карточкам, естественно, были значительно более низкими, чем по арийским. Прожить на эти карточки без черного рынка было нельзя, но арест на черном рынке означал концлагерь. Евреям была запрещена езда на автомобилях — таким образом экономили горючее. Евреи не могли наследовать от арийцев имущество. Евреям запрещали держать домашних животных, ограничивали время отоваривания по карточкам с 16.00. до 17.00. 18 августа 1941 г. Гитлер поддержал предложение Эйхмана об обязательном ношении евреями звезды Давида, и с 19 сентября 1941 г. все евреи старше 6 лет должны были носить на верхней одежде желтую звезду (величиной с ладонь (Handteller) и с надписью «Jude»). Это распоряжение не касалось евреев, находящихся в браке с арийками, если от этого брака были дети, признанные не евреями, а также, если брак распался, но сын находился на фронте. Звезду могли не носить еврейки, находящиеся в бездетном браке с арийцами. За нарушение предусматривался денежный штраф в 150 рейхсмарок, а в особых случаях — арест на срок до 6 недель{658}. В. Клемперер спрашивал, какой день был самым тяжелым для евреев за двенадцать адских лет? И сам себе отвечал: 19 сентября 1941 г. — с этого дня нужно было носить звезду Давида{659}. Таким образом, все евреи были поставлены под непосредственный полицейский контроль, и по отношению к ним гражданское право уже не действовало.

Интересно проследить реакцию немецкой общественности на распоряжение носить звезду Давида: СД в своих «Вестях из Рейха» передавала, что, в целом, это решение было благосклонно встречено немцами, лишь в католической среде и среди интеллигенции раздавались голоса, ропщущие на возвращение средневековья. 7 октября 1941 г. Виктор Клемперер отмечал в дневнике, что его знакомая слышала, что капеллан берлинской церкви Ядвиги (Hedwigskirche) появился в церкви с еврейской звездой на рясе{660} По сообщениям СД, распоряжение о ношении евреями звезды Давида было признано немецкой общественностью вполне своевременной мерой{661}. После того, как евреи стали носить звезду Давида, многие немцы стали с удивлением замечать, как много еще евреев в Германии (на 1 октября 1941 г. евреев в Германии было 163 692, а к началу депортаций на Восток — 131 823{662}). Интересно отметить, что в Болгарии, являвшейся союзницей Германии, подобное же распоряжение царя Бориса III (об обязательном ношении евреями звезды Давида) было дружно проигнорировано и полицией, и болгарской общественностью, и самими евреями. Особую роль при этом сыграла церковь: митрополит Стефан демонстративно пригласил себе в гости главного раввина Болгарии и открыто высказывался против антихристианского расизма. Под давлением общественности царь Борис даже вынужден был отказаться от депортации евреев в концлагеря на территории Польши, на чем настаивали гитлеровцы; поэтому болгарская еврейская община не пострадала (в Болгарии проживало 50 тыс. евреев), за исключением 11 384 евреев, которых СС успели депортировать в Освенцим и Треблинку из присоединенных к Болгарии (в 1941 г.) Македонии и Тракии[41]. Голландцы и датчане тоже вступились за своих евреев: таким образом они выступали одновременно и против своего врага — нацистов. Представить себе подобное поведение дисциплинированных и склонных к конформизму немцев невозможно; кроме того, для немцев защита евреев могла равняться предательству собственного народа.

После ноябрьского погрома вышел запрет на выпуск всех еврейских газет и других печатных изданий. 30 апреля 1939 г. вышел «закон о найме жилья евреями», в соответствии с которым началась подготовка к переселению всех евреев в специальные дома (Judenhauser). Цель этой акции была ясна — евреи, поселенные скученно, облегчали всевозможные охранительные мероприятия, а позже и депортацию. Закон обосновывался тем, что арийцы отвергают общежитие с евреями. СД передавала, что в городке Ансбах местные жители по собственной инициативе поставили для еврейки, жены часовщика-арийца, виселицу с надписью «для жидовки»{663}, а также что запрет евреям посещать городские ярмарки и рынки был положительно воспринят немцами. Трудно было подобрать время, подходящее для посещения евреями магазинов: в ранние часы евреи могли разобрать дефицитные товары, а вечером по магазинам ходили арийские женщины. СД сообщала, что многих немцев раздражало то, что еврейские дети получают одинаковые с арийскими детьми нормы молока{664}.

Немцев, проявивших сочувствие к евреям, обвиняли в предательстве собственного народа, а людей, которые демонстративно помогали евреям, могли подвергнуть профилактическому аресту (Schutzhaft) и помещению в концлагерь. Большинство немцев было слишком занято своими проблемами, а потом напряженно следило за развитием военных событий, и на судьбу евреев обращали мало внимания. Например, когда 15 ноября 1941 г. нюрнбергцам стало известно, что на Восток отправляется первый транспорт с евреями, то местное население приняло это вполне равнодушно.

Все мероприятия, связанные с евреями, власти старались проводить скрытно; особенно это относится к СС, которые исподволь, постепенно стали играть все большую роль в «решении еврейской проблемы». Антисемитизм СС носил строго рассчитанный, неэмоциональный характер и потому был наиболее отвратительным. Влияние СС выросло с началом войны: уже 30 октября 1939 г. Гиммлер отдал приказ очистить от евреев северо-восточную часть Польши (район Варты) и присоединить ее к Рейху. Польшу (вернее «генерал-губернаторство») после ее поражения в войне стали рассматривать как «германскую Сибирь»{665} и ссылали туда все нежелательные для Германии элементы. Политика вытеснения и депортаций евреев привела к созданию гетто — первое возникло в Лодзи (этот польский город оккупанты переименовали в Litzmannstadt — в честь немецкого генерала Первой мировой войны) в декабре 1939 г. Незадолго до переименования города, 10 ноября 1939 г., — в годовщину «хрустальной ночи», — были сожжены 4 главных синагоги Лодзи. Почти сразу после оккупации для всех евреев Польши была введена обязательная трудовая повинность. Неработоспособных евреев (женщин, детей, стариков) обрекали на медленную смерть в гетто, а работоспособных истощали и в конечном счете убивали тяжелой работой. Это и были первые практические шаги на пути к «окончательному решению еврейского вопроса» еще до того, как это решение было принято. Чуть позже Лодзинского гетто возникло Варшавское гетто[42], социальные и гигиенические условия жизни в котором были настолько страшными, что даже местным нацистским функционерам приходила в голову мысль, а не гуманнее ли будет убить престарелых и нетрудоспособных евреев.

Люди, задающие вопрос, почему евреи своевременно, то есть до начала войны, не покинули Рейх, — упускают из виду то обстоятельство, что большинство немецких евреев не менее, чем сами немцы, чувствовали свою укорененность в немецкой культуре, традиции и языке, поэтому сама мысль об эмиграции и о необходимости вживаться в иной мир была для них тяжела; эти евреи не понимали, почему они должны уезжать и считали гонения временными. К тому же, среди немецких евреев было довольно мало сионистов, хотя чем страшнее вели себя нацисты, тем лучшую поддержку, казалось бы, получали для пропаганды сионисты (не только в Германии, но и в других европейских странах). В апреле 1933 г. под руководством сионистов все еврейские организации Германии консолидировались и основали «Имперское представительство немецких евреев», главой которого был единодушно избран выдающийся мыслитель раввин и философ Лео Бек (Leo Baeck, 1873–1956). До 1939 г. «Представительство» проделало большую работу по организации помощи немецким евреям; средства оно получало не только от еврейской общины в Германии, но и из-за границы, от таких организаций как American Joint Distribution Comitee, Central British Fund.

«Имперское представительство немецких евреев» работало до 10 июня 1943 г., когда весь его состав был арестован и отправлен в концлагерь Терезиенштадт. В «привилегированном» концлагере Терезиенштадт было учреждено даже еврейское самоуправление, но в итоге евреев и из этого лагеря отправляли в Освенцим, Треблинку, Бел-зек, Собибор. Для немецких евреев Терезиенштадт стал символом предательства Германии по отношению к ним, людям, которые чувствовали себя причастными к немецкой культуре и были в самом деле в высшей степени ассимилированы ею, тем, которые много сделали для ее процветания, тем, которые остались лояльны к своей родине до конца.

Несмотря на препоны властей, до 1941 г. эмигрировало около 300 тыс. евреев: если в 1871 г. евреи в населении Германии составляли 1% (382 тыс. человек), в 1925 г. — 0,9% (568 тыс.), то в 1939 г. — 0,32% (222 тысячи){666}. Все страны Запада страдали от последствий кризиса 1929 г., везде царила массовая безработица, поэтому на Западе принимали только тех, кто имел определенные средства или родственников в данной стране. Из этих двух возможностей немецкие евреи преимущественно пользовались второй, поскольку драконовские меры нацистских властей не позволяли вывезти сколько-нибудь значительные средства. Серьезным препятствием было и то, что профессии немецких евреев не соответствовали спросу на сельскохозяйственных и промышленных рабочих и ремесленников. Ни одно государство не хотело принимать у себя евреев ненужных профессий, если они не могли доказать финансовую состоятельность. Европейские страны заботились, прежде всего, о собственных интересах. Следует помнить и о другой важной проблеме — немецкие евреи были не единственным значительным потоком эмигрантов — больший антисемитизм царил в этот период в Польше, неблагополучно для евреев дело обстояло и в Румынии, Латвии, Литве и Венгрии{667}. Вследствие столь широкой эмиграции у еврейских организаций катастрофически не хватало денег.

Что касается эмигрантской политики нацистов, то они одновременно и форсировали и тормозили еврейскую эмиграцию. Одно время нацисты даже поддерживали[43] нелегальный выезд в Палестину; в августе 1933 г. ими было заключено соглашение с сионистами о переезде евреев в Палестину, куда до 1939 г. выехало около 60 тыс. евреев{668}. Заманчивое, казалось, предложение выехать в Палестину не принималось многими евреями по той причине, что там были нужны только молодые, способные к физическому труду люди; к тому же состоятельные немецкие евреи хотели и в эмиграции сохранить прежние стандарты, что тогда в Палестине было невозможно{669}. Ради поощрения выезда евреев в Палестину был даже заключен договор о переводе финансовых средств из Германии за границу (Haavara-Abkommen[44]), допускавший пересылку евреями денег (трансфертные операции). Некоторое время (между 1937 и 1938 гг.) немецкое государство следующим образом содействовало выезду евреев: выезжающие за пределы Германии состоятельные евреи с капиталом в 30 тыс. рейхсмарок на одного человека (или 50 тыс. на семью) могли определенную часть этих средств перевести в валюту и выехать вместе с деньгами; остатки этих средств министерство финансов удерживало для формирования «попечительского фонда». Несколько тысяч бедных эмигрантов могли воспользоваться услугами этого фонда, получив «show-money» в размере 600–900 золотых рейхсмарок. В 1938 г., однако, этот фонд был исчерпан{670}.

Руководство СД на самом деле долгое время (практически до войны) собиралось выселить полмиллиона немецких евреев в Палестину; особенно рьяно в этом направлении действовал один из функционеров СД Леопольд фон Мильденштейн. Итог его усилий оказался незначителен: в 1933 г. из выехавших евреев только 19% отправилось в Палестину, в 1934 г. — 38%, в 1935 г. — 36%, в 1936 г. — 34%, в 1937 г. — 17%.{671} Мильденштейн создал в СД еврейский реферат (отдел), который получил служебное обозначение II 112. Это событие знаменовало начало осуществления собственной эсэсовской политики в отношении евреев. От сионистских организаций Мильдштейн требовал создания в Германии трудовых лагерей для еврейской молодежи с целью обучения ее труду на земле (это пригодилось бы в киббуцах в Палестине). Любопытно, что и нацисты и сионисты признавали нацию мерой всех вещей. Именно Мильденштейн пригласил в свой реферат уроженца австрийского Золингена Адольфа Эйхмана, которому была суждена столь зловещая роль в «окончательном решении еврейского вопроса». Ничто в прежней жизни Эйхмана не указывало на его антисемитизм, но, в целях продвижения по служебной лестнице, он стал экспертом по еврейскому вопросу. Мильденштейн не нравился Гиммлеру своей неортодоксальной манерой общения; он был уволен и потом служил в МИДе. Эйхман же в разговоре так ловко обыгрывал всевозможные реалии из еврейской истории и жизни, что даже прошел слух, что он из палестинских немцев. Слух этот потом долго циркулировал в исторической литературе; впрочем, Эйхман на самом деле был двое суток в Хайфе. Целью его поездки туда (2 октября 1937 г.) была встреча с руководителем еврейской тайной организации самозащиты «Хагана» при Всемирной сионистской организации Фейвелом Полькесом. Из-за арабских волнений эту встречу пришлось перенести в Каир. Полькес сказал, что радикальный нацистский антисемитизм благотворно воздействует на увеличение еврейской эмиграции в Палестину, где численность еврейского населения вскоре превысит арабскую. Плоды поездки Эйхмана ему самому показались незначительными, зато начальство в лице Гиммлера и Гейдриха было чрезвычайно довольно, и с января 1938 г. (после аншлюса) Эйхману поручили организацию выезда всех австрийских евреев; при этом он был произведен в чин унтерштурмфюрера. СС впервые получила самостоятельность в столь важном вопросе внутренней политики Третьего Рейха. Если до Эйхмана выезд евреев был их личным делом, то при нем началось принуждение. Именно при Эйхмане СС стали прибирать к рукам компетенции в еврейском вопросе: некоторые историки даже рассматривают «хрустальную ночь» как попытку бунта Геббельса против руководящей роли СС в этом вопросе: известно, что Гиммлер и Геббельс не переносили друг друга. Если это так, то бунт этот был неудачным.

В июле 1938 г. на берегу Женевского озера состоялась международная конференция по вопросу об еврейской эмиграции из Германии. Эта конференция констатировала, что существующие квоты уже исчерпаны, и создала еще один совершенно бесполезный комитет[45] «Intergo-vermental Commitee for Refugees» (межправительственный комитет по делам беженцев), который никакими полномочиями не обладал.