Глава 9. Десятилетняя русско-литовская война 1512–1522 годов. Присоединение к Московскому государству Смоленской земли

«Вечный мир», заключенный 8 октября 1508 года между Великим княжеством Литовским и Московским государством, стал лишь временной передышкой и продлился всего четыре года. Поводом к открытию военных действий стали полученные Василием III сведения об аресте его сестры Алены (Елены) Ивановны, вдовы литовского князя Александра Казимировича, взятой под стражу после неудачной попытки отъехать в Москву. Схваченную великую княгиню заточили сначала в Троках, а потом в Бирштанах. Там она и умерла от «лихого зелья» в начале 1513 года[224]. Оскорбительный арест Алены Ивановны, произошедший вопреки закону прямо в церкви, и послужил одним из поводов к войне. Другим стало известие о враждебных действиях нового литовского князя Сигизмунда I, подстрекавшего крымского хана напасть на южные русские земли. По «накупке» короля в мае 1512 года татарские отряды (командовали ими сыновья Менгли-Гирея «царевичи» Ахмет-Гирей и Бурнаш-Гирей «со многими людьми») пришли под города Белев, Одоев, Алексин, Коломну и, разорив земли за р. Окой, благополучно отступили в степь, уведя огромный полон. Сосредоточенные в порубежных городах и на Оке русские полки во главе с братьями великого князя, Андреем и Юрием Ивановичами, и лучшими московскими воеводами Даниилом Васильевичем Щеней, Александром Владимировичем Ростовским, Григорием Федоровичем Давыдовым, Андреем Васильевичем Сабуровым, Иваном Ивановичем Палецким, Дмитрием Ивановичем Яновым не смогли помешать татарам. Воеводы были связаны строгим наказом Василия III ограничиться обороной окского рубежа. Еще трижды в 1512 году (в июне, июле и октябре) татары вторгались в русские пределы. В июне они напали на Северщину, но были разбиты, в июле от рязанских рубежей был обращен в бегство «царевич» Мухаммед-Гирей, и только осеннее нападение крымцев на рязанские места оказалось для них успешным. Татары осаждали Переяславль-Рязанский, взять город не смогли, но захватили в окрестных селениях большой полон.

Осенью в Москве получили сведения о том, что татарские нападения этого года были следствием направленного против Русской Державы крымско-литовского договора. Известие об этом до предела обострило обстановку, и без того напряженную из-за ареста Алены Ивановны и нежелания признать присоединения к Московскому государству верховских земель, Брянщины и Северщины.

С подьячим Васюком Всеславским Сигизмунду I была отправлена складная (разметная) грамота с объявлением войны, а 14 ноября 1512 года в поход к литовской границе выступила передовая рать вяземского наместника, князя Ивана Михайловича Репни Оболенского и конюшего Ивана Андреевича Челяднина. Перед этим войском поставили такую задачу: не задерживаясь под Смоленском, двигаться дальше, к Орше и Друцку. Там Оболенский и Челяднин должны были соединиться с войском князей Василия Семеновича Швиха Одоевского и Семена Федоровича Курбского, выступивших из Великих Лук к Бряславлю. 19 декабря вслед за этими полками в поход на Литву во главе большой армии двинулся сам Василий III. В январе 1513 года русские войска, насчитывающие 60 тыс. человек при 140 орудиях, подошли к Смоленску и начали осаду крепости[225]. Как и прежде, владея стратегической инициативой, московское командование действовало на нескольких направлениях. Одновременно с нападением на Смоленск из Северской земли в поход на Киев двинулась рать Василия Шемячича, которому удалось, пользуясь внезапностью нападения, сжечь киевские посады.

Тем временем на западном рубеже полки князя И. М. Репни Оболенского, И. А. Челяднина, князей В. С. Одоевского и С. Ф. Курбского, выполняя волю великого князя Василия Ивановича, огнем и мечом прошли по огромной территории, опустошив окрестности Орши, Друцка, Борисова, Бряславля, Витебска и Минска.

Однако Смоленск продолжал упорно обороняться. Осада крепости затянулась почти на 6 недель, но взять город не удалось. Смоленск, расположенный на левом берегу Днепра, высоком и сильно изрезанном, был хорошо укреплен. Его окружали дубовые стены-тарасы, срубленные за глубоким рвом на высоком валу или речных и овражных откосах. На многочисленных башнях стояли артиллерийские орудия. Волнистый рельеф, большое количество речек, речушек и оврагов вблизи города затрудняли действия русских войск.

В самом начале осады, в январе 1613 года, смоленскому гарнизону удалось отбить штурм, в котором участвовали выставленные городами пешие воины, в том числе и псковские пищальники. Во время приступа с русской стороны погибло до 2 тыс. человек. Не дал результатов и артиллерийский обстрел города. Положение осаждающих осложнилось, и тогда командование приняло трудное решение уйти из-под Смоленска. В начале марта 1513 года войска были уже в Москве, а 17 марта правительство начало подготовку нового похода к Смоленску, назначенного на лето текущего года[226]. Для участия в нем в Европе были найдены военные специалисты – пехотинцы и итальянские артиллеристы. Их нанял в Силезии и Чехии Христофор Шляйниц, близкий знакомец Михаила Львовича Глинского, в 1510 году приезжавший в Москву с посольством от Немецкого ордена[227]. Готовились и в Литве. Сигизмунд I даже обратился к римскому папе с просьбой объявить против русских крестовый поход и поддержать его в войне с ними.

Во второй поход к Смоленску русские войска выступили 14 июня 1513 года. В новом наступлении на Литву участвовали значительные силы. Великий князь остановился в Боровске, направив под литовские города своих воевод. 80-тысячное войско И. М. Репни Оболенского и А. В. Сабурова вновь осадило Смоленск. В составе этого войска, по-видимому, находилась и посошная рать, значительно увеличившая численность главных русских сил. Тогда же 24-тысячная рать князя М. Л. Глинского действовала под Полоцком, еще 8 тысяч воинов из его полков окружили Витебск, 14-тысячное войско было послано под Оршу. Неизвестный автор опубликованного И. С. Рябининым рассказа о втором походе Василия III, упоминая о вооружении русской армии, отметил, что «московит имел перед крепостью до двух тысяч штук пищалей, больших и малых»[228]. Эту цифру совершенно некритично воспринял А. А. Зимин, заявивший, что «у Василия III было огромное число орудий – до 2 тыс. пищалей»[229]. Здесь явное противоречие – огромное количество «орудий» (превышавшее численность русского «наряда» эпохи Ливонской войны) и поразительно малое число обнаруженных в Смоленске после окончания осады русских ядер – всего 700. Возможно, в тексте документа имелись в виду не только артиллерийские орудия, но и ручное огнестрельное оружие.

Как и прежде основные бои происходили под Смоленском. Сосредоточенное в городе литовское войско под командованием наместника Юрия Глебовича, незадолго до начала осады пополненное отрядами наемников-жолнеров, встретило московских воевод «за валами» (под стенами города). В самом начале разгоревшегося сражения противнику удалось потеснить полк Ивана Михайловича Репни Оболенского, но затем литовские отряды были разбиты подоспевшими к месту боя свежими русскими силами. Понеся значительные потери, они отступили в крепость. В Смоленске, помимо разбитого литовского войска, укрылось 10 тысяч местных жителей. Начав осаду, московская армия подвергла укрепления города интенсивному орудийному обстрелу и начала подготовку к штурму. Однако крепкие дубовые стены крепости, засыпанные камнями и землей, выдержали бомбардировку. Разбитыми оказались лишь башни и передовые укрепления. Несколько раз русские полки атаковали Смоленск, но гарнизону и местным жителям удалось отразить все приступы, потеряв в боях и от артиллерийского огня более тысячи человек. Все же положение осажденных городов было крайне тяжелым, в основном из-за нехватки продовольствия (съеденными оказались все припасы и даже кони), и Сигизмунд I, собрав все имеющиеся у него войска, двинулся на выручку Витебску, Полоцку и Смоленску. По литовским, очевидно, преувеличенным сведениям, под его знаменами шла 40-тысячная армия. По русским данным, также завышенным, литовское войско насчитывало около 30 тыс. воинов[230].

Василий III, находившийся при войске, осаждавшем Смоленск, решил отойти, не принимая сражения с приближающимся литовским войском. Вслед за главной армией на свою территорию отступили и другие русские полки. Однако завоевательные планы московского государя в отношении западнорусских городов остались неизменными. 30 мая 1514 года он в третий раз двинул свои рати – сначала к Дорогобужу, а затем дальше, к Смоленску. Командовали Данила Васильевич Щеня и Иван Андреевич Челяднин (в Большом полку), Михаил Львович Глинский и Михаил Васильевич Горбатый-Шуйский (в Передовом полку). 8 июня 1514 года в поход выступил сам великий князь Василий Иванович. С ним к литовскому рубежу выехали и два младших брата – Юрий Дмитровский и Семен Калужский, еще один брат – Дмитрий Жилка – находился с войсками в Серпухове, прикрывая границу и фланг шедшей на Смоленск армии от внезапного нападения крымских татар.

Догадываясь о неизбежности новой русской атаки на Смоленск, Сигизмунд I поставил во главе гарнизона деятельного и опытного воеводу – Юрия Андреевича Сологуба. Но силы сторон были неравны, и город пал после трехмесячной осады. Подробный рассказ о Смоленском взятии, написанный, как считается, со слов разосланных по северным русским городам литовских пленных, содержится в обеих редакциях Устюжской летописи (списке Л. С. Мациевича и Архангелогородском летописце).

В начале летней кампании 1514 года, как и раньше, русские загоны (высланные вперед отряды) ходили под Оршу, Мстиславль, Кричев и Полоцк, но главные силы (около 80 тыс. человек; 140 орудий) окружили Смоленск. Осада города началась 16 мая 1514 года и продолжалась 12 недель. Она сопровождалась невиданной доселе артиллерийской бомбардировкой крепости: «И начаша из всякого наряду по граду и огньными пушками в грады бити». Участники событий вспоминали о метких выстрелах лучшего русского пушкаря Стефана, имя которого донес до нас Архангелогородский летописец: «И повеле князь великии пушкарю Стефану пушками город бити июля в 29 день, в суботу (так в тексте – В. В.), на 3-м часу дни, из-за Днепра. И удари по городу болшею пушкою. И лучися на городе по их пушке по наряженои ударити, и их пушку разорвало, и много в городе в Смоленску людеи побило. Того же дни на 6-м часу дни тот же Степан ту же пушку пустил, и много ядер мелких собра, и окова свинцом, и удари в другои. И того боле в городе людеи побило. И бысть в городе скорбь велика, и начаша мыслити: битися нечем, а передатся не смеют короля деля. И князь великии повеле ударити в третьеи, и того боле людеи побило в городе».

О мощной бомбардировке Смоленска сообщают и другие источники. В Воскресенской летописи рассказывается, что русские воины «пушки и пищали болшие около города уставивши», а великий князь «повеле град бити с всех сторон, и приступы велики чинити без отдуха, и огненными пушками в град бити». Действие русской осадной артиллерии, когда, по сообщению того же источника, «земля колыбатися… и весь град в пламени курениа дыма мняшеся въздыматися ему», поколебало решимость литовского гарнизона[231]. Начались переговоры о сдаче города. Их взял на себя епископ смоленский Варсонофий. Подробный рассказ об обстоятельствах последовавшей затем капитуляции города содержится в Архангелогородском летописце: «И видя владыка, и воивода граднои, и пан Юрье Солоусовичь изнеможение градное и пагубу, и выиде владыка из Смоленска на мост и нача бити челом великому князю, прося срока до завтрея. Князь великии не даст срока и повеле бити пушками многими отвсюду. И возвратись владыка со слезами в город, и собра часа того весь причет церковныи – архимариты, и игумны, и попы, и облекошася вси, и взем кресты и иконы, и выиде против великого князя и воевода граднои, и пан Юрии Солоусовичь, и вси панове служебнии, и весь град черныя люди, бьюще челом великому князю со слезами: «Государь, князь великии, много крови христианския лили, а земля пуста, твоя отчина; не погуби града; прими град наш с тихостию». И приим князь великии благословение от владыки смоленъского и повеле владыке смоленскому, и воиводе пану Юрию Солоусовичю, и многи князем смоленьским, и паном приметным к себе в шатер идти, а черным людем и игуменом и всему причту повеле в град итти. А се городу сторожу крепкую постави – князеи московских и бояр болших. А владыка и воивода со всеми паны и до утра за сторожи в шатре были. А назавтре в неделю послал князь великии в город Смоленеск воивод своих и князеи, и дьяков, и подьячих, а велел в городе вся люди переписати и к целованью привести, чтоб им за великим князем и добра хотеть, и за короля не думати и добра королю не думати»[232].

Этот достаточно подробный рассказ следует дополнить сообщением, что переговоры от имени епископа Варсонофия и воеводы Юрия Сологуба вел смоленский боярин Михаил Васильевич Пивов. С русской стороны с ним съезжались Иван Юрьевич Шигона Поджогин и дьяк Иван Иванович Телешов. От имени великого князя они обещали после капитуляции сохранить за смолянами вольности по привилею 1505 года и не проводить массовых выселений горожан вглубь страны. Смоленск сдался, но из-за заговора Варсонофия и части бояр вывод все же был произведен.

* * *

Взятие Смоленска потрясло современников. Почти сразу же покорность московскому князю изъявили ближайшие города – Мстиславль, Кричев и Дубровна[233]. Воодушевленный этими известиями Василий III требовал от своих воевод продолжения наступательных действий и новых побед. На Оршу двинулось войско Михаила Львовича Глинского, на Борисов, Минск и Друцк – отряды Ивана Андреевича Челяднина, Михаила Ивановича Голицы Булгакова и его брата Дмитрия Ивановича Булгакова. По сообщению Герберштейна, именно Челяднину «московит (Василий III) вверил главное начальство»[234]. Однако о планах русского командования стало известно противнику. Сообщил их Сигизмунду I сам князь Глинский, оставшийся недовольным отказом Василия III передать ему в наследственное владение Смоленское княжество. Об измене Михаила Львовича, готовившегося тайно отъехать в Литву, сообщил воеводе Голице Булгакову слуга Глинского. Изменник был схвачен, но, благодаря его сообщениям русские планы уже стали известны в Литве. Узнав о численности, дислокации и маршруте движения русского войска, Сигизмунд I решил действовать. При себе в Борисове на «великой реце» Березине он оставил лишь 4 тыс. человек, а остальные силы двинул навстречу рати Михаила Голицы.

Следует подчеркнуть, что отправленное в поход к Орше русское войско состояло только из конных полков. Численность его составляла около 12–15 тыс. воинов[235]. Это конное войско не имело артиллерии (ни в одной из победных литовских реляций, написанных после произошедшего сражения, не указаны захваченные русские пушки). Данное обстоятельство облегчало задачу командовавшего польско-литовской армией «великого воеводы и славного и великоумного» гетмана Константина Ивановича Острожского, знавшего о численности и замыслах русского командования. Под его начало королем было передано около 12–14 тыс. человек, но эта вполне соотносимая с русским войском армия была усилена артиллерией. В ходе внезапной атаки, сбив два передовых русских отряда, стоявших на реках Бобре и Дрови, литовцы вышли к Орше[236].

Накануне решающего сражения обе армии оказались по разные стороны Днепра. Не имея численного превосходства, московские воеводы вели себя достаточно уверенно и, по-видимому, попытались воспроизвести обстановку, повторяющую детали победного для русского оружия Ведрошского сражения. Они не стали мешать литовцам, наводящим мост через Днепр, и дали противнику возможность свободно переправиться на левый берег реки. Очевидно, русские воеводы уже в ходе сражения собирались обойти неприятеля, разрушить мосты, отрезать противнику путь к отступлению, а затем прижать армию Острожского к Днепру и уничтожить[237]. Но «славный и великоумный» гетман сумел извлечь хороший урок из опыта прошлого поражения на Ведроши. Готовясь к сражению, литовцы подготовили артиллерийскую засаду и использовали эту ловушку во время одной из русских атак. Справедливости ради следует отметить, что успеху замысла гетмана Острожского способствовала вражда и соперничество московских воевод.

Сражение произошло 8 сентября 1514 года между городами Орша и Дубровна, на реке Крапивне, притоке Березины. Первым атаковал литовскую армию полк Михаила Голицы, нанесший удар по левому флангу литовского войска. Противник устоял, вынудив нападавших отойти на исходные позиции. Тогда началась контратака литовской кавалерии и польской пехоты. Голице Булгакову срочно потребовалась помощь, «но Иван Андреевич (Челяднин – В. В.) в зависти не поможе князю Михаилу и не бися с литвою в ту пору. И бившеся много и разступившесь розно. И вдругие литва пришла на Ивана Андреивичя, и начать Иван Андреевичь своим полком битися с литвою, а князь Михаило Ивану Андреевичю не поможе. И бившеся много и разступившесь, а силы паде на обоих ступех обоих стран много. И в третие наступиша литва на князя Михаила на Голицу, и бися князь Михаило с ними своим полком много. И Иван Андреевичь в ту пору князя Михаила выдал, а сам побеже, а литва начаша одолять князю Михаилу, и одолеша, и многих воивод и князеи и бояр поимаша, а иных на бою убиша…»[238]. Впрочем, бежавший Челяднин также был пойман и пленен. Позднее он умер в литовском заточении. Русскую конницу, в этот решающий момент сражения попытавшуюся атаковать правый фланг армии Острожского, противник встретил огнем расположенных в засаде артиллерийских орудий, стрелявших навесным огнем («Литовцы, отступив умышленно к тому месту, где они поместили воинские орудия, направляют их против преследующих врага московитов и поражают задний ряд их, расставленный для подания помощи, но слишком плотно друг к другу, приводят их в замешательство и разгоняют в разные стороны. Этот неожиданный способ войны наводит страх на московитов, которые считали, что в опасности находится только первый ряд, борющийся с врагом: придя от этого в смущение <…> они обращаются в бегство»). При обстреле ядром был убит один из воевод Передового полка – Иван Иванович Темка Ростовский. Понеся тяжелейшие потери, русская конница оказалась отброшена к реке Крапивне и почти вся была уничтожена на ее крутых берегах[239].

По литовским данным, многократно завышенным, под Оршей русские потеряли убитыми до 30 тысяч человек. Эти сведения, приведенные в послании Сигизмунда I магистру Ливонского ордена, призваны были произвести благоприятное впечатление на возможного союзника[240]. Ряд обстоятельств заставляет усомниться в точности данных королем сведений о русских потерях, и не только потому, что названное им число погибших вдвое превышало максимально возможную численность шедшей к Орше рати. Сомнительны, прежде всего, сведения о захваченных московитах. В сообщении Сигизмунда I говорилось о пленении 8 главных воевод, 37 других военачальников и 1500 дворян. Но в других литовских источниках приводятся иные сведения о взятых в плен во время Оршанской битвы русских командирах и служилых людях. Достаточно информированный автор Летописи Рачинского отмечает, что под Оршей было захвачено помимо 35 воевод 380 детей боярских, но добавляет, что «простых людей, которых живых поимали, нельзя и выписати множества для». В «Именной росписи московских пленников» названы 8 русских дворян, но при сопоставлении их со списком, приведенным в Летописи Рачинского (и Евреиновской летописи), совпадают лишь имена военачальников Федора Кобца, Филиппа Ивановича Киселева и Ивана Андреевича Еропкина. При этом не упоминаются попавшие в плен главные русские воеводы: М. И. Голица Булгаков, Д. И. Булгаков и И. А. Челяднин. По-видимому, «Именная роспись» представляет собой лишь один из списков захваченных в плен русских воевод и голов дворянских сотен[241].

Факт произошедшего в сражении под Оршей разгрома одного из русских походных войск очевиден. Однако он имел тактическое, но никак не стратегическое значение[242]. Тем не менее, результаты поражения под Оршей не замедлили сказаться. Все три города, перешедшие под власть Василия III в начале августа 1514 года, после падения Смоленска, – Мстиславль, Кричев и Дубровна – вновь отложились от Москвы. Заколебались и смоляне. В городе возник заговор, во главе которого встал уже упоминавшийся выше епископ Варсонофий. Он послал к Сигизмунду письмо с обещанием сдать город. Но планы Варсонофия и его единомышленников были разрушены решительными действиями нового смоленского наместника и воеводы, князя Василия Васильевича Немого Шуйского. С помощью местных жителей он раскрыл заговор и, не дожидаясь решения государя, находящегося тогда в Дорогобуже, велел казнить изменников, пощадив лишь самого смоленского владыку (позднее тот был сослан в Каменский монастырь на Кубенском озере). Замешанные в заговоре «князи смоленские и паны» были повешены на крепостных стенах, на «ослядех», на виду подошедшего к городу литовского войска. К телам казненных привязали подарки, полученные от великого князя Василия III после взятия им Смоленска: «Которому князю смоленскому князь великии дал шубу соболью с камкою или з бархатом, того и в шубе повесил; а которому князю или пану дал ковш серебрянои или чарку серебряну, и он, ему на шею связав, да и того повесил; которово князя смоленскаго или пана пожаловал, того с тем и повесил»[243]. Остальные горожане и гарнизон, руководимые энергичным Шуйским, бились твердо, отразив все литовские приступы. Острожский вынужден был отступить, оставив Смоленск в русских руках. Его действиям мешала начавшаяся зима и принявший массовый характер отъезд воинов из армии.

Воспользовавшись отступлением гетмана, не сумевшего развить достигнутый в Оршанской битве успех, московские воеводы нанесли удар на другом направлении. На литовские города 28 января 1515 года с новгородскими и псковскими полками выступили воеводы князь Иван Михайлович Шамин, Юрий Иванович Замятнин и Андрей Васильевич Сабуров. Во время этого похода псковский наместник Сабуров с 3 тыс. воинов, назвавшись перебежчиком от Василия III к Сигизмунду I, захватил и разграбил Рославль. Тогда же были сожжены посады Браслава и город Друя. После этого с большим «полоном» воеводы вернулись обратно через Опочку[244].

В течение следующих двух лет от широкомасштабных действий Москва и Литва воздерживались. Хотя в 1515 году русские полки ходили к Мстиславлю и Витебску, а в 1516 году из Белой – снова к Витебску, это были небольшие рейды, не принесшие особых результатов. Московскому государству требовалось время, чтобы оправиться от пусть и не фатального, но тяжелого оршинского поражения. Кроме того, русскому правительству необходимо было определиться в отношениях с Крымом, где после смерти хана Менгли-Гирея к власти пришел его сын, Мухаммед-Гирей, известный враждебным отношением к Москве. Внимание князя отвлекала и сложная ситуация в Казани, где тяжело заболел хан Мухаммед-Эмин. В свою очередь, нападение литовцев на Гомель в 1516 году, совершенное малыми силами, легко отбили прикрывавшие рубеж русские войска. Сигизмунду Старому в эти годы было не до большой войны с Москвой, так как войско одного из крымских «царевичей», Али-Арслана, несмотря на союзнические отношения, установившиеся между королем и Мухаммед-Гиреем, напало на литовское пограничье, сорвав готовившийся поход к Смоленску.

Спустя год Сигизмунд I решил перейти в решительное наступление, сосредоточив в Полоцке армию под командованием гетмана Константина Острожского. Действия литовцев и поляков поддержали крымские татары. Их согласие напасть на московские «украйны» было щедро оплачено прибывшим в Бахчисарай литовским послом Ольбрахтом Мартыновичем Гаштольдом. Летом 1517 года 20-тысячное крымское войско напало на тульские места, но русское командование, заранее извещенное о готовящемся вторжении, успело сосредоточить здесь многочисленные войска. Разошедшиеся по тульской земле татарские людоловные «загоны» были атакованы и разгромлены полками воевод Василия Семеновича Одоевского и Ивана Михайловича Воротынского. Пути отступления начавшему отходить в степь противнику перерезали «пешие люди украинные», которые «дороги засекли и многих татар побили». Неудачей закончился набег татар на Северскую землю, совершенный в ноябре 1517 года: отряд Михаила Дмитриевича Янова, одного из воевод Василия Шемячича, настиг и разгромил крымцев за рекой Сулой.

Стремясь использовать обострение обстановки на южной границе Московского государства, король в сентябре 1517 года двинул свою армию из Полоцка к Пскову. В состав ее входила наемная пехота (жолнеры). Войском командовал гетман Константин Острожский. Отправляя его в поход, Сигизмунд Казимирович попытался усыпить бдительность Василия Ивановича, начав переговоры о мире. С этой целью в Москву были направлены маршалок могилевский Ян Щит и писарь Богуш Михаил Боговитинович, задержанные в Дорогомилове до конца литовского наступления. Очень скоро выяснилась ошибочность решения о наступлении на Псковщину. Под стенами первой же небольшой русской крепости Опочки польско-литовская армия вынуждена была надолго остановиться, не решаясь оставить этот обнесенный деревянными укреплениями псковский «пригород» в своем тылу. Оборонял Опочку небольшой гарнизон под командованием Василия Михайловича Салтыкова-Морозова. Осада города, презрительно названного литовцами «свиным хлевом», затянулась, сведя на нет главное преимущество литовского вторжения – внезапность. Опочка находилась в излучине реки Великой, за широким и глубоким рвом, что затрудняло действия неприятеля.

Острожский подошел к крепости 6 октября 1517 года и после бомбардировки двинул войска на штурм, рассчитывая легко овладеть городом. Однако защитники Опочки упорно оборонялись и отразили плохо подготовленную литовскую атаку. По-видимому, тогда и был убит «ляцкий большой воевода» Сокол. Понеся огромные потери, Острожский не решился на повторный штурм и приступил к осаде, ожидая прибытия подкреплений и проломных пушек. Войска гетмана попытались овладеть другими псковскими пригородами, но спешившие на помощь Опочке русские рати разбили несколько литовских отрядов. Князь Александр Владимирович Ростовский разгромил 4-тысячную неприятельскую заставу, Иван Андреевич Черный Колычев уничтожил 2-тысячный литовский полк, а Иван Васильевич Ляцкий разбил два еще более крупных отряда противника – 6-тысячную заставу, стоявшую в 5 верстах от главного лагеря Острожского, а затем войско воеводы Черкаса Хребтова, шедшего на соединение с гетманом под Опочку («на пособ королеву войску»). Русские захватили все бывшие у противника пушки и пищали, взяли в числе пленных самого воеводу Хребтова, его брата Мисюря, Ивана Зелепугу «и иных» литовских воинов[245].

Удачные действия русских воевод вынудили Острожского 18 октября 1517 года начать поспешное отступление к своему рубежу, оставив под Опочкой все «воинское устроение», в том числе осадную артиллерию. Раздосадованный Сигизмунд I, получив сообщение об отступлении своего войска, споткнувшегося о псковский «пригород», назвал его «бесовым селом».

Провал завоевательных планов короля стал очевидным, однако переговоры, возобновившиеся между русскими и литовскими дипломатами (после победы под Опочкой 29 октября 1517 года миссия Яна Щита и Богуша Михаила Боговитиновича все же была принята великим князем), также зашли в тупик. Польских послов поддержал и имперский посланник Сигизмунд Герберштейн. 10 ноября он прислал Василию III обширный меморандум, в котором предлагал вернуть Литве Смоленск и пытался доказать необоснованность выдвинутых Москвой обвинений в адрес Сигизмунда I, прежде всего обвинений в клятвопреступлении и натравливании крымского хана на Русское государство. По представлению Герберштейна, выплаченное татарам литовское золото – это всего лишь отступное за безопасность своих владений, а не плата за нападение на земли Василия III. Великий князь должен, демонстрируя свое благородство, отдать Смоленск, и тогда христианский мир убедится, что он взял этот город не из-за корысти или охоты до чужого добра. Во втором меморандуме имперский дипломат высказывал сомнения в достоверности сведений, полученных от пленных татар о согласованности действий Крыма и Вильно.

Уступать требованиям Яна Щита и Богуша Боговитиновича и присоединившегося к ним в качестве посредника императорского посланника Сигизмунда Герберштейна и возвращать Литве Смоленск Василий III не собирался. Польским послам и Герберштейну пришлось покинуть Москву ни с чем. После провала переговоров возобновление военных действий стало неизбежным. К нему готовились обе стороны.

Первой нанесла свой удар русская сторона. В июне 1518 года новгородские и псковские полки во главе с Василием Васильевичем и Иваном Васильевичем Шуйскими выступили к рубежу из Великих Лук. Перейдя границу, они начали наступление на Полоцк – один из крупнейших городов Великого княжества Литовского, важнейший опорный пункт на его северо-восточном рубеже. Этот поход был предпринят в ответ на прошлогоднее литовское нападение на псковские пригороды. На других направлениях действовали войска Михаила Васильевича Горбатого-Шуйского, совершившие набег на Молодечно и окрестности Вильны, Семена Федоровича Курбского, ходившего с ратью к Минску, Слуцку и Могилеву, Андрея Дмитриевича Курбского и Александра Борисовича Горбатого-Шуйского, отряды которых опустошили окрестности Витебска.

Однако под Полоцком русскую рать ждала неудача. Осада и артиллерийский обстрел этой мощной крепости не дали результата. Укрепления, усиленные в начале XVI века, устояли. Немаловажную роль в успешной обороне города сыграла построенная в 1501 году прочная бревенчатая стена. Она тянулась от правого берега Западной Двины до левого берега Полоты и прикрывала Великий посад с востока. Осада затягивалась, у стоявших под Полоцком новгородцев и псковичей закончились припасы. Кроме того, подоспевшее литовское войско воеводы Волынца (по-видимому, Яна Боратынского[246]) уничтожило переправившийся через реку Полоту на фуражировку большой русский отряд, вынудив Василия Шуйского снять осаду и уйти к своей границе.

В 1519 году русские развернули наступление вглубь Литвы – к Орше, Молодечно, Могилеву, Минску, дойдя до Вильны. Помешать этим действиям литовцы не могли. Почти одновременно в южные районы Великого княжества Литовского и Польши началось вторжение 40-тысячной татарской армии Богатыр-Салтана. 2 августа 1519 году в сражении под Соколом ею было разбито 20-тысячное войско гетмана Константина Острожского.

В полосе русского наступления крупных сил у литовцев не было, поэтому они довольствовались обороной хорошо укрепленных городов и замков. Штурмовать их московские воеводы не пытались, ограничившись разорением всей восточной части Литовского княжества. Нападения русских войск продолжались и в 1520 году. Эти успешные рейды, а также начавшаяся война Польши с союзником Москвы, Тевтонским орденом, длившаяся с 1519 по 1521 год, вынудили Сигизмунда I возобновить переговоры о мире и согласиться уступить Руси Смоленскую землю. В мирной передышке нуждалась и Русская держава, пережившая в 1521 году одно из самых страшных татарских нашествий. Присутствие войск требовалось на южных и восточных рубежах, которым продолжали угрожать новые крымские и казанские нападения, поэтому Василий III вынужден был заключить перемирие, отказавшись от части своих претензий к Литве. Это касалось, прежде всего вопроса о возвращении пленных и требования о присоединении к своему государству Киева, Полоцка и Витебска. Договор о пятилетнем перемирии между Московским государством и Великим княжеством Литовским был подписан 14 сентября 1522 года литовскими послами: полоцким воеводой Петром Станиславовичем Кишкой, подскарбием Богушем Боговитиновичем и писарем Иваном Горностаевым. Несомненным успехом русской дипломатии стало перечисление в перемирной грамоте среди московских городов Смоленска, отвоеванного в 1514 году. Литовские послы вынуждены были согласиться с потерей территории в 23 тыс. км² и населением в 100 тыс. человек. Но вызволить московских воевод, большинство которых попало в плен к противнику после битвы под Оршей, не удалось. Литовская сторона лишь пообещала избавить пленных от оков. Большинство узников окончили свои дни на чужбине, не выдержав суровых условий содержания. Тяжелее всего приходилось пленным, находившимся в Новгороде-Литовском и Берестье. Сами литовцы писали о них: «А оброку им ничего не дают, только что сами про Бога выпросят» и «о страву[247] стоскнуют велми: не будет ли жалованья господарского? Не можем дей стрывати с голоду». Чуть лучше содержались пленные в Киеве и Слониме, но в последнем городе узники были «вси покованы». Содержавшиеся в оковах в Вильне Иван Челяднин и его товарищи вынуждены были просить денежной помощи у имперского посла Сигизмунда Герберштейна, посетившего пленных по дороге в Москву. Согласно «Реестру вязней московских» (список русских пленных), составленному в 1538 году, в различных литовских замках и дворах находилось 166 человек, из которых больше половины (84 человека) – участники «Великой битвы» (Оршинского сражения) 1514 года. К этому времени умерло 163 пленных, в их числе – именитые воеводы: И. А. Челяднин, И. Д. Пронский, Ф. М. Киселев, кн. Б. В. Ромодановский, Д. В. Китаев, Д. А. Плещеев, С. И. Годунов и многие другие[248]. На переговорах 1542 года Москва предлагала за возвращение своих пленных воевод уступить Литве город Дроков, однако королевские послы требовали более значительных территориальных уступок. Из перечисленных в «Реестре» узников на родину, помимо названных в документе 26 беглецов, посчастливилось вернуться лишь очень немногим. Одним из них был князь Михаил Иванович Голица Булгаков, командовавший русской ратью в Оршанской битве. Он был отпущен в Россию только в 1551 году. В литовском заточении этот воевода провел около 37 лет, пережив почти всех своих товарищей по плену. После возвращения на Родину он принял монашеский постриг в Троице-Сергиевом монастыре. Старец Иона (такое иноческое имя дано было Михаилу Голице при пострижении) умер в обители Святого Сергия не позднее 1558 года.