Глава первая Интервью с сотрудником ЦРУ Милтоном Бирденом

Ответы Бирдена на вопросы съемочной группы ВГТРК. Остин, штат Техас, США, 2017 год

О доброжелателях

Перед резидентурой ЦРУ в Москве в 1970-1990-е годы или в любое другое время, когда мы там находились, стояла задача быть готовыми использовать любые возможности, которые могли появиться, будь то доброволец, как Адольф Толкачёв, или другие, которыми мы смогли бы воспользоваться в то время. То есть эту задачу можно описать как «ожидание удобного случая» и затем «использование благоприятной возможности».

О советской разведке и контрразведке

Вы знаете, что в 80-е годы, когда я непосредственно стал принимать участие в советских операциях, у нас было достаточно большое и абсолютно ясное понимание того, кто есть кто, и достаточно много мы знали о них лично, так же как размер и функции всех отделов внутри Первого и Второго главных управлений КГБ. Они были ориентированы на Америку, на Соединенные Штаты.

Мы получали практически всю эту (разведывательную) информацию от почти постоянного потока офицеров КГБ, которые попадали в наше поле зрения и либо работали на нас некоторое время на месте, либо перешли на сторону Соединенных Штатов и получили при этом новые документы. Мы знали, кто наши противники. Возможно, немного лучше, чем наш враг знал нас.

У вас существовали несколько разных отделов внутри КГБ. Во Втором главном управлении — контрразведка — в мое время руководителем был генерал Рэм Сергеевич Красильников и под его началом служил Валентин Клименко. Управлением «К» Первого главного управления руководили несколько человек, включая Леонида Никитенко, а затем — ряд других. Мы знали их и кем они были.

Мы знали достаточно много о том, что среднестатистический сотрудник КГБ, который перешел на нашу сторону, мог знать. Я не думаю, что мы знали числа. Можно было сказать: «Это фактическое число того-то во время этого и этого».

Управление «Т» Первого главного управления КГБ, которое занималось хищением технологий из западных стран, было очень большим. Но его размеры постоянно менялись, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Таким образом, у нас было достаточно понимания о том, кого мы могли привлечь, что представлял собой наш главный противник и кто был главным врагом КГБ. Этим противником (для КГБ) были мы.

Вы убедились, что это были два главных соперника в очень большой драме под названием «холодная война».

О противостоянии ЦРУ и КГБ и о предательствах

Если вникать в контекст отношений между КГБ и ЦРУ, то там не было места для провала, не было места для совершения ошибок. Я бы сказал, что в основном обе стороны были оптимально подготовлены для разведывательной деятельности. И одна была так же хороша, как и другая. Доля правды заключается в том, что мы почти никогда не теряли агента из-за неаккуратности или ошибки. Мы теряли его, только если нас предавали, а они теряли кого-то, если предавали их.

Вы не можете бороться с предательством, вы можете бороться с умением. Вы можете иметь дело с методами работы разведки и иметь нулевой показатель недоработок. Но вы не можете что-то сделать с предательством.

Время «застоя» в ЦРУ

Это было очень сложное время в ЦРУ. Я уже работал там, но я еще не занимал высоких должностей, чтобы чувствовать всю полноту напряженности из-за данной проблемы. Люди, которые были против Джеймса Энглтона, называли эту проблему его убеждением в том, что это «Чудовищный заговор», то есть что КГБ был на самом деле даже еще более компетентным, чем в действительности (а его уровень был очень высоким), и что у него был «Чудовищный тайный сговор» для того, чтобы всем манипулировать.

Существовало убеждение, что мы не можем вербовать русских. Это слишком большое упрощение, но мы не могли привлекать кого-то из КГБ, все было под их контролем. И, таким образом, люди просто усмиряли свой пыл и занимались другими делами.

Это был период, когда у нас не было большого количества активных операций, в целом это было время простоя. Все поменялось в 80-е годы, когда мы снова вернулись к нашей работе против КГБ. Политика видоизменялась немного более последовательно, но ряд начальников американской контрразведки и отдела Советского Союза и стран Восточной Европы в Оперативном управлении ЦРУ решили, что нужно быть более агрессивными. А Энглтон уже ушел со сцены и был в то время достаточно сильно дискредитирован. Таким образом, люди вернулись к работе.

Я бы сказал, что это начало происходить в эпоху Уильяма Колби, когда он был директором ЦРУ. Но я бы не хотел сосредотачиваться на личностях, потому что я не хочу этого делать.

О Бартоне Ли Гербере, резиденте ЦРУ в Москве (1980–1982) и об операции «Пролог» (в ФСБ — операция «Фантом»)

Думаю, что я бы не стал вдаваться в детали «правил Гербера». Я не готов описывать «правила Бартона Гербера», могу только сказать, что он был одним из самых глубокомысленных руководителей в Москве в то время. Но одно из «правил Гербера», которое впоследствии вызывало у нас небольшое удивление, заключалось в том, что КГБ никогда бы не дразнил нас одним из своих собственных офицеров. Они никогда бы не взяли настоящего сотрудника КГБ для того, чтобы поставить его перед носом у ЦРУ для вербовки. Это всегда был кто-то, кто непосредственно там не работал и у кого не было прямой связи с КГБ. Поэтому впоследствии, когда мы проводили операцию «Пролог» с Сашей Жомовым, это был первый случай, когда такое правило не было соблюдено.

Операция «Пролог» заключалась в том, что начальник американского отдела Второго главного управления КГБ Александр Жомов встретился с одним из наших начальников в поезде, направлявшемся в то время в Ленинград, и предложил свои услуги. Эта операция проверялась и перепроверялась почти еженедельно. Тогда я был начальником отдела Советского Союза и стран Восточной Европы, и на каждом важном этапе данной операции я звонил своей специальной команде по этому поводу и спрашивал: «Что мы думаем?» И мы голосовали по поводу того, была ли эта полезная операция или она контролировалась КГБ. И это было почти как американские выборы: 49/51 %, 51/49 %. То есть у нас никогда не было полной уверенности, что она контролировалась КГБ или что все было в порядке.

И мое решение было следующее: «Хорошо, даже если мы потеряем здесь, давайте сделаем это». И, таким образом, мы уже все знали наверняка, когда Жомов не появился в Прибалтике.

О генерале Рэме Красильникове, начальнике первого (американского) отдела Второго главного управления КГБ СССР

Рэм Красильников был в то время начальником американского отдела Второго главного управления КГБ. И он был замечательным, очень, очень вдумчивым, очень грамотным и профессиональным разведчиком. Я познакомился с ним в период последних лет своей работы в ЦРУ. И даже после того как я ушел из ЦРУ и уже писал книгу под названием «Главный противник», я встречался с ним несколько раз. Он и его жена Нинель стали для меня почти что друзьями. Это было очень, очень странное время.

Во время моей последней встречи с ним, когда он все еще работал в КГБ, он дал мне вот это. Он сказал: «Милтон, ты думаешь, что это такое? Что это для тебя олицетворяет?» И я ответил: «Рэм, понятия не имею, что это. Ты мне расскажешь!» И он сказал мне, что это сделано инженерами в Санкт-Петербурге (это был красивый изогнутый кусок хромированного прута). И он сказал: «Это значит, что вы можете нас согнуть, но вы не можете нас сломать». Я подумал, что спустя годы это будет представлять ценность, поскольку только мыслящий парень, который любит Баха, Чайковского и всю эту прекрасную классику, мог бы подумать о чем-то таком.

Его имя Рэм — Революция, Энгельс, Маркс — одно из тех странных революционных имен, которыми называли детей его поколения. Его жену назвали Нинель. Она — очаровательная женщина. Это «Ленин», произнесенный наоборот, и это еще одно из тех причудливых революционных имен того поколения. Но это не значит, что он не был очень глубоким человеком.

Я считаю, что демонизация своих противников только ослабляет твой собственный подход к ним. Я нахожу, что большинство американцев и большинство людей хотят демонизировать своих соперников по существу, чтобы лишить их любой возможности быть человечными. И я всегда говорил людям, которые работали на меня, что когда сотрудник КГБ приходит домой, собака вьется вокруг него и машет хвостом, он может слушать превосходную, более сложную музыку, чем станете слушать вы, он мог прочитать больше произведений Элизабет Баррет Браунинг и Роберта Браунинга, чем когда-либо вы. Таким был Красильников.

Красильников сказал мне: «Мне больше нравится Элизабет Баррет Браунинг, чем Роберт Браунинг». Я знаю немногих американцев в мире разведки, которые могли бы понять, что он мог под этим подразумевать. Таким образом, я всегда пытался убедиться, что я понимаю человечность каждого противника, который у меня был, независимо от того, где он находился. А я был во многих странах мира. Я думаю что понимание этой стороны русских помогло нам, когда мы находились в завершающей фазе этого сражения.

Об агенте ЦРУ Адольфе Толкачёве

Тот момент, когда он (Толкачёв) начал предлагать свою помощь, несколько предшествовал моему появлению. Я думаю, что это частично было отражением той полемики. Каждый раз, когда кто-нибудь похожий на него приходил к нам в Москве, в Вашингтоне начинались дискуссии «Это провокация? Или это искренне?» В конечном итоге, мы набрались смелости и установили с ним контакт. Остальное становится историей.

Адольф Толкачёв был «шпионом на миллиард долларов». Вы не можете себе представить ценность его информации в отношении нашей способности производить самолеты, авиационную радиоэлектронику и системы вооружения. Мы стали способны противостоять всему, что мог произвести Советский Союз в течение следующих 20–30—40 лет. Это была крупная сделка.

С ним многие годы обходились очень осторожно в Москве, в самых сложных условиях. И он был скомпрометирован только тогда, когда произошло предательство внутри ЦРУ. Это случилось не из-за того, что очень компетентное Второе главное управление, следовавшее за нами по всей Москве, поймало нас при установлении контакта с Адольфом Толкачёвым. Это произошло, потому что наша собственная система предала его.

И даже когда он уже был казнен (я вернулся спустя годы после его казни и возглавил отдел Советского Союза в ЦРУ), я все еще передавал разведывательные донесения, которыми он нас снабжал. Обработка информации занимала более длительное время, настолько специализированной она была. Даже годы спустя после своей смерти он все еще производил ее. Оценка этой полезной информации происходила не в ЦРУ. Это были люди, напрямую связанные с американскими авиационными системами вооружения. Именно они проводили оценку этой информации.

Он был очень неоднозначным парнем. Я думаю, что, делая это, работая в специальном конструкторском бюро, он не был уважаем в своем сообществе. А приход к нам позволил ему стать кем-то, что, я полагаю, поняла бы великая русская душа. Вроде как супермен среди людей, который стремился к более высокому, чем у них, уровню. И я считаю, что это дало ему то чувство, которое он никогда ранее в своей жизни не испытывал. Его действия сделали из него супермена. А это был очень грамотный парень. И мотивация подобного рода, полагаю, закономерна. Или из-за понимания, что он делает что-то столь колоссальное, так как у него не было сомнений в том, какую ценность эта информация представляла для другой стороны. Без сомнения.

Почему кто-то совершает один из самых противоречивых поступков, которые, возможно, существуют в его культуре? Обычно это ОН. Обычно это делают мужчины.

О генерале ПГУ КГБ СССР Леониде Шебаршине

Но одним из самых обаятельных людей из КГБ, кого я знал очень хорошо, был Леонид Шебаршин. Он в действительности стал председателем КГБ на один день, но он был очень известной фигурой. У нас с ним были долгие разговоры во время наших поездок по Москве-реке.

Однажды мы разговаривали о следующем: «Почему? Какие, по Вашему мнению, причины такого поведения (шпионаж)?»

«Существует две вещи», — ответил он. — «Первая — старая русская пословица: “Чужая душа — потемки”». (Говорит по-русски: «Чужая душа — потемки».)

Хорошо. «Чужая душа — потемки». Согласен, это существенная причина, и ее важно понимать.

Но потом он написал мне записку. Он сказал: «Мотивации. Люди движимы местью, алчностью, страстью, деньгами, гневом».

Это похоже на ноты в музыке в различных комбинациях, а эти комбинации бесконечны. Но любая комбинация дает мотивацию. Поэтому, если Вы спросите меня «Что такое мотивация?» Я отвечу: это бесконечное море возможностей, которых не меньше, чем в бесконечном море возможностей для сочинения музыкального произведения. И в таком отношении это похоже на то, когда кто-то делает что-то столь неприемлемое в своей культуре, как шпионаж в пользу главного врага.

То есть да, деньги, месть (значительная причина), сильная страсть, может быть, злость, гнев и жажда мести играют там свою роль.

О работе резидентур в Москве и Вашингтоне

80-е годы стали завершающей фазой этого соперничества между ЦРУ и КГБ как части холодной войны. Я имею в виду, что оно продолжается, но не как элемент холодной войны, враждебных взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном. Московская резидентура была там, потому что она была нам там нужна. КГБ и ГРУ имели свои резидентуры в Вашингтоне. И мы ждали такой возможности, как Толкачёв, или какой бы то ни было. И это все, что я делал. Там происходило множество других вещей в рамках схватки, которую мы называем холодной войной.

Каждая резидентура хорошо выполняла свою работу, конечно, у нас были успехи в Москве, но у них был, вы знаете, Виктор Черкашин в Вашингтоне — великолепный оперативный сотрудник резидентуры и разведчик. У него был Эймс.

О победителе в холодной войне

Мы тоже получали тяжелые, сильные удары в это же время. Кто выиграл эту борьбу между США и Советским Союзом в 80-е годы? Только история покажет это. Но Советский Союз исчез, а мы нет. КГБ в реальности, в этой форме, распался на отдельные элементы. Это могло поменяться. Но я не говорю: «Мы победили, мы победили». Я говорю: «Ну что ж, мы не проиграли».

Я дам вам возможность сделать вывод о том, кто одержал победу.

О сотрудниках ЦРУ в Москве

Я не буду говорить о каждом из них. Во многом их следует рассматривать как чрезвычайно героических сотрудников в Управлении. Даже несколько женщин, которых Вы не назвали, были там. Но это люди, которые были вынуждены принимать очень, очень важные решения собственными силами, как только они попадали в Москву, пытаясь уйти от слежки КГБ, чтобы пойти и что-то сделать. Они могли нарваться на засаду, подвергнуться потенциально опасному аресту и затем попасть в подвалы Лубянки. Но каждый из тех людей, которых Вы упомянули, совершил действительно достаточно героические поступки в Москве.

Точно так же, как выясняется, у КГБ были люди в Вашингтоне, которые делали схожие вещи. Снова, возвращаясь к Виктору Черкашину и к тому урону, который нанес нам Олдрич Эймс в Москве. И, возможно, другие.

Это было ошеломляюще. Я имею в виду, что мы потеряли всех тех людей в 1985 году. Но, как я уже сказал, я не буду переходить на личности. Те сотрудники, работавшие в Москве в более ранний период, когда они оставались на сверхсрочную службу, проделали великолепную работу.

О самом ценном для ЦРУ агенте

Это, возможно, должен быть Толкачёв, цена… из-за пользы его информации, которую она дает сегодня. То, что он сделал, продолжает оказывать влияние и сегодня. Потому что летательные аппараты, на которых мы вылетаем против самолетов, произведенных в России (на которых кто только не летает в мире, будь то в Сирии или где-либо еще), уступают им. Потому что мы знаем все об их системах вооружения. И мы знаем, как справляться с некоторыми из них. Системы «обнаружения и поражения целей в нижней полусфере».

Да, я имею в виду, что, как только вы точно знаете, в каком направлении движутся конструкторские бюро, работающие для советской истребительной авиации, то вы уже можете что-то предполагать. Они собираются повернуть направо, вы поворачиваете налево. Да, его вклад гигантский. Вот почему его называют «шпионом на миллиард долларов».

О личных качествах сотрудников разведки и о себе

Я разговаривал в те годы, когда был молодым, и в течение 30 лет в разведке со многими старыми ветеранами. И обычно описание того, кто будет хорошо работать в разведке, содержало несколько разных качеств, но всегда пару общих мест. Одно заключается в том, что потенциальный сотрудник разведки должен быть немного романтичным. Потом он должен обладать умственными способностями, которые демонстрируют желание верить почти во все. То есть я не говорю, что вы должны быть безнадежными романтиками, но вам лучше быть немного романтичными.

И потом у вас должна быть «охота к перемене мест». Я имею в виду, что мы вот сидим здесь в Остине, в Техасе, и кто-то может сказать: «Зачем мне когда-либо уезжать из Остина?» Ну, вы знаете, вы хотите перейти через этот холм и продолжить путь через следующий холм. И это качество разведчика, а еще желание усердно трудиться, чтобы сделать это.

И вам, возможно, следует любить людей. Вы также должны, я думаю, понимать, что даже ваш противник имеет чувство гуманности, на которое вы должны обращать внимание, не проявлять слабость по отношению к настоящим злодеям.

И я не говорю только о столкновении между русскими и американцами. Но о любом противнике. Когда я поступил на работу (а я четыре года до этого служил в ВВС и учился в университете, был в аспирантуре, преподавал), мне было легко принять решение, когда сотрудники ЦРУ пришли ко мне и спросили: «Вас бы это заинтересовало?» И я ответил: «Конечно, заинтересовало бы». Потому что я подумал: «Хорошо, я собираюсь стать научным работником и остаться в университетском кампусе на всю свою жизнь. Боже правый, нет!» Вот почему я сказал: «Конечно, я сделаю это». И потом [звук вылетевшей из бутылки пробки] прошло 30 лет.

О предателях

Это самый сложный вопрос из всех, на который каждая сторона легче всего найдет ответ. Олдрич Эймс был мерзкий и жадный изменник. Конец истории. Спросите Виктора Ивановича Черкашина, что он думает об Олдриче Эймсе. Вы можете получить другой ответ. Гордиевский, я очень хорошо знаю, был очень принципиальным парнем. Но спросите его коллег по КГБ. Шпион, который приходит к тебе, — герой. Это подобно тому, когда борец за мою свободу для вас — террорист. А борец за вашу независимость — террорист для меня. Это всегда некая точка зрения.

То есть, вы понимаете, я знаю всех людей, о которых Вы говорите. Или знал их. И это именно так, как я уже сказал. Я выношу свое оценочное суждение. Но не забывайте, что в этой стране, Америке, с самых ранних лет предательство было для нас очень важным обстоятельством.

Первое, о чем мы узнаем, это предательство Иисуса Иудой. И потом в школе, когда вы еще очень молоды, вы узнаете, что был предатель по имени Бенедикт Арнольд, живший во времена Американской революции. Еще до того как нам исполнилось 10 лет, мы уже знаем об Иуде Искариоте и Бенедикте Арнольде, о которых нам рассказывают. То есть у нас есть представление о предательстве.

Я часто замечал, обсуждая это с моими визави из КГБ, когда я был начальником Отдела, что они воспринимали перебежчиков со своей стороны на нашу сторону не столь истерично, как мы оценивали наших. У нас был почти что нервный срыв, когда Эдвард Ли Ховард исчез и уехал в Ленинград из Хельсинки. А когда мы узнали о деятельности Эймса, ЦРУ почти слетело с катушек. А после этого появились [Гарольд] Николсон и Роберт Ханссен. Эти события навредили нам эмоционально больше, чем КГБ.

Сотрудники КГБ сказали бы: «Чужая душа — потемки».

Леонид Никитенко однажды спросил: «Почему все эти люди, которые перешли на вашу сторону, самые лучшие, у них красные дипломы? Они были лучшими в Школе Андропова. Зачем они это делают?» Но он говорил не с тем чувством, которое испытывали мы, узнав о предательстве Олдрича Эймса. В этом и разница.

Вы знаете, история Толкачёва как раз об этом, захватывающая. Это все о тех мотивациях. Он обрел уважение. А Красильников сказал мне: «Когда мы арестовали Толкачёва, он стал прихрамывать и обмяк». Они раздели его и провели быстрый осмотр, поскольку они опасались, что у него была при себе таблетка с цианидом или что-то еще, чтобы убить себя. И он сказал: «Как только мы доставили его на Лубянку…»

Хорошо, я подписал для вас свою книгу. Возьмите с собой. Краснознаменный институт имени Андропова получает экземпляр «Главного противника» об истории борьбы между ЦРУ и КГБ, потому что это было потрясающее время.

Сейчас, вы знаете, между Москвой и Вашингтоном другие отношения. И мы теперь знаем друг о друге больше. Говоря по правде, я думаю, что будет уже легче уступать друг другу. Никто из нас не хочет опять делать это и попасть в ту же ситуацию снова. Это все из-за дурацких оплошностей с каждой стороны и частично из-за того, что мы действительно давили слишком сильно, приближая НАТО к вашей границе.

Эти кирпичи моя жена подобрала в Восточном Берлине после падения Стены. Я думаю, что они были частью… остались от обломков времен Второй мировой войны. Она любит кирпичи со всего мира. И вот что эти два из себя представляют. Знак, который действительно висел у них в Берлине. Все на русском, английском, французском и немецком. Вы видите, что шрифт надписи на немецком здесь самый маленький. Когда французы, американцы, британцы и русские были в той или иной степени ответственны за Берлин. На нем написано: «Вы покидаете американский сектор». То есть это частичка истории.

От автора

Милтон Бирден поступил на службу в ЦРУ в 1964 году. В качестве сотрудника резидентур служил в Гонконге и Швейцарии, затем был резидентом ЦРУ в Нигерии, Судане и Германии. В 1986–1989 годах в Пакистане руководил программой тайных операций ЦРУ по консолидации моджахедов, поддержке афганского сопротивления. Под его непосредственным руководством происходили снабжение афганских боевиков изделиями ПЗРК «Стингер» и их обучение пользованием этим видом вооружения, что в конечном итоге привело к значительным потерям советских Военно-воздушных сил. Бирден с 1989 года по 1992 год возглавлял отдел по Советскому Союзу и странам Восточной Европы Оперативного директората ЦРУ.

Если читатель помнит, в первой книге «Записок контрразведчика» я рассказал о своих встречах с Бирденом. Мое знакомство с ним произошло в 1991 году, уже после августовских событий в Москве, когда в ноябре впервые в истории взаимоотношений ЦРУ и КГБ наша делегация к тому времени уже раздробленного КГБ СССР, сформированная из представителей общесоюзной, российской контрразведки и Службы внешней разведки, посетила по приглашению американской стороны с официальным визитом Вашингтон.

Там состоялись переговоры в штаб-квартирах ЦРУ и ФБР. Американскую делегацию на переговорах возглавлял Милтон Бирден, который в то время руководил всеми операциям ЦРУ против СССР. Делегацию принимали исполнявший в то время обязанности директора ЦРУ Ричард Керр и руководитель Оперативного директората ЦРУ Томас Тветтен. По приглашению Бирдена мы побывали на организованном им приеме у него дома.

Зимой 1992 год произошел ответный визит в Москву американской делегации, во главе которой был Милтон Бирден.

Наша последняя кратковременная встреча состоялась в Тель-Авиве в Израиле, где с 2000 по 2004 год я проходил службу в качестве официального представителя ФСБ, находясь на дипломатической должности советника в посольстве Российской Федерации. В 2003 году Бирден с краткосрочным визитом по линии контакта с разведкой «Моссад» побывал в Израиле и разыскал меня в Тель-Авиве. Мы встретились буквально на несколько минут в отеле «Хилтон», где Милтон вручил мне книгу «Белый тюльпан» о событиях в Афганистане с дарственной надписью.

Если у читателя имеется представление о стереотипе американца, то Бирден — это типичный янки. Он достаточно высокий мужчина плотного телосложения, слегка полноватый, но достаточно стройный и подтянутый, исключительно уверенный в себе. Внешне весьма доброжелателен, но собеседника держит как бы на расстоянии, пытаясь донести до него, что его позиция по обсуждаемому вопросу безупречна и не подлежит сомнению.

Занимаемая им высокая должность в иерархической системе ЦРУ и осознание им этого даже его внешнему виду придают властность и уверенность в непогрешимости того, о чем он говорит или что он делает. Безусловно, в манере его поведения преобладает комплекс «американского превосходства», но осуждать его за это вряд ли стоит, так как этот комплекс типичен для всей американской нации и впитывается в сознание с молоком матери.

Он исключительно профессионально разбирается во внешнеполитических вопросах, придерживаясь при этом традиционных американских позиций. В его высоких профессиональных качествах сомневаться на приходится, ибо такое подразделение ЦРУ, как в прошлом Советский отдел, а затем отдел по Советскому Союзу и странам Восточной Европы, с моей точки зрения, может возглавлять только профессионал, как говорится, с большой буквы. До Бирдена этот отдел возглавлял Бартон Ли Гербер, у которого Бирден был заместителем.

В то время, еще до нашего знакомства, я не знал о роли Бирдена в событиях в Афганистане и организации именно им снабжения моджахедов изделиями ПЗРК «Стингер», что само по себе повлияло на ход войны и исход афганских событий. Да, он способствовал моджахедам в борьбе с советскими Вооруженными силами, но он был частью механизма американской администрации и делал свое дело как представитель ЦРУ в регионе честно, профессионально и ответственно в рамках той политики, которую проводили США в Афганистане.

Также чрезвычайно ответственно он многие годы, как высококлассный профессионал, успешно нес в ЦРУ службу на различных постах и в различных странах, что, если не вдаваться в политику, с профессиональной точки зрения безусловно заслуживает уважения.

Нельзя бороться с противником, не уважая его профессиональные навыки и качества, иначе вы обречены на поражение. Уверенность с собственных силах — это прекрасное качество, но и от противника следует ожидать, что он не менее, если не более вас, искусен, трудолюбив, хитроумен, обладает многогранным оперативным опытом и чутьем, прекрасными организаторскими способностями, хитростью, возможно, жестокостью и многими другими качествами профессионального разведчика, которые необходимо учитывать контрразведчику при противоборстве с противником.

Бирден, рассуждая об основных задачах московской резидентуры ЦРУ, правдиво рассказал, что главными направлениями в ее работе были ожидание появления в поле зрения ЦРУ инициативников (доброжелателей) вроде Толкачёва и организация работы с ними, что полностью совпадает с нашим знанием о противнике. В своем интервью Милтон Бирден, называя нас врагами, обрисовал весьма прискорбную для нас картину осведомленности ЦРУ о структуре и личном составе разведки и контрразведки КГБ и, как бы между прочим, уточнил, что эта информация была получена ЦРУ от перебежчиков, невозвращенцев и контактов из числа офицеров КГБ.

Вместе с тем американец весьма уважительно говорит о советской контрразведке в целом и ее ярком представителе генерале Рэме Красильникове. С Красильниковым, с которым он встречался многократно, у него действительно сложились очень уважительные отношения, о чем он много раз упоминал в своих различных интервью.

При наших с ним личных встречах он также всегда объективно и уважительно, как и следует профессионалу, отзывался об операциях российской контрразведки против ЦРУ, понимая, что каждый из нас, и ЦРУ, и КГБ, делают свое дело, и если все сделано исключительно профессионально, то это безусловно достойно уважения. Много теплых слов сказано им также и о генерале разведки Шебаршине.

Что касается операции «Пролог», в которую контрразведка втянула ЦРУ, то Бирден, заявляя о доверии к нашей подставе временами лишь на 50 %, опять же прав, так как всегда надо исходить из того, что доброжелатель, который предложил свои услуги противнику, может быть специально подготовлен для подставы. И только многолетнее сотрудничество, многократно подтвержденное достоверностью и ценностью информации от доброжелателя, позволяет разведке частично или полностью снять свои сомнения, как, например, это было с агентами ЦРУ Огородником, Поляковым и Толкачёвым.

Очень интересны его рассуждения о мотивах предательства, роли предателей в спецслужбах и уроне, наносимом ими каждой из противоборствующих сторон. Насколько уважительно Бирден отзывается об изменнике нашей родины, особо ценном для ЦРУ агенте из числа советских граждан Адольфе Толкачёва и его «вкладе» в обеспечение оборонной безопасности Соединенных Штатов Америки в ущерб интересам Советского Союза, настолько же с ненавистью он упоминает своего соотечественника Олдрича Эймса, внесшего весьма весомый вклад в разгром агентурной сети ЦРУ в СССР.

Что касается победителя в холодной войне, то я разделяю позицию Милтона Бирдена: Советский Союз прекратил свое существование — это объективная реальность, а КГБ действительно был раздроблен на части и как единая структура перестал существовать. Но здесь Бирден рассуждает в основном не как политик, а как представитель американского разведывательного сообщества. И я также согласен с ним, что в противостоянии КГБ и ЦРУ, а именно эта тема для нас представляет первостепенный интерес, однозначного победителя не было и нет. На одном, первоначальном, этапе ЦРУ, безусловно, переиграло КГБ, создав из изменников и инициативников целую агентурную сеть в СССР, но затем, на последующем этапе, эта сеть была разгромлена советской контрразведкой.

Интервью Бирдена честное, профессиональное и достаточно доброжелательное по отношению к Главному для США противнику — к российским спецслужбам.