Слуга двух спецслужб

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Слуга двух спецслужб

Сколько у тайного агента псевдонимов?

— Я беременна! Ты знаешь, во сколько мне обойдутся роды и содержание ребенка?! — неслись из магнитофонных динамиков истошные вопли женщины, которая, судя по произношению, была колумбийкой.

— Не волнуйся, я о тебе позабочусь, — абсолютно спокойно на чистейшем испанском отвечал мужской голос. — Пепита, прости, но я не могу сейчас с тобой говорить… Я перезвоню через пять минут из автомата…

Подобный разговор вряд ли заинтересовал бы офицеров из ДАСС (колумбийская контрразведка), сидевших на «прослушке», если бы не два обстоятельства: женщина-колумбийка, Пепита Эдсон Арантис Гонсалес, она же — агентесса колумбийских спецслужб Эсперанта, звонила из Мадрида, где находилась в гостях у родственников, в советское посольство в Боготе не только по заданию своих колумбийских «кукловодов» — вербовщиков, но и по указанию «старших братьев» из ЦРУ.

…Из окна дома, откуда велся контроль и запись телефонных переговоров сотрудников советской дипломатической миссии, «слухачи» вскоре увидели высокого красивого молодого мужчину, Александра Дмитриевича Огородника[2], направлявшегося к уличному телефону-автомату.

Это был тот самый второй секретарь посольства СССР в Боготе, к которому и была в свое время ловко подведена Эсперанта; в ее задачу входило влюбить в себя русского дипломата, а затем использовать его как источник оперативно значимой информации.

С первым заданием агентесса справилась блестяще. Огородник по уши влюбился в Пепиту, а вот со вторым, получением от дипломата информации, интересующей ЦРУ, что-то не заладилось, потому-то и было решено руководством ЦРУ и ДАСС сделать советского дипломата отцом и на основании этого шантажировать его…

Спецслужбисты обеих стран — США и Колумбии — решили, что настало время решительных действий — сделать Огороднику вербовочное предложение «в лоб», и поэтому вменили в обязанность Эсперанте позвонить по международному каналу и сообщить объекту, что он стал отцом…

Едва только самолет испанской авиакомпании, выполнявший рейс Мадрид — Богота, вырулил к зданию аэропорта, к нему на огромной скорости подкатил джип с тонированными стеклами.

Пепита буквально была снята с трапа и доставлена в штаб-квартиру ДАСС, где ее заставили немедленно вызвать на встречу Огородника.

Эсперанта покорно согласилась и устроила сотрудникам колумбийской контрразведки встречу с русским дипломатом в своем загородном доме.

Однако тот ни о каком сотрудничестве с нищенствующей колумбийской спецслужбой и слышать не хотел. Он прямо заявил, что будет иметь дело только с ЦРУ.

Уж кому-кому, а Огороднику, агенту органов госбезопасности СССР (оперативный псевдоним Стахановец) с пятнадцатилетним стажем секретного сотрудничества, доподлинно были известны мощь и влияние американских спецслужб на процессы, происходившие в Латинской Америке, в частности в Колумбии.

К тому же от своего куратора, офицера КГБ, работавшего в советском посольстве под прикрытием советника посла, Огородник знал, что местная контрразведка и шага ступить не смеет, не согласовав свои действия со старшими партнерами — спецслужбами США.

Поэтому Огородник решил не размениваться на игры с колумбийскими контрразведчиками и не без помощи Пепиты, заподозрив в ней сотрудницу ЦРУ, сделал первый шаг навстречу спецслужбам Соединенных Штатов…

…Спустя пару недель Огородник и «охотник за скальпами» из Лэнгли, некто Гepбep Милтон, встретились в турецких банях, расположенных в фешенебельном районе Боготы.

Огородник-Стахановец не раболепствовал перед вербовщиком, а, приняв предложение работать на Управление, сразу поставил свои условия: американцы должны оплатить расходы его возлюбленной Пепиты Гонсалес по пребыванию в роддоме, поселить ее с новорожденным в Мадриде и дать деньги, достаточные для открытия частного Центра по уходу за младенцами, оставленными своими родителями.

Надо сказать, что, согласившись выполнить условия сделки, ЦРУ на первых порах изрядно рисковало, так как, по сути, покупало кота в мешке. Однако уже ближайшее будущее показало, что Управление в лице новоиспеченного агента приобрело особо ценный источник информации…

Из объяснений русского следовало, что он давно понял, что попал в «медовую ловушку», расставленную ему американцами, и заверил цэрэушника, что, в конце концов, его любовь к Лепите не помешает сотрудничеству с ЦРУ.

В последующем, когда Огородник, формально «узаконит» свои отношения с Центральным разведывательным управлением, ему будет присвоен оперативный псевдоним Кнайт и его примет на личную связь глава американской резидентуры в Боготе, высказанное им признание поначалу будет обращено… против него.

Резидент ЦРУ в Колумбии Джонатан Уилс, памятуя о намерении Огородника инициативно вступить в контакт с кем-либо из сотрудников ЦРУ, постоянно в ходе явок твердил, что не верит в его искренность и лояльность, а однажды прямо в глаза сказал Кнайту, что тот лжец и «двурушник», так как по совместительству работает на КГБ.

Огородник, до этого терпеливо подчеркивавший, что он — «чистый» дипломат, вдруг сорвался на ругательства в адрес своего куратора, а когда наконец совладал со своими эмоциями, то с обескураживающей готовностью согласился со всеми обвинениями:

— Да, вы правы, я — майор госбезопасности, а моя настоящая фамилия Пронин… Неужели не слышали? А между тем в Советском Союзе меня, майора Пронина, знает каждый школьник… Как же вы так опростоволосились, мистер Уилс?!

После этого Огородник выдал пришедшему в восторг от своей прозорливости оператору — расколол-таки! — подробности проведенных им в Боготе операций, которые, разумеется, были не чем иным, как «сорока бочками арестантов»…

Из варягов в стахановцы

Сорвался Огородник по одной простой причине: ему на память пришли события пятнадцатилетней давности, когда его вербовал сотрудник Особого отдела КГБ (военная контрразведка) капитан Матрёшкин, курировавший часть, в которой Александр проходил срочную военную службу.

В тот осенний вечер рядовой первого года службы Огородник никаких подвигов не планировал. Вернувшись в казарму после суточного наряда на кухне, он, не снимая сапог, в изнеможении повалился на койку. Спящего Огородника растолкал дневальный и приказал срочно явиться в штаб полка.

В красном уголке штаба, под портретами Ленина и Хрущева, его уже поджидали замполит подполковник Недрыгайло и капитан из Особого отдела КГБ полка по фамилии Матрёшкин.

Последний фазу взял инициативу в свои руки:

— Ну что, рядовой Огородник, настала пора доказать свою преданность идеалам Великой Октябрьской социалистической революции, Коммунистической партии, советскому правительству и так далее… Ты как, готов?

— Так точно, товарищ капитан, всегда готов! — вытянувшись по струнке и недоумевая, почему в столь поздний час двум офицерам из начальствующего состава полка вдруг пришло в голову выяснять его преданность партии и правительству.

— Это хорошо, что готов, — сказал Матрёшкин, вперив в рядового пронзительный взгляд психиатра. — Тут дело вот какое… По мере нашего победоносного продвижения к вершинам коммунизма наймиты империализма, вражеские разведки, намерены вставлять нам палки в колеса, н-да… Всячески вредить и подрывать нашу боеспособность, тем более здесь, в Группе советских войск в ГДР, н-да… Так вот, чтобы вовремя получить сигнал о готовящихся диверсиях и провокациях, мы, посоветовавшись, решили дать тебе секретное задание… Ты как, готов его выполнить?

— Так точно, товарищ капитан, всегда готов!

— Да что ты заладил, «всегда готов», «всегда готов»..: Ты уже не пионер… «Всегда готов»… Ты — рядовой Вооруженных Сил Советского Союза! Поэтому надо думать перед тем, как отвечать, а не только уметь сапоги чистить с вечера, чтобы поутру надевать их на свежую голову… Почему, кстати, у тебя сапоги не начищены?

— Виноват, товарищ капитан! Я только что из наряда по кухне вернулся. Не успел почистить…

— А в постель в сапогах уже успел упасть, а?! Ты не думай, что на простачка нарвался, мы в Особом отделе о тебе все знаем… И как за буфетчицей Нюркой ухлестываешь, и как деньги на зубную пасту да на немецкое мыло собираешь, вместо того чтоб на водку марки потратить… Увлекаешься, значит, коллекционированием иностранных вещей, перед Западом преклоняешься? Ну-ну, смотри мне! В общем, нам все про тебя известно! Но разговор сейчас не об этом… Нужна твоя помощь, н-да…

Александр был в недоумении: если уж особисту, или, как его между собой называли солдаты, «особняку», все известно, то при чем тут он, рядовой первогодок?! Но виду не подал, решил дослушать до конца.

— Ты как, не против помочь Особому отделу?

— Никак нет, товарищ капитан!

— Что-то я не понял этого твоего «никак нет»! Никак нет — это твое «да», или никак нет — это твой отказ, а, рядовой Огородник?!

— Никак нет, товарищ капитан, я не против помочь Особому отделу! — отрапортовал Александр, у которого от страха в три ручья катил пот по спине.

— Ну то-то же, а то заладил тут «никак нет», «никак нет»… — сменил гнев на милость Матрёшкин. — Значит, так, нам известно, что твои земляки с Западной Украины, ефрейтор Перебийнос и рядовой Хрупайло во время учебных стрельб на полигоне почему-то расходуют не весь боекомплект, а оставляют себе по одному-два патрона. Почему?

— Не могу знать, товарищ капитан!

— Да я тебя и не спрашиваю, «почему», рядовой Огородник! Вот выяснишь это «почему» и доложишь мне, ясно?

— Так точно, товарищ капитан! Выяснить и доложить…

— Так-то… Будем считать, свое первое задание ты получил… Доложишь письменно, а чтоб никто не догадался, что информация пришла от тебя, донесение подпишешь псевдонимом… Знаешь, что такое псевдоним?

— Ну, кличка такая…

— Клички, рядовой Огородник, они у агентов империализма, а в советских Вооруженных Силах все ходят под псевдонимами, понял?

— Так точно, товарищ капитан, понял! У нас все ходят под псевдонимами!

— Отставить, рядовой Огородник! Не все! — Матрёшкин поморщился, как от зубной боли. — А только избранные… Ну вот, как ты, к примеру… Мы тебя долго выбирали. А теперь, значит, твой черед выбрать себе псевдоним… Сразу предупреждаю: фамилии членов Президиума ЦК Коммунистической партии не употреблять, героев революции, Гражданской и Великой Отечественной войны, а также живущих маршалов и генералов — тоже. Остальные — можно! Ну, так как мы тебя с этого дня меж собой будем называть?

— Орлик! — выпалил Александр, вспомнив недавно виденный фильм «Застава в горах».

— А кто такой этот Орлик? — Матрёшкин подозрительно взглянул га солдата.

— Орлик — это имя лошади, которая спасла своего хозяина, начальника погранзаставы…

— Отставить! Ты бы себя еще бегемотом или орангутангом обозвал, Огородник! А Орлик — это фамилия начальника нашего лазарета, еврея по национальности… Ты давай что-нибудь наше, славянское!

— Ну, тогда, товарищ капитан, можно я буду Александром Матросовым? Он Александр и я тоже…

— Отставить! Матросов-то он — Александр, но не чета тебе, — герой! Я же тебе сказал, что имена героев Великой Отечественной войны забыть! Тьфу, черт! Совсем я с тобой зарапортовался! Забывать имена героев войны нельзя — брать их в качестве псевдонима запрещено, понял ты, бестолочь?!

— Ну, может, тогда Валерий Чкалов? — робко произнес Александр, совсем сбитый с толку напористостью «особняка».

— У меня уже есть три «Чкаловых» в полку… По наследству достались, черт бы их побрал, путаница сплошная… Слушай, давай я тебе сам псевдоним предложу, а? Ну вот, к примеру, Стахановец… Ну, чем плохой псевдоним?

— Согласен, товарищ капитан! — почувствовав, что только так можно положить конец экзекуции, радостно завопил Александр. — Буду Стахановцем!

— Ну вот и славно… — Матрёшкин вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб и стал расстегивать китель. Вдруг, что-то вспомнив, вскочил на ноги и скомандовал:

— Рядовой Огород… Отставить! Товарищ секретный агент Стахановец, марш в угол!

— В какой? — почувствовав неладное, едва слышно выдохнул Александр.

— В какой-какой?! В тот, где полковое знамя стоит…

— Зачем?у Александра от страха ноги стали ватными.

— Зачем-зачем… Знамя целовать, вот зачем!

Александр на полусогнутых ногах добрел до знамени и, делая вид, что целует полковую святыню, вытер пропыленной тканью взмокшее от пота лицо…

— Поцеловал? — раздался голос Матрёшкина из глубины красного уголка. — Иди садись, пиши подписку, в том, что обязуешься не разглашать… никаких обстоятельств, понял?! И смотри мне, псевдоним береги как зеницу ока! Чтоб ни одна живая душа не прознала, что ты, рядовой Огородник, и Стахановец — это одно и то же лицо…

Все, свободен! Когда понадобишься, я тебя найду… Про патроны не забудь, понял?..

Когда за Александром закрылась дверь, замполит с мольбой во взгляде обратился к Матрёшкину:

— Иван Иваныч, может, хватит на сегодня? Первый час ночи уже…

— Я хоть и не подполковник, как ты, а капитан, но чувство ответственности у меня повыше твоего! — Матрёшкин до конца расстегнул китель. — Что значит, хватит?! У меня разнарядка! До годовщины Великого Октября осталось дней… с гулькин нос, а в полку некомплект боевых штыков — агентов… Так, отставить разговорчики в строю! Кто у нас следующий по списку?

— Рядовой Хабибулин из второй роты, — покорно ответил замполит.

— Зови! А сам думай, какой ему псевдоним присвоим — твоя очередь… А то с этим Хабибулиным из Чуркестана до утра промучаемся… Он хоть по-русски понимает?

— С трудом, но работу с ним, товарищ капитан, не прекращаем… И надо сказать, старательный хлопец, быстро схватывает русскую речь… Матерится уже на полную катушку!

— Черт! Значит, поторопился я… Надо было ему, этому Хабибулину, оставить псевдоним Стахановец за трудолюбие… Ну да ладно, выкрутимся… Ты придумал что-нибудь?

— Да что-то в голову уже ничего не идет… Может, Авиценной его наградить?

— Ты что! Авиценна — узбекский целитель, а этот — татарин… Надо бы какое-нибудь имя из их фольклора…

— Ну, может, назвать его Люля-кебаб, а?

— Ну да! Ты его еще Пловом назови… Люля-кебаб — это ж кушанье, а не имя!

— Вспомнил! — заорал замполит. — Хабибулин-то наш из Казани…

— Ну и что?

— Как «что», товарищ капитан?! Дадим ему псевдоним Казанский… Ну чем не выход?!

— Ладно уж, зови своего Казанского… сироту!

По завершении срочной службы младший сержант Огородник, он же сексот Стахановец, отличник боевой и политической подготовки, получил необходимые рекомендации и характеристики и, успешно сдав экзамены, был зачислен студентом на первый курс испанского отделения переводческого факультета Московского госпединститута иностранных языков имени Мориса Тореза.

Но деятельность его в качестве секретного сотрудника не прекратилась, наоборот, обрела второе дыхание. Самодура «сапога-особняка» Матрёшкина сменил майор-интеллектуал из центрального аппарата Лубянки по фамилии Спесивцев.

Теперь Огороднику-Стахановцу под руководством нового куратора пришлось следить, скольких белых женщин-москвичек привел и оставил на ночь в своей комнате общежития негр из Сьерра-Леоне Пьер Бенжамин. Сколько пустых бутылок из-под вина и водки выбросил в мусорный ящик подданный Камеруна Нгомо-Нгура. Сколько селедок слабого посола зажарили и съели в течение месяца студенты-вьетнамцы…

Донесения о батальонах оприходованных неграми москвичек, эшелонах выпитого спиртного и центнерах зажаренных вьетнамцами селедок все шесть лет обучения Стахановца в институте исправно ложились на стол Спесивцева, а затем сменявших его коллег. Когда пришло время получать диплом, Огородник был распределен на работу в качестве переводчика испанского и английского языков в Комитет молодежных организаций ЦК ВЛКСМ. Проработав там около двух лет, он выехал в долгосрочную командировку в Колумбию.

Огороднику казалось, что «дурдом» — Советский Союз — и явки на конспиративных квартирах с лубянскими операми остались позади. Что с прибытием в Боготу он наконец свободно вздохнет и будет общаться на равных только с рафинированными дипломатами. Легкомысленное заблуждение! Майор Заика, сотрудник КГБ, выступавший под дипломатическим прикрытием, встретил Стахановца едва ли не у трапа самолета и на первой же явке поставил задачу — изучать обстановку в коллективе…

Собственно, по-другому и быть не могло. Однажды заложив душу в ломбард Комитета госбезопасности, ее оттуда уже никогда не выкупишь. Но перезаложить конкурирующей фирме, как оказалось, можно. Что и не замедлил сделать Огородник-Стахановец.

Однако и КГБ, и Центральное разведывательное управление США пребывали в счастливом неведении и не могли нарадоваться на своего секретного сотрудника Стахановца-Кнайта…

Стахановец зарабатывает «очки»

Изложенные Огородником факты о «кознях КГБ в Боготе» были немедленно подвергнуты тщательной проверке, тем более что, как правило, они были рассказаны им во время любовных встреч с Пепитой, с которой он предавался сексуальным утехам в одном из номеров фешенебельной гостиницы «Хилтон» в Боготе. В итоге оказалось, что все рассказанное Кнайтом — вздор и импровизация оскорбленного недоверием агента.

Когда же отчет Джонатана Уилса о «происках КГБ» попал на стол к его непосредственному начальнику Хэвилэнду Смиту, шефу латиноамериканского отделения ЦРУ, тот пришел в ужас от тупой самоуверенности и наивности своего подчиненного Уилса. Ознакомившись с «отчетом», Смит немедленно распорядился прекратить «явки в постели» Пепиты Гонсалес с Огородником и передать последнего ему на личную связь.

И хотя Хэвилэнд по достоинству оценил чувство юмора своего вероятного агента и его умение играть на предубеждении таких людей, как Джонатан Уилс, однако отношение руководства ЦРУ к Кнайту изменений в положительную сторону не претерпело: подозрительность уступила место разочарованию. А все лишь потому, что в начале семидесятых годов прошедшего столетия верхушка Управления придерживалась убеждения: внимания заслуживает только информация о КГБ, ГРУ и военных приготовлениях Советов.

Эта точка зрения изменилась лишь после того, как в информационно-аналитическом Директорате ЦРУ внимательно ознакомились с содержанием донесений Кнайта.

…Советское посольство в Боготе вряд ли можно было назвать горячей дипломатической точкой, но вместе с тем советский посол постоянно принимал поток телеграмм из Москвы, которые объясняли позиции Кремля по отношению ко всей Латинской Америке и вопросам, которые выносились на обсуждение Организации Объединенных Наций.

А это уже были секреты государственной важности, к которым по роду деятельности имел доступ Огородник.

Однако его акции как секретного агента ЦРУ достигли своего пика лишь спустя полгода после вербовки, когда он начал работать в центральном аппарате МИД СССР…

Накануне отъезда в Москву Огороднику выдали специальные шифр-блокноты с индивидуальным шифром. Только человек, имеющий идентичный блокнот, мог расшифровать сообщение. ЦРУ снабдило его также закамуфлированной под обычный тюбик губной помады, портативной фотокамерой Т-100, позволяющей делать 100 снимков в минуту.

Кураторы Огородника позаботились также и о том, чтобы сменить его оперативный псевдоним: из Кнайта он превратился в Тригона, поскольку существовал риск, что КГБ рано или поздно обнаружит, что «крот» ЦРУ, известный как Кнайт, работал в советском посольстве в Боготе. Если Кнайт будет ненароком упомянут в потоке телеграмм из Москвы или в Москву, то КГБ сможет вычислить этого некто, недавно выехавшего из Колумбии в СССР.

Из характеристики агента Тригона, составленной Смитом Хэвилэндом:

«Умный, подвижный, с широким кругозором. Легко и органично находит контакт с людьми, независимо от их возраста, половой и социальной принадлежности.

Имеет вкус к просчитанному риску, азартен, вместе с тем обладает развитым механизмом эмоционального самоконтроля.

Его общая жизненная установка очень конструктивна. Не считаясь со средствами, умеет достигать поставленной цели. Очень рационален, внутренне организован и собран. К нему вполне подходит определение: self-made man — человек, который сам себя сделал, или «герой с нуля».

Склонен к рефлексии и самоанализу. Очень энергичен, обладает повышенной работоспособностью.

Пользуется успехом у женщин всех возрастных групп и социальных прослоек.

Обладает даром убеждения. В спорах красноречив, логичен, уверен и внешне искренен. Собственную точку зрения готов отстаивать до конца. В последующем может быть использован в качестве агента-вербовщика.

Выявленные недостатки: излишне самоуверен, болезненно переносит критические замечания в свой адрес.

Эгоистичен до крайности, злопамятен, коварен и безжалостен в актах мести.

Гедонист, любит всякого рода излишества, склонен к избыточным удовольствиям. Вместе с тем ярый противник алкоголя и табакокурения.

Неразборчив в установлении сексуальных связей с женщинами, предпочтение отдает младшим по возрасту. В отношениях с ними деспотичен. Возможно, это вызвано тем, что в детстве он был лишен в необходимой мере материнской ласки».

На прямой линии с президентом

В феврале 1974 года Огородник был отозван в Москву и зачислен в штат управления общих международных проблем Министерства иностранных дел СССР.

Назначению немало способствовал и факт многолетнего секретного сотрудничества Стахановца с Комитетом госбезопасности, который стремился иметь свои глаза и уши в этом элитном подразделении МИДа. В него стекалась информация со всех концов света, так как каждый советский посол ежегодно представлял в министерство отчёт, в котором не только подвергал анализу политическую ситуацию в стране пребывания, но и излагал планируемые мероприятия в сфере отношений с данным конкретным государством.

Таким образом, ЦРУ с помощью Тригона, а КГБ с подачи Стахановца имели возможность видеть мир точно таким, каким его видело высшее руководство СССР…

В Москве Тригон-Стахановец принялся за работу засучив рукава. Он перефотографировал и передал в Лэнгли тысячи дипломатических телеграмм, включая секретные депеши, составленные советским послом в Вашингтоне Анатолием Добрыниным и Олегом Трояновским, постоянным представителем Советского Союза при Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке.

Двойной агент сообщал своим операторам из КГБ и ЦРУ, какие конкретно указания давал Кремль Анатолию Добрынину по поводу его поведения в ООН, и какова должна быть его позиция на переговорах об ограничении вооружений, и даже о том, до каких пределов СССР может уступить на переговорах об ОСВ-1.

Кроме того, Тригон-Стахановец подробно информировал штаб-квартиру ЦРУ о нежелании советского правительства участвовать в военном противостоянии между группировками различной политической ориентации в Анголе…

Не редкостью было и появление на рабочем столе двойного агента обзоров состояния советской экономики.

Неудивительно, что совершенно секретные сведения о быстро сокращающихся запасах нефти на месторождениях Волжско-Уральского региона стали достоянием ЦРУ… и КГБ.

…Во второй инстанции они вызвали недоумение и обеспокоенность. После чего по инициативе председателя КГБ Юрия Андропова было созвано заседание Политбюро, на котором обсуждались меры по улучшению обстановки в указанном регионе.

Достигнув Западного полушария, та же самая информация частично спровоцировала «энергетический кризис» и повышение цен на бензин в середине семидесятых годов…

…На правах будущего зятя Огородник регулярно участвовал в застольях, устраиваемых в хлебосольном доме члена Политбюро, первого секретаря МГК КПСС Виктора Гришина, где часто присутствовали не только партийные бонзы со Старой площади, но также руководители союзных министерств и даже генералы из центрального аппарата Лубянки.

Из отдельных неосторожных высказываний сановных гостей, которые мог зачастую слышать Огородник, ему несложно было делать далеко идущие выводы. И он их делал!

Обо всем подслушанном в доме будущего тестя Тригон-Стахановец незамедлительно, но весьма досконально докладывал своим работодателям в Лэнгли и… на Лубянке. Так, он представил им подробную справку о нарастающих разногласиях между Генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Брежневым и Председателем Совмина Алексеем Косыгиным по поводу отношений СССР и США Андропов, не в силах предложить какой-либо более или менее приемлемый компромисс, чтобы погасить разраставшийся конфликт между двумя первыми лицами государства, просто принял информацию Стахановца к сведению…

…А администрация президента Никсона мгновенно отреагировала на поступившие от Тригона сообщения и по согласованию с премьер-министром Канады Пьером Трюдо немедленно направила Косыгину приглашение посетить Соединенные Штаты и Канаду осенью 1974 года. Там ему были оказаны поистине королевские почести, а также недвусмысленно сказано, что Запад делает ставку только на него и на проводимые им реформы. О Брежневе и его окружении речи не шло…

…Для ЦРУ материалы, поступавшие от Тригона, представляли настолько большую ценность, что руководство Управления ввело даже специальную систему их распространения, строго обозначив и постоянно держа под контролем круг лиц, которые имели к ним доступ.

Со всеми донесениями агента работали только кадровые офицеры-переводчики Управления. Дипломатические сообщения, переданные Тригоном, переводились на английский язык дословно, без всякого редактирования и правки, а затем печатались на бумаге с синим окаймлением, получив кодовое название «синеполосные доклады».

Специальные курьеры доставляли их непосредственно президенту США Ричарду Никсону и его помощнику по национальной безопасности Генри Киссинджеру. Лишь после этого «синеполосные доклады» попадали в Государственный департамент и Совет национальной безопасности.

За всю историю вербовочной деятельности ЦРУ такой чести были удостоены лишь материалы, поступавшие от «кротов» из ГРУ полковника Олега Пеньковского и генерала Дмитрия Полякова…

…В дом вельможного партийного функционера Виктора Гришина Огородник попал, обучаясь на последнем курсе переводческого факультета института имени Мориса Тореза.

В конце шестидесятых годов отпрыски кремлевских небожителей обучались преимущественно в Московском институте международных отношений. На устраиваемые там «капустники» и вечера отдыха собиралась вся «золотая молодежь» столицы.

Специально для таких великосветских тусовок в буфет Института из Елисеевского гастронома завозились всевозможные деликатесы в виде осетровых балыков, крабов, черной и красной икры, изысканные сухие вина, импортное пиво, а также «колониальные товары» — бананы, ананасы, манго, киви.

Все это делалось по распоряжению ректората и парткома в рамках программы производственного обучения. Наставники будущих советских дипломатов были убеждены, что именно таким образом должна проводиться подготовка их адептов к участию в предстоящих дипломатических раутах на высшем уровне. Советский дипломат, считало руководство института, находясь на приеме у английской королевы, не должен мучиться проблемой, в какой руке ему держать вилку, если котлету по-киевски он уже держит в правой… Именно для того, чтобы избежать в будущем подобных промахов, в институте и проводились фуршеты с разносолами и легкой выпивкой.

Александр Огородник, простолюдин из украинской глубинки, не упускал ни одной возможности побывать на вечерах отдыха и «капустниках», где тусовались без пяти минут будущие дипломаты, творцы внешней политики СССР. Там он мог на короткий миг обмануть себя иллюзорной идеей принадлежности к элите, хоть ненадолго почувствовать себя причастным к касте избранных и хоть одной ноздрей вдохнуть дурманящий аромат той, недоступной ему ввиду рабоче-крестьянского происхождения жизни, какую вели его сверстники — отпрыски родителей всесоюзного значения…

На одном из «капустников» он познакомился с сыном Гришина Игорем, который и ввел его в дом своего отца. Особенно они сблизились после возвращения «друга Саши» из Колумбии: кураторы из Лэнгли и с Лубянки всячески поощряли посещения Тригоном-Стахановцем дома члена Политбюро Виктора Гришина…

Губят агентов не деньги, губят их тайники

Весь послеколумбийский период своей вдвойне тайной жизни Тригон-Стахановец работал в поте лица своего, что называется, на два фронта. Его хватало на все. Он с неослабевающим вниманием следил и за развитием взаимоотношений СССР со странами — участницами Варшавского Договора, и за материалами, в которых излагались тактика и стратегия СССР в отношении США и их союзников, и за планированием и разработкой внешнеполитических акций СССР в отношении так «полюбившейся» ему Латинской Америки.

Энергии агенту было не занимать, поэтому он по традиции продолжал держать под контролем и поведение своих мидовских коллег, чем особо был доволен его новый куратор из Комитета, полковник Н-ский.

Сотни километров Тригон накручивал на своей белой «Волге», гоняя по Москве, чтобы заложить или изъять десятки тайников. Сокольнический, Филевский, Измайловский парки — места, где он обычно оставлял и забирал контейнеры, камуфлируемые его американскими операторами под бросовые предметы: булыжники, искореженные консервные банки, обрезки металлических труб.

В одних он отправлял добытые стратегические секреты, из других получал инструкции, специальную экипировку и деньги, деньги, деньги… Хотя справедливости ради следует сказать, что они никогда для него не были фетишем.

Александр Огородник, будучи человеком весьма прагматичным, всегда отдавал себе отчет в том, что много денег приносят много счастья только в странах с иным, чем в СССР, социальным укладом. Он знал, что в Советском Союзе много счастья и много денег приносят высокие звания и глубокие кресла в кремлевских или мидовских кабинетах.

Ему же, человеку маленькому, оставалось одно: добывать большие деньги, преступая черту закона, лелея надежду, что когда-нибудь, женившись на племяннице’ Гришина, он станет полноправным членом элитного клуба советского истеблишмента и сможет не таясь, в открытую тратить добытые деньги. Но когда еще это сбудется, да и сбудется ли вообще… Ну, а раз так, то все усилия надо сосредоточить на добывании денег, денег и еще раз денег!

Впрочем, в глубине души Огородник надеялся, что когда-нибудь, поднакопив деньжат, он сумеет убедить своих кураторов из Лэнгли не пролонгировать контракт. Почему бы и нет? Он же, в конце концов, — не регpetuum mobile — вечный двигатель!

А что же его любовь — колумбийка Пепита и родившаяся от него дочь? Они были забыты напрочь. Мужчина, считал Огородник, должен посвятить всего себя проблемам более серьезным, чем прошлая любовь и родительские чувства. Тем более что он все сделал для своей прошлой возлюбленной, чтобы ни она, ни его дочь ни в чем не нуждались.

По его инициативе устроенный на американские деньги в Мадриде приют для оставленных родителями младенцев процветает и до сих пор благодаря стараниям… Пепиты Гонсалес, бывшей возлюбленной Огородника…

К середине 1975 года Второй главк (контрразведка Союза) был обеспокоен докладами, поступавшими из зарубежных резидентур: еще не накрыт зеленым сукном стол, за которым будет проводить переговоры Андрей Громыко, а противоположной стороне уже известно, до каких пределов СССР готов идти на компромисс и делать уступки.

Дряхлеющий советский ареопаг — Политбюро — еще только обсуждает в келейной обстановке очередные международные инициативы Советского Союза, а правительства западных стран уже заготовили с десяток ответных вариантов, способных заблокировать или помешать их реализации…

Контрразведчики предпринимали титанические усилия, чтобы отыскать таинственный источник утечки на Запад совершенно секретной информации государственного значения. В том, что он существует и активно действует, сомнений у руководства КГБ не было. Вопрос вопросов — где его искать?!

В результате скрупулезного анализа стало ясно, что сведения, составляющие государственную тайну, утекают к противнику не из советских дипломатических представительств за рубежом, а из центрального аппарата МИД СССР, из Москвы. Но там отыскать шпиона — все равно что иголку в стоге сена…

…После Великой Отечественной войны десятки кандидатов и докторов контрразведывательных наук разработали и постоянно дополняли так называемый «Свод признаков, указывающих на подготовку или проведение шпионских акций лицом из числа советских граждан».

Но, как известно, старые генералы готовятся к прошедшей войне. Все выданные на-гора жившими прежними представлениями чекистами-теоретиками наставления, в которых перечислялись признаки, способствующие выявлению вражеских лазутчиков, безнадежно теряли всякую ценность, еще не попав в руки к оперативникам и сотрудникам-практикам.

Зачастую заповеди совершенно секретных инструкций, разработанные кандидатами и докторами (как правило, ими становились вышедшие в отставку генералы КГБ) для оперативного состава, выглядели набросками к плану проведения пионерской игры «Зарница».

И хотя в этих инструкциях отсутствовали постулаты времен революции 1917 года, как-то: «На галошах не следует иметь своих истинных инициалов. Это часто дает предателям нить для розыска лиц, фамилии которых им известны», тем не менее многие рекомендации генералов-профессоров больше походили на тезисы из брошюры «В помощь сельскому пионервожатому-следопыту», чем на методические пособия по выявлению агентуры противника.

Например, в одной из инструкций автор по большому секрету наставлял оперативников, что в целях конспирации вражеский агент не будет звонить со своего служебного телефона, чтобы передать секретные сведения противнику, а обязательно воспользуется телефоном-автоматом.

И вот это «божественное откровение» долгие годы являлось для советских контрразведчиков одним из основополагающих признаков, который якобы свидетельствует о принадлежности должностного лица к агентуре противника!

Тот факт, что какой-то чиновник покинул свой рабочий кабинет и направился к ближайшей будке телефона-автомата, чтобы назначить вечернюю «стрелку» своей интимной подруге, по всей видимости, даже в голову не приходил составителю инструкции.

Нет, головы докторов и кандидатов от контрразведки должны думать не об интиме, избави Бог, — только о благе народном и безопасности Отчизны.

Словом, то, что подавалось как яркое научное открытие теоретиков от контрразведки, давно уже было известно всем дворовым сплетницам и квартальным анонимщикам, являясь нормой их повседневной деятельности…

Американские спецслужбы между тем, не тратя времени на псевдонаучные исследования и накопление иллюзорных признаков, снабдили своих секретных помощников, действующих на территории СССР, радиоэлектронными средствами связи, способными в течение двух-трех секунд передать информацию в объеме одной страницы убористого машинописного текста на расстояние свыше 500 метров (так называемый «радиовыстрел»).

Правда, несмотря на все достижения технического прогресса, пронизавшего суть взаимоотношений спецслужб со своими секретными помощниками, при всем том оставалось одно большое «но». Например, изопродукцию, отснятые микрофотопленки тогда еще не научились передавать, минуя тайники. Так что к ним время от времени вынуждены были прибегать и агенты, и их операторы.

Кроме того, деньги агенту по почте не пошлешь, значит, опять тайники! Вот на них-то, проклятых, Тригон и погорел. А дело происходило так.

Для некоторых Колумбов Америка закрыта

С первого дня работы в управлении общих международных проблем Министерства иностранных дел СССР Александр Огородник почувствовал, что пришелся не ко двору. Он, сумевший пробиться на верхние этажи внешнеполитического Олимпа благодаря блестящему знанию испанского и английского языков, своей работоспособности и умению вовремя подсказать оригинальную идею начальству, да так ловко и корректно, что оно сразу выдавало ее наверх в качестве собственных умозаключений, не мог не вызывать зависти у сослуживцев.

Ситуация осложнялась тем, что некоторые из них после окончания МГИМО если и бывали за границей, то лишь в краткосрочных, не более месяца, командировках! А этот новенький, надо же! Поработав недолго в Комитете молодежных организаций при ЦК ВЛКСМ, уехал на целых три года в Колумбию…

Действительно, рослый красавец о тридцати четырех годах, неженатый, без роду и племени, был чужеродным телом в коллективе, куда люди попадали лишь благодаря своим родственным связям в верхних эшелонах власти. И хотя за душой у них ничего не было, за спиной кто-то стоял… Очень влиятельный!

Первоначальная притирка характеров с коллегами кончилась не в пользу Александра Огородника. Возможно, виной тому были его самоуверенная надменность и снисходительно-покровительственное отношение к окружающим.

Когда кто-нибудь из них обращался к нему с рабочим вопросом, у него во взгляде уже стоял немой укор: «Ну что ж ты, даже этого не знаешь… Впрочем, а можно ли от тебя вообще чего-нибудь путного ожидать? Ты не только плывешь по течению, тебе еще и в спину дует попутный ветер — твое знатное происхождение и связи!».

Словом, вскоре Огородником овладело чувство стадного одиночества.

Спасение от ненавистного коллектива он находил только в своей борьбе на два фронта и, как это ни покажется странным, в общении в ходе конспиративных встреч со своим куратором из Комитета полковником Н-ским.

Последний в Стахановце был восхищен его темпераментом авантюриста и поэтому безоглядно благоволил своему подопечному. Кроме того — дерзость провинциала, покорившего столицу, быстрота в мыслях и движениях и отчаянно продувной вид. При всем том полковник нисколько не сомневался, что его агент — один из тех, кто торопится жить, да так, чтобы, высосав весь сок из апельсина, корки оставить для неудачников…

Где-то в глубине души полковник даже завидовал умению агента держать себя на людях и одеваться.

Действительно, Огородник, весь сияющий победоносный и важный, выгодно отличался от других агентов, которые были на связи у Н-ского, как выделяется райская птица на сером утином дворе.

Лишенный природного вкуса и не разбиравшийся в цветовой гамме галстуков, платков и вообще тканей, Н-ский нередко прибегал к совету и помощи своего агента, чтобы выбрать какую-нибудь вещицу в подарок жене или дочерям.

Однако по прошествии нескольких месяцев увлечение Н-ского своим новым агентом диаметрально изменилось, он стал трезвее воспринимать его, а со временем даже осторожничать в общении с ним.

Причиной тому послужил шквал донесений от других агентов, работавших со Стахановцем в одном управлении МИДа. Содержание всех донесений было вариацией на одну тему — как плох и отталкивающе неприятен новый сотрудник.

Все негласные источники как один отмечали заносчивость, неуживчивость, высокомерие Огородника и его неумение ладить с коллективом. Можно было, конечно, положить под сукно все эти «писульки» и не придавать им значения, сославшись на субъективность источников, тем более что по работе претензий к Огороднику не было, но…

Во-первых, вся полученная Н-ским информация исходила от агентов, состоявших в родственных связях с чиновниками со Старой площади. Поделись агенты впечатлениями об Огороднике со своими высокопоставленными домочадцами, пошли бы телефонные звонки по спецсвязи, что само по себе не только неприятно, но и требовало бы принятия каких-то мер.

Во-вторых, кроме эмоций, в донесениях присутствовали и факты, на которые полковник как профессионал контрразведки не мог не обратить внимания: частые отлучки Огородника с рабочего места, не вызванные служебной необходимостью, после которых он возвращался крайне возбужденным, нервным и даже, что обычно совсем не было свойственно Стахановцу — каким-то испуганным.

А тут еще циркуляр, подписанный самым высоким руководством Второго главка (контрразведка Союза), досконально проверять всех недавно вернувшихся из-за границы дипломатов на предмет их возможной причастности к массовой утечке информации особой важности из недр МИД СССР к американцам. В общем, было над чем призадуматься полковнику Н-скому…

Для начала, а скорее, для собственного успокоения Н-ский решил посоветоваться с генералом С-вым, заместителем начальника американского отдела Второго главка. Но понимания не встретил.

— Какая, к черту, Колумбия! В твою вотчину, управление общих международных проблем, за последние полгода получили назначение шесть дипломатов, до этого проработавших по году и более в США… Вот среди кого надо искать шпиона, а не размениваться на мелочь, на сотрудников, работавших в Колумбии! Колумба он нашел, видите ли! Может, ты с его помощью хочешь открыть для Комитета Америку и выйти на ЦРУ?! Ты всех вернувшихся из Штатов проверил? Нет?! Ступай и немедленно бери их в плотное изучение. «Наружка», «прослушка», все — по полной программе, не мне тебя учить… А Стахановца своего выбрось из головы или оставь до лучших времен… Он — не тот Колумб, которого мы ищем как источник утечки информации к американцам… Я тебе больше скажу, он приглянулся самому министру, да-да, не смотри на меня так! Сам Андрей Андреевич Громыко на него глаз положил, хочет взять к себе референтом…

В общем, действуй, но смени вектор поиска!

Несмотря на полученную от старшего товарища отповедь, Н-ский решил действовать на свой страхи риск.

Вернувшись в свой рабочий кабинет в «высотке» на Смоленской площади, он первым делом собрал все агентурные сообщения, фигурантом которых был Стахановец, и сложил их в отдельную папку.

На обложке жирно вывел фломастером — «Колумб». Прихлопнул сверху ладонью, подумал: «Ну и что с того, что он станет референтом Громыко? Да пусть будет хоть апостол Петр, для контрразведки он всего лишь объект! Пока объект наблюдения, а там — видно будет…».

Как опасно содержать обувь в чистоте

Весна 1977 года выдалась на удивление дружной и теплой. Снег сошел уже в марте, и ветер носил по столичным улицам и площадям тучи песка — остатки антиобледенительной смеси, которой в течение всей зимы в изобилии посыпались тротуары и проезжие части улиц.

Все ждали, когда зарядят весенние дожди, но… И тогда на улицы по распоряжению московского градоначальника выкатили полчища поливальных машин: надо же было как-то спасаться от свалившейся на москвичей напасти!

…Около трех часов пополудни полковник Н-ский, сытый и благостный, вышел из мидовской столовой на пятом этаже высотки на Смоленской площади и размеренной поступью направился в свой кабинет.

Попадавшиеся навстречу девчушки-секретарши приветствовали полковника, как ему казалось, с каким-то ехидно-насмешливым прищуром во взгляде.

И тут Н-ского осенило: «Проклятая молния на гульфике, наверняка опять разошлась, а я теперь, как голый на эскалаторе, выступаю по мидовским коридорам с расстегнутой мотней, все исподнее — наружу!

Говорил же агенту Джорджу: привези мне кримпленовые штаны, но не с капроновой молнией, а как положено — с металлической! Так нет же, черт его побери, купил что подешевле… Сэкономил, стервец! И на ком?! Сколько ведь я для этого Джорджа добрых дел сделал! Да если б не я, он до сих пор бы числился в невыездных! И вот те на, отблагодарил за то, что я устроил ему поездку в Италию… Секретуткам на посмешище! Стоило два раза надел, эти штаны с проклятой капроновой молнией — расходится, и все тут! Сегодня целое утро с нею промаялся, чуть на работу не опоздал… Нет, положительно, надо заглянуть в туалет, посмотреть, все ли в порядке, уж больно вызывающе смотрели на меня эти… прости Господи, секретутки!».

Полковник решительно толкнул дверь туалета и застыл в оторопи. Стоя в одних носках перед раковиной, Александр Огородник мыл башмаки!

Пожалуй, Н-ский меньше бы удивился, если бы застал своего агента совершенно голым в туалетной комнате. А тут на тебе!.. Его агент, Стахановец, как всегда одетый с иголочки, ухоженный и надушенный какими-то импортными благовониями, в галстуке, который разве что в западном журнале мод и встретишь, стоит в носках перед умывальником и моет свои туфли!

— Как? Вы, Александр Дмитриевич, моете свои башмаки?! — вместо приветствия ошалело произнес Н-ский.

Стахановец, с трудом скрывая неприязнь, посмотрел на своего шефа по делам конспиративным в висящее над умывальником зеркало и процедил сквозь зубы:

— Алексей Иванович, вы неоригинальны! Точно такой же вопрос задал генерал Грант своему шефу Абрахаму Линкольну… Ну вы, конечно, знаете, о ком идет речь… Гражданская война Севера и Юга в Соединенных Штатах, Линкольн — президент, генерал Грант — его подчиненный, командующий Северной группировкой войск..

Так вот, когда Грант застал Линкольна за мытьем собственных башмаков, он был удивлен не менее вашего и задал точно такой же вопрос… И вы знаете, как на это отреагировал президент Линкольн? «Да! — ответил он, — я мою свои башмаки, а вы чьи башмаки моете?». На этом их диалог был исчерпан, у Гранта более не возникло никаких вопросов…

— Послушайте, Александр Дмитриевич, вы почему позволяете себе такой тон в разговоре со мной?! — Н-ский захлебнулся от ярости.

— Да нет, Алексей Иванович, я себе позволяю лишь одно — мыть собственные башмаки, а вот вы… Что вы себе позволяете? Что? Вымыть собственные туфли в мидовском туалете — это уже государственное преступление?! Тогда увольте! Получается, что мы с вами в заурядные, бытовые процедуры вкладываем совершенно различный смысл…

Ну что с того, что я вдруг решил вымыть свои башмаки? Вы видели, какая пылища на улицах Москвы?! Так неужели я должен сидеть в приемной министра иностранных дел СССР в засранных башмаках?!

— Извините, Александр Дмитриевич, вы, конечно, правы… Извините! Я ничего не имел против… Против того, чтобы вы во всем блеске предстали перед Андреем Андреевичем Громыко, ради Бога… Мне кажется, вы сегодня излишне возбуждены, Александр Дмитриевич… — пошел на попятную Н-ский.

Огородник вытер вымытые туфли носовым платком, небрежно выбросил его в корзину для мусора и, не попрощавшись, покинул туалетную комнату…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.