ГЛАВА ПЕРВАЯ По дороге

ГЛАВА ПЕРВАЯ

По дороге

Владикавказ. — Ростово-Владикавказская железная дорога. — Эльбрус. — Врата Кавказа. — Восстание в горах. — На перевале. — Военно-Грузинская дорога. — В Тифлисе. — Взятие Ардагана. — Смерть генерала Челокаева. — Красный Крест.

I

Владикавказ, 4 мая

Вот уже несколько часов, как я во Владикавказе в ожидании отхода дилижанса. Перед окном моим высятся белоснежные вершины кавказских гор. Не прибегая к биноклю, я могу любоваться их причудливыми очертаниями, следить за пролетающим мимо облаком; громадная отвесная скала, в расселинах которой ясно виднеется не успевший еще растаять снег, величественно подымается над самым городом, как бы ежеминутно грозя раздавить его под своими обломками, но до горы этой не менее пяти верст. Сумерки быстро склоняются к ночи; на бульваре толпится разношерстный люд: еврейская шляпка рука об руку с армянским или татарским убором; брошенное на лету французское слово перебивается неудержимым потоком гортанной горской речи; двухколесная арба пылит и невыносимо скрипит рядом с извозчичьей коляской на лежачих рессорах; офицеры в белых фуражках сменяются азиатцами в туго перетянутых черкесских и кудрявых папахах. Все спешат на улицу после знойного дня; в воздухе тихо и душно, молодой месяц на ярко-голубом небе заменяет кое-как фонари, а среди вершин и ущелий гор играет молния и изредка слышатся глухие перекаты отдаленного грома.

Все это так странно и ново, что не знаешь, как справиться с массой неожиданных впечатлений, нахлынувших в четыре дня, со времени выезда из Петербурга. С помощью записной книжки мысленно пробегаю эти четыре дня и уверяюсь, что я не во сне, что передо мной не фантастическая картина из балета Петипа, что на глазах у меня не декорации Шишкина или махинации Роллера, а действительные горы и не переодетые черкесы, что это настоящая, еще мало изведанная кавказская жизнь, в которую навязчивым гостем вторглись отпрыски европейской цивилизации на выносливых плечах русского солдата.

За Ростовом железная дорога тянется по беспредельной степи, где только изредка попадаются на глаза станицы. Самые постройки железной дороги здесь очень характерны. В них замечается полнейшая экономия в дереве; здания и сторожевые будки каменные или из земляного кирпича; платформы устроены очень низко и также из камня, в виде мостовой. Я проснулся около трех часов ночи, не желая пропустить первого момента появления на горизонте кавказских гор. Это удовольствие выпало на мою долю только на станции Невинномысской. Долго высматривал я напрасно из открытого окна вагона.

Наконец, один пассажир, из местных, догадался в чем дело и сжалился надо мной.

— Вот, смотрите на эти облака, — сказал он. — Если у вас хорошее зрение, вы заметите между ними ярко-белую, неподвижную шапку в виде конуса… Это и есть Эльбрус.

Я заметил, но долго сомневался, гора ли это или облако. До Эльбруса, по прямому направлению, было не менее 200 верст!.. Вот поезд покатил мимо отдельных гор, внезапно показавшихся в виде серых пятен сквозь утренний туман. В нашей равнине они считались бы гигантами, но это пигмеи сравнительно с Эльбрусом. На четверть часа останавливаемся мы у станции «Минеральные воды», где высаживаются лица, отправляющиеся в Пятигорск, — полечиться или поиграть в карты. Но мне нельзя заглянуть в этот интересный уголок с его знаменитыми источниками; я спешу далее, мне хочется поскорее углубиться в ущелья и возвышенности главного кавказского хребта. Вот я стою на платформе вагона и жадно вглядываюсь в синеющую даль. По сторонам мелькают аулы бывших жильцов этих гор. В полях виднеются многочисленные стада. Им вдоволь травы, степей много, есть где разгуляться на свободе. У каждой сторожевой будки стоит вооруженная стража. Она охраняет дорогу, так как в горах неблагополучно. Горцы восстали, и слухи, более или менее преувеличенные, слышатся об этом всю дорогу. Но здесь все тихо. Изредка из-за соседнего холма покажется черкес на прекрасной тонкой и гибкой лошади. Живописно драпируясь в свою бурку, татарин пускает во всю прыть своего коня, собираясь держаться на уровне поезда; но как ни тихо ползет поезд владикавказской железной дороги, недолго лошадь может состязаться с паром. Приятно видеть это величайшее изобретение человеческого ума в этой дикой, первобытной природе.

Вдруг темная полоса протянулась на отдаленном горизонте. Вот подступает она все ближе и ближе, и глаз различает уже неровности небольшого горного кряжа. Мы пересекаем этот кряж по живописному ущелью, обе стороны которого густо покрыты лесом. Далеко распустя свой длинный хвост, гремя и пыхтя, вылетает поезд из противоположного ущелья, и перед нами расстилается зеленеющим ковром роскошная долина Терека, бурно скатившегося с главного кавказского хребта и более спокойно протекающего здесь, между низменными берегами; на этих берегах то там, то сям гнездятся деревни, а далее, у подножия высоких гор, окаймляющих горизонт, просторно раскинулся сам владыка Кавказа — Владикавказ. Мы проехали ущелье, служащее как бы воротами Кавказа.

II

Станция Пасанаур, 8 мая

Как только переехал я кавказскую грань, меня встречали разноречивые слухи по поводу восстания в Чечне. Только во Владикавказе мне удалось получить некоторые сведения по этому предмету. Главой восстания называют некоего Али-бека. Он был в Мекке, погостил у сына Шамиля в Константинополе и вернулся домой влиятельным человеком. Распространилась молва, что в горах найден «священный меч», посланный Аллахом для истребления гяуров, и что этот меч находится в руках Али-бека. Вместе с тем, говорили, что Али-беку суждено только начать святое дело, а окончить его придет некто из Константинополя. Имя этого «некто» не произносилось, но все знали, что тут следует подразумевать сына Шамиля, Кази-Магому, который, живя в Константинополе, получал щедрую пенсию из русской казны.

В двадцатых числах апреля в двух родственных Алибеку аулах, Бенои и Зандаки, вспыхнуло восстание. Конные и пешие толпы горцев под предводительством Али-бека стали обходить соседние аулы и, как снежная лавина, возрастая по мере движения, вторглись в Чечню, рассчитывая поднять все население. Число восставших определяют различно; их было не менее двух и не более пяти тысяч человек. Горцам не удалось застигнуть Чечню врасплох. Благодаря лазутчикам в Грозном, а потом во Владикавказе и Тифлисе, вовремя узнали о вспыхнувшем восстании, и немедленно приняты были все меры для подавления его в самом начале.

Первое столкновение произошло в Маертупе, который горцы беспрепятственно заняли, рассчитывая набрать в нем новых сподвижников. Высланный против них батальон и несколько десятков казаков встретили упорное сопротивление. Горцы выставили цепь застрельщиков и вообще обнаружили довольно правильное понимание военного строя. Завязавшаяся перестрелка не причинила, однако, никакого вреда наступавшим войскам. Наши роты могли стрелять с дальних расстояний и беспрерывно, тогда как горцы, за весьма немногими исключениями, вооружены были старыми кремневыми винтовками. К довершению неравенства оружия, пошел дождь, сделавший невозможным стрельбу из горских винтовок. Наши роты, опустошая ряды горцев, без потерь прогнали восставших из Маертупа. К сожалению, во время отступления часть горцев, высланная в тыл нашему отряду, успела, пользуясь местностью, незаметно прокрасться к вагенбургу. Здесь-то и произошла рукопашная схватка, стоившая нам трех или четырех убитыми и до одиннадцати ранеными.Изгнанные из Маертупа, горцы двинулись в аул Шали, рассчитывая поднять шалинцев. Аул Шали играет важную роль во всей Чечне. Шалинцы пользуются большим авторитетом и являются как бы родоначальниками и представителями чеченцев. Горцы не без основания рассчитывали, что если б шалинцы восстали, поднялась бы вся Чечня, а за ней, пожалуй, и Дагестан. И что же? Шалинцы не только не восстали, но местному начальству (в округе начальником князь Эристов) удалось даже склонить их действовать против горцев совместно с нашими войсками. Под предводительством полковника Нурида шалинцы встретили выстрелами горцев и не впустили их в свой аул. Обстоятельство это считается здесь очень важным. Конечно, и без помощи шалинцев войска наши могли справиться с горцами; но, по мнению многих, содействие их не только положило конец развитию восстания, лишило его нравственной опоры, но создало неодолимое препятствие к подобным вспышкам и на будущее время. Между горцами еще в полной силе господствует кровная месть; восставшие горцы долго не забудут пролитую шалинцами кровь, а единомыслие между ними уже невозможно[1].

В этих двух стычках восставшие горцы потеряли очень много — говорят, несколько сот человек убитыми и ранеными; но такое число тех и других трудно определить, так как горцы, по старому обычаю, постарались увезти большую часть своих раненых и даже мертвых тел. В числе убитых называют, между прочим, брата Али-бека; сам же он успел спастись. После шалинского дела совершенно расстроенные толпы восставших удалились в свои горы. Чтоб окончательно восстановить порядок и наказать виновных, снаряжен особый отряд, двинувшийся в горы. Начальник Терской области, генерал Свистунов, сколько известно, сам двинулся во главе этого отряда; по крайней мере, во время моего проезда через Владикавказ генерал Свистунов находился в Грозном. Вместе с тем, в горы посланы пользующиеся особым уважением лица из местного населения, чтоб пригласить восставших добровольно положить оружие и выдать зачинщиков.

Строки эти я пишу с южной уже стороны Кавказского хребта. В Петербурге знакомы с Военно-Грузинской дорогой только по Пушкину и Лермонтову, да и тех многие, вероятно, успели уже забыть. В последние годы почти вся Россия сообщалась с Кавказом или через Пот и, кому нужно было в Тифлис и вообще в Закавказье, или через Астрахань и Каспийское море, кто ехал в Восточный Кавказ. Таким образом, Военно-Грузинская дорога служила только для местного сообщения и для прямых сношений между Владикавказом и Тифлисом. Объявление войны и прекращение навигации на Черном море сразу изменили все дело. Военно-Грузинская дорога обратилась в важнейший путь, получивший государственное значение.

Ввиду такого значения Военно-Грузинской дороги, нынешнее ее состояние особенно важно. Я не коснусь тех красот природы, которые на каждом шагу представляются путешественнику; я не буду описывать эти дикие, отвесные громады, висящие над головой, в то время, когда далеко внизу, в круто спускающейся пропасти, ревет как бешенный, кипит и бурлит, разнося брызги по сторонам, неистовый Терек «с косматой гривой на спине»; не попытаюсь дать хотя бы легкий очерк этих величественных ущелий, которые на южном спуске, хребта, ниже снеговой линии, приятно ласкают ваш взор свежей зеленью густых лесов и травы — ущелий, на крутых отлогостях которых гнездятся едва заметные сакли, пасутся стада и чернеет редкими пятнами возделанная рукой человека земля, тогда как вы недоумеваете, возможно ли даже взобраться на эти высоты; не стану передавать и тех впечатлений, которые испытываешь, когда, взобравшись на высоту семи или восьми тысяч футов, вы видите перед собой конусообразный гигант — Казбек, с белоснежной шапкой на голове, весь облитый золотистыми лучами утреннего солнца, тогда как вокруг вас все еще угрюмо и темно. Для подобных описаний теперь не время; в виду войны, гораздо интереснее знать, насколько удобен проезд по Военно-Грузинской дороге.

Вообще говоря, дорога эта может служить лучшим выразителем тех поразительных результатов, которых может достичь ум, упорный труд и настойчивость человека. По скалам и обрывам, на высочайший горный хребет вы можете взобраться и спуститься с него в карете на лежачих рессорах, удобно влекомой крупной рысью спокойно бегущих лошадей. Большей частью прекрасно устроенное шоссе пролегает у самого берега Терека или Арагвы, а на подъеме оно извивается в виде едва приметного издали карниза по отвесным склонам гор. Чтоб дать понятие о крутизне этих гор и удобствах шоссе, через них пролегающего, приведу следующий образчик. Станция Гудаур находится на вершине одной из таких гор, а следующая станция, Млети, — у подошвы ее; со многих точек вы видите ее далеко внизу, точно под ногами, но чтоб добраться из Гудаура в Млети нужно сделать 15 верст, и все время вы не изменяете скорой рыси...

По настоящее время Военно-Грузинская дорога находится не в особенно удовлетворительном состоянии. Не говоря уже о тех препятствиях, которые всегда встречаются во время таяния снегов, лежащих на вершинах гор, когда образуются новые горные реки, стремглав падающие в Терек или Арагву, унося с собой мосты и размывая шоссе, нужно заметить, что нынешний год, как нарочно, отличался на Кавказском хребте небывалыми обвалами, снежными и земляными. Старожилы не запомнят такой снежной зимы, как нынешняя. В газетах было уже в свое время сообщено о страшном обвале, завалившем Военно-Грузинскую дорогу на самом перевале через хребет; но в России не имеют понятия, что такое обвал, тем более нынешний, представляющий исключительное явление даже для кавказцев. У нас многие забыли и думать о нем, тогда как он и до настоящего времени заваливает Военно-Грузинскую дорогу между станциями Коби и Гудауром. Этот громадный снежный обвал прервал было сообщение с Закавказьем на один или полтора месяца. Теперь проезд совершается безостановочно, но между названными станциями можно проехать только на перекладной. Почти весь этот переезд совершается через ущелье наваленного по сторонам и еще твердого снега. Здесь непрерывно, уже несколько месяцев, работает не менее пятисот человек с повязками над глазами, так как ослепительная белизна снега поражает зрение. Им удалось уже открыть шоссе на всем пространстве завала, но в главном месте, когда я проезжал, пришлось переправляться еще по вершине обвала, а до полотна отрываемой дороги оставалось сажен 10 или 12. Можете судить о величине снежной массы, низринувшейся в нынешнем году с горных вершин. Эта масса снега, при своем падении, увлекает с собой целые скалы, вырывает с корнем деревья и обращает в щепки все, что ни попадется на ее пути Страшный гул обвала слышен за несколько верст.

Движение в настоящее время громадное, тогда как число лошадей станциях осталось прежнее или увеличено незначительно. Если так продолжится, то и существующие теперь лошади скоро выбьются из сил. Казалось, на это следовало бы обратить внимание, чтоб с сообщением по Военно-Грузинской дороге не повторилась история крымских сообщений во время войны 1853–1856 гг.

III

Тифлис, 12 мая

Еще подъезжая к Тифлису, я встретил радостную весть о взятии Ардагана. Я застал поэтому столицу Кавказа в ликовании. Накануне был отслужен благодарственный молебен, и город огласился салютационной пальбой. Повсюду только и толков было, что об Ардагане, об удачном штурме, о трофеях, о бегстве турок. Спешите, говорили мне, через несколько дней будет взят и Карс.

Но спешить я не мог. Я желал представиться августейшему главнокомандующему; мне нужно было запастись от штаба пропуском на свободный проезд в армию, исполнить разные формальности и, наконец, снарядиться по походному. Да и нечего было спешить. Между взятием Ардагана и другим серьезным делом, будут ли то действия против Карса или движение на Эрзерум, естественно должен пройти известный, более или менее продолжительный промежуток времени. В день моего приезда в Тифлис о падении Ардагана имелись еще очень шаткие сведения. С первым донесением об этом славном деле немедленно после штурма был отправлен в Тифлис адъютант великого князя, Корсаков. Бывший участником этого дела, Корсаков лихо исполнил возложенное на него поручение. На перемененных казацких лошадях он проскакал всю ночь до Ахалкалахи, где начинался уже телеграф. Послав депешу великому князю, полученную здесь около двух часов ночи, Корсаков на другой день после обедни находился уже в Тифлисе. Августейший главнокомандующий производил смотр грузинской конной милиции, отправлявшейся на театр войны, когда прискакал радостный вестник. Можно себе представить, как было эффектно такое появление курьера и какое громогласное «ура» раздалось, когда великий князь, выслушав донесение, поздравил только что осмотренные войска с победой.

Укрепленный город Ардаган имеет очень важное стратегическое значение и играл роль во всех войнах наших с Турцией. Он находится на средоточии путей, идущих от нашей границы и от Батута к Карсу и к Саганлугскому хребту, на Ольты. Занять Ардаган значит пресечь сообщения неприятеля между северной его армией, опирающейся на Батум и флот, и армией анатолийской, базисом которой служит Карс. Занятие Ардагана обеспечивает, вместе с тем, тыл нашей армии при движении ее вперед от покушений неприятеля со стороны Батума. Поэтому взятие Ардагана предшествовало и в 1828, и в 1855 гг. военным операциям нашим против Карса. В последнюю войну Ардаган, по оплошности турок, не представил никакой серьезной преграды нашим войскам, состоявшим тогда под начальством Н.Н.Муравьева. Старые его укрепления едва держались, и турки рассчитывали отстаивать его при помощи наскоро собранных, в числе нескольких тысяч, милиционеров. Военные действия против турок начались в 1855 г. только 24 мая. Отряд же, действовавший со стороны Ахалцыха, под начальством Ковалевского выступил против Ардагана только 27 мая, а 30-го был уже в этом городе, который был занят без боя, так как находившиеся в нем войска под начальством Аслана-паши поспешили удалиться в Ольту.

В нынешнюю войну Ардаган явился совсем в другом виде. При помощи и по настоянию англичан турки возвели на всех высотах, окружающих город, сильные укрепления, которые вооружены были новейшими орудиями крупного калибра. Гарнизон крепости простирался от 8000 до 10000 человек, имевших прекрасные скорострельные ружья. Артиллерийских снарядов, ружейных патронов, пороха и всяких военных припасов заготовлено было в изобилии. Ардаган представлял, таким образом, серьезное препятствие на пути наших войск, и все это благодаря нашим христианнейшим и гуманнейшим друзьям-англичанам. Нельзя не возмущаться тем содействием, которое «дружественная» Англия оказывает туркам вопреки торжественно объявленному нейтралитету.

Рекогносцировка ардаганских укреплений, произведенная ахалцыхским отрядом, выказала всю силу их. Правильная осада могла надолго задержать войска генерала Девеля у этой крепости; для более же решительных действий благоразумнее было сосредоточить у Ардагана более сильный отряд, нежели ахалцыхский. Поэтому командующий корпусом, действующий в Малой Азии, решил отделить от александропольского отряда часть войск и, под начальством генерала Геймана, направить их также к Ардагану с южной стороны. Туда же выехал и сам командующий корпусом, генерал-адъютант М.Т.Лорис-Меликов из своей Главной квартиры у Заима (в 20 верстах от Карса), чтоб по прибытии к Ардагану принять общее руководство над действиями сосредоточенных под его стенами отрядов.

2 мая произведена была снова рекогносцировка ардаганских укреплений. Особенно сильным оказался форт «Рамазан», возведенный на северной стороне и командующий всем городом. Пунктами нападения избраны были поэтому укрепления восточной и южной стороны. 4 мая были сбиты артиллерийским огнем и заняты нашими войсками передовые Гелявердинские высоты. Ночь и следующий день, до трех часов пополудни, проведены были в сооружении батарей, которые назначены были для действия против неприятельских фортов. В три часа дня загремела канонада с наших батарей. Хотя пушки наши были не особенно крупного калибра и состояли из обыкновенных полевых орудий, но действие артиллерийского огня было разрушительно. Это следует приписать меткости стрельбы и хорошему качеству снарядов, тогда как турецкие гранаты не всегда разрываются. Через три часа огонь турецких укреплений стал заметно ослабевать. Впоследствии обнаружилось, что два раза вся артиллерийская прислуга на турецких укреплениях была перебита. Этот момент избран был для штурма. Штурмовые колонны поручены были общему начальству генерала Геймана, начальника пехоты в корпусе генерал-адъютанта Лорис-Меликова. Г-н Гейман пользуется здесь славой самого бесстрашного человека, который не знает, что значит отступать, и не признает препятствий. Про его действия во время покорения Западного Кавказа рассказывают чудеса. Говорят, он несколько груб в обращении и страшно ругается, но очень любим войсками.

В шесть часов пополудни войска двинулись на штурм. Впереди шла цепь застрельщиков, по мере возможности перестреливавшаяся с неприятелем, который палил залпами по наступавшим войскам. Штурмовые колонны шли мерным шагом, с распущенными знаменами и музыкой. Впереди ехали начальники частей и во главе их генерал Гейман. Сзади казак по кавказскому обычаю вез значок генерала. Значок этот указывал нашим войскам, где находился их храбрый начальник, но, вместе с тем, он давал знать и неприятелю, куда преимущественно должны сосредоточиваться его выстрелы. Это своего рода щегольство в военном деле.

Движение штурмовых колонн, которым предстояло пройти от полутора до двух верст, поддерживалось усиленным огнем наших батарей; но наконец войска вступили в пространство, поражаемое нашими выстрелами. Батареи вынуждены были прекратить огонь. Это был самый критический и величественный момент боя. Ничто уже не отвлекало внимания неприятеля от наступавших колонн, и он мог поражать их губительным картечным и ружейным огнем с самых близких расстояний. В этот момент генерал Гейман скомандовал войскам остановиться как бы для того, чтоб напомнить им обязанность без страха смотреть в глаза смерти. Но через несколько минут раздался сигнал, снова загремела музыка и штурмовые колонны возобновили свое стройное движение.

Не выдержали турки такого мужественного наступления. В то самое время, когда наши войска готовились встретить губительный картечный огонь и самые учащенные ружейные залпы, неприятеля объял панический страх, и он обратился в беспорядочное бегство по направлению к городу. Штурмующим оставалось только преследовать бегущего сначала на укреплениях, а потом и в городе. Было уже темно, когда победители завладели городом. Приходилось обезоруживать турок и выбивать из зданий отдельные кучки пораженного неприятеля. В это время к войскам подъехал генерал-адъютант Лорис-Меликов и поздравил удальцов с победой. Ардаган был во власти русских. Оглушительное «ура» пронеслось по рядам торжествующих солдат, и этот крик победы долетел до северных укреплений, которые оставались еще во власти неприятеля. Взятие их, за наступлением ночи, было отложено до утра, но на другой день обнаружилось, что и пресловутый «Рамазан», и другие укрепления были пусты. Турки не отступили, а просто бежали в паническом страхе.

До сих пор еще не приведены в точную известность потери неприятеля и наши трофеи. Да и вообще подробное донесение о взятии Ардагана еще здесь не опубликовано. Все, что рассказано мной, я знаю или от участников боя, или из сведений, неофициально полученных от здешнего штаба. Тем не менее, можно считать достоверным, что ардаганский гарнизон уже не существует в настоящее время. Одних тел неприятельских подобрано и погребено не менее 1700; в числе убитых находится бывший начальник турецкого штаба в Ардагане. В плен взято несколько сот и, между прочим, какой-то паша. Остальная часть гарнизона или переранена, или разбежалась, побросав оружие. Так как в гарнизоне находилось значительное число солдат из местного населения, то они очень охотно разбежались по своим домам, и теперь турецкое начальство никаким калачом не заманит их на службу, тем более, что вся окружная местность уже занята нами и в ней введено гражданское управление.

На укреплениях Ардагана и в его арсеналах захвачено до ста орудий, из которых значительная часть крупповских. Спасибо Круппу! Некоторые из его орудий, по всей вероятности, пригодятся нам под Карсом и Эрзерумом. Победителям досталось также множество ружей, артиллерийских снарядов и ружейных патронов. О размерах турецких заготовок можно уже судить из того, что на убитых и взятых в плен солдатах находили двойной комплект патронов; независимо того, целые ящики с патронами стояли раскрытыми на укреплениях: только бери да стреляй.

Но никакие пушки и ружья, никакое число патронов не помогут, если в войске нет сознания правоты своего дела и того духа, который создает победы. Один вид бесстрашно наступавших наших войск обезоружил турок. Замечательно, что на некоторых укреплениях находили, говорят, турецких солдат привязанными к орудиям. Это объясняется страшным действием нашей артиллерии, которой, бесспорно, принадлежит видная роль в успешном исходе штурма. Когда два комплекта турецких артиллеристов были перебиты, прочие уже неохотно оставались у орудий. В этом обстоятельстве кроется и причина небольшой, сравнительно, потери, понесенной нашими войсками в этом славном деле. По имеющимся сведениям, у нас выбыло в этот день из строя убитыми и ранеными девять штаб- и обер-офицеров и 385 нижних чинов.

Передают много отдельных эпизодов отваги наших солдат. В числе первых, вскочивших в неприятельские укрепления, был новобранец из призыва нынешнего года. Находясь в цепи, он, будто бы, выбежал вперед и крикнул:

— Смотри, ребята, как я турку в самый рот попаду! — и с этими словами он выстрелил и побежал на укрепление.

От него, конечно, не отстали и другие. По слухам, этот солдат немедленно после штурма был представлен командующему корпусом, и генерал-адъютант Лорис-Меликов не замедлил наградить удальца Георгиевским крестом. От передачи других рассказов воздерживаюсь, так как скоро надеюсь быть личным свидетелем подобных подвигов, когда их можно будет описывать уже не по слухам, более или менее отдаляющимся от истины.

Во вторник, 10 мая, отправился отсюда в Александрополь обоз и часть конвоя Главной квартиры. Рано утром был отслужен по этому случаю молебен, на котором присутствовали великий князь наместник и Великая княгиня Ольга Федоровна. День отъезда августейшего главнокомандующего еще не назначен, но рассчитывают, что он состоится не позже, как через неделю. Очень вероятно, что выезд этот задерживается военными событиями на черноморской прибрежной полосе Кавказа. Здесь что-то не совсем благополучно. Благодаря поддержке флота турки успели разрушить и сжечь Сухум-Кале и высадить десант. Такой же десант сделан ими у Адлера. Большая часть десанта состоит из знаменитых башибузуков, которые принадлежат к выселившимся из Кавказа в Турцию горцам. Они являются, таким образом, здесь, на своей родине, отлично зная местность и рассчитывая на гостеприимство абхазцев. Расчеты эти, по-видимому, оправдались, так как, судя по здешним толкам, некоторая часть абхазцев перешла на сторону неприятеля и против них действуют уже наши войска. Без сомнения, серьезного значения ни эта высадка, ни восстание абхазцев иметь не могут. Они не в состоянии отдалиться от берега и выйти из-под покровительственного огня флота.

IV

Тифлис. 14 мая

Всей России известно, конечно, о смерти свиты Его Величества генерала-майора князя Челокаева от раны, полученной под Карсом. Сегодня здесь назначена панихида по покойному. В Тифлисе все оплакивают кончину князя Челокаева. Он пользовался большим уважением не только как способный и усердный офицер, но и как человек. Покойный князь Челокаев известен и в Петербурге, так как командовал некоторое время собственным конвоем Его Величества. В Тифлисе находится семья князя — две молодые дочери и сестра; жена же покойного уже давно отправилась в Александрополь, думая пробраться в Заим и ухаживать за мужем во время его болезни. Бедная, не застала уже его в живых! Первая крупная жертва нынешней войны принесена.

Князь Челокаев получил рану в кавалерийском деле под Карсом. Когда александропольский отряд приблизился к Карсу, два раза уже в течение нынешнего столетия бывавшем в наших руках, кавалерия своими удачными разъездами составила как бы сеть вокруг этой крепости, проникая даже за Саганлугский хребет, к Эрзеруму. Князь Челокаев командовал двумя полками дагестанской иррегулярной кавалерии. Под стенами Карса турецкая конница вздумала загородить дорогу нашему отряду. Турки вооружены были отличными карабинами магазинной системы и начали издалека бить наших всадников. Тогда Челокаев приказал ударить в шашки на неприятеля и, подавая собой пример, врубился с дагестанцами в ряды турецкой конницы. Не выдержали турки удалого налета дагестанцев — и дали тыл. Тогда князь Челокаев, не преследуя неприятеля, ускакавшего под защиту крепости, стал отводить свои сотни, чтоб продолжать предположенный путь.

Дело это здесь все считают особенно знаменательным, так как в отряде князя Челокаева находились исключительно мусульмане из Дагестанской области. Благополучный исход столкновения с турецкой кавалерией, конечно, следует приписать распорядительности, доброму примеру и влиянию князя Челокаева на подчиненных ему дагестанцев.

Уже кавалерия князя Челокаева благополучно выходила из-под выстрелов турок и дело считалось оконченным, когда какая-то шальная пуля попала в храброго начальника. От этой раны и скончался князь Челокаев…

Здешний отдел Красного Креста образовал четыре санитарных отряда, по числу отрядов войск, действующих против турок: эриванский, александропольский, ахалцыхский и рионский. В каждом санитарном отряде находится особый уполномоченный, а всеми ими заведует генерал Толстой, который еще в Тифлисе и будет, кажется, состоять при Главной квартире. На Поти-Тифлисской железной дороге приспособлены 32 вагона для перевозки раненых, но из этих вагонов только четыре пассажирские (3-го класса), остальные же товарные. Между тем, товарные вагоны, как объяснил мне г-н Толстой, оказываются совсем неудобными. Они не имеют проходных дверей, так что во время движения поезда каждый вагон находится в изолированном положении, что затрудняет оказание врачебной помощи; для этого требуется всякий раз остановка поезда. Сверх того, двери товарных вагонов раздвигаются довольно широко и как раз на средине боковой стены вагона, что может беспокоить больных, особенно при дурной погоде; наконец, во время движения поезда нет почти никакой вентиляции. Обо всем этом предположено было доложить здешнему общему собранию Красного Креста, чтоб устранить указанные неудобства.

Из разговора с генералом Толстым я узнал о большой необходимости в машинах для выделки льда.

Я вызвался послать телеграмму об этом в Петербург. Генералу Толстому очень понравилась моя мысль, и он обещал доложить об этом августейшей председательнице тифлисского отдела Красного Креста, Великой княгине Ольге Федоровне. Нужно заметить, что лед здесь ценится чуть не на вес золота; несмотря на заготовки, его далеко не хватит для потребностей раненых, а летом, когда наступит жара, заготовленный лед, представляющий тонкие пластинки, быстро растает. При таких обстоятельствах спасительным средством могут явиться только машины, приготовляющие лед. Чем более таких машин будет выслано, тем лучше; но желательно получить по крайней мере четыре — по одной на каждый из санитарных отрядов. Пусть родина вспомнит об участи раненых, которых теперь здесь наберется уже несколько сот! Теперь миллионы жертвуются на облегчение участи сражающихся за общее дело отечества, найдутся, конечно, охотники пожертвовать и означенные машины. Не следует забывать, что лед предохранит не одну рану от гангрены и вообще от печального исхода!