2. Убийство евреев

2. Убийство евреев

Корпус литературы о холокосте огромен, и все же никто не может внятно объяснить, почему нацисты не побоялись экономических издержек уничтожения еврейского народа, направляя и без того скудные человеческие и транспортные ресурсы на программу массового убийства в то время, когда исход войны все еще находился в подвешенном состоянии. Возможно, ответ заключается в извращенной сосредоточенности на евреях не только национал-социалистической идеологии, но и всей политики Германии на всем протяжении глобального конфликта. Нацисты были всегда полны решимости использовать карт-бланш, выданный правительству, ведущему тотальную войну, для достижения целей, которые иначе представляли бы серьезные трудности даже по меркам тоталитарного режима. На ключевой партийной встрече 12 ноября 1938 г., сразу после Хрустальной ночи, Геринг заявил: «Само собой разумеется, что если в ближайшем будущем Германский рейх вступит в конфликт с иностранными державами, то мы в Германии первым делом окончательно урегулируем вопрос с евреями».

В это время нацистские установки все еще поощряли эмиграцию евреев рейха, но статья, опубликованная в ноябрьском выпуске эсэсовского журнала Schwartze Korps за 1939 г., настаивала на решимости «действенно и определенно покончить с еврейством в Германии, добившись его полного уничтожения». Подобные заявления делались во множестве – во всеуслышание, публично – ведущими деятелями нацистов: Гитлер произнес свое печально известное «пророчество» в обращении к рейхстагу 30 января 1939 г., утверждая, что война приведет к «истреблению европейского еврейства». Он стремился предельно четко дать понять, что каждый еврей в его досягаемости является заложником «хорошего поведения» западных держав. Если британцы и французы откажутся уступить его амбициям – прежде всего если они решатся дать им отпор силой, – последствия будут на их совести.

Западные державы относились к подобным замечаниям как к гиперболам. Даже когда Гитлер приступил к неистовому завоеванию целого полушария, западным демократиям было трудно постичь, как люди из высокообразованной и издревле цивилизованной европейской нации могут следовать сумасбродной риторике своих вождей и осуществлять геноцид. Несмотря на растущую гору свидетельств нацистских преступлений, это заблуждение сохранялось в некоторой степени до 1945 г. и даже позднее.

Согласно нацистской программе эвтаназии Т4, запущенной в июле 1939 г., умерщвлялись немецкие и польские пациенты психиатрических клиник, признанные «непригодными к дальнейшему существованию». В 1940 г. уничтожали в среднем 5000 человек в месяц. Большинство из них погибли в газовой камере, хотя некоторых расстреляли. Операцию осуществили гестапо и СС с помощью медицинского персонала; около 4000?5000 из 70 000 жертв были евреями. Программа Т4 обладает большой исторической значимостью, потому что на раннем этапе она показала готовность немецкого правительства запустить процесс истребления, скрупулезно расписанный из Берлина, чтобы уничтожить группу людей, которая в глазах Третьего рейха была лишней. Как только одна группа была целиком искоренена, на пути холокоста больше не стояло никаких нравственных барьеров: проблемы, с которыми сталкивалось нацистское руководство, теперь сводились только к временным рамкам и логистическим задачам.

Более двух лет после начала войны сохранялся приоритет обеспечения победы, ради которого пришлось отложить тотальное уничтожение европейского еврейства. С августа 1939 г. по лето 1942 г., когда программа лагерей смерти достигла своего полного размаха, нацисты удовлетворялись крупномасштабными убийствами, носившими произвольный и оппортунистический характер. В первые месяцы вторжения в Польшу было убито около 10 000 ее жителей – и евреи, и неевреи, которых сочли враждебными немецким интересам. Пять выделенных айзатцгрупп СС – отрядов смерти – следовали за передовыми армейскими частями. Их командиры обладали широкой свободой выбора жертв, и некоторые из них воспользовались такими правами, чтобы уничтожать проституток, цыган и душевнобольных. 60 000 польских евреев было отделено от других военнопленных для дальнейшего устранения; все еврейское население Польши – 1,7 млн – перемещалось в гетто. В начале 1940 г. нацисты начали принудительное выселение 600 000 евреев с тех территорий страны, которые стали имперскими округами; депортированные были переданы под власть генерал-губернаторства, управлявшегося независимо. В течение нескольких месяцев погибло большое количество людей, перевезенных без обеспечения каким-либо кровом или пищей.

На этом этапе нацистская политика все еще была непоследовательной. Было много дискуссий по поводу депортации: в мае 1940 г. Гиммлер представил Гитлеру меморандум о возможности отправки европейских евреев в Африку или на Мадагаскар. Рейхсфюрер СС упомянул радикальную альтернативу «большевистского метода физического истребления народа», но отверг ее как «несоответствующую германскому духу и невозможную». Все соглашались с тем, что как можно больше евреев должно погибнуть просто благодаря определенным формам управления оккупированными территориями; но фанатичная идея систематического убийства еще не прозвучала.

В течение последующих двух лет, особенно после вторжения в СССР, немцы убивали евреев по своей прихоти в масштабе, в значительной степени определяемом доступными человеческими и иными ресурсами. Немецкий сержант из пекарской роты вспоминает: «Я видел, как людей ловили, а потом был вынужден отворачиваться, потому что их забивали дубинками насмерть на наших глазах… Очень многие немецкие солдаты стояли и смотрели и литовцы тоже. Они не выражали ни одобрения, ни порицания – просто смотрели совершенно равнодушно»²³. Небольшая группа немецких офицеров проявила мужество, заявив протест. Полковник Вальтер Брунс, инженер, случайно ставший свидетелем убийства евреев во время конной прогулки в Румбульском лесу 30 ноября 1941 г., послал официальную бумагу группе армий «Север». Также он лично посетил штаб-квартиру армии в Ангербурге, куда доставил копию своего доклада. Официального ответа не последовало, но глава штаба призвал в будущем производить подобные убийства «с большей осмотрительностью»²⁴.

Карательных отрядов создавалось относительно мало, и они были немногочисленны; несколько раз они устраивали бойню впечатляющих масштабов, особенно на Украине, но жертвы все еще измерялись десятками тысяч. Энергичными усилиями моторизованной бригады СС в болотах Припяти в начале 1941 г. было уничтожено 6504 евреев. Итоговый отчет подразделения за месяц упоминал 15 878 убитых, однако реальный итог, вероятно, был 25 000. Логистические трудности крупномасштабных убийств оказались огромными, даже когда были введены трудосберегающие методы (например, сгон жертв в общие могилы перед расстрелом). С таким вялым темпом процесс «решения еврейского вопроса Европы» растянулся бы на десятилетия, и в конце лета 1941 г. командование СС стало требовать гораздо более радикального и всестороннего подхода. В сентябре айнзатцгруппа С предложила «урабатывать» евреев до смерти: «Если мы откажемся от использования еврейской рабочей силы, хозяйственное восстановление украинской промышленности… практически невозможно. Есть только одна возможность… решения еврейской проблемы через полномасштабное использование еврейской рабочей силы. Это приведет к постепенной ликвидации еврейства»²⁵.

В конце июля 1941 г. была введена новая политика: восточноевропейских евреев собирали в гетто, где ими можно легче было управлять и использовать их на работах, и при этом освобождалось жилье. Вермахт всей душой поддерживал эту меру, потому что она помогала разрешить его административные трудности в тылу. Среди еврейских жертв этого периода значилось в особенности много женщин и детей, но, осмыслив практические сложности убийства в промышленных масштабах, мало кто из офицеров СС был уже готов к столь амбициозной цели, как истребление целой нации. Зимой 1941–1942 гг. они сосредоточились на уплотнении гетто, потом на завершении региональных чисток путем убийства всех евреев вне гетто, особенно в сельских районах. Условия жизни в гетто не поддавались описанию: с августа 1941 г. каждый месяц из 338 000 евреев варшавского гетто от голода и болезней умирало 5500; аналогичный уровень смертности отмечался и в других местах.

Победа над СССР все еще считалась неизбежной. Большинство нацистских лидеров предпочитало отложить «окончательное решение» до ее достижения, с последующим высвобождением ресурсов. Однако Генрих Гиммлер не был столь терпелив: он рассматривал быстрое уничтожение евреев в качестве национального приоритета, а также как способ расширения своей личной власти. Он воспользовался своим мандатом рейхскомиссара для «укрепления немецкой нации», хотя на этом этапе Гитлер еще не принял решение о «германизации» оккупированной советской территории. Подчеркивать центральную роль влияния СС на холокост кажется банальным, однако сделать это необходимо. Самый могущественный орган нацистской Германии неотступно следовал плану уничтожения евреев, практически независимо от того, как это могло сказаться на ведении войны. По наблюдению Джона Лукаша, Гиммлер гораздо более жестко добивался своей цели, нежели Гитлер²⁶.

В сентябре 1941 г. фюрер подтвердил победу Гиммлера в борьбе против Альфреда Розенберга за власть над Восточной Европой: рейхсфюрер СС получил карт-бланш на этнические чистки на востоке. Это решение ознаменовало собой начало систематической кампании геноцида внутри Третьего рейха. В предвкушении маячившей на горизонте победы ставились задачи, которые стали значительной помехой военным усилиям Германии по мере приближения ее поражения. И в то же время им никогда не был дан «задний ход»: Гиммлер добивался истребления евреев с сосредоточенностью и последовательностью, которая явно отсутствовала в любом другом аспекте нацистской политики. Рациональный анализ затруднительного положения Германии в конце 1941 г., казалось бы, наводил на мысль, что надо посвятить все усилия тому, чтобы выиграть войну, прежде всего против Советского Союза. Если бы эта цель была достигнута, Третий рейх мог бы строить новый порядок по своему желанию; если нет, то национал-социализм был обречен. Но Гиммлер взял на СС обязательства, которые не могли внести вклад в победу Германии и даже отвлекали средства от ее достижения.

В течение осени и зимы 1941 г. темпы убийств росли: множество городов и деревень систематически очищались от евреев. В октябре, когда советский диверсионный отряд взорвал здание, в которое только что въехала румынская комендатура в Одессе, румынские войска с помощью немецких СС убили около 40 000 городских евреев. 18 и 19 октября эсэсовцы убили 8000 еврейских жителей Мариуполя, неделей позже – еще 1800 в Таганроге. Это продолжалось неделя за неделей, в городах, о которых мир никогда не слышал: Скадовск и Феодосия, Керчь и Джанкой, Николаев и Херсон. Уничтожение пациентов психиатрических лечебниц было само собой разумеющимся, независимо от их религиозной принадлежности. СС также расстреляли большое количество пленных, у которых они установили «азиатскую внешность», и начали работать над истреблением цыган, которое сделалось систематическим в 1942 г. Лагеря военнопленных прочесывали в поисках советских евреев и комиссаров; признанные таковыми были вывезены и расстреляны. Представляется важным подчеркнуть, что к моменту, когда было достигнуто согласие об «окончательном решении», уже были убиты или заморены голодом по крайней мере два миллиона советских военнопленных. Еще до того, как было дано благословение на истребление евреев, были разрушены все моральные преграды и создан прецедент массовых убийств.

Зимой 1941 г. сохранялась управленческая неразбериха по поводу того, оставлять ли в живых евреев, годных к принудительному труду. Командиры на местах проводили разную политику: в Каунасе 26 сентября было убито 1608 мужчин, женщин и детей «больных или подозреваемых в заразности», за чем последовало 1845 убитых при «карательной операции» 4 октября и 9200 после нового отбора 29 октября. 30 октября глава немецкой гражданской администрации Слуцка (Белоруссия) заявил официальный протест генеральному комиссару Минска по поводу убийства городских евреев. «Мы просто не можем обойтись без еврейских ремесленников, – заявил он, – потому что они незаменимы для поддержания экономики… Все жизненно важные производства будут парализованы одним махом, если ликвидировать всех евреев».

По его словам, его жалобы были отметены командиром полицейского батальона, производившего убийства, которые выразил изумление и «объяснил, что он получил инструкции… сделать город свободным от евреев без исключения, как сделали в других городах. Чистки должны производиться по политическим мотивам, экономические факторы никогда не играли роли… Во время акции сам город представлял жуткое зрелище… Евреи, среди которых были и ремесленники, были подвергнуты жесточайшему обращению с ужасающим варварством. Казалось, что речь идет не об акции против евреев, а о целой революции»²⁷. Все это, конечно, не подействовало на Гиммлера и его офицеров: 29–30 ноября за пределами города было расстреляно более 10 000 жителей рижского гетто и еще 20 000 две недели спустя. К декабрю большинство евреев в странах Балтии были мертвы; в убийствах с энтузиазмом участвовали тысячи коллаборационистов, нанятых немцами как «местные добровольческие отряды». До конца войны латыши, литовцы, эстонцы и украинцы играли важную роль в воплощении гиммлеровской программы уничтожения евреев – в конце концов, в помощь СС было завербовано более 300 000 тех самых людей, которые в противном случае могли бы служить в гитлеровской армии.

Вермахт оказывал полную поддержку операциям Гиммлера, хотя большинство убийств производил СС. 10 августа 1941 г. командующий Шестой армией Вальтер Рейхенау ссылался в приказе на «необходимые казни преступных, большевистских и, главным образом, еврейских элементов», которые должны произвести СС. 20 ноября Манштейн описывал евреев как «посредническое звено между врагом в нашем тылу и Красной армией». 30 июля Карл-Генрих Штюльпнагель из 17-й армии наказывал своим подразделениям не расстреливать гражданское население без разбора, а вместо этого сконцентрироваться на «евреях и коммунистах». Вермахт регулярно обеспечивал логистическую поддержку убийствам СС, а также выделял войска для охраны полей смерти. Зафиксировано много случаев, когда армейские части участвовали в расстрелах, несмотря на распоряжения высшего командования не допускать, чтобы солдаты пятнали этим свою честь. Деятельность советских партизан давала предлог для «операций по обеспечению безопасности» наподобие той, которая описывается в сохранившемся приказе командующего 707-й дивизией вермахта в Белоруссии. «Евреи, – пишет он 16 октября 1941 г., – являются единственной опорой для выживания партизан сейчас и в течение зимы. Поэтому мы должны осуществлять их бескомпромиссное истребление». Без активного содействия вермахта массовые убийства масштаба 1941?1942 гг. были бы невозможны. К концу 1941 г. более полумиллиона восточноевропейских евреев было в могиле.

Уничтожение европейского еврейства приобрело даже более высокую позицию в списке приоритетов нацистов: Гитлер убедил себя в том, что подписанная в августе 1941 г. Атлантическая хартия, а также намечающееся вступление Америки в войну стали результатом еврейского влияния в правительстве США. Это сделало еще более безотлагательной его решимость убить их единоверцев в Европе. В последующие месяцы и годы германский лидер пришел к мысли, что эта цель не менее важна, чем военная победа, и даже является условием последней. Всякие попытки найти рациональное зерно в нацистской стратегии, особенно начиная с 1941 г., разбиваются о стену подобной логики.

Петер Лонгерих²⁸, один из авторитетных историков холокоста, убедительно доказал, что нацистская верхушка пришла к мысли осуществить «окончательное решение» через специальные лагеря смерти только в конце 1941 г.: «Руководство в центре и исполнители на местах взаимно подстрекали друг друга»²⁹. Лишь в ноябре 1941 г. началось возведение первого лагеря смерти в Белжеце недалеко от Люблина. Лонгерих цитирует свидетельства того, что до самого конца года ключевые офицеры СС все еще обсуждали массовые депортации как лучшую альтернативу уничтожению и в основном были озабочены тем, как организовать и мобилизовать евреев для рабского труда. Той осенью была резко усилена антисемитская пропаганда на территории рейха, чтобы подготовить общественное мнение к депортации немецких евреев на Восток. Даже если разница между отправкой обреченных в пустыню, где, как ожидалось, они умрут от голода, и отравлением их газом в массовом порядке кажется незначительной, тем не менее она важна для понимания эволюции холокоста.

Когда преданность США делу союзников стала явной, Гитлер больше не видел причины сохранять жизнь евреев, оказавшихся в пределах его досягаемости. «Осенью 1941 г., – пишет Лонгерих, – нацистское руководство стало по всем фронтам вести войну именно как войну “против евреев”»³⁰. Началось строительство газовых камер в Хелмно, Белжеце, Освенциме и других местах. Газвагены уже использовались для убийства душевнобольных пациентов в Германии и других частях нацистской империи. Гиммлер приветствовал более широкое применение подобной технологии, в немалой степени с целью избавить своих людей от психологической нагрузки массовых расстрелов. К осени 1941 г. с помощью газа «циклон Б» убивали отдельных узников в Освенциме и кое-где еще, однако на этом этапе большинство жертв не были евреями. Контингент уничтожаемых определялся по инициативе снизу – местными офицерами СС, а не ясной центральной директивой.

В середине октября 1941 г. начались массовые депортации евреев рейха, которых тысячами отправляли в Лодзь, Ригу, Каунас и Минск. Среди намеченных жертв было немало самоубийств, и в свете дальнейших событий трудно предположить, что избравшие этот путь поступили опрометчиво. Ганс Михаэлис был юристом на пенсии из Шарлоттенбурга. Непосредственно перед отправкой в лагерь он послал за своей племянницей. «Мария, – сказал он, – у меня осталось немного времени. Что мне делать? Поддаться ужасной участи или оборвать жизнь?» Его племянница написала: «Мы говорим. Мы рассматриваем обе возможности. Мы спрашиваем себя, что бы посоветовала… его покойная жена. Опять он хватается за часы». Потом он сказал: «У меня здесь осталось максимум 50 часов!.. Благодарение Господу, что моя Гертруда умерла своей смертью, до Гитлера. Что бы я отдал за такую же судьбу!.. Мария, как бежит время!» В конце концов, при расставании она сказала: «Дядя Ганс, Вы поймете, как поступить. Прощайте!»³¹ Ганс Михаэлис выпил яд.

Жительница Берлина Хильда Майкле наблюдала вывоз городских евреев: «К своему прискорбию, я должна сказать, что многие люди стояли в дверях, выражая удовольствие при виде жалкой колонны. “Посмотри на этих нахальных евреев! – закричал кто-то. – Сейчас они смеются, но пришел их последний час”»³². Жертвам разрешили взять с собой по 50 кг багажа. Все ценности у них отобрали на станции отправления, где произвели личный обыск и потребовали плату за проезд. Кладь сложили в багажные вагоны, и хозяева ее никогда больше не видели. Освободившееся жилье поступило в распоряжение местных властей, его отдали новым владельцам. Риторика Розенберга и Геббельса, подтверждающая факты депортации перед всем миром, была бескомпромиссной. На пресс-конференции в ноябре 1941 г. Розенберг заявил: «На Востоке все еще живет около 6 млн евреев, и этот вопрос может быть решен только биологическим истреблением всего европейского еврейства. Еврейский вопрос в Германии будет решен только тогда, когда последний еврей покинет немецкую территорию, а в Европе лишь тогда, когда на всем континенте до самого Урала не останется ни одного еврея».

Хоть ответственность за холокост и несут нацисты, в их преступлениях им помогали некоторые, если не большинство, режимы оккупированной Европы. Антисемитизм, хоть и менее убийственный, чем в Германии, был распространен повсюду. Михаил Себастиан, еврейский писатель, на короткое время призванный в румынскую армию, отмечал отношение многих своих однополчан, которое помогло им согласиться с нацистским господством в румынском государстве: «Войчита Аурел, мой товарищ по 21-й пехотной, вчера сказал кое-что о капитане Капсунэану, что в двух словах объясняет весь стиль румынской политики: “Он настоящий злющий ублюдок, может и побить, и обругать. Но есть в нем одна хорошая черта: он не выносит жидов и нам тоже позволяет их потрепать”». Себастиан писал: «Это в точности то утешение, которое немцы предлагают чехам, и полякам, и румынам: они тоже готовы его предоставить»³³. Немецкая оккупация Франции узаконила французский антисемитизм и до того широко распространенный: вишистское правительство с готовностью перешло к явной дискриминации и репрессиям.

Так много видных нацистов открыто говорили о своих намерениях по отношению к евреям, что остается лишь удивляться, как это власти союзников не хотели понимать их слова буквально. Информированные граждане как в Британии, так и в Америке делали надлежащие выводы по поводу происходящего, подкрепленные свидетельствами очевидцев из Восточной Европы. Бланш Дагдейл, страстный британский борец за интересы евреев, написала в письме, опубликованном в Spectator в декабре того же года: «В марте 1942 г. Гиммлер посетил Польшу и постановил, что к концу года 50 % еврейского населения должно быть “истреблено”… и похоже, что с тех пор темпы увеличились. Теперь немецкая программа требует исчезновения всех евреев… Массовые убийства, неслыханные от начала цивилизации, начались немедленно после издания приказа»³⁴. Госпожа Дагдейл описывает депортации, указывает на Белжец, Собибор и Треблинку как на лагеря смерти. «Кажется несомненным, что польскому еврейству уже нельзя будет помочь, если кампания уничтожения не будет остановлена до конца войны». Гельмут фон Мольтке из абвера информировал британцев секретным письмом через Стокгольм в марте 1943 г.: «По крайней мере девять десятых [немецкого] населения не знают, что мы убили сотни тысяч евреев. Они продолжают верить, что те были просто сегрегированы… дальше на восток… Если сказать этим людям, что случилось на самом деле, они ответят: “Да вы просто жертва британской пропаганды”»³⁵.

Среди наций союзников наблюдалась двусмысленность, если не хуже, по отношению к самому масштабному из нацистских преступлений. Антисемитизм глубоко укоренен в российской истории и мироощущении: например, на Пасху 1942 г. один из бесчисленных слухов, носящихся по Москве, утверждал, что евреи производили ритуальные убийства православных детей – отвратительный старый восточноевропейский «кровавый навет» на евреев³⁶. В 1944 г. в докладе НКВД говорилось, что в народе слышно, что «Гитлер правильно сделал, что побил евреев»³⁷. Разоблачение самого факта существования лагерей смерти поставило Москву перед дилеммой, которую советские власти так никогда до конца не разрешили. Они не могли рукоплескать убийству нацистами евреев, но один историк назвал холокост «неперевариваемым комом в брюхе советского триумфа»³⁸. Признать его чудовищные размеры значило бы урезать в пользу евреев часть всепоглощающего чувства советского народа, что именно он стал главной жертвой, а народ отнюдь не был готов делиться этой славой. В военных депешах советских корреспондентов все упоминания мучений, выпавших исключительно на долю евреев, изымались цензурой. В 1945 г., когда русские вывалили обвинения на своих побежденных противников, наблюдательные немцы заметили, что практически единственным отсутствующим нареканием было преследование евреев³⁹.

В Польше, где антисемитизм был издавна распространен, как свидетельство измены евреев распространялись отчеты о том, что они приветствовали Красную армию в сентябре 1939 г. Когда в 1943 г. евреи варшавского гетто устроили короткое и заранее обреченное на провал восстание, 5 мая польская националистическая подпольная газета написала: «Во время советской оккупации… евреи регулярно сдирали с наших солдат оружие, убивали их, предавали лидеров наших общин и открыто переходили на сторону оккупантов. [В одном маленьком городе], который в 1939 г. был в руках Советов… евреи построили триумфальную арку для прохода советских войск и все вырядились в красные повязки и кокарды. Таково было и остается их отношение к Польше. Каждый поляк должен это помнить»⁴⁰. Весной 1944 г. несколько польских солдат дезертировало из польского корпуса в Шотландии из-за отвращения к антисемитизму, который, по их словам, был не менее явным в эмигрантской армии, нежели на родине.

Не были чужды таким чувствам и англосаксы. Британский солдат Лен Ингланд был потрясен мнениями многих своих соседей по казарме, похожими на те, которые позже опишет Ирвин Шоу, рассказывая об американской армии в романе «Молодые львы». Ингланд пишет: «Двое самых умных людей из всех, которых я пока встретил, – убежденные ненавистники евреев. Обычно используется аргумент: “А где же евреи в армии? Их нет, потому что все они смогли найти себе работенку поприятнее или увильнуть от призыва. Точно так же евреи всегда первыми покидают опасные участки. В их руках все деньги, они завладели всей страной. Отдельно взятый еврей может быть весьма приятным человеком, но как нация они корень всех зол”»⁴¹.

Мюррей Мендельсон, американский армейский инженер, отец которого эмигрировал из Варшавы в 1914 г., замечал если не активный, то латентный антисемитизм в своих казармах. Его образование и ум вызывали подозрение товарищей, бывших шахтеров или строителей. Они прозвали его «Мозг», но без восхищения, «не потому, что я был такой уж умный, но по сравнению с собой. Я научился быть незаметным»⁴². Когда люди из роты 506-го парашютно-десантного полка проклинали своего ненавистного командира лейтенанта Собеля, они называли его «чертовый еврей»⁴³. Даже в июне 1945 г, когда концлагеря были явлены всему миру, генерал Джордж Паттон, все больше терявший рассудок, поносил либералов, которые «настаивают на том, что перемещенные лица – человеческие создания, что не является верным особенно по отношению к евреям, которые ниже животных».

Хотя Черчилль в самых горячих выражениях порицал нацистскую программу уничтожения евреев, его правительство, как и администрация Франклина Рузвельта, не желало принимать большие количества еврейских беженцев, даже если бы нашлась возможность уговорить немцев их выпустить или обменять. Когда в ноябре 1938 г. среди американцев провели опрос, думают ли они, что сбежавшим от Гитлера евреям нужно предоставить особые иммиграционные права для въезда в США, 23 % сказали «да», 77 % – «нет». В августе 1944 г. около 44 % австралийцев, которых спрашивали, согласились бы они на поселение еврейских беженцев в пустынных северных районах их страны, отвергли эту мысль, поддержали ее лишь 37 %. Еще один опрос общественного мнения по поводу разрешения евреям въехать в США уже в конце декабря 1944 г. показал, что 61 % американцев думает, что им не стоит предоставлять приоритетные права по сравнению с другими заявителями⁴⁴. Чиновник британской колониальной администрации цинично прокомментировал доклад о лагерях смерти от декабря 1942 г.: «Знакомый треп. Евреи навредили своему делу, слишком уж жалуясь в прежнее время»⁴⁵. Подобным образом чиновник МИД считал предосудительными особые ходатайства «этих ноющих евреев».

Осенью 1942 г. польский подпольщик Ян Карский пробрался в Лондон после фантастической одиссеи через всю Европу, чтобы привезти свидетельство очевидца не только о страданиях своей страны, но и конкретно об условиях в еврейских гетто и о чрезвычайном, по его мнению, достижении – проникновении в нацистский лагерь смерти Белжец. Несмотря на то что его учтиво принимал польский премьер-министр в изгнании генерал Сикорский, министр иностранных дел Энтони Иден, а позже в Вашингтоне президент Рузвельт, Карский страдал от гнетущего осознания того, что ужасы, которые он описывал, каким-то образом теряли силу и масштаб в безопасных, неоккупированных союзнических столицах. «В Лондоне все эти вещи выглядели мелкими, – писал он. – Лондон был центром большого военного колеса, спицы которого были сделаны из миллиардов долларов, армад бомбардировщиков и кораблей и спотыкающихся армий, несущих большие потери. Потом опять-таки люди спрашивали, какие жертвы принесла Польша по сравнению с безмерным героизмом, жертвой и страданием русских людей? Кто такие поляки?.. Нам, полякам, не повезло в этой войне»⁴⁶. Собственные лидеры отговаривали Карского от чрезмерного выпячивания гонений на евреев, чтобы это не ослабило силу его донесения о судьбе Польши в целом.

Артур Шлезингер, достаточно широко информированный благодаря своей работе в Управлении стратегических служб, писал о своей осведомленности по поводу судьбы европейских евреев в 1944 г.: «Большинство из нас все еще полагали, что идет увеличение преследований, а не совершенно новая варварская политика геноцида… Я не могу найти ни одного коллеги, который зафиксировал бы момент явного откровения об “окончательном решении”»⁴⁷. Похожие слова находим у британского разведчика Ноэля Аннана: «Требовалось какое-то время… на то, чтобы до нас дошла чудовищность преступлений Германии против евреев. В разведке мы знали о газовых печах, но не о том масштабе, тщательности и бюрократической эффективности, с которыми разыскивались и уничтожались евреи. К концу войны никто, насколько я помню, не осознавал, что количество мертвых евреев исчисляется миллионами»⁴⁸. Во всем архиве британской разведки за военный период не встречается ни одного упоминания – по крайней мере ни одного сохранившегося упоминания – о преследовании евреев или холокосте, скорее всего, потому, что секретным службам никогда не поручалось исследовать этот вопрос.

Вопреки большинству современных популярных мифов было бы технически весьма затруднительно бомбить транспортные артерии, ведшие к лагерям смерти, особенно в 1942 г., когда происходили наиболее массовые расправы. Лидеры союзников рассматривали донесения о муках евреев в контексте злодеяний, совершаемых по отношению к населению на оккупированных территориях по всей Европе. Американский дипломат Джордж Болл позднее написал: «Возможно, мы были настолько поглощены мыслями о грязных ужасах войны, что не придали должного значения такому невыразимому кошмару. Еще можно предположить, что идея массового истребления была настолько далека от традиционных понятий большинства американцев, что мы инстинктивно отказывались верить в нее». Многие европейцы и американцы, которых привели в ужас зверства немцев в Бельгии в 1914 г., после Первой мировой войны гневно заключили, что они попались на крючок пропаганды, потому что выяснилось, что убийства мирного населения были раздуты. В следующую мировую войну западные державы решительно настроились не позволить снова сбить себя с толку. Порядочности британцев и американцев делает честь, хоть в данном случае и сомнительную, что многие люди не хотели предположить в своих врагах такого варварства, которое впоследствии выяснилось. В 1944 г. Джордж Оруэлл написал: «“Зверства” теперь считаются синонимом “газетной утки”. Истории о немецких концлагерях это повесть о зверствах: следовательно, они – фальшивка, так рассуждал обычный человек»⁴⁹. Опросы подтверждали, что большинство американцев продолжали считать немцев в основе своей приличными и мирными людьми, совращенными с пути истинного вождями. В мае 1945 г., когда кинохроники о концлагерях показали всему миру, 53,7 % американских респондентов сказали социологам, что, по их мнению, только малая часть немцев «по природе жестоки и бесчеловечны»⁵⁰.

Ничто из вышесказанного ни в малейшей степени не уменьшает ответственности нацистов и немецкого народа за холокост. Но следует признать, что, даже когда стали доступными многочисленные свидетельства, союзнические народы медлили с реакцией на лагеря смерти. Хотя для спасения их заключенных можно было сделать немного, не больше, чем для миллионов советских узников, умерших в руках немцев, в документах союзников за этот период преобладает безразличие, которое не делает чести Британии или США. Хотя в англосаксонском обществе евреи и не преследовались, особой любви к ним тоже никто не испытывал. До 1945 г. сохранялось решительное официальное нежелание дать оценку их трагедии отдельно от участи других гитлеровских жертв и оккупированных европейских народов. Подобная бесчувственность представляется объяснимой, но справедливо тревожит потомков.

Зимой 1941/42 г. депортированных из Германии евреев по большей части расстреливали сразу по прибытии в пункт назначения на востоке, но эти убийства оставляли на усмотрение местных командиров СС: не было общего приказа, обязывающего сохранять узникам жизнь или сразу уничтожить. В конце ноября в дело эксцентрично вмешался лично Гиммлер, приказав временно прекратить убийства евреев рейха, в отличие от восточноевропейских евреев, хотя и этот запрет был в скором времени снят. В значительной степени региональная автономия и логистическое удобство – где-то нехватка жилья и продовольствия, где-то, наоборот, потребность в рабочих руках – все еще определяли, кого убьют, а кого оставят в живых. Но в течение всей зимы продолжались крупномасштабные убийства восточноевропейских евреев, особенно непригодных к труду. В Сербии тысячи евреев и цыган погибали в отместку за деятельность партизан: немецкие командиры на местах знали, что, отдавая этим людям приоритет в качестве жертв, они гарантированно зарабатывают себе очки в глазах Берлина.

Нацистскому руководству оставался только один шаг: приказать перейти от убийств по усмотрению местного начальства и локально к убийствам по непосредственному приказу сверху, чтобы обеспечить согласованную политику полного истребления. В речи 12 декабря 1941 г. после объявления войны США Гитлер четко выразил преданность делу уничтожения евреев, которые якобы и спровоцировали всемирный конфликт. Воплощение в жизнь программы геноцида было поручено заместителю руководителя СС Рейнхарду Гейдриху, которому позже Гитлер посвятил возвышенный некролог: «Он обладал характером редкой чистоты и всепроникающим ясным умом. Он был исполнен неподкупного чувства справедливости. Честные и приличные люди всегда могли положиться на его рыцарский дух и человеческое понимание». Эти добродетели Гейдрих умело скрывал 20 января 1942 г., когда на Ванзейской конференции наметил конкретные вехи проекта лагерей смерти. Данные о том, что он выразил явную готовность убить всех евреев Европы, отсутствуют, не в последней степени из-за того, что на этом пути еще стояли огромные логистические препятствия. Большая роль все еще отводилась голоду; по мере необходимости жертв можно было заставлять работать до смерти. Но намеченная цель больше не вызывала сомнений: «окончательное решение» еврейского вопроса будет осуществляться поэтапно, и только с последней стадией следует подождать до конца войны.

Состоялась подробная дискуссия о строительстве лагерей уничтожения и выгодах использования газа. Принципиальным исходом конференции стала договоренность, согласно которой СС получили абсолютную власть над судьбой европейских евреев; никакое другое учреждение рейха не могло апеллировать против их решений; и впредь все меры будут направлены на всеобъемлющую чистку нацистской империи от чужеродного элемента. Все это было внедрено с необыкновенной скоростью: в середине марта 1942 г. почти три четверти жертв холокоста еще были в живых, а одиннадцать месяцев спустя столько же было мертво.

Советник министерства поинтересовался у командира бригады СС Одило Глобочника, не благоразумнее ли сжигать, а не хоронить тела еврейских жертв нацистов: «После нас может прийти поколение, которое не поймет всего этого!» Глобочник ответил: «Господа, если когда-нибудь родится столь жалкое и малодушное поколение, которое не поймет нашего великого достижения, все дело национал-социализма тщетно… Нужно закопать бронзовые таблички, гласящие, что именно мы имели мужество выполнить эту важную и столь необходимую задачу»⁵¹. И все же, хотя нацистское руководство постоянно и открыто подтверждало свою приверженность задаче полного уничтожения евреев в Европе, конкретное воплощение «окончательного решения» оставалось в строгом секрете: даже Гитлер и его приспешники боялись реакции мирового сообщества и особенно того впечатления, которое лагери смерти могли произвести на их собственный народ.

Весной 1942 г. Гиммлер усовершенствовал план по использованию лагерного труда как для производства оружия, так и для экономической выгоды СС. Однако повальная некомпетентность и коррупция привели к тому, что под маркой СС было произведено мало ценного для рейха товара; наоборот, программа концлагерей расходовала транспорт, человеческие и другие экономические ресурсы Германии. Хотя к работе, в основном примитивной, принуждали миллионы узников, СС никогда серьезно не пытались примирить свое желание выжать из рабов пользу с логической, казалось бы, необходимостью минимально гуманного обращения. Поскольку их главной целью оставалась всеобщая смерть обреченных, лагеря не смогли произвести почти ничего, кроме страшного урожая человеческих волос, золотых зубов и ношеной одежды.

В начале июня 1942 г., во время дальнейших массовых депортаций из области Люблина и Галичины, СС расширило свою политику казни жертв непосредственно по прибытии в лагерные приемники. От концепции переселения евреев на Восток отказались, хотя фиговый листок от нее остался. Лидеры Германии теперь надеялись, что летнее наступление в СССР положит конец войне, а с ней необходимости рабского труда евреев. Правительство Словакии разрешило отправку 50 000 своих граждан в Освенцим. Ввели программу депортации западноевропейских евреев, осуществляемую в сотрудничестве с национальными силами безопасности – нацистской империи не хватало ресурсов, чтобы произвести чистку оккупированных территорий без помощи местных бюрократических и полицейских органов. Среди явно выраженных целей немецкого правительства значилась и эта: превратить как можно больше иностранных режимов в соучастников по уничтожению евреев. И здесь немецкие власти добилось значительного успеха.

Потомков поражает легкость, с которой нацисты нашли так много обычных людей (как гласит заглавие классического труда Кристофера Браунинга), готовых хладнокровно убивать огромные количества невинных, всех возрастов и обоих полов. В то же время в нашем современном опыте есть достаточные свидетельства, что многие готовы убивать по приказу, если уверены, что исполняют желания тех, кто для них является признанным авторитетом. Сотни тысяч русских участвовали в убийствах миллионов своих соотечественников по приказанию Сталина и Берии еще до того, как оформился замысел холокоста. Немецкие генералы, возможно, не убивали мирных жителей, но охотно или даже с восторгом соглашались с тем, что это делают другие.

Послевоенные свидетельства подтверждают, что воплощение в жизнь «окончательного решения» требовало лишь чуточку терпения и тренировки для преодоления колебаний некоторых убийц-новичков. 13 июля 1942 г. 101-й резервный полицейский батальон прибыл эшелоном грузовиков в польскую деревню Йозефов, среди жителей которой насчитывалось 1800 евреев. В основном резервисты среднего возраста из Гамбурга, по прибытии они получили приказ собраться вокруг своего командира, пятидесятитрехлетнего майора Вильгельма Траппа, профессионального полицейского, которого его подразделение ласково называло «папаша Трапп». Срывающимся голосом и со слезами на глазах он сказал им, что перед ними стоит очень неприятная задача, предписанная высшими инстанциями: арестовать всех евреев в деревне, отправить в лагерь мужчин трудоспособного возраста, а остальных убить. Он сказал, что это оправданно участием евреев в партизанском движении, а также в подстрекательстве к американскому бойкоту, причинившему ущерб Германии. Потом он предложил всем, кто чувствует себя не в силах исполнить этот тяжкий долг, отойти в сторону. И действительно, несколько полицейских вышли из строя, а после начала бойни количество «отказников» увеличилось. По крайней мере двадцати из них было разрешено вернуться в казармы.

Однако оставшихся набралось достаточно, чтобы сделать дело: один человек позже вспоминал, что его первая жертва тщетно взывала о милости, ссылаясь на свои боевые заслуги в Первой мировой. Георг Кагелер, тридцатисемилетний портной, убил первую доставшуюся ему порцию достаточно легко, но затем вступил в разговор с матерью и дочерью из Касселя, которые должны были умереть следующими. Он обратился к руководителю своего отряда с просьбой освободить его, и был направлен охранять рыночную площадь, а за него потрудились другие. Еще один из покинувших ряды расстреливающих во время бойни объяснил это тем, что его раздражало отсутствие мастерства у напарника: «Он всегда целился слишком высоко, наносил жертвам ужасные раны. Во многих случаях сносил жертвам целиком затылок, мозги брызгали во все стороны. Я просто не мог больше на это смотреть»⁵². Один член батальона, Вальтер Циммерман, позже свидетельствовал: «Я не могу припомнить ни одного случая, когда кого-нибудь принуждали продолжать участвовать в экзекуциях, если он заявлял, что больше не может… Всегда находились товарищи, которым было легче расстреливать евреев, чем остальным, поэтому руководители отрядов без труда отбирали стрелков»⁵³.

Кристофер Браунинг рассказывает о том, как в течение последующих недель и месяцев большинство членов 101-го резервного полицейского батальона преодолели первоначальное отвращение и стали закоренелыми убийцами. Разумеется, они подкреплялись алкоголем, чтобы сделать свои обязанности переносимыми, но исполняли их со все возрастающей жестокостью. Лейтенант Хартвиг Гнаде, например, выродился из обычного убийцы в настоящего садиста: во время массового убийства в Ломазах 16 августа, ожидая, пока 1700 евреев выкопают собственную общую могилу, он выбрал двадцать пожилых длиннобородых евреев и заставил их ползать перед ним голышом. Пока они исполняли этот приказ, он заорал своему отряду: «”Где мои унтер-офицеры? У вас все еще нет дубинок?” Унтер-офицеры побежали на опушку леса, принесли себе дубинки, и энергично избили ими евреев»⁵⁴. К ноябрю 1943 г., когда 101-й батальон завершил свой вклад в холокост, его пятьсот членов убили как минимум 38 000 евреев, а еще 45 000 затолкали в поезда на Треблинку. Браунинг не нашел никаких свидетельств, чтобы к тем, кто отказывался убивать, применялись хоть какие-нибудь санкции: в одном из самых высокообразованных обществ Европы удалось без всякого принуждения найти людей, готовых убивать всех, кого их правители сочли врагами государства.

Когда убийцы обрушивались на еврейские общины, многие верующие взывали о помощи к Всевышнему. Девятнадцатилетний дядя Эфраима Блайхмана был расстрелян польскими жандармами после того, как в его доме было найдено свежее мясо, а его двоюродная сестра Бруха была убита падальщиками, польстившимися на свежий хлеб. Юный Блайхман думал: «Если эта трагедия была Божьей волей, ничего нельзя поделать. Но моя семья… полагалась не на людей, а на Бога, что Он исправит ситуацию. Я не мог ни согласиться с их философией, ни поспорить с ней. Машина пропаганды и постоянные издевательства запугали нас до состояния апатии. [Они] чувствовали, что бессильны». Когда Эфраим услышал, что немецкая депортация неминуема, он убежал в лес, и выжил, скрываясь много месяцев. «Мы делили лес с совами, змеями, кабанами и оленями. Ветреными ночами ветви деревьев издавали странные звуки. В тени кустов мерещились злоумышленники, готовые наброситься на нас. Заслышав приближение животных, мы пугались, что это идут наши враги. Прошло много времени, прежде чем мы привыкли к ночам в лесу»⁵⁵. К концу 1942 г. все советские евреи на территориях, контролируемых нацистами, были убиты. После этого, даже когда положение Германии на фронтах ухудшалось, темпы убийств росли. В 1943 г. состоялись массовые депортации из Греции и Болгарии. Восстание в Варшавском гетто в апреле того же года спровоцировало усиление преследований в Польше, Нидерландах, Бельгии, Франции, Хорватии и Словакии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.