Глава 2. ВЛАСОВЦЫ НА ОДЕРЕ. МИФЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Глава 2.
ВЛАСОВЦЫ НА ОДЕРЕ. МИФЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
В историографии отечественной коллаборации нет устоявшейся точки зрения на операцию «Апрельская погода» (Aprilwetter) 13–14 апреля 1945 г., в ходе которой части 1-й дивизии ВС КОНР атаковали 415-й батальон Красной армии с целью ликвидации предмостного укрепления Эрленгоф на Одере.
Отчасти это было обусловлено нежеланием самих власовцев распространяться о бое. Так, член КОНР, профессор Федор Богатырчук утверждал, что «вплоть до краха, ни одна из… дивизий так и не приняла участие в боевых операциях, если не считать весьма непонятного выступления одной из них на стороне чехов в Праге»{996}. А подполковник ВС КОНР Николай Ветлугин (Тензеров) вспоминал, что «ни одна часть РОА не была на фронтах и не вела боевых операций (специальные действия, предпринятые небольшими группами в 1945 году на Восточном фронте — на Одере — носили эпизодический характер)»{997}.
Отчасти, споры вокруг боя были обусловлены целым рядом мифологем, созданных власовцами. В мемуарной литературе и ряде исследований распространена точка зрения, будто операция изначально была обречена на провал.
Так гауптштурмфюрер СА Сергей Фрелих, отвечавший за безопасность главы КОНР генерал-лейтенанта Андрея Власова, вспоминал, что уже «подготовка к операции сопровождалась неблагоприятными предзнаменованиями». Командир 1-го полка 1-й дивизии ВС КОНР полковник Андрей Архипов не сомневался, что вести «наступление на этом участке было безумием», командир 2-го полка подполковник Вячеслав Артемьев утверждал, что «операция эта была бессмысленна и, казалось, что она была намеренно обречена немцами на неудачу», а рядовой разведывательного батальона Сигизмунд Дубов (Дичбалис) считал, что это было «самоубийственное задание»{998}.
Как следствие, британский историк Джеральд Рейтлингер писал о штурме, «напоминавшем самые неудачно спланированные сражения Первой мировой войны… пехота была послана на поврежденную линию колючей проволоки. Не имея у себя за спиной абсолютно никаких резервов, люди беспорядочно отступили»{999}.
Подобный взгляд на события является частью более широкой мифологемы, согласно которой отправка дивизии на фронт была преждевременной. В частности, редактор власовской газеты «Воля народа» Александр Казанцев (Като) называл требование ОКБ послать наличные части власовской армии на передовую, а не держать их в резерве до появления новых дивизий, «ударом в спину и Освободительной армии и движению в целом». Ведь «политически это было убийством… выступая против советских частей, они (власовцы. — A.M.) должны были выступать как защитники Берлина… Со стороны немцев это было открытой провокацией, — дискредитировать части Движения как прямых пособников Гитлера»{1000}.[205]
Рассматривая такую точку зрения, следует учитывать, что в контексте кризисного положения Германии в конце войны вполне естественным выглядит стремление ОКБ использовать немногочисленные резервы, в том числе и состоящие из коллаборантов[206]. Тем более, что наличие в составе 9-й армии «русской» дивизии рассматривалось немцами, как элемент психологической войны, при условии успешного проведения операции{1001}.
Поставленная дивизии задача также была вполне осуществима. Из двух предмостных укреплений коллаборанты штурмовали меньшее. По справедливому замечанию чешского историка Станислава Ауски, численный перевес выделенных для наступления сил власовцев (8: 1) при авиационной и артиллерийской поддержке «должен был привести к успеху» и позволить им выполнить это «столь тяжелое задание»{1002}.
Плацдарм защищали две роты 415-го батальона (входили в состав 119-го укрепленного района). Столь малое количество бойцов компенсировалось достаточно мощным артиллерийским прикрытием, расположенным на восточном берегу Одера. Непосредственно на плацдарме также располагался дивизион 45-мм и 76-мм орудий. Естественная преграда — излучина, разлившаяся в весеннее половодье, перекрывала центральную часть Эрленгофа. Она дополнялась минными полями, заграждениями из колючей проволоки и системой дзотов, что существенно затрудняло взятие этого относительно большого плацдарма. Перед прибытием на фронт 1-й дивизии КОНР вермахт силами 1233-го фанен-юнкерского полка «Потсдам» (391-я дивизия) смог блокировать силы 415-го батальона. В итоге контролируемая им территория не превышала 3 км в ширину и 1,4 км в глубину{1003}.
Минусом обороны была достаточно широкая на этом участке ширина реки (250 м), что усложняло оперативную посылку подкреплений, продовольствия и боеприпасов{1004}.
Согласно плану, предложенному командиром 1-й дивизии ВС КОНР генерал-майором Сергеем Буняченко, после артиллерийской подготовки и авиаудара, власовцы должны были атаковать части 415-го батальона силами батальонов 2-го и 3-го полков[207] с северного и южного направлений по сходящимся операционным линиям (излучина ограничивала возможности маневра). Фронт атаки с северного направления составлял 104 метра, а с южного — 520{1005}.
Таким образом, ограниченное пространство для наступления не только нивелировало численное преимущество власовцев, но также делало атакующих уязвимыми от огня прикрывавших плацдарм батарей.
За пять минут до конца артподготовки в 6.55 две роты 1-го батальона 3-го полка подполковника Георгия Рябцова (Александрова) нанесли вспомогательный удар по южному фасу плацдарма. До взвода власовцев проникли в траншею первой линии обороны, но после усиления огня противника вынуждены были остановиться. Около 10.00 Рябцов приказал своим частям отойти на исходные позиции{1006}.[208]
Наступление на северном (основном) участке началось позднее, хотя первоначально оно должно было быть проведено незадолго до рассвета. Предполагалось, что коллаборанты затемно дойдут до укреплений красноармейцев{1007}. До 9.30 власовцы вели интенсивную перестрелку и лишь затем перешли в наступление. Как и бойцам Рябцова, им в начале способствовал успех. Две роты 1-го батальона 2-го полка подполковника Артемьева, укомплектованные в основном чинами 29-й дивизии СС бригадефюрера Бронислава Каминского, прорвали первую линию траншей и проникли вглубь предмостного укрепления на три сотни метров, но вскоре попали под friendly fire, а затем были остановлены кинжальным огнем пулеметного взвода защитников плацдарма{1008}.
Впрочем, по версии Артемьева, прорыва не было: «советская оборона не проявляла никакого упорства. Встревоженные и обескураженные первыми же выстрелами артиллерийского обстрела советские солдаты организованно отходили со своих позиций в хорошо оборудованные укрытия, почти не оказывая сопротивления наступающим. Зато пулеметный огонь с флангов пронизывал всю линию наступления с близкой дистанции почти в упор. Кроме того, советские минометы интенсивно дополняли огонь пулеметов. Это огневое заграждение было настолько сильным, что продвигаться вперед не было возможности». Усилилась и стрельба артиллерии с восточного берега Одера{1009}. По утверждению Дичбалиса, самого непосредственно в бою не участвовавшего, дальнейшему наступлению препятствовал «неистовый заслон огня», в результате чего «атака утратила целостность, превратившись в бедлам, солдаты стремились спастись от концентрированного огня»{1010}.
Пополненные ротой 3-го полка власовцы во второй половине дня предприняли еще четыре неудачных атаки, после которых вечер и ночь провели в занятых окопах, а утром в результате успешного контрудара красноармейцев были вынуждены отступить{1011}.
Анализируя причины неудачи, участники событий и исследователи обращают внимание на недостаточную помощь со стороны 9-й полевой армии вермахта, в чьем оперативном подчинении находилась дивизия. Так, Артемьев писал, что «немецкое командование отказало дивизии в выдаче боеприпасов для проведения этой боевой операции. Немцы потребовали использовать имеющиеся в дивизии запасы, обещая впоследствии их пополнить»{1012}.
В данном случае, касаясь отсутствия (или неадекватности) поддержки коллаборантов, важно иметь в виду, что Буняченко сам отказался от всяческого участия в бою германских частей. Последнее не было обусловлено какими-то трениями с командованием 9-й армии (разнообразные немецкие свидетельства говорят, напротив, о взаимопонимании и сотрудничестве). Мотивация генерал-майора была прозаичнее: «успех — если он будет достигнут — должен безраздельно принадлежать РОА»{1013}.
Отдельный вопрос касается масштабов помощи, которую потребовал Буняченко. Она предполагала артиллерийскую подготовку (28 000 выстрелов) и поддержку атакующих с воздуха. По мнению Станислава Ауски, «все эти условия были выполнены со стороны немецкого командования». Правда, германский историк Иоахим Хоффманн выражал сомнение, что они были осуществлены в полном объеме — «экстраординарное требование в условиях недостатка вооружения на этом этапе войны»{1014}. Однако и Хоффманн признавал, что артналет был чрезвычайно мощным, ссылаясь на командира 1233-го фанен-юнкерского полка подполковника Фридриха-Вильгельма фон Нотца. Последний утверждал, что это был последний сильный огонь с немецкой стороны, который он видел за всю войну{1015}. О «массированном применении немецкой артиллерии» писали современные отечественные историки Сергей Ермаченков и Андрей Почтарев{1016}. Впрочем, другие современные историки, Александр Колесник и Сергей Дробязко, просто писали о «мощной артиллерийской подготовке», не указывая, кому принадлежали батареи, принимавшие участие в налете, вермахту или только 1-й дивизии{1017}.
Правда, некоторые власовцы отрицали участие в налете германской артиллерии{1018}.[209] Вячеслав Артемьев вспоминал о «короткой пятнадцатиминутной артиллерийской подготовке», а российский историк Кирилл Александров, ссылаясь на советские источники, утверждал, что по плацдарму было выпущено не более 6000 снарядов. По мнению исследователя, «возможно, если бы требуемое Буняченко артиллерийское обеспечение на самом деле имело место, то конечные результаты атаки оказались бы иными»{1019}. О недостаточной артиллерийской поддержке писал и Джеральд Рейтлингер{1020}.
Представляется более убедительным взгляд «немецкой» стороны, утверждавшей о массированном огне. Впрочем, даже если данные вермахта не соответствуют действительности, согласно воспоминаниями Артемьева, «в 1-й дивизии боеприпасов было более, чем требовалось», то есть налет можно было эффективно провести и собственными средствами{1021}.
Более сложный вопрос связан с авиационной поддержкой власовцев. Рейтлингер отрицал участие чьей-либо авиации в штурме плацдарма{1022}. Ауски и Хоффманн писали, что она была предоставлена немцами. При этом Ауски утверждал, что в авиаударах приняли участие только силы люфтваффе с символикой ВВС КОНР, а Хоффманн обращал внимание на совместные атаки германских пилотов (26 штурмовиков 4-й дивизии люфтваффе) и власовских летчиков, которые составили десятую часть всех воздушных сил Восточного фронта{1023}. В свою очередь некоторые коллаборанты отрицали участие в воздушных налетах немцев{1024}. С ними не соглашался Артемьев, когда вспоминал, как «в воздухе появилась немецкая “авиация”, которая должна была поддержать наступление. Пять самолетов устаревших типов, с немецкими летчиками и наскоро нарисованными эмблемами Русской освободительной армии на крыльях и фюзеляжах, появились над районом боя на небольшой высоте, сделали несколько разворотов и, сбросив небольшое количество бомб, вернулось обратно»{1025}. Ермаченков, Почтарев и Александров писали об атаке плацдарма власовской авиацией.
В частности, Александров, ссылаясь на архивные изыскания, заочно возражал своим зарубежным коллегам: участие самолетов люфтваффе «никоим образом не подтверждается ни власовцами, ни советскими документами. В небе над плацдармом единовременно находилось не более 6 самолетов» 8-й эскадрильи ночных бомбардировщиков 1-го авиационного полка ВВС КОНР{1026}. В то же время адъютант командующего авиацией власовцев генерал-майора Виктора Мальцева поручик Борис Плющов писал о «наступлении, без поддержки авиации»{1027}.
Важно иметь в виду, что Мальцеву удалось полностью укомплектовать имеющийся штат ВВС КОНР всем необходимым вооружением, несмотря на то, что многие немецкие части в этот период испытывали серьезные недостатки при формировании. Входившая в состав ВВС КОНР 8-я эскадрилья состояла из бомбардировщиков Ю-88, а не из «устаревших типов»[210], поэтому, вероятно, ее налет на плацдарм «Эрленгоф» был бы более эффективным{1028}. Правда, как и люфтваффе, власовская авиация в этот период испытывала дефицит топлива и боеприпасов, хотя определенные резервы (скрытые на запасных аэродромах) были в наличии у пилотов Мальцева{1029}.
В данном контексте представляется ошибочным мнение Кирилла Александрова, что «при общем взгляде на ситуацию можно сделать вывод в пользу 1-й пехотной дивизии: дивизия показала хорошие боевые качества», или Юрия Цурганова о выигранном сражении на «одном из труднейших участков фронта»{1030}. Думается, вернее говорить о «плачевном поражении», как охарактеризовал неудачный штурм «Эрленгофа» американский историк Александр Даллин{1031}. Поражение признавал и Буняченко, правда, снимая с себя ответственность за неудачу боя (см. Приложение 1).
Утверждение Александрова также опровергается его собственными словами о соотношении потерь. Общие потери 1-й дивизии ВС КОНР Александров оценил в 340–350 человек[211]. Убыль в 415-ом батальоне Красной армии, по официальным данным, составила 13 убитых и 46 раненых. По мнению Александрова, пропорция потерь может быть определена примерно пять к одному{1032}.[212] Для сравнения, в боях за Прагу 6–8 мая 1945 года части Власова потеряли, по разным сведениям, от 300 убитыми за весь период боев в городе до 700 погибших только при штурме аэропорта Рузине{1033}.
Одновременно представляется ошибочным утверждение ряда ученых, что потери 1-й дивизии были исключительно велики. Так, другой американский историк, Джордж Фишер, называл их «дорогостоящими», впрочем, без какой-либо конкретизации{1034}. А Сергей Ермаченков и Андрей Почтарев писали, будто число убитых и раненых власовцев доходило до 30% в полках, принявших участие в бою{1035}. Если учесть, что в общей сложности в штурме «Эрленгофа» было задействовано примерно 5–6 рот, то подобная цифра может получиться лишь при 100% потерь всех атаковавших. Уже упоминавшийся Сигизмунд Дичбалис характеризовал потери как «тяжелые, но допустимые», правда, касаясь лишь 3-го полка{1036}.
Также нельзя не обратить внимание на грубые ошибки, совершенные генерал-майором Сергеем Буняченко.
Во-первых, сконцентрированные на флангах силы были недостаточны для наступления. Вместо необходимого трехкратного преимущества атакующих, оно было менее чем двухкратное (с учетом артдивизиона), что для столь сложного участка фронта было неприемлемым.
Во-вторых, нанесение сначала вспомогательного, а затем основного удара в данном случае представляется неверным, так как главные силы не смогли атаковать под прикрытием огневого вала. Также, учитывая небольшой размер плацдарма, имеющий сеть траншей полного профиля, обороняющиеся имели возможность перебрасывать собственные силы на любой угрожаемый участок. В итоге власовцы de facto вводили свои силы в бой по частям.
В-третьих, Буняченко не воспользовался успехом начала штурма. Отсутствие подкреплений у коллаборантов позволило красноармейцам отбить противника и восстановить собственные позиции.
Отдельно нужно отметить низкий уровень дисциплины в дивизии, также снижавший ее боеспособность, о котором писал, в частности, Ауски{1037}. В приказе № 61 от 26 марта 1945 года за подписью начальника штаба дивизии подполковника Николая Николаева было отмечено: «несмотря на то, что мы находимся в прифронтовой зоне, некоторые г. г. офицеры штаба дивизии ведут себя так, как будто они находятся в глубоком тылу. В результате такого поведения в случае боевой тревоги не представляется возможным своевременно собраться всем г. г. офицерам… 26 марта с. г. поручик г. Лотенко и майор г. Елуферьев, без всяких уважительных причин не явились на совещание комдива, что свидетельствует о недисциплинированности»{1038}. Спустя три дня вопрос о дисциплине был вынужден поднять сам Буняченко. В приказе № 77 от 29 марта он писал: «на мое имя, ежечасно, со всех концов расположения дивизии поступает масса заявлений от местных властей и комендатур. Господа офицеры и солдаты забыли, что они находятся в прифронтовой полосе. Стрельба, взрывы ручных гранат раздаются ежечасно во всех концах. Пренебрегая всеми правилами существующих в Германии законов и положений, солдаты и офицеры самовольно оставляют места расположения частей и подразделений, болтаются без дела, заходят в дома, рестораны, магазины и т.п., что на общем фоне чрезвычайно большого прифронтового напряжения выглядит очень безобразно. Ряд солдат устраивают охоту за дичью, ловлю рыбы при помощи ручных гранат, и все это проходит при попустительстве, а иногда даже при участии г. г. офицеров… Почему совершаются поездки в личных интересах за продуктами, водкой и т.п.? Почему солдаты и офицеры “женятся” без всякого на то разрешения и наводняют части женщинами?.. Почему часть г. г. офицеров без разрешения оставляют свои части и “гуляют”»{1039}. Очевидно, столь частые нарушения дисциплины в дивизии были обусловлены тем, что в ее состав, как уже отмечалось, включили части 29-й дивизии СС и ряда восточных батальонов, чья карательная и контрпартизанская деятельность оказывала деструктивное влияние на моральное состояние военнослужащих{1040}. Правда, по мнению Дичбалиса, каминцы, участвовавшие в штурме плацдарма, все-таки «реабилитировали себя в глазах других офицеров РОА»{1041}.
Представляется, что рассмотренные трактовки событий являются критикой мифа о «третьей силе», в которой наряду с рассуждениями о «предательстве со стороны немцев» и мифе о «чистой» коллаборации, утверждалась не только независимость власовской армии, но и ее высокая боеспособность. Последнее также опровергается событиями в Праге. В реальности коллаборанты не освободили город, как это утверждали чины ВС КОНР{1042}. По справедливому замечанию участника боев Станислава Ауски: «трезво рассуждая, у нее (1-й дивизии. — А.М.) не было даже достаточных возможностей»{1043}. Вернее говорить, что власовцы позволили повстанцам сохранить status quo.
* * *
Приложение 1
«Буняченко — г.<енерал>-м.<айор>. — командарм[213] I дивизии. Франкфурт/Одер.
Штаб ОКН обещал поддержку тяжелой артиллерией и авиацией — дивизия переправилась через Одер[214], заняв первые предмостныя укрепления красных, но не получив поддержку тяжелой артиллерии и авиации вынуждена была отойти опять на свои первоначальные позиции.
Недоверие к Андрею Андреевичу Геббельса и Розенберга поддержано со стороны Kaltenbrunnera помощника Химлера, Геринга и Шахта, а также адмирала Редера.
Хитлер относится с недоверием. В штабе находились офицеры Sichereitsdienst[215] и Abwera, наблюдавшие (как политкомиссары) за офицерским составом РОА.
Недоверие и подозрительность усилились еще больше после ареста головки НТСНП и сети ее ячеек в Generalgouvernement и <нрзб> в KZ <нрзб.> (головка в тюрьме на Alexanderplatz).
Противодействие со стороны немцев комплектованию дивизий РОА[216].
Бригада Каминского расформирована. Пример ее состава — расследование в K?strine[217].
Источник: Архив Дома Русского зарубежья им. А.И. Солженицына. Фонд Гешвенда. Ф-2/М-81, л. 63,63 об.
Хоффманн Й. История власовской армии. С. 47. На одном из допросов Буняченко показал: «1-я дивизия РОА была отборной» Колесник А. РОА — власовская армия: Судебное дело генерала А.А. Власова. Харьков: «Простор», 1990. С. 15.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.