К.К. Рокоссовский: «ВАРШАВА — МОЙ РОДНОЙ ГОРОД»
К.К. Рокоссовский:
«ВАРШАВА — МОЙ РОДНОЙ ГОРОД»
Хмурый рассвет вставал 24 июня 1945 г. над Москвой. Накрапывал мелкий дождь: природа словно оплакивала миллионы павших в лишь недавно завершившейся войне. Готовые к Параду Победы, на гранитной брусчатке Красной площади выстроились сводные полки фронтов и Военно-Морского Флота. 10.00. Куранты Спасской башни мерно отсчитывают мгновения. С десятым ударом над площадью раздается команда «Смир-но-о!». От Мавзолея и Спасской башни устремляются навстречу друг другу два всадника. Командующий парадом Маршал Советского Союза Рокоссовский — на вороном скакуне, принимающий парад Маршал Советского Союза Жуков — на белом. К ним прикованы завороженные взоры присутствующих на площади. Дробь копыт резко обрывается, и в мгновенно наступившей тишине звучит рапорт командующего парадом.
Последние слова Рокоссовского тонут в торжественных звуках сводного оркестра-гиганта, объединившего 1400 музыкантов. И вот уже всадники вместе направляются к построившимся для парада войскам. Молодцеватые (каждому нет и пятидесяти), красивые, внушительные, посадка выдает врожденных кавалеристов. Это был их триумф — двух виднейших полководцев Великой Отечественной.
Вечером 25 июня в Кремле состоялся прием участников парада. В своей здравице Рокоссовский не смог (и как это понятно!) обойтись без возвышенного слога: «Командование Парадом Победы я воспринял как самую высокую награду за всю свою многолетнюю службу в Вооруженных Силах». Но каким же тернистым был путь к ней, этой награде.
Жизненный путь Рокоссовского определила Первая мировая война. Он словно родился профессиональным военным — смелым, решительным, волевым. Призванный в первые же дни в 3-й драгунский Каргопольский полк, юноша прослужил в нем рядовым, а затем младшим унтер-офицером вплоть до Октябрьского переворота 1917 г. Был удостоен Георгиевского креста — награды исключительно высокой, дававшейся за конкретные ратные подвиги.
С добровольного вступления в Красную гвардию начался полувековой боевой путь Константина Константиновича в Советских Вооруженных Силах. Вот описание одного из боевых эпизодов, в котором участвовал молодой красный командир и за отличие в котором получил первый орден Красного Знамени: «4 ноября 1919 года в бою под селом Вакоринским… тов. Рокоссовский, действуя в авангарде 262-го стрелкового полка и непосредственно управляя вверенным ему дивизионом, прорвал расположение численно превосходящего противника. В конном строю с 30 всадниками атаковал батарею противника и, преодолев упорное сопротивление пехотного прикрытия, лихим ударом взял батарею в плен в полной исправности».
Рокоссовский отличался отменной личной выучкой. Именно она выручила его при взятии станции Караульная, когда в бою он столкнулся с генералом Воскресенским, командиром одной из колчаковских дивизий. Генерал из пистолета тяжело ранил красного командира в плечо, но Константин Константинович сумел, тем не менее, поразить противника сабельным ударом.
Еще одно ранение, на сей раз в ногу, Рокоссовский получил в бою с отрядом барона Унгерна, вторгшегося в Забайкалье с территории Монголии (за этот бой он был удостоен второго ордена Красного Знамени). Наконец, в 1929 г. во главе кавалерийской бригады он участвовал в разгроме китайских милитаристов во время конфликта на КВЖД, получив третий орден Красного Знамени.
Командир эскадрона, кавалерийского полка, кавбригады — Рокоссовский не миновал ни одной должностной ступеньки, что для успеха последующей службы оказалось не менее важным, чем овладение теорией. А к учебе он, натура ищущая, творческая, тянулся всегда. В 1925 г. окончил ККУКС — Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава в Ленинграде, а в 1929 г. — КУВНАС (Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава) при Военной академии им. М.В. Фрунзе.
«Константин Константинович выделялся своим почти двухметровым ростом. Причем он поражал изяществом и элегантностью, так как был необычайно строен и поистине классически сложен, — вспоминал его сокурсник Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян. — Держался он свободно, но, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка, освещавшая его красивое лицо, притягивала к себе. Эта внешность как нельзя лучше гармонировала со всем душевным строем Константина Константиновича, в чем я вскоре убедился, крепко, на всю жизнь сдружившись с ним»{150}.
По завершении учебы Рокоссовский был назначен командиром прославленной 7-й Самарской кавалерийской дивизии, дислоцировавшейся в Минске. Его предшественниками на этом посту были известные военачальники Н.Д. Каширин, Г.Д. Гай, Д. Сердич. А командиром одного из полков дивизии был Г.К. Жуков. Потом военачальники много воевали вместе, крепко дружили. В годы Великой Отечественной войны случались между ними и серьезные стычки, но тем объективнее кажется отзыв маршала Жукова о своем тогдашнем командире: «Ко мне он относился с большим тактом. В свою очередь, я высоко ценил его военную эрудицию, большой опыт в руководстве боевой подготовкой и воспитании личного состава»{151}.
В мае 1936 г. Рокоссовский, удостоенный ордена Ленина за высокие достижения подчиненных соединений в боевой подготовке, стал командиром 5-го кавалерийского корпуса. Служба спорилась, но 17 августа тридцать седьмого последовал арест. Константина Константиновича обвинили в причастности к мифическому «военно-фашистскому заговору» в РККА.
Около трех лет Рокоссовского содержали во внутренней тюрьме УГБ НКВД Ленинградской области. Сполна хлебнул он лиха. «Били… Вдвоем, втроем, одному-то со мной не справиться! Держался, знал, что если подпишу — верная смерть», — поведал сам маршал на встрече со слушателями Военной академии им. М.В. Фрунзе в 1962 г.{152} Во время пыток ему выбили девять зубов, сломали несколько ребер. Но показаний арестованный не давал. Чтобы морально сломить его, тюремщики, по некоторым сведениям, дважды инсценировали расстрел. Какую же силу воли надо было иметь, чтобы остаться после этого самим собой. Только в марте 1940 г. дело было закрыто.
Дальнейшая судьба Рокоссовского решилась не без вмешательства нового наркома обороны С.К. Тимошенко, который с благословения И.В. Сталина предпринимал после войны с Финляндией лихорадочные меры по укреплению командного звена. Вчерашнему узнику предложили снова вступить в командование 5-м кавалерийским корпусом. А ведь он служил в этой должности еще в 1936—1937 гг. Сколько же времени прошло даром! За эти годы его бывший подчиненный Жуков вырос до генерала армии, командующего Киевским особым военным округом. А скольким потенциальным Жуковым и Рокоссовским вообще не довелось пережить 30-е годы!
Великую Отечественную войну генерал-майор Рокоссовский начал в должности командира 9-го механизированного корпуса, входившего в состав войск КОВО (с 22 июня 1941 г. Юго-Западного фронта). К началу боев корпус был почти полностью укомплектован личным составом, однако боевых машин (это были старые танки Т-26, БТ-5 и БТ-7) насчитывалось лишь треть положенных по штату. В отличие от многих других командиров, растерявшихся в неразберихе начала войны, вчерашний узник с первых же минут проявил решительность и способность твердо управлять имевшимися немногочисленными силами. Около 4 часов утра 22 июня он получил телефонограмму из штаба 5-й армии с предписанием вскрыть особый секретный оперативный пакет. Сделать это можно было только по распоряжению председателя Совнаркома СССР или наркома обороны, но командир корпуса, узнав, что связь с Москвой и Киевом нарушена, взял ответственность на себя.
В пакете содержалась директива немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. Быстро провели необходимую подготовку, но затруднения возникли с обеспечением автомашинами, горючим, боеприпасами. В обстановке непрерывных налетов немецкой авиации, при отсутствии связи с вышестоящими штабами ждать команды, что и где получать, Рокоссовский посчитал преступным. Он приказал вскрыть находившиеся неподалеку склады с боеприпасами и автопарк. Формально генерал превышал свои полномочия, учитывая, что склады были центрального подчинения. Где расписками, а где и угрозой применения оружия сопротивление интендантов было сломлено. Зато корпус действительно получил возможность для быстрого передвижения и, пройдя более 100 километров, сосредоточился северо-западнее Ровно. Это позволило остановить прорвавшиеся танки противника, оказать значительную помощь отходившим в тяжелой обстановке соединениям и выручить из беды окруженные врагом вблизи Луцка части 87-й и 124-й стрелковых дивизий.
В конце июня механизированный корпус Рокоссовского вместе с другими пятью мехкорпусами участвовал в крупнейшем танковом сражении, развернувшемся в районе Луцк, Ровно, Дубно, Броды. В направлении Дубно, кроме соединения Рокоссовского, наступали 19-й и 22-й мехкорпуса. К сожалению, как отмечал позднее сам маршал, делалось это с большими издержками: «Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником»{153}.
В разгар сражения немцы попытались окружить 20-ю танковую дивизию из состава корпуса Рокоссовского. Комкор приказал командиру дивизии поставить артиллерию — а это были новые 85-мм орудия — на прямую наводку. «Немцы накатывались большой ромбовидной группой. Впереди мотоциклисты, за ними бронемашины и танки, — вспоминал полководец. — …Артиллеристы подпустили фашистов поближе и открыли огонь. На шоссе образовалась чудовищная пробка из обломков мотоциклов и бронемашин, трупов гитлеровцев. Но наступавшие вражеские войска продолжали по инерции двигаться вперед, и наши орудия получали все новые цели».
Позднее, так же умело сочетая усилия пехоты, артиллерии и небольшого количества танков, Рокоссовский сумел нанести противнику серьезный урон уже под Новоград-Волынским. Он был награжден четвертым орденом Красного Знамени. Сам по себе факт говорит о многом: ордена в первые месяцы войны давали очень скупо.
В разгар боев Константин Константинович приказом Ставки ВГК был назначен командующим армией на Западный фронт и, таким образом, встал в ряды непосредственных защитников советской столицы. Под Москвой, куда он прибыл 15 июля, ему предстояло возглавить одну из вновь создаваемых подвижных групп в составе нескольких танковых и стрелковых дивизий для действий на главном — смоленско-вяземском направлении. Предназначенные ему войска еще не прибыли, и командующий фронтом маршал Тимошенко приказал подчинять себе любые части и соединения для организации противодействия врагу.
В этих условиях многое зависело от личного примера. В один из первых дней боев Рокоссовский с командующим артиллерией группы генералом И.П. Камерой решили проконтролировать, как окопалась пехота. Неожиданно из-за гребня невдалеке расположенных высот появились густые цепи вражеских солдат, а затем и танки. Наши бойцы дрогнули и стали отходить. Что было делать генералам — кричать, грозить оружием? Нет, они встали во весь рост, на виду у всех — рослые, несуетливые, видимые со всех сторон. И это оказалось самым действенным средством против паники.
В толпе бегущих сначала робко, а затем все увереннее зазвучали громкие возгласы:
— Стой! Куда бежишь?
— Не видишь? Генералы стоят. Назад!
Бойцы вернулись в свои окопы и дружным огнем обратили противника вспять. Константин Константинович по этому поводу говорил, что он не сторонник напускной бравады и рисовки. Эти качества не отвечают правилам поведения командира, но бывают случаи, когда необходимо встать выше правил.
Захватив Ярцево, танковые соединения Гота стремились продвинуться по шоссе к Вязьме и одновременно развить наступление на юг к Ельне, в которую уже ворвались немецкие части. Группа Рокоссовского получила приказ командующего фронтом на наступление. В условиях безраздельного господства вражеской авиации она сумела овладеть Ярцевом и в течение нескольких дней отражала ожесточенные атаки танковых частей противника. 27 июля Тимошенко доносил в Ставку: «Ярцево твердо удерживается Рокоссовским».
На следующий день советское командование сумело организовать контрудар, в отражение которого втянулись все части и соединения 3-й танковой группы врага. 1 августа одновременным ударом группы войск Рокоссовского с востока и частей 16-й и 20-й армий с запада фронт окружения в районе Смоленска был прорван. Начались бои по обеспечению вывода советских частей и соединений из окружения.
Это был крупный успех. Гитлер — впервые во Второй мировой войне (!) — был вынужден отдать группе армий «Центр» приказ о переходе к обороне. И хотя обстановка в районе Смоленска продолжала оставаться сложной, стало ясно, что, как справедливо заметил Рокоссовский в книге мемуаров, «гитлеровский план “молниеносной войны” затрещал».
Установившееся относительное затишье нарушилось с рассветом 2 октября: противник, начавший генеральное наступление на Москву, нанес сильный удар на центральном участке обороны 16-й армии, во главе которой был поставлен Рокоссовский. Его здесь ожидали, поэтому враг был отброшен с большими потерями.
5 октября по приказу нового командующего фронтом генерала армии Г.К. Жукова Рокоссовский вместе со штабом переместился на волоколамское направление для организации обороны столицы в полосе от Московского моря на севере и до Рузы на юге. События развивались стремительно: 14 октября Константин Константинович прибыл в Волоколамск, а уже 16 октября враг нанес удар по левому флангу обороны армии.
Наши войска надежно перекрыли Ленинградское и Волоколамское шоссе, по которым противник прежде всего стремился прорваться к Москве. В течение двух недель армия сдерживала значительно превосходившие силы врага.
Командарм-16 создал на наиболее угрожаемых участках прочные противотанковые и артиллерийские очаги обороны, вынуждавшие врага прорывать все новые и новые позиции, применял имевшиеся у него танки не только против пехоты противника, но и сосредоточенно, для борьбы с вражескими танками. Оба шоссе и танкоопасные направления между дорогами были заминированы, были также взорваны шлюзы Истринского водохранилища, что сильно замедлило продвижение танковой группы врага. Именно в составе 16-й армии покрыли себя неувядаемой славой воины стрелковых дивизий: 316-й генерала И.В. Панфилова и 78-й — полковника А.П. Белобородова, танкисты генерала М.Е. Катукова, кавалеристы генералов Л.М. Доватора и И.А. Плиева.
27 октября под ударом многократно превосходящих сил врага, применившего 125 танков, пришлось оставить Волоколамск, но войска отошли на заранее подготовленный рубеж, по-прежнему перекрывая путь к столице.
На следующий день произошел эпизод, вызвавший крайнее возмущение Рокоссовского. В штаб армии прибыл генерал армии Жуков во главе специальной комиссии для расследования обстоятельств сдачи города. Константин Константинович был убежден, что никакой необходимости в подобном разбирательстве и примерном наказании виновных нет, и потому подчиненных в обиду не дал.
Надо сказать, что во время битвы под Москвой служебные отношения между двумя полководцами складывались уже иначе, чем раньше. Рокоссовский объяснял это так: «Главное, видимо, состояло в том, что мы по-разному понимали роль и форму проявления волевого начала в руководстве. На войне же от этого многое зависит»{154}.
За этими размышлениями крылся принципиальный для понимания взаимоотношений Жукова и Рокоссовского эпизод, имевший место, когда во второй половине ноября бои приблизились к Истринскому водохранилищу Командующий 16-й армией предложил отвести вверенные ему войска за водоем и оборону организовать там. Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли, на взгляд Рокоссовского, прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было организовать прочную оборону, притом небольшими силами — такими доводами обосновывал командарм свое предложение. Но Жуков категорически запретил это делать. Состоялся очень тяжелый телефонный разговор. «Я вынужден был ему заявить, — вспоминал Рокоссовский, — что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы»{155}.
Столкнулись два характера, два взгляда на подобные критические ситуации. Как и Жуков, Рокоссовский не страдал отсутствием твердости, воли и целеустремленности. Но, настаивая на том, что высокая требовательность — необходимая и важнейшая черта военачальника, Константин Константинович тут же подчеркивал: железная воля должна непременно сочетаться с чуткостью к подчиненным, с умением опираться на их ум и инициативу. При этом полководец не только декларировал этот принцип, но и непременно руководствовался им, умел поправить подчиненного, не задевая его самолюбия и щадя авторитет.
Войска генерала Рокоссовского выстояли. А затем в составе фронта перешли 5 декабря в контрнаступление. Авторитет Константина Константиновича был к этому времени настолько велик, что творил буквально чудеса. Вот лишь одно тому подтверждение. 21 января 1942 г. управление и штаб 16-й армии получили приказ сдать подчиненные войска соседним армиям, а самим перейти в район Сухиничей и принять в подчинение часть дивизий 10-й армии генерала Ф.И. Голикова. Последний командовал неудачно и сдал Сухиничи противнику. Жуков приказал Рокоссовскому вернуть назад этот крупный железнодорожный узел, но при этом предупредил: ни на какие дополнительные силы рассчитывать он не должен.
На месте сил для наступления оказалось крайне мало. Тогда командующий прибег к военной хитрости: путем ложных радиопереговоров и перемещений войск была создана видимость, будто 16-я армия прибыла сюда в полном составе для развертывания широких наступательных действий. Оригинальный замысел удался: немецкий генерал сам отвел свою пехотную дивизию из Сухиничей. Когда начальник штаба 16-й армии генерал М.С. Малинин доложил об этом Жукову, тот не поверил сообщению, потребовав личного доклада от самого Рокоссовского.
В эти дни Константин Константинович был тяжело ранен. Осколок снаряда задел позвоночник, повредил два ребра и пробил легкое. Командарму сделали операцию в полевых условиях и эвакуировали санитарным самолетом в Москву. Все, к счастью, обошлось. 28 мая 1942 г. он убыл на фронт.
В ходе Сталинградской битвы именно его Донскому фронту было доверено уничтожение окруженной 330-тысячной вражеской группировки. Заслуги Рокоссовского были отмечены орденом Суворова 1 степени. Сталин, встречая в Кремле руководящий состав фронтов, не дал по-уставному доложить о прибытии, а, пожимая руку, стал поздравлять с большим боевым успехом. «Всех поздравил, пожал руку каждому из командующих, — вспоминал позднее Главный маршал авиации А.Е. Голованов, — а Рокоссовского обнял и сказал: “Спасибо, Константин Константинович! “. Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б.М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого И.В. Сталин стал называть по имени и отчеству. Это все сразу заметили. И ни у кого тогда не было сомнения, кто самый главный герой — полководец Сталинграда»{156}.
Правда, примерно то же самое Сталин в личном разговоре говорил и бывшему командующему Сталинградским фронтом генералу Еременко. И, как видно, не без оснований.
В ходе подготовки к Курской битве Центральный фронт Рокоссовского занимал северный фас Курского выступа, где в июле 1943 г. разгорелась одно из крупнейших сражений Второй мировой войны. Еще ранней весной, загодя до решающих боев, Константин Константинович выдвинул идею о необходимости организовать прочную оборону выступа, предполагая, что именно на этом участке советско-германского фронта противник попытается перехватить инициативу, утраченную под Сталинградом. Эта идея оказалась созвучной предложениям представителя Ставки маршала Жукова, в результате было принято решение перейти к преднамеренной обороне.
Многие не без основания утверждают, что яркий талант, внутренняя красота, душевные качества Рокоссовского покорили даже Сталина, совсем не склонного к сантиментам. Было бы, однако, большой ошибкой думать, что все это давало основания для каких-то поблажек. Между Верховным и Константином Константиновичем случались, хотя и редко, размолвки. Когда в мае 1944 г. Рокоссовский приступил к разработке плана операции по освобождению южной части Белоруссии с последующим выходом в восточные районы Польши (в рамках предстоящей летом Белорусской стратегической операции «Багратион»), он пришел к нетривиальному выводу. Тщательное изучение лесистой и болотистой местности и особенностей обороны противника убедили его, что необходимо нанести не один, а два удаpa равной силы: один — из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой — из района низовьев Березины на Слуцк.
Однако на совещании 23 мая у Сталина обстановка накалилась. Верховный резко возразил против, настаивая на одном ударе. «Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки, — вспоминал маршал. — После каждого такого “продумывания” приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, в каком мы его представили».
Начавшееся 24 июня наступление войск Рокоссовского было успешным. За пять дней боев, прорвав оборону врага на двухсоткилометровом фронте, они окружили и уничтожили бобруйскую группировку и продвинулись в глубину на сто с лишним километров. Темп наступления составлял 22 километра в сутки! Так настойчивость Константина Константиновича перед лицом Верховного дала свои плоды. Да и оценена была по достоинству: с 29 июня 1944 г. на плечах Рокоссовского красовались погоны Маршала Советского Союза.
Одним из самых сложных в его жизни эпизодов был тот, что связан с боевыми действиями возглавлявшегося им 1-го Белорусского фронта на варшавском направлении. После Белоруссии перед войсками лежала Польша. А ведь это была для него родная земля.
Все энциклопедии указывали, что он — русский и место его рождения — г. Великие Луки. Содержащийся же в следственном деле личный листок по учету кадров содержал истинные сведения: место рождения — г. Варшава, национальность — поляк. Мог ли он, варшавский каменотес, в годы Первой мировой войны добровольно вступивший рядовым в полк каргопольских драгун и вместе с ним вынужденный уйти из Полыни под напором германских войск, даже подумать о том, что вернется сюда спустя тридцать лет? И вернется во главе целого фронта, чтобы начать священное дело освобождения своей родины от фашистского ига?
В сентябре 1944 г., пройдя за 40 дней напряженных боев 700 километров, форсировав несколько рек, войска 1-го Белорусского фронта вышли к Висле. Более того, на ее западном берегу были захвачены три плацдарма, а на правом взята Прага — предместье Варшавы. В польской столице разгоралось восстание. Но наши войска остановились. Почему? Этот вопрос до сих волнует и фронтовиков, и военных историков, он стал незаживающей раной в российско-польских отношениях.
Сам Рокоссовский отвечал на него так: «Варшава мой родной город… Я в бинокль рассматривал город своей юности, где продолжал жить единственный родной мне человек — сестра. Но видел одни развалины. Войска были измотаны, понесли, конечно, немалые потери. Необходимо было получить пополнение, подвезти большое количество боеприпасов, создать резервы. Без этого ни о каком наступлении через Вислу не могло быть и речи. Но мы помогали восставшим всем, чем могли: с самолетов сбрасывали им так необходимые нам самим продовольствие, медикаменты, боеприпасы. За две недели было сделано пять тысяч вылетов. Высадили через Вислу крупный десант, но он успеха не имел и, понеся значительные потери, отошел на восточный берег… Тогда и после войны об этих событиях было много ложных сообщений в западной прессе, но дело обстояло именно так»{157}.
Ни от руководителя восстания главнокомандующего Армии Крайовой генерала Т. Бур-Коморовского, ни от польского эмигрантского правительства никакой информации о готовящемся восстании не поступало. И в дальнейшем с их стороны не было попыток связаться с советским командованием и скоординировать совместные действия. Когда же Рокоссовский послал к Бур-Коморовскому для связи двух офицеров-парашютистов, он не пожелал их принять. На обратном пути офицеры погибли. Не пытался руководитель восстания связаться и с советским десантом. 2 октября гитлеровцы подавили восстание. Погибли 200 тысяч поляков, Варшава была полностью разрушена.
Все это происходило на глазах Рокоссовского и, без сомнения, добавило ему рубцов на сердце. Не довелось ему и реабилитироваться перед самим собой. 12 октября 1944 г. состоялось решение Ставки, согласно которому 1-й Белорусский фронт, действовавший на основном, варшавско-берлинском направлении, Рокоссовский сдал Жукову. Сталин посчитал политически ошибочным предоставить взятие Берлина поляку по национальности, хотя официальное объяснение было, разумеется, другим.
Конечно, такое решение Рокоссовский воспринял с большой обидой, и не только на вождя, но и на своего давнего сослуживца. По собственному признанию Георгия Константиновича, с тех пор их отношения были уже далеко не такими дружескими и сердечными, как раньше.
На войска фронта, которым теперь предстояло командовать Рокоссовскому, возлагалась задача отсечь восточно-прусскую группировку от главной, действовавшей в основной части Германии. Начав наступление 14 января 1945 г., 2-й Белорусский фронт последовательно форсировал реки Нарев и Вислу и успешно продвигался на запад. Но через неделю в первоначальный план пришлось вносить коррективы: отстали войска 3-го Белорусского фронта (командующий генерал армии И.Д. Черняховский). Ставка сформулировала Рокоссовскому новую задачу — совместно с Черняховским окружить и уничтожить восточно-прусскую группировку противника.
Удар по Восточной Пруссии был организован в считаные дни — к 20 января. Войска 2-го Белорусского фронта таранным ударом пробили мощный укрепленный рубеж, построенный немцами еще до войны. Маршал ввел в прорыв 5-ю гвардейскую танковую армию, главные силы которой уже 26 января вышли к береговой полосе Балтийского моря и тем самым отрезали противнику пути отхода из Восточной Пруссии на запад.
Войска 2-го Белорусского фронта успели принять участие также в Берлинской операции. Уничтожая фашистские войска, соединения фронта занимали один за другим порты на Балтике. Заключительная операция блестяще завершилась выходом на побережье, овладением островами Воллин, Узедом и Рюген, портом Свинемюнде.
С июня 1945 г. маршал стал командовать Северной группой войск, дислоцированной в Польше. В октябре 1949 г. получил вызов к Сталину. «Константин Константинович, — обратился хозяин к гостю, — обстановка такова, что нужно, чтобы вы возглавили армию народной Польши…» Вождь хорошо знал своего маршала. Хотя Рокоссовского обуревали смешанные чувства, он ответил: «Я солдат и коммунист! Я готов поехать».
Достойно выйдя из испытаний войной, Константин Константинович принужден был теперь проходить чистилище большой политики, в которой он вольно и невольно становился орудием Кремля. Его назначение должно было не только резко усилить советский контроль в Войске Польском, но и ослабить влияние на президента Польши Б. Берута со стороны членов польского руководства, настроенных в реформистском духе.
В ПНР Константин Константинович вошел в состав высшего государственного руководства, ему присвоили высшее воинское звание Маршал Польши, он получил назначение на должность министра национальной обороны, а с 1952 г. одновременно стал и заместителем председателя правительства. Кроме того, в 1950 г. полководца избрали членом Политбюро ЦК ПОРП.
Тем не менее для многих поляков он оставался символом сталинского режима. «Нельзя сказать, что весь офицерский корпус Вооруженных Сил Польши тепло принял меня, — рассказывал Константин Константинович. — Часто во время приездов в дивизии из глубины построенных на плацах для встречи войск слышались одиночные, а иногда и групповые выкрики: “Уезжайте в Россию!“, “Долой красного маршала!“…В январе 1950 г. при посещении артиллерийских частей в Люблине в меня стреляли из пистолета. Выстрел был произведен с большого расстояния, и пуля пролетела мимо. Стрелявшего не нашли. Через три месяца в Познани по моей машине дали автоматную очередь. Оказался раненым сопровождавший офицер, было разбито вдребезги заднее стекло, но я не пострадал. И на этот раз стрелявших не нашли.
Выступали против меня в основном бывшие участники Армии Крайовой и формирований “Национальных Вооруженных Сил”. Поэтому работать в Польше было трудно»{158}.
Трудно… Зная, насколько стоек всегда был маршал под ударами судьбы, по-особому воспринимаешь эти скупые признания.
Политика — в том числе и скрытая, закулисная — политикой, но «маршалу двух народов» предстояла и чисто профессиональная работа по строительству современной армии в ПНР. Именно в те годы была полностью модифицирована организационно-боевая структура армии. К моменту завершения Рокоссовским его миссии в Войске Польском имелись реорганизованные сухопутные войска, ракетные соединения, войска ПВО, авиации и военно-морского флота. Организационные изменения шли параллельно с напряженной боевой подготовкой войск, командиров и штабов, совершенствованием взаимодействия родов войск в рамках новой структуры вооруженных сил. И на всем лежала печать интеллекта маршала Рокоссовского, его высокой организованности, редкого умения тактично побуждать подчиненных к качественному выполнению служебного долга.
С годами положение Константина Константиновича в Польше мало менялось к лучшему. Он все более тяготился постом министра, да и поляки все чаще выказывали свою неприязнь. Завершение его миссии было ускорено внутриполитическими процессами, активно шедшей десталинизацией польского общества, дополнительный импульс которой дал XX съезд КПСС. Конфликт между властью и обществом вылился в массовые волнения в Познани 28 мая 1956 г., сопровождавшиеся столкновениями их участников с подразделениями госбезопасности, внутренних войск и регулярной армии и гибелью более 70 человек. Наряду с другими должностными лицами ответственность за это, по крайней мере моральную, поляки возложили и на Рокоссовского.
20 октября 1956 г. состоялись выборы Политбюро ЦК ПОРП, Константин Константинович в его состав не вошел. Из 75 участников пленума за него подали голоса только 23 человека. Через два дня в письме, направленном в ЦК ПОРП и подписанном Н.С. Хрущевым, советская сторона выразила согласие на отзыв из Войска Польского офицеров и генералов Советских Вооруженных Сил. В их числе был и маршал Рокоссовский. 13 ноября он подал в отставку со всех государственных постов ПНР и через два дня возвратился в Москву{159}.
В СССР маршал был назначен заместителем министра обороны СССР Г.К. Жукова. Его сдержанная речь на октябрьском (1957 г.) Пленуме ЦК КПСС, где был осуществлен, по существу, политический расстрел Г.К. Жукова, делает честь его человеческим качествам. Из большого числа маршалов и генералов, включая И.С. Конева, В.Д. Соколовского, Р.Я. Малиновского, А.И. Еременко, он оказался единственным, способным на объективность и сочувствие к своему товарищу и старому сослуживцу.
Властей предержащих такая позиция удовлетворить не могла. Рокоссовский почти сразу же был понижен в должности и направлен командовать войсками Закавказского военного округа. Потом, правда, Хрущев остыл и вернул его на прежнюю должность. В апреле 1962 г. полководца отставили уже окончательно, определив в группу генеральных инспекторов.
Для Рокоссовского бездеятельность была невыносима. Поэтому главным его делом теперь стала книга воспоминаний. Писалась она, по словам близких, трудно, а подчас и мучительно. Как и другие военачальники, взявшиеся за перо, Константин Константинович столкнулся с необходимостью считаться с политической конъюнктурой.
Благородство не изменило ему и тогда, когда пришла пора подвести итоги ратного пути. Надо признать, что «Солдатский долг» Рокоссовского выгодно отличается от многих мемуаров выдержанностью, откровенностью, в них даже предвзятому человеку трудно найти отступления от истины. Честно воюя, маршал имел полное моральное право отстаивать историческую истину, что называется, невзирая на лица.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.