Глава восьмая Встреча с девушкой из кабаре и «Си»
Глава восьмая
Встреча с девушкой из кабаре и «Си»
Вечером 2 мая вместо того, чтобы встречаться с членами спецгруппы, Пеньковский с Винном пошли в ночной клуб. На следующий день где-то после часа дня он появился в «Маунт Роял», чтобы в тринадцатый раз встретиться со спецгруппой. Пеньковский рассказал о том, как провел вечер в кабаре и о женщине, которую нанял для него Винн.
— Могу дать вам номер ее телефона. Сначала мы пошли в один клуб, затем отправились в кабаре. Шоу начиналось в час ночи, как по заказу, с очень приятной классической музыки в турецком стиле. Мне выбрали в клубе двадцатитрехлетнюю хорошую девушку. У нее красивое имя — Зэф. Вот номер ее телефона. Теперь вам все известно. — Все засмеялись, а Пеньковский сказал: — Я провел с ней два часа. Мне нужно было немного поспать. А в 8 утра я уже позавтракал.
— Вы были у нее? — спросил Кайзвальтер.
— Да, я был у нее дома. У нее своя квартира. Все очень скромно, но со вкусом. Ее квартира даже больше, чем моя в Москве. У меня такой хорошей никогда не было! Комнаты маленькие, но есть все необходимое. Хорошая девушка, с профессиональным уклоном, конечно, но ничего. Я ушел под утро.
— А какой телефон? Еще раз повторите, — попросил Шерголд.
Все снова засмеялись.
— Она много с вас взяла? — спросил Кайзвальтер.
— Винн сказал, что ей нужно дать пятнадцать фунтов (сорок два доллара). Я отдал ему деньги. Он передал их женщине и попросил больше с меня не брать. Она не взяла с меня ни пенни. Ей было сказано, что меня зовут Алекс, что я из Югославии, из Белграда. Стол был хороший. Все было прекрасно.
— Еще один вопрос, — вмешался Кайзвальтер. — А после этой девушки не может быть никаких неприятностей?
— Не думаю, Винн, правда, дал мне презерватив, но я…
— Это важно.
— Конечно, важно. Я думал об этом. Когда я вернулся домой, я помылся и все такое. Она была чистой. Думаю, она следит за собой. Винн это гарантировал, но в то же время дал мне с собой пачку презервативов.
Когда члены спецгруппы снова засмеялись, Пеньковский сказал:
— Нет. Нет, все нормально. У меня есть небольшой опыт. Я за это отвечаю.
— Есть одна поговорка, — сказал Кайзвальтер. — Уж если не везет…
— …то подцепишь гонорею от собственной сестры, — продолжил поговорку Пеньковский.
— Точно. А вы знаете поговорки, — сказал Кайзвальтер.
— Если что-нибудь случится, полечусь, ничего страшного, но, думаю, никакой проблемы не возникнет{247}.
Я проснулся в 7 утра, в 8 часов позавтракал, а в 9 часов мы пошли в посольство. Получили командировочные. Потом я отправился в кабинет резидента. Полчаса разговаривал с ним наедине и рассказал ему о своей поездке. Показал свой ежедневный маршрут. Показал брошюры, которые вы мне дали. Он все упаковал, позвонил при мне шифровальщику и все отослал.
Пеньковский переживал, что не мог сообщить имя начальника ГРУ лондонского центра. Имени его он не знал, а правила профессиональной этики не позволяли узнать об этом у резидента.
— Видите, что значит не показать мне всех фотографий, — пожаловался он. Если бы он увидел фотографии советских разведчиков, которые собрала спецгруппа, он, вероятно, смог бы опознать человека, с которым встречался, и узнать таким образом имя начальника центра ГРУ{248}. Затем Пеньковский ушел и пообещал вечером вернуться.
В 21.15 Пеньковский пришел в 360-ю комнату, чтобы в четырнадцатый раз встретиться с Бьюликом, Кайзвальтером, Шерголдом и Стоуксом. Русский сделал несколько фотографий камерой «Минокс», чтобы попрактиковаться, и члены спецгруппы оценили его работу. Начало вечера он провел, организовав встречу между британским бизнесменом и сотрудником ГРУ в советском посольстве. Это было частью его работы, и тогда с помощью спецгруппы он получил бы по возвращении домой благоприятную оценку своей разведдеятельности во время поездки в Англию.
— Можем ли мы ненадолго прерваться? Нам надо поговорить о том, что предполагается сейчас{249}, — спросил Шерголд. Пеньковский устроился поудобнее и стал его слушать.
— Послушайте меня внимательно. Через десять — пятнадцать минут сюда придет высокопоставленный представитель Министерства обороны Великобритании. Он персонально докладывает лорду Маунтбаттену, министру обороны, — произнес Шерголд как можно более официально[31].
— Я знаю, кто это, — сказал Пеньковский.
— Я не знаю, что он будет говорить вам, но мне бы хотелось узнать то, что скажете ему вы, — продолжил Шерголд.
— Я только скажу несколько слов благодарности, а вы переведете.
— Считаю, что было бы логично начать с сути заявления, которое вы нам недавно написали, не слово в слово, конечно. Это было бы неплохим началом, — предложил Шерголд.
— Согласен, — сказал Пеньковский. — Все вполне логично.
— А затем вы можете сообщить о вашей искренности и желаниях. Не могу предсказать, каков будет ответ, но ему все о вас известно. Самое важное для вас — понять, что его положение таково, что он может дать вам полную гарантию относительно вашего будущего, относительно обещаний, которые вам дали мы, и подтвердить все вышесказанное, — сказал Шерголд.
— Большое вам спасибо, но ведь вы будете переводить, не так ли? — спросил Пеньковский.
— Конечно, буду, — сказал Кайзвальтер. — Только одно — чем медленней вы говорите, тем лучше вас переведут.
— Понял.
— Человека, который сюда придет, зовут сэр Дик Уайт, — сказал Кайзвальтер, но не объяснил, что сэр Дик является главой МИ-6[32].
— Я просто буду называть его господином. Да и вообще, я-то буду говорить по-русски, — сказал Пеньковский, зная, что оно переводится как «джентльмен» или «хозяин»{250}.
Пеньковский вернулся к вопросу о роли советских разведчиков в Великобритании:
— Поскольку вы уже знаете здесь (в советском посольстве) всех сотрудников КГБ, то было бы неплохо заниматься ими и в дальнейшем. Но не трогайте ГРУ. В будущем вы все о них узнаете, только не трогайте. Вы должны принять все меры предосторожности, чтобы я потом не пострадал. Давите лучше на КГБ. Зажмите их так, чтобы сняли резидента. Это значительно расстроит их деятельность, и они многое потеряют, пока приедут новые люди и смогут сориентироваться{251}.
Спецгруппа отметила, что между КГБ и ГРУ существует соперничество и что Пеньковскому хотелось дискредитировать «соседей».
В дверь постучали, и в комнату вошел сэр Дик Уайт в сопровождении одного из членов спецгруппы. В его коренастой фигуре чувствовалась сила, седеющие каштановые волосы были аккуратно зачесаны. Он был самоуверен, но не властен. Бремя власти сэр Дик нес спокойно и легко, и Пеньковский, несмотря на свою нервозность, быстро расслабился, увидев его. Шерголд представил сэра Дика Пеньковскому и спецгруппе. Сэр Дик заговорил, обращаясь прямо к Пеньковскому:
— Что ж, полковник, я должен передать вам сообщение от лорда Маунтбаттена, главы Министерства обороны Англии, — он остановился и попросил Кайзвальтера перевести.
Для начала должен вам сказать, — продолжил сэр Дик, — что лорд Маунтбаттен очень сожалеет, что не может увидеться с вами лично. Он просил меня передать вам это послание: «Меня ознакомили с клятвой верности, которую вы дали правительствам Великобритании и Соединенных Штатов, я восхищен твердой позицией, которую вы заняли, и мы осознаем при этом, что вы подвергаетесь большому риску. Я уже ознакомился с информацией, которую вы нам передали. Могу сказать, что она имеет огромную важность и высоко оценена в Свободном Мире»{252}.
Пеньковский ответил:
— Дорогой сэр, я очень благодарен вам и лорду Маунтбаттену за то внимание, которое вы мне сейчас оказываете. Это внимание со стороны лорда и с вашей стороны означает то, что вы меня признаете. Встаю под ваши знамена, полностью отдавая себе в этом отчет. Долгое время жил с надеждой на это. Сделал все, что мог, чтобы доказать свою преданность, честность и готовность бороться на вашей стороне до самого конца. За последние две недели мне посчастливилось обсудить с присутствующими здесь джентльменами много важных вопросов. Это были вопросы военного, стратегического и политического характера. Хочу честно сказать вам, что у меня хватит сил и здоровья, а также достаточно теоретической и практической подготовки, чтобы выполнить все новые поручения наилучшим образом, возможным в Свободном Мире.
Хочу заверить лорда и вас, что пройдет очень мало времени и вы узнаете меня еще лучше и даже, может быть, почувствуете ко мне расположение. Совсем недавно у меня была возможность обсудить задания, поставленные передо мной. Уверен, что выполню их, как подобает солдату. Клянусь вам как представителю правительства, что все выполню. Я хотел бы также выразить огромное желание, которое нес в своей душе и которое несу и поныне, — я думал об этом даже в Москве — я хотел бы присягнуть на верность моей королеве Елизавете II и президенту Соединенных Штатов господину Кеннеди, которым служу как солдат. Хотя, к сожалению, обстоятельства не позволяют мне сделать это теперь, но надеюсь, что в будущем буду иметь такое счастье{253}.
— Да. Хорошо, мне хотелось бы на это ответить, — сказал сэр Дик. — Во-первых, поскольку полковник Пеньковский возвращается обратно в Москву, прошу его быть осторожным, ведь он идет на большой риск. Но хочу, чтобы он знал: настанет время, когда ему придется покинуть Россию и устраиваться в западном мире, тогда все обязательства, которые мы взяли на себя в отношении него, будут с точностью выполнены.
— Мне все понятно, и я вас благодарю, — сказал Пеньковский. — Мне бы хотелось добавить еще два слова, если позволите. Прошу вас передать мою благодарность лорду Маунтбаттену, благодарность за внимание с его стороны. Мне хотелось бы поблагодарить за внимание и вас. Пожалуйста, выполните мою просьбу, чтобы в один из подходящих моментов лорд передал Ее Величеству королеве, что силы ее увеличились еще на одного человека — полковника, который работает в Москве, в советском Генеральном штабе и который выполняет специальные поручения, но на самом деле состоит на службе у Ее Величества. Более того, передайте, пожалуйста, что я буду служить, точно выполняя инструкции, и что нахожусь в руках очень компетентных людей.
— В этом я уверен, — ответил сэр Дик. — Рад был с вами познакомиться.
Белое вино было разлито по бокалам, и сэр Дик предложил тост:
— Чтобы эта встреча произошла, вы провели вместе много времени. А теперь давайте все выпьем за здоровье полковника.
— Спасибо за ваше внимание и спасибо, что вы принесли мне такую удачу, — ответил Пеньковский.
— Вы понимаете немного по-английски? — спросил сэр Дик.
— Я знаю английский, как говорится, пятьдесят на пятьдесят или того меньше. Я был в Турции помощником атташе. Как это вы говорите? «Работающий начальник разведки». После этого у меня не было возможности улучшить английский, так как не было практики. Но обещаю, что в будущем я его усовершенствую.
Сэр Дик улыбнулся и сказал:
— Теперь, когда вы стали полковником армии Соединенных Штатов, это необходимо.
— Вам придется также выучить и американский, — пошутил Шерголд.
— Я вижу, вы очень выносливы — после такой интенсивной работы все еще на ногах, — сэр Дик сделал Пеньковскому комплимент.
— Да, мы много работали, да еще делегация, о которой надо заботиться, поездки. Мы частенько работаем до 2 ночи. Нам нужно решить серьезные вопросы, а это важнее, чем здоровье{254}.
— Мне бы хотелось, чтобы лорд Маунтбаттен, сэр Дик Уайт и кураторы, которые занимаются мною и которые будут получать от меня материалы, знали, что до самого конца я буду служить честно, преданно и решительно. У меня такой характер, и я уверен, что у меня хватит на это сил.
— У нас создалось такое впечатление о вас, и мы в этом твердо уверены, — сказал сэр Дик.
— Спасибо. Попытаюсь оправдать ваше доверие.
— Думаю, что вы совершенно точно изъявили ваше желание, и я уверен, что мы целиком и полностью его поняли.
— Мне очень приятно слышать эти слова, и, как солдат, я охотно их принимаю, — успокоенный и радостный, ответил Пеньковский.
— А теперь, если позволите, должен вас оставить. Желаю вам удачи в выполнении ваших задач. Всего хорошего, господа.
Шерголд проводил сэра Дика из комнаты{255}.
— Я все правильно сказал? — спросил Пеньковский.
— Да, все прекрасно, — ответил Кайзвальтер. — Не переборщили.
Когда Шерголд вернулся в номер, Кайзвальтер сказал ему:
— Наш друг горит желанием узнать, какое впечатление он произвел на сэра Дика.
— Замечательное, — ответил Шерголд.
— Я попытался все выразить кратко и честно, — объяснил Пеньковский.
— Все было прекрасно, и я уверен, что лорд Маунтбаттен сообщит о вас Ее Величеству, — сказал Кайзвальтер.
— Это обязывает меня работать еще больше. А кстати, не является ли лорд Маунтбаттен дядей принца Филиппа, и мама у него случайно не русская? — спросил Пеньковский.
— Принц Филипп, — стал объяснять Шерголд, — из греческой королевской семьи, в которой сочетались браками с русской царской семьей, и бабушка королевы была родственницей (последнего) царя{256}.
Казалось, Пеньковский был вполне удовлетворен. Он попросил о встрече с королевой Елизаветой, но ему сказали, что это невозможно. Пеньковский пожаловался Бьюлику и Кайзвальтеру и спросил, трудно ли будет ему встретиться с американскими высокопоставленными особами, имея в виду президента Кеннеди. С помощью Дика Хелмса Бьюлик договорился о встрече Пеньковского с генеральным прокурором Робертом Кеннеди, если Пеньковский приедет в Соединенные Штаты, но о встрече с президентом Кеннеди и речи быть не могло. Сэр Дик был подачкой англичан, чтобы удовлетворить желание Пеньковского быть признанным высокопоставленными особами британского королевского дома.
Снова вернулись к работе, и Кайзвальтер попросил Пеньковского объяснить систему нумерации советских военных ракет. Это побудило Пеньковского добавить: у Варенцова и Москаленко есть свои персональные самолеты ИЛ-14, а у Варенцова — «свой железнодорожный вагон. Его обслуживают два проводника, и иногда он перевозит в нем свою семью, чтобы сэкономить на дороге»{257}.
У Кайзвальтера был длинный список вопросов, приготовленных ЦРУ в Вашингтоне и Леонардом Маккоем в Лондоне. Темы были разные — от информации по контрразведке до попыток понять хрущевские мысли и намерения.
— Что подразумевал Хрущев, когда говорил в начале 1960 года, что разработано новое фантастическое оружие, которое намного опаснее МБР? — спросил Кайзвальтер.
Пеньковский пояснил американцам, что, когда Хрущев говорил о достижениях, он имел в виду только исследовательские проекты, которые находятся в стадии разработки, — от ядерного реактора до ракетоносителей.
— Он дал задание разработать новую ракету с атомным топливом в системе силовой установки. Над этим интенсивно работают, и на разработку топлива, основанного на атомной энергии, выделяются огромные материальные средства, — объяснил Пеньковский{258}. — А еще параллельно с этими разработками предпринимаются шаги по созданию высококалорийного топлива, одним из компонентов которого является бор.
— Вы когда-нибудь слышали, что среди ваших агентов или агентов КГБ есть очень ценный американский, английский или канадский шпион? — спросил Кайзвальтер.
— Мне точно известно, что в руках советской стратегической разведки находятся и американцы, и англичане, и французы, и немцы. Другой вопрос, как оценить степень их важности. В Турции у некоторых кандидатов на вербовку были очень низкие оперативные способности, и все же было приказано их вербовать. Никто не рассчитывает на то, чтобы завербовать высокопоставленного генерала.
— Это все о ГРУ?
— Да.
— А о КГБ?
— Конечно же, и у них есть. КГБ берет деньги для оплаты агентов в оперативных фондах. У нелегалов — своя собственная сеть. Они не всегда используют уроженцев данной страны, а пользуются и людьми, приехавшими из третьих стран. Скоро я передам вам полный список действующих агентов, в основном на Цейлоне{259}. — Пеньковский узнал об агентах на Цейлоне, готовясь на пост военного атташе в Индию.
— Мы их не тронем, — сказал Кайзвальтер.
— Предположим, я не приеду к вам еще два года?
— Если действия против них в какой-либо мере поставят вас под угрозу в течение этих двух лет, то предприниматься против них ничего не будет, пока вы не приедете.
— Понимаю{260}.
Бьюлик задал Пеньковскому вопрос о том, не слышал ли он о каких-либо технических средствах, которые используются в Москве против иностранных посольств.
— Не только не слышал, но и видел. Многое было скопировано с вашего оборудования. У них тонкие мембраны, около пяти миллиметров толщиной, используемые как микрофоны, которые можно прилепить к стене. К передатчику, который ведет перехват, проходят провода. Вообще-то, это скопировано с тех устройств, которые установили американцы и которые были обнаружены{261}.
Теперь я хочу обратить ваше внимание на один важный момент. Все многочисленные советские служащие в американском, британском, канадском посольствах — все без исключения — докладывают в КГБ. Например, моя тетя Елена Яковлевна Шевцова, долгое время проработавшая в посольстве Афганистана, была информатором КГБ. Это сестра моей матери, она уже на пенсии. Она работала там экономкой и няней. Она ненавидела это занятие (шпионство), но ей угрожали, и одним из заданий было сделать отпечатки с ключей. Ее сын Игорь был болен, и ему разрешили наблюдаться в их поликлинике, тем самым еще больше привязав ее к себе. Она была доброй женщиной. Она работала в посольстве до начала войны, а после была переведена в посольство Италии. Она всегда жила в страхе и обо всем рассказывала моей матери. Нас это очень тревожило, поскольку любой казус с КГБ отразился бы на нас. Мы очень обрадовались, когда два года назад она ушла на пенсию{262}.
В Турции мы никогда не использовали местных электриков или уборщиков, только русских. Но здесь, в Москве, у вас очень много местного обслуживающего персонала. У каждого свое задание от КГБ, и каждый обязан докладывать. Почему бы вам не сократить число этих людей и не привлечь ваших собственных уборщиков? Нет ничего стыдного в том, чтобы ради вашей собственной безопасности мыть пол на этажах. Так нет же, вам приходится всегда привозить так много сотрудников, и каждый ищет какую-нибудь крупицу информации, за которую можно получить деньги. Исключений почти не бывает. И часто ваша доброта по отношению к некоторым людям служит плохим целям. Уж можете быть уверены, что я знаю об этом, поскольку мою собственную тетю заставили работать на КГБ в иностранном посольстве[33]{263}.
С того самого времени, как был запущен советский спутник, в 1957 году, Хрущев стал во всеуслышание хвастаться советским ядерным превосходством. В ноябре 1959 года он сказал, что у Советского Союза «такой запас ракет, такое количество атомных и водородных боеголовок, что, если на нас нападут, мы сможем стереть с лица земли наших потенциальных врагов»{264}. Хрущев утверждал, что один завод производит 250 ракет в год. Он сказал группе журналистов Херста: «Нас не запугаешь, да мы и не боимся. Экономика наша процветает. Наши ракеты производятся как сосиски — сходят с конвейера одна за другой»{265}.
Кайзвальтер затем попросил Пеньковского рассказать о заводе, которым так хвастался Хрущев. Он ответил, что Советский Союз может в широких масштабах производить ракеты для космических исследований, но массового конвейера баллистических ракет еще нет.
Пеньковский посмотрел фотографии прошлогоднего первомайского парада, чтобы показать, были ли там какие-нибудь новые ракеты, и узнал тактическую ракету «земля — земля» для наземных войск, ракету ПВО СА-2, взрыв которой не дал У-2 Пауэрса выполнить свою миссию, и СС-1, баллистическую ракету среднего радиуса действия{266}.
Кайзвальтер продолжал задавать вопросы по списку и спросил о мощности атомной бомбы, которую может нести самолет. Пеньковский ответил, что слышал, что это может быть бомба мощностью в пятьдесят килотонн{267}.
— А вы имеете какое-нибудь представление о том, каким образом атомная боеголовка укрепляется на ракетах? — спросил Кайзвальтер.
Пеньковский вспомнил технические подробности, о которых слышал на лекциях по ракетам в академии имени Дзержинского. Они обсудили также допустимые температуры для ракет, особенно то, как могут подействовать низкие температуры на их функционирование{268}.
По этому поводу Пеньковский сообщил следующее:
— Вы не могли засечь все испытания атомного оружия. Маленькие взрывы производятся в глубоких шахтах. Вы могли засечь их как показатель слабого землетрясения, но это не было сейсмическим проявлением. Вы должны были понять, что производится большое количество испытаний, но с зарядами очень малой мощности. После этих испытаний мы следим за тем, что появляется в прессе, например ТАСС, и, за редким исключением, об испытаниях не говорится ни слова. Научная экспериментальная работа в этом направлении бурлит, как гейзер. Все это происходит в центральной части Советского Союза, ближе к южным республикам. А все разговоры по поводу прекращения испытаний ядерного оружия — настоящий блеф. Хрущев избавится от всех ученых, как только они прекратят испытания. А почему испытания все еще проводятся? Потому что существует еще много проблем, которые необходимо решить. Это делается потихоньку в малых масштабах{269}.
Информация Пеньковского об испытаниях ядерного оружия представляла большой интерес для правительств Соединенных Штатов и Великобритании и помогла западному сообществу установить новые критерии контроля за ядерными испытаниями. Его сведения, полученные из разговоров с друзьями-военными, оказались точны почти во всех случаях. Только в одном случае — когда он доложил, основываясь на каких-то слухах, о провале советского космического полета — его информация не подтвердилась. Всего лишь однажды его донесение не было представлено для ознакомления американской разведке.
Пеньковский рассказал о членах своей торговой делегации, ласково называя их «мои маленькие кролики»: «Купил им вчера в посольстве пять блоков сигарет. Они так обрадовались, что чуть меня не зацеловали. Они меня боятся».
Кайзвальтер воодушевил Пеньковского:
— Вы очень хорошо держались во время встречи с сэром Диком Уайтом.
Ушел Пеньковский в 12.05 ночи.
На следующий день, 4 мая в 14.20 Пеньковский постучал в 360-й номер гостиницы «Маунт Роял». Его приход не был запланирован, и в комнате были только Бьюлик и Шерголд. В своем почтовом ящике Пеньковский обнаружил записку: ему кто-то звонил. Но он не мог понять, кто ее написал. Это была не единственная причина, которая побудила его прийти в неурочное время.
— Я забежал на несколько минут, чтобы сказать вам о двух вещах. Во-первых, мне надо сделать вам очень важное сообщение.
Сотрудник ГРУ советского посольства в Лондоне сказал Пеньковскому, что собирается в посольство Пакистана на встречу с одним агентом.
— Шаповалов должен встретиться сегодня с этим агентом и другими сотрудниками пакистанского посольства. За ним надо следить. Он сказал мне сегодня, что вошел в контакт с одним английским коммунистом и хочет его завербовать. Просто понаблюдайте за ним. Их заметить легко.
Шаповалов должен приехать в пакистанское посольство в 19.00 в машине с номерным знаком 462, сказал Пеньковский. Шерголд повторил номер, чтобы не ошибиться.
— Правильно. Сумма цифр номера — 12 — так легче запомнить, — сказал Пеньковский.
Члены спецгруппы договорились, что против сотрудника ГРУ не будет предпринято никаких действий. Если бы офицера ГРУ выдворили из страны за нелегальную деятельность, то дальнейшее расследование или пересмотр дела мог бы вывести на Пеньковского.
Пеньковский попросил также выяснить, что за телефонный номер был ему передан. Он представить себе не мог, кто звонил, и забеспокоился. Американец и англичанин поняли друг друга без слов — было решено определить звонившего. Шерголд соединился со своей конторой, чтобы засечь этот номер. Бьюлик позвонил остальным членам американской спецгруппы, и после небольшого обсуждения этот таинственный номер был найден в телефонном справочнике Лондона — он принадлежал ТАСС. С ТАСС связался Винн, чтобы разрекламировать делегацию Пеньковского. Сотруднику ТАСС нужно было только подробнее узнать о деятельности делегации. Пеньковский расслабился и поехал в советское посольство{270}.
Остаток дня Пеньковский провел с Винном, который нашел время, чтобы отвезти Пеньковского на урок танцев. Пеньковский сказал, что после вечера, проведенного в кабаре, ему требуется отдых. В 20.10 он был готов в пятнадцатый раз встретиться со спецгруппой в 360-м номере. Первая часть встречи была снова потрачена на разбор пробных фотографий, которые были сделаны Пеньковским камерой «Минокс». Присутствовал даже фотоинструктор МИ-6, который показал, как можно улучшить качество фотографий, когда не хватает света. Инструктор показал Пеньковскому, как сделать так, чтобы не застревала пленка, и как предотвратить двойную экспозицию.
Поработав с фотокамерой, Пеньковский рассказал членам спецгруппы о домыслах, которые он услышал в тот день в советском посольстве. Суд в Лондоне над советским шпионом Джорджем Блейком, сотрудником МИ-6, стал настоящей сенсацией во всем мире. Дело Блейка доставило британскому правительству немало хлопот, и, хотя предпринимались попытки принизить его роль, суровое наказание (сорок два года лишения свободы) означало, что он нанес серьезный ущерб, выдавая КГБ британские секреты и сотрудников разведки.
— Я слышал, что сотрудники посольства находятся под большим впечатлением, узнав о приговоре в сорок два года, о чем уже уведомили Москву. Это очень суровый приговор. Я знаю, что несчастному, который получил это наказание, тридцать восемь лет. Отбыв сорок два года в тюрьме, он выйдет на свободу восьмидесятилетним стариком. Это ужасно! Из центра пришел приказ работать очень серьезно и соблюдать безопасность.
— Это сегодняшний приказ? — спросил Шерголд.
— Да, посольство проинформировало Москву вчера. Теперь у них очень плохое настроение. Говорят, что это отобьет охоту у людей работать на нас{271}.
Пеньковский снова заговорил о своих отношениях с Винном, и снова возникли трудности, поскольку Винн был всего лишь связным и курьером, а не сотрудником МИ-6, знакомым со всеми оперативными секретами или с тем, что Пеньковский посылает на Запад.
— Я хитрый. Кажется, что смотрю на вещи просто, но все понимаю, — сказал Пеньковский. — Винн чувствует сейчас, что у меня куча денег, что меня хорошо вознаградили. Он все намекает на то, что я должен «зарядить» и его. Прошу вас поговорить с ним — хорошо, по-дружески поговорить. Объясните ему, что ему хорошо заплатят, что если он будет и дальше со мной работать, то у него всего будет вдоволь, даже в будущем.
Шерголд и Кайзвальтер согласились с Пеньковским.
— Вы должны ему так сказать: «Пеньковский — щедрый парень, но денег у него брать не надо». Так он не подумает, что я жадный{272}.
Хотя Пеньковский говорил, что уже не является коммунистом, его образ мышления все еще подчинялся моральным ценностям коммунизма: если у кого-то денег больше, чем у соседа, значит, он должен заниматься чем-то нелегальным. Вместо того, чтобы посоревноваться с богатым соседом, его, следуя основам коммунистической морали, нужно привести к общему знаменателю. Быть жадным в советском обществе означало быть морально коррумпированным и вести себя антиобщественно.
Пеньковский повторил те причины, которые побудили его в первый раз подойти к Винну в Москве, коротко заключив:
— Сначала Винн не хотел этого делать. Испугался. Да как испугался! Как я его умолял и убеждал! Но, конечно же, он понимал, что, если все будет успешно, его озолотят. В конце концов, он торговец, и вы должны это понять{273}.
— Мы позаботимся о нем, и все будет в лучшем виде. Вы сами сказали, что обрадовались, когда увидели его, — сказал Кайзвальтер, пытаясь умиротворить Пеньковского. Но еще минут пять Пеньковский все стоял на своем.
— Он удовлетворен. Ему хорошо заплатили, и он вполне счастлив, — повторял Кайзвальтер.
— Клянусь, я прав, — ответил Пеньковский, зная, что чувствует Винн на самом деле. — Я, по-моему, сказал ему в Москве: «Если у меня все получится, то и у вас все получится». А теперь он думает, почему я изменил свое мнение. Это очень важно.
И особенно важно решить это, поскольку я собираюсь встретиться с ним в конце мая. Успокойте его завтра, скажите, что Пеньковский добрый человек.
— Мы скажем ему, что запретили вам давать ему деньги, — сказал Кайзвальтер.
— Правильно. Скажите, что запретили!
— Хорошо, — добавил Шерголд ради успокоения{274}.
Кайзвальтеру не терпелось покончить наконец с разговорами Пеньковского о Винне.
— Послушайте, вы здесь уже полчаса. У нас очень важная программа. С фотографиями можно закончить в следующий раз. Мы выполняем сейчас оперативную инструкцию, что и как должно быть сделано. Потом я все объясню. Сначала в общих чертах, потом подробно о главных заданиях, которые вам поручат, — сказал Кайзвальтер{275}.
— Это историческая комната. Когда-нибудь здесь повесят мемориальную доску, — ответил Пеньковский{276}.
Кайзвальтер показал Пеньковскому, как слушать радиошифр и как вписывать шифрованные цифры в простой языковой текст. В 21.00 Пеньковский пошел на ужин со своей делегацией в «Маунт Роял». А через час вернулся, предупредив своих «кроликов», что отключает телефон и ложится спать.
Первым важным делом в тот вечер для Пеньковского было подобрать по цвету зубы, чтобы заменить шесть поврежденных вставных зубов. У него были выбиты зубы, когда во время войны он попал под бомбежку. Материал, из которого делали вставные зубы в Москве, был низкого качества и недолговечным, сказал Пеньковский, довольный выбором цвета образцов. Посоветовавшись с членами спецгруппы, он выбрал цвет, который больше всего подходил под его настоящие зубы{277}.
Поскольку стоматология в Москве была на низком уровне, было принято, что советские чиновники, путешествующие по загранице, могли посетить стоматолога, одобренного КГБ, поэтому новые вставные зубы Пеньковского ничьего бы внимания в Москве не привлекли.
Кайзвальтер перешел к подробным инструкциям по поводу новой встречи Винна и русских в Москве. Было установлено точное время, когда Винн сможет пойти в английское посольство заранее и взять для Пеньковского материалы, чтобы не держать их у себя в номере.
Были также обсуждены возможности встреч с агентами и передачи материалов. Спецгруппа даже выработала опознавательный сигнал: если на каком-либо приеме Пеньковский встретит американца или англичанина с заколкой для галстука, на которой будут красные камни, и если Пеньковскому передадут привет от Чарльза Пика и его супруги, значит перед ним тот человек, который нужен. Бьюлик, купивший несколько одинаковых заколок, показал их Пеньковскому, чтобы он знал, что следует искать.
Пеньковский также мог перебросить пакет через стену «Дома Америки» в 22.00 в первую субботу месяца начиная с июля 1961 года. Запасное время — в воскресенье, следующее после первой субботы, в то же время.
— Это там, где стена подходит к зданию в Турчаниновском переулке, — объяснил Кайзвальтер, имея в виду место, которое раньше предложил незадачливый американский сотрудник ЦРУ «Компас». К этому времени в Вашингтоне признали важное значение работы Пеньковского, и ЦРУ связалось с Государственным департаментом на уровне помощника государственного секретаря У. Алексиса Джонсона, который телеграфировал в посольство в Москве, требуя помощи. Посол Томпсон только что узнал о высокопоставленном советском источнике; по уже предпринятым Пеньковским рискованным шагам он понял, что речь идет о нем. Больше Пеньковского не считали потенциальным провокатором, но имя его тщательно скрывалось в посольстве от всех остальных{278}.
Британцы же разработали другой сценарий для связи с Пеньковским в Москве. Шерголд сказал Пеньковскому, что он должен встретиться с женой британского дипломата, когда та будет гулять с детьми в парке. Кайзвальтер попросил Шерголда:
— Можете сказать ему, что мы придумаем для нее лучшее место. Мы сфотографируем ее с детьми в парке, так, что он узнает женщину, детей и коляску, а также то место в парке, где они будут играть.
— Очень хорошо, — сказал Пеньковский.
— А какой день вам удобнее всего? — спросил Кайзвальтер.
— Для этой операции — воскресенье. Это мой выходной, — ответил Пеньковский{279}.
Затем Пеньковский снова принялся рассматривать фотографии сотрудников ГРУ и КГБ, сообщая подробности их биографии, пока наконец не пришло время расходиться, — это было в 01.15 5 мая. Члены спецгруппы выпили на прощанье по бокалу белого вина, закончив, таким образом, встречу, которая продолжалась три часа пятьдесят пять минут. В записи о встрече было написано: «Все участники принципиально решили пить только слабое белое вино во время встреч. Это помогало утолять жажду, которая усугублялась сидением в жарком, душном, прокуренном помещении часами. Окна приходилось держать закрытыми, чтобы разговор не могли подслушать» {280}.
О новой встрече договорились на 21.00. Пеньковский снова от имени делегации похвалил Винна за отличную организацию. Их приглашали несколько раз на обеды и ужины, в связи с чем они могли сэкономить свои командировочные и потратить какие-то деньги на подарки и покупки для себя.
— Это помогло мне «купить» группу. Все очень довольны, — сказал Пеньковский.
— Вы приобрели все необходимое? — спросил Кайзвальтер.
— Нет. Мне нужно купить еще кое-какие подарки. Завтра у меня будет на это время.
— У вас уже есть подарок Варенцову? — спросил Кайзвальтер.
— Да, замечательный.
— Это будет от госпожи и господина Пеньковского и от нас, — сказал, засмеявшись, Кайзвальтер. — Завтра у вас останется время походить по магазинам. Вам не помешает купить несколько лишних подарков{281}.
Пеньковский и Кайзвальтер чокнулись бокалами.
— Теперь все, — сказал Пеньковский. — Послезавтра попрощаемся. Все правильно: я получил деньги и для оперативного, и для личного пользования. В конце концов, ведь и подарки куплены для оперативного пользования.
— Да, конечно, — согласился Шерголд.
— Не думаю, что буду звонить ей сегодня вечером. Устал. Сегодня проезжал мимо ее дома. Я действительно от нее без ума, — сказал Пеньковский, вспомнив о Зэф, женщине, которую встретил с Винном в кабаре. — Она была очень искренна, просто исключительно. Два часа пролетели незаметно. Она даже была удивлена, что я так скоро ухожу. Опытная девочка. Я спросил ее, почему она не замужем. Она из хорошей семьи и прекрасно живет, — Пеньковский вспомнил, что члены спецгруппы должны собраться снова в 21.00, и вышел{282}.
Пеньковский провел весь день в советском посольстве, проверяя счета своей делегации, а после отправился с Винном по магазинам. В 360-ю комнату гостиницы «Маунт Роял» он пришел в 21.05 на свою последнюю рабочую встречу со спецгруппой.
— Ну, теперь-то вы уже все сделали? — спросил Кайзвальтер.
— Нет еще. Попрошу вас кое в чем мне помочь. Я сделал все для себя и всем купил подарки — в этом отношении все замечательно, — сказал Пеньковский. — В 18.30 я заехал к Винну домой. Он сказал: «Давай выпьем на прощанье». Затем он сказал: «Мы с женой приедем попрощаться с делегацией». Мы выпили бокал или два. Я позвонил от Винна и сказал, что мы приедем через десять минут, — все уже ждали в гостинице. Пришла миссис Винн, мы пошли в бар, посидели несколько минут и выпили еще. Затем они ушли. Я пошел к себе в номер, взял несколько фотографий и проспектов тех мест, где мы были; другие отправились паковаться, а я пришел к вам.
У меня с Винном был разговор. Он сказал мне, что говорил с вами и получил какие-то инструкции. В отношении денег я сказал, что в основном работаю бескорыстно и деньги мне давать не нужно… Знаете, когда необходимо говорить по-английски, я понимаю Винна очень хорошо. «Ладно, — сказал он. — Я сделаю все, о чем меня попросят, только мне нужны деньги». Поэтому настроение у Винна не такое уж и плохое.
— Прекрасно, — ответил Кайзвальтер{283}.
Пеньковский попросил устроить так, чтобы в аэропорту Хитроу не проверяли багаж у членов делегации, и Шерголд пообещал, что за перевес заплатит Винн.
Как только снова было произнесено имя Винна, Кайзвальтер обратился к Пеньковскому и сказал:
— Умоляю вас, ничего не обещайте Винну. Не нужно обещать ему то, что трудно будет выполнить. Как видите, это очень действует на него.
Пеньковский все еще был озабочен своими отношениями с Винном и тем, как Винн поведет себя в Москве. Он снова начал было объясняться, но Кайзвальтер прервал его:
— Можете успокоиться на этот счет. Вы сами знаете, что предприняли все необходимые шаги.
— Ладно, хватит про Винна, — сказал Пеньковский, кивнув головой{284}.
Пеньковского также беспокоило поведение британского эксперта, которого порекомендовал Шерголд и которого Пеньковский познакомил в советском посольстве с сотрудником ГРУ. Во время встречи Пеньковский попросил британского эксперта написать статью о тугоплавкой стали, которую можно было бы опубликовать в Советском Союзе.
— Я сказал ему, что у нас часто печатаются статьи иностранных авторов по техническим вопросам. Он сказал: «Я подумаю. Мне известно, что один из ваших ведущих специалистов занимается тугоплавкими сталями, предназначенными специально для ракет». Почему он сказал, что именно для ракет?
Пеньковский был раздражен, потому что упоминание о ракетах насторожило сотрудника ГРУ. Его беспокоило то, что его коллега по ГРУ мог заподозрить что-то неладное в отношении британского эксперта.
— Он специалист по ракетам, он так думает, — сказал Шерголд, объясняя ответ эксперта.
— Он простой смертный. У него нет особых допусков, которыми располагаем мы или вы. Он не разведчик, — добавил Кайзвальтер{285}.
— Следующее, — продолжал Пеньковский. — Вы приготовили вторую камеру «Минокс»?
— Вам передаст ее Винн в Москве, — сказал Шерголд.
— Я не хочу держать дома два фотоаппарата. Я подумаю об этом, — сказал Пеньковский.
— Мы сможем положить «Минокс» в тайник, — обратился Шерголд к Кайзвальтеру, имея в виду тайник, который указал Пеньковский.
— Вы дали мне пленки на тысячу кадров, — сказал Пеньковский. — Задание номер один для меня — Боевой устав. Это очень важно и интересно. Одна брошюра написана Главным маршалом артиллерии Варенцовым — в ней дана современная оценка ракетных сил. Это теория — там нет описания ракет и их массового применения в военных операциях. Хорошая брошюра. Совершенно секретная. Ее выдают только по предъявлению удостоверения. Если мне удастся ее снять, будет очень хорошо. Затем у меня будет основное пособие с лекциями по спецподготовке (разведке).
Чтобы сфотографировать правила, в которых 250–270 страниц, с двумя кадрами на страницу, потребуется 500 кадров. Тогда у меня будет использовано больше половины. Меня волнует пленка. Потребуется дополнительная пленка, поскольку мне нужно будет перефотографировать еще одну книжку.
— Страница правил достаточно мала и поместится в один кадр, — сказал Кайзвальтер.
Разговаривая с Кайзвальтером по-английски, Шерголд говорил о Пеньковском в третьем лице. Шерголд сказал:
— Надо, чтобы Винн передал ему побольше катушек с пленкой. Сколько пленок он должен получить от Винна, чтобы иметь запас на два-три месяца?{286} Мы передаем ему с Винном двадцать пленок. Когда он захочет передать отснятый материал? Может, он думает, что сделает это в конце июня или в июле, то есть после приезда Винна? А может, собирается посылать его каждый месяц или через месяц?{287}
— Давайте не будем ждать несколько месяцев, — ответил Пеньковский. — Я думал об этом. Вот мой план: до приезда Винна я постараюсь сделать как можно больше — кое-что у меня уже готово. На месяц вам работы хватит.
Вот о чем я думал, хотя раньше об этом не говорил. Есть один британский дипломат, который меня знает и который меня приглашал, когда я работал с делегацией Винна. Я знаком с ним и его женой, особенно хорошо познакомился, когда был у этого дурака — Ван Влие. Пусть ваш дипломат устроит какой-нибудь праздник и пригласит из Комитета человек десять. Скажем, в честь дня рождения сына королевы. Под этим предлогом он сможет организовать прием. Мне он понравился. Если бы он взял пленки и дополнительный материал, я бы ему все передал, конечно, с вашего разрешения.
— Нет, — твердо сказал Шерголд, не желая путать сотрудника посольства с сотрудником МИ-6 в посольстве.
— Нет? Значит, вместо него кто-то другой? — спросил Пеньковский.
— Да, другой. Наш человек, — ответил Шерголд{288}.
— Меня могут пригласить и к Ван Влие. Но работать с Ван Влие я не хочу, — сказал Пеньковский.
— Да и мы этого не хотим! — с радостью согласился Шерголд.
— Он два дня продержал мой пакет. После этого ему позвонили из Комитета. У Ван Влие есть секретарь-переводчик — я сообщил вам его имя — русский, который работает в Первом главном управлении (КГБ). Половину всех этих людей нужно выгнать. Это информаторы. Ван Влие, без сомнения, уже знает, что я шестнадцать дней провел в Англии. Он помнит о том, что я просил его сделать, — пожаловался Пеньковский.
— Он ничего не понял. Он ничего не сделал. Он полный идиот! — заявил Кайзвальтер.
— Он все понял. Он даже спросил меня, хочу ли я оставаться в Советском Союзе или собираюсь уехать, — настаивал на своем Пеньковский.
— Даже так? — озабоченно спросил Бьюлик.
— Это что-то новенькое, — сказал Майкл Стоукс, тоже обеспокоенный.
— Я рассказал ему о всех своих просьбах, и он все прекрасно понял, но вы правы — он полный идиот, — сказал Пеньковский{289}. Даже если Ван Влие и не ознакомился с информацией Пеньковского о ракетах, которую он просил его передать, канадский дипломат мог что-нибудь сказать неосторожно в адрес Пеньковского, что сделало бы Пеньковского политически ненадежным и могло скомпрометировать.
Шерголд повернулся к Кайзвальтеру и попросил его сказать Пеньковскому:
— Пусть ни при каких обстоятельствах он не пытается ни разговаривать с дипломатом, ни что-либо передавать ему (в британском посольстве). Если он устроит сотрудникам Комитета приглашение, то должен Действовать только в том случае, если узнает нашего человека.
— А что вы этому человеку скажете? — спросил Пеньковский.
— У него будет этот знак, — сказал Кайзвальтер, показывая заколку для галстука, которую дали Пеньковскому. Точно такая же будет у того, кто должен войти с Пеньковским в контакт.
— Скажите этому человеку, что я буду ходить по всем комнатам и на все смотреть — и на кухню пойду, и в туалет. Ваш человек должен за мной наблюдать. Я сделаю так, чтобы мы остались с ним наедине, и передам ему сверток с отснятой пленкой, — сказал Пеньковский.
— Это будет надежный человек, и больше никто не будет знать, — ответил Кайзвальтер.
— Как только у него будут пленки — дальше ваше дело. Дипломата уже предупредили, чтобы он молчал? Он знает все о тех двух британских бизнесменах, к которым я подходил, — объяснил Пеньковский.
— Я знаю, я уже все сделал, — сказал Шерголд.
— А Ван Влие не вмешается? — спросил Пеньковский.
— Нет, — твердо ответил Кайзвальтер.
— Харрисон (канадский геолог) тоже будет молчать?
— Обязательно, — сказал Кайзвальтер.
Пеньковский успокоился{290}.
Шерголд спросил: хочет ли Пеньковский «передать материалы на встрече в посольстве и будет ли он вообще общаться с женщиной с коляской»?
— Конечно же, — сказал Кайзвальтер, объяснив, что Пеньковский уже дал согласие встретиться с женщиной с детьми.
— Прекрасно, — ответил Шерголд. — Хотелось бы вернуться к вопросу о времени.
— Новые материалы будут поступать от меня каждый месяц — иногда в больших количествах, иногда поменьше. Но вы же не сможете каждый месяц приглашать меня на приемы в посольство. Меня могут приглашать австралийцы, англичане, канадцы и американцы — каждый по очереди раз в три месяца, без повторения, — сказал Пеньковский. Такое правило было заведено в Государственном комитете в отношении визитов в иностранные посольства{291}.
— А если вас будут приглашать в среднем раз в два месяца? — спросил Кайзвальтер.
— Нет. Я не хочу в течение двух месяцев держать материалы у себя, — сказал Пеньковский.
— Хорошо. Раз в месяц. Это все, что мне нужно было узнать, — сказал Шерголд. — Поскольку мы собираемся использовать летом женщину с коляской в парке, мне нужно будет ее проинструктировать, как часто ей придется там гулять.
После того, как Кайзвальтер перевел замечания Шерголда, Пеньковский сказал:
— Вот что я предлагаю: в первое воскресенье каждого месяца в разных местах, а в первый раз там, где я предложу, — напротив скульптуры Репина (на площади Репина напротив Кремля). Она сможет выйти с ребенком на прогулку вечером?
— Нет, это будет не совсем естественно, — сказал Кайзвальтер.
— И она сможет гулять с коляской только в непосредственной близости от того места, где живет. Она же не сможет, не взяв машину, гулять с коляской по всему городу, — добавил Шерголд.
— Разве она не прогуливается с ребенком перед сном? — спросил Пеньковский.
— Она живет в двух-трех кварталах от парка; она может гулять или сидеть в парке. Все будет происходить в парке. Но в каком? В том, что недалеко от ее квартиры, — твердо сказал Шерголд{292}.
— У меня вопрос, — заявил Пеньковский. — А что, если неожиданно у меня будет срочное сообщение? Как в том случае, когда маршала Рокоссовского послали на Кавказ, когда там был Варенцов, — все ракеты были готовы, чтобы открыть огонь по Турции. Если случится что-то в этом роде, как же я смогу промолчать? Подумайте, по какому каналу я смог бы вас информировать.
Пеньковский говорил об ответной реакции Хрущева на высадку американцев в Ливане в июле 1958 года, когда Рокоссовский был назначен командующим Закавказским военным округом, что означало советскую мобилизацию в ответ на попытку Эйзенхауэра захватить Ливан{293}.