ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ По возвращении с театра войны

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По возвращении с театра войны

Вернувшись в Петербург, я, естественно, был засыпан вопросами относительно виденного и перечувствованного мной в течение четырех месяцев, проведенных на малоазиатском театре войны. Между этими вопросами некоторые повторяются почти с стереотипной точностью, указывая тем самым, что они интересуют все общество. Считаю, поэтому, долгом сказать печатно то, что много раз приходилось повторять устно, в разговорах с отдельными лицами.

Известно, что кавказские войска стали сосредоточиваться на нашей малоазиатской границе еще с лета, прошлого года, когда события в славянских землях и отношения к ним некоторых европейских кабинетов заставляли Россию готовиться ко всяким случайностям. В то же время, начали приниматься меры к обеспечению кавказских войск продовольствием на целую кампанию в предвидении, что она может начаться и в зимнее время. Подобная предусмотрительность была очень понятна, если взять во внимание географическое положение Закавказья. В обыкновенное, мирное время Закавказский край снабжается хлебом и отчасти другими продуктами из Карского пашалыка. Без сомнения, хлеб произрастает и во многих местах Закавказья: так называемое Духоборье, т.е. пограничная местность в Ахалкалакском уезде, где поселены наши сектанты, очень хорошо родит пшеницу и ячмень; но всего этого едва хватает на нужды местного населения, и недостаток пополняется путем торговли из Карского пашалыка. В военное время, однако, торговля или вовсе прекращается или ограничивается до крайних пределов; имеющиеся запасы могут легко попасть в руки неприятеля или сделаться недоступными. Благодаря отсутствию флота в Черном море пресекается самый удобный путь, которым Закавказье может снабжаться всем необходимым и недостающим из России: остаются открытыми еще две дороги; но одна из них пресечена высоким горным хребтом, с его снежными завалами и земляными обвалами, а другая -  через Каспийское море и порт в Баку, слишком кружная и находится в зависимости от навигации по Волге. При таких условиях самый простой расчет указывал, что продовольственные запасы для армии должны быть сделаны заблаговременно, в возможно большем количестве, будет ли война или не будет. Это было исполнено очень удачно и по сравнительно выгодным ценам благодаря очень удачному выбору корпусного коменданта в лице генерал-майора Болохова и тому влиянию, которым пользуется корпусный командир, генерал-адъютант Лорис-Меликов, между армянами, держащими в своих руках местную торговлю. Часть скупленных запасов была свезена в Александрополь, Игдырь, Ахалкалаки, Ахалцых и другие пограничные пункты, а остальные оставались еще на руках торговцев, в Карском пашалыке. Быстрый переход наших войск за границу в первый же день объявления войны застал турок совершенно врасплох. Не только все закупленные нами продукты остались целы, но и значительные запасы, сделанные турками, попали в наши руки. Таким образом, продовольствием мы были вполне обеспечены.

Еще готовясь к войне, в бесконечно долгие и скучные месяцы выжидательного стояния в Александрополе и его окрестностях, командующий корпусом обратил особенное внимание на пищу солдат. Мясная порция увеличена до полутора фунтов на человека и выдавалась ежедневно. Борщ или рисовый суп, свежий хлеб и, наконец, чай дополняли пищу солдат. Точно так же кормились войска и с открытия военных действий. Бывали, конечно, исключительные дни во время походов, когда приходилось довольствоваться известными ржаными сухариками; но и мне случалось ими пробавляться, и, право, я грыз их или размачивал в чае не без удовольствия. Несколько раз случалось мне пробовать солдатскую пищу, и всякий раз я находил ее очень вкусной. Большое количество хорошей, жирной говядины давало прекрасный навар; вынутая потом говядина разрезывалась на равные части и надевалась на палочки. Солдаты ели ее или в виде второго блюда, или брали с собой, чтоб закусить часа через два, на работе или в походе. Чаек очень любим войсками и в большом у них ходу. Для этого составляются артели, которым турком и выдается чай и сахар. По прибытии на бивуак или по возвращении из караула первое дело у солдат разложить маленький костер, обложить его камнем и водрузить котелок, чтоб заварить чай. В иных случаях, впрочем, вместо чая выдается водка. Некоторые командиры традиционно стоят за водку и не поощряют чаепития в своих частях. Они говорят, что это не солдатское дело, отнимает много времени и ведет к простудам. В сырое и холодное время года при трудных переходах и работах действительно нельзя обойтись без чарочки; но она может служить только в виде полезного дополнения к чаю.

Не знаю, как в других отрядах, но в главных силах действующего кавказского корпуса солдаты всегда хорошо кормились. В чем другом, может быть, можно упрекнуть командующего корпусом, но только не в слабости надзора за пищей солдат. Сто раз случалось мне быть свидетелем, что, здороваясь с войсками или встречая солдата, генерал- адъютант Лорис-Меликов непременно спросит: «Ели горячее?» или «Давали мясную порцию?» и т.п. Очень понятно, что и все командиры отдельных частей заботились о солдатской пище. Когда я был в эриванском отряде, там слышались жалобы по продовольственной и интендантской частям; говорили о больших, взятых авансом суммах и о еще больших, каких не слыхивали в главных силах, справочных ценах, по которым выводились замысловатые отчеты в израсходовании этих авансовых сумм. Спрашивал я там и о золоте, которое в значительном количестве требовалось в отряд генерала Тергукасова, но о нем никто в войсках не мог дать никаких указаний, так как наши кредитки были в таком же точно ходу в эриванском отряде, как и в главных силах, где золото не расходовалось, чтоб не подорвать курса кредитного рубля. Да и действительно надобности в золоте не было. Всегда торговавшие с нами армяне и даже турки прекрасно знали наши кредитные бумажки и охотно их принимали. Мне достоверные лица говорили, что интендант эриванского отряда сменен и что по поводу указанных обстоятельств производится даже следствие.

Кавалерий, конечно, приходилось хуже питаться, нежели пехотному или артиллерийскому солдату. Дальше и быстрые переходы, аванпостная служба — все это такие условия, при которых очень часто невозможно иметь времени на приготовление горячей пищи. Особенно достается казакам. Казаки никогда, а драгуны очень часто не имеют даже палаток и располагаются бивуаком. Нет сомнения, еще больше достается лошадям. Очень часто лошади лишены ячменя, которым питаются они в Малой Азии, за полным отсутствием овса. Ячмень, когда он имеется, конечно, дается лошадям вперемешку с мелко искрошенной пшеничной соломой, которая называется «саманом». Это заставляет лучше пережевывать ячмень и делает его безвредным. Во время моего пребывания в действующем отряде лошади или выпускались на траву, или питались свежескошенной травой. Только в последние недели появились там и сям в лагере стога сена у запасливых командиров, и снова пошел в ход саман из пшеничной соломы нового урожая. Больших запасов, однако, войска не могут делать, так как в случае похода и быстрого выступления все это приходится бросить. Продовольствие лошади стоило ныне не менее полутора рублей в сутки; но эта дороговизна объясняется, конечно, тем положением, которое создано было для корреспондентов в нашем штабе. Штабные офицерские лошади прокармливаются гораздо дешевле, но все же перед моим отъездом замечались признаки, по которым можно заключить, что продовольствие лошадей с каждым днем становится затруднительнее. Карский пашалык изобилует прекрасной, густой, сочной травой; полевые цветы так красивы, что случалось иногда невольно останавливаться и слезать с лошади, чтоб сорвать какой-нибудь редкий и никогда не виданный цветок, который при хорошей культуре мог бы служить лучшим украшением любой оранжереи. Беда, однако, в том, что в самое удобное для сенокоса время мы были оттеснены далеко к пределам границы и оставили лучшие сенокосные места во власти Мухтара-паши. Корпусный интендант говорил мне, однако, что продовольствием и провиантом армия обеспечена — часть до ноября, часть до декабря. После того придется ждать продовольственных продуктов из России, так как местных средств далеко не хватит для обеспечения армии до нового урожая. Продолжится или не продолжится война до будущего года, во всяком случае, заготовки придется сделать. Во что это обойдется, можно судить из того, что за доставку по Военно-Грузинской дороге от Владикавказа до Тифлиса, на протяжении менее 200 верст и теперь уж платят 99 к. и даже 1 р. с пуда. Таким образом, из Владикавказа до Александрополя одна доставка хлеба обойдется не менее двух с половиной и трех рублей с пуда. Вот что значит отсутствие железной дороги...

Другой вопрос, предлагаемый почти каждым, относится к санитарной части. Ответ на него нетрудно угадать, имея сведения о состоянии продовольствия. Сытый человек легче переносит все труды и лишения боевой жизни. Санитарное состояние наших войск в Малой Азии в летнюю кампанию можно назвать блестящим. На полк приходилось, например, не более 50 человек больных. Во время походов мне почти не случалось видеть отставших. Страдали только многие от недостатка воды и от солнечного жара. Даже и в лагерной стоянке, в большинстве случаев, вода была драгоценной вещью. Почти все малоазиатские речки текут в глубоких оврагах, спуск и подъем в которые очень велик и стоит немалого труда. Жаль было видеть солдатиков, как они плетутся со своими манерками по таким крутизнам, среди страшной летней жары, когда и по ровному месту двигаться тяжело. Только в последнее время догадались, наконец, завести бочки или тулуки. Тулуки — это очень удобная вещь. Первый раз я видел их в Тифлисе. Это кожаные меха с длинным рукавом, которые надеваются по обе стороны лошади, как вьюки. Бочка может рассохнуться, тяжела и неповоротлива; лошадь же с тулуками везде пройдет. Тулуки очень полезная вещь в походах, и хорошо было бы завести их в каждой роте. Тут один человек может набрать столько воды, что хватит на всех; люди не утомляются в бесконечной носке воды с дальнего расстояния и не вынуждены таскать ее в манерках на спине во время переходов.

В последние недели в войсках начали, однако, усиливаться болезни, особенно дизентерия. Объясняется это, главным образом, климатическими условиями. Становится холодно, желудок легко застуживается. В отряде генерала Тергукасова и в этом отношении хуже. Дизентерия довольно сильна, и случаи заболевания изнурительной лихорадкой очень часты, Госпитали общества Красного Креста и военновременные находились в отличном состоянии, как я уже говорил. Им лично больные выражали самые горячие чувства благодарности, которые они питают к врачам и сестрам милосердия. Но пока раненого доставят в госпиталь, ему немало, однако, придется натерпеться благодаря отсутствию удобных перевозочных средств. С другой стороны, самые неудовлетворительные отзывы слышались о состоянии госпиталей в Тифлисе и Владикавказе. Между прочим, жаловались на крайний недостаток врачей и санитарного персонала.

Третий вопрос касается дисциплины и состояния духа армии. Неизвестно почему, многие опасаются, что дух армии упал и что дисциплина поколеблена целым рядом неудач. Мне кажется, что такое предположение не имеет даже основания, если взять во внимание присущий русскому народу характер и его историю. Неудачи, обыкновенно, закаляли нас, делали лучшими, уничтожали распущенность, отрезвляли, заставляли совершать чудеса, создавали героев и никогда не вели к упадку нравственных сил, к разложению. Войска наши; бодры и уверены: в себе; проявляется даже иногда своего рода радость, что турки дерутся лучше, нежели ожидалось; никто не сомневается в нашей силе, и неудачи приписываются различным сторонним причинам. Если раненые охотно возвращаются в ряды войск и чуть не насильно идут в бой, то какого же еще свидетельства надобно, чтоб увериться в прекрасном духе нашей армии? Что касается дисциплины, то в этом отношении я могу указать на следующий характерный факт: известно, что для армии существует полевой военный суд; суд этот был и в нашем отряде, но, как ему решительно нечего было делать, то через несколько недель, в числе излишних тяжестей, он и был спроважен в Александрополь. Раз только, под Карсом, судили какого-то чеченца за побег, да и то, кажется, более для препровождения времени, потому что чеченцы бегали и прежде, и после суда, но дело оканчивалось ловлей и административными взысканиями. В войсках же того убеждения, что если б и все чеченцы разбежались, то следовало бы только радоваться: избавились бы от лишнего бремени и от немалых расходов на содержание мнимого конного полка, который, того и смотри, выдаст или убежит к неприятелю.

Не заметил я ни пьянства, ни драк в нашей армии. Случалось, правда, иногда, что солдат даст затрещину какому- нибудь армянину, но, право, трудно удержаться даже и более образованному человеку от подобного рода «репресса- лии» при виде того, как армяне нагло обирают с нас кровные денежки за каждую ничтожную вещь, за всякую малейшую услугу. Вообще же войска обращаются прекрасно с жителями и платят за все. Наконец, к сожалению, следует признать, что кулачная расправа все еще в ходу у некоторых плохо воспитанных или обурбонившихся офицеров, особенно по отношению к денщикам. Хотя подобные выходки и несоблюдения закона и могли бы подорвать дисциплину или вызвать не совсем красивые случаи, однако я не видел ни одного примера этому. Во время продолжительных стоянок офицеры играют иногда в карты; но это маленькая, неразорительная игра; ничего похожего на то, что творилось в эпоху крымской войны, не было заметно.

Хочу сказать еще несколько слов относительно разрывных пуль и по поводу пребывания в турецкой армии английского военного агента Кембаля. Об этом также меня часто спрашивают. Уже после Ардагана и во время саганлугской экспедиции не раз приходилось слышать, что турки стреляют разрывными пулями. Я не решался, однако, писать об этом, не имея фактов. Доктор Рейер из Дерпта, заведующий госпиталем местного отдела Красного Креста, прямо отрицал существование разрывных пуль у турок и говорил мне, что ни разу у своих больных не видел ран, произведенных подобными пулями. После дела 13 августа, однако, многие врачи утверждали, что раны от разрывных пуль встречались в их практике, и особенно положительно говорил мне об этом корпусный хирург г-н Малинин. Признаюсь, мне самому однажды показалось, что после падения пули на землю происходил род взрыва; но, быть может, это были кусочки камня вперемешку с песком, отскочившие от удара пули; я старался отыскать такую пулю или ее осколки, но заметил только след, который она сделала по земле. Наконец, незадолго перед моим отъездом из отряда, офицеры гренадерского Мингрельского полка передали мне пулю, вынутую из взятых у турок патронов, называя эту пулю разрывной. Пуля эта хранится у меня в целости, и я готов передать ее компетентным лицам для исследования. Мне кажется, что по конструкции своей она может принадлежать к разряду разрывных пуль, но в действительности неразрывная. В средине, через всю ось, проходит отверстие, в которое вставлена деревянная пластинка в виде затычки, залепленная снизу, в основании пули, воском. Очень может быть, что отдельные лица, в рядах турецкой армии, под влиянием раздражения и вражды, вынимают эту деревянную пластинку и начиняют пулю взрывчатым составом. Только таким предположением можно, по моему мнению, согласить категорическое подтверждение насчет существования разрывных пуль в турецкой армии с отсутствием прямых улик по этому предмету.

Что касается английского военного агента Кембаля, и того участия, которое он, будто бы, принимает во враждебных действиях турок против нас, то как ни много я слышал уверений по этому поводу, но признать их основательность решительно не могу. Корреспондент английской газеты «Times», г-н Форбз (George Forbes) и я: неоднократно старались узнать и просили многих лиц сообщить, на чем основываются подобные рассказы, но мы получали лишь ответы вроде того, что «это всем известно» или что «Кембаля видели в цепи, размахивающего руками»; но ведь и мы бывали в цепи и очень может быть размахивали руками, однако, сколько известно, турки не приписывают г-ну Форбзу или мне командования в нашей армии. Г-н Форбз очень добивался узнать истину, чтоб иметь фактическое основание печатно изобличить недостойное поведение английского агента, если б только взведенное на него обвинение подтвердилось; но никаких фактов по этому предмету нельзя было получить. Наконец, странно, что об участии Кембаля в командовании турецкой армией с одинаковым азартом говорят во всех отрядах; не может же он быть вездесущим! Мне кажется, что подобное уверение следует приписать все еще тому чувству и незнанию, благодаря которым мы полагали, что турок можно «шапками закидать» и что война с ними будет нечто вроде летних маневров, только с выгодными окладами, орденами, усиленной розничной продажей газет и славой вдобавок. А в сущности, не все ли равно, Мухтар-паша или английский милорд заставляют нас терпеть неудачи? Не в них, а в нас самих дело. Вот в какую сторону следовало бы и прежде и, особенно, теперь обращать наибольшее внимание.