К.Е. Ворошилов: «Я — РАБОЧИЙ, И НЕ ИМЕЮ СПЕЦИАЛЬНОЙ ВОЕННОЙ ПОДГОТОВКИ…»
К.Е. Ворошилов:
«Я — РАБОЧИЙ, И НЕ ИМЕЮ СПЕЦИАЛЬНОЙ ВОЕННОЙ ПОДГОТОВКИ…»
«Первый красный офицер», как восторженно пели о К.Е. Ворошилове в 30-е годы, и первый же Маршал Советского Союза являл собой тот, увы, нередкий тип людей, которые всю жизнь занимаются, в принципе, одним и тем же делом, удостоены многих высших наград, но так и не становятся подлинными профессионалами. Более того, раз за разом допуская провалы, Климент Ефремович не нес за них серьезной ответственности, а лишь перемещался в очередное руководящее кресло. Разве что иногда грохотала над головой гроза.
Вот какое жесткое постановление посвятило ему Политбюро ЦК ВКП(б) 1 апреля 1942 г.:
«В начале войны с Германией тов. Ворошилов был назначен главнокомандующим Северо-Западным направлением, имеющим своею главною задачею защиту Ленинграда. Как выяснилось потом, тов. Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда. В своей работе в Ленинграде т. Ворошилов допустил серьезные ошибки: издал приказ о выборности батальонных командиров в частях народного ополчения, — этот приказ был отменен по указанию Ставки, как ведущий к дезорганизации и ослаблению дисциплины в Красной Армии; организовал Военный совет обороны Ленинграда, но сам не вошел в его состав, — этот приказ также был отменен Ставкой как неправильный и вредный… увлекся созданием рабочих батальонов со слабым вооружением (ружьями, пиками, кинжалами и т.д.), но упустил организацию артиллерийской обороны Ленинграда, к чему имелись особенно благоприятные возможности, и т.д.
Ввиду всего этого Государственный Комитет Обороны отозвал т. Ворошилова из Ленинграда и дал ему работу по новым воинским формированиям в тылу…»{8}.
Так, по нисходящей завершалась военная карьера Климента Ефремовича. Иным было начало…
Путь к вершинам советской военной иерархии маршал начал довольно поздно: к Октябрю 1917 г. ему было уже 36 лет. Уроженец рабочего города Луганска имел за спиной немалый срок подпольной революционной работы, был знаком с лидерами большевистской партии. Как-то сразу стала складываться его репутация как человека военного. Хотя оснований для этого не было никаких, в чем Ворошилов признавался позднее сам. Беседуя с французской делегацией в 1927 г., он рассказывал: «Я — рабочий, слесарь по профессии, и не имею специальной военной подготовки. Я не служил в старой, царской армии. Моя военная “карьера” началась с того, что в 1906—1907 гг. я перевозил нелегально оружие из Финляндии в Донецкий бассейн и там строил вместе со всей нашей организацией большевистские военные рабочие дружины. Работал я в то время на заводе, а затем сидел, как полагается всякому приличному большевику, в тюрьмах, был в ссылке (с 1907 до 1914 г. я пробыл с маленькими промежутками в тюрьме и ссылке). С 1914 г. работал в Царицыне, затем в Ленинграде до апреля 1917 г. С апреля пошел на профессиональную партийную работу. В Красной Армии работаю с марта 1918 г., но уже с ноября 1917 г. я был на военной работе в качестве революционного “градоначальника” Ленинграда»{9}.
Личной храбрости, природной сметки, дара организовать людей Ворошилову было не занимать. В феврале 1918 г., когда немецкие войска продвигались в глубь Украины, на своей родине в Луганске он сформировал партизанский отряд численностью в 600 человек. Уже через несколько месяцев из таких отрядов выросла 5-я Украинская армия, которую Климент Ефремович и возглавил. Под ударами немецких войск и частей белоказачьего правительства генерала П.Н. Краснова армия отступала через Донскую область на Царицын. Позднее Ворошилов вспоминал: «Десятки тысяч деморализованных, изнуренных, оборванных людей и тысячи вагонов со скарбом рабочих и их семьями нужно было провести через бушевавший казачий Дон. Целых три месяца, окруженные со всех сторон генералами Мамонтовым, Фицхелауровым, Денисовым и др., пробивались мои отряды, восстанавливая ж.-д. полотно, на десятки верст снесенное и сожженное, строя заново мосты и возводя насыпи и плотины»{10}.
Участие в обороне Царицына во главе разношерстных войск Царицынского фронта, а затем 10-й армии рядом со Сталиным, который в июне 1918 г. был командирован Политбюро ЦК РКП(б) на юг России в качестве чрезвычайного комиссара по продовольственному делу, стало одним из важнейших эпизодов военной биографии Ворошилова. Город и важнейшую водную артерию, соединявшую голодный центр страны с богатым югом, удалось удержать в своих руках.
Платой за отсутствие необходимой военно-профессиональной подготовки были большие потери. При этом и Сталин, и Ворошилов выступали категорическими противниками использования опыта офицеров и генералов царской армии, видя буквально в каждом из военспецов потенциального перебежчика и предателя.
Но что бы советская власть сделала без этих специалистов, какие ее победы в Гражданской войне были бы возможны, если бы не кадровые офицеры старой армии? Их в Красной Армии было около 80 тысяч человек, что сопоставимо с числом служивших в белой армии. На стороне красных воевали более 600 офицеров российского Генштаба, то есть не менее одной трети всех находившихся к концу 1917 г. в строю выпускников Николаевской академии Генерального штаба. Бывшие офицеры, иначе говоря, профессионально подготовленные военные, составляли в Красной Армии более 92 процентов командующих фронтами, 100 процентов начальников штабов фронтов, более 91 процента командующих армиями, более 97 процентов начальников штабов армий, почти 89 процентов начальников дивизий и 97 процентов начальников штабов дивизий. Штабные должности всех уровней от Высшего военного совета до батальона в Красной Армии замещались бывшими офицерами практически полностью{11}. В Полевом штабе Реввоенсовета РСФСР и других органах военного управления служили бывшие в старой армии и на флоте генералами и адмиралами М.Д. Бонч-Бруевич, А.А. Брусилов, В.Н. Егорьев, М.В. Иванов, П.П. Лебедев, А.В. Немитц, А.А. Свечин, А.Е. Снесарев, В.И. Шорин и другие. Вот они-то, кадровые, на самом деле и строили Красную Армию и успешно воевали против своих бывших сослуживцев — «золотопогонных» генералов и офицеров.
Но Ворошилов руководствовался иным принципом: лучше плохонькое, да свое — классово близкое, рабоче-крестьянское. «За это время, что мне пришлось командовать (под Царицыном. — Ю.Р.) — заявил он на VIII съезде партии в 1919 г., — у нас было 60 000 только искалеченных. Вы можете себе представить, какого напряжения были бои. Несмотря на то, что командный состав был не из генштабистов, не из специалистов».
Эти слова вызвали резкую отповедь В.И. Ленина. В позиции Ворошилова, который выступил на съезде в качестве одного из лидеров так называемой военной оппозиции, глава правительства увидел целый комплекс пороков: непонимание политики партии в военном строительстве, выражавшейся, в частности, в использовании опыта военных специалистов — офицеров и генералов старой армии, отстаивание отживших форм партизанщины и коллегиальности в управлении войсками и, наконец, достижение цели любой ценой.
«Значит, коллективное командование. Это же сногсшибательно, полное возвращение к партизанщине… — заявил Ленин на съезде. — В чем тут подкладка? Подкладка в том, что старая партизанщина живет в нас, и это звучит во всех речах Ворошилова… Это бесспорный факт. Тов. Ворошилов говорит: у нас не было никаких военных специалистов и у нас 60 000 потерь. Это ужасно… Героизм царицынской армии войдет в массы, но говорить, мы обходились без военных специалистов, разве это есть защита партийной линии… Виноват тов. Ворошилов в том, что он эту старую партизанщину не хочет бросить.
…В смысле партийной линии, в смысле сознания задач, которые нами поставлены, — продолжал Ленин, — ясно, что по 60 000 мы отдавать не можем и что, может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60 000, если бы там были специалисты, если бы была регулярная армия, с которой приходится считаться»{12}.
На игнорирование Ворошиловым основ военной организации обращали внимание многие профессионалы. Так, бывший генерал-лейтенант царской армии А.Е. Снесарев, военный руководитель (иначе говоря, командующий) Северо-Кавказским военным округом, докладывал председателю Высшего военного совета, что «лично т. Ворошилов как войсковой начальник не обладает нужными качествами. Он недостаточно проникнут долгом службы и не придерживается элементарных правил командования войсками»{13}.
Всю полноту власти в Царицыне сосредоточил в своих руках военный совет СКВО во главе со Сталиным, в его состав в августе 1918 г. был включен и Ворошилов. Недоверие к военспецам распространялось в том числе и на руководство военным округом. После острой критики Снесаревым некомпетентных действий военного совета военрук вместе со штабом был арестован. Потребовалось вмешательство Москвы: Снесарев был освобожден и отозван в центр. Сменивший его на посту военного руководителя округом бывший полковник старой армии А.Н. Ковалевский продержался в должности недолго: в начале декабря 1918 г. он был расстрелян «за передачу белогвардейцам сведений военного характера». Правда, к этому времени Ворошилов понижен в должности, будучи назначен командующим 10-й армией.
«Ворошилов есть фикция, — считал Л.Д. Троцкий, бывший тогда председателем Реввоенсовета республики и наркомом по военным и морским делам. — Его авторитет искусственно создан тоталитарной агитацией. На головокружительной высоте он остался тем, чем был всегда: ограниченным провинциалом без кругозора, без образования, без военных способностей и даже без способностей администратора»{14}. Правда, эту уничтожающую характеристику он дал наркому обороны СССР Ворошилову уже в 1930-е гг., но и в дни описываемых событий его оценка не отличалась в лучшую сторону. Несмотря на заступничество члена Политбюро ЦК Сталина, Троцкому после царицынских «подвигов» командарма-10 удалось-таки снять его с должности. Последний был направлен в распоряжение Временного рабоче-крестьянского правительства Украины, в котором получил портфель наркома внутренних дел. А уже в начале 1919 г., исходя из результатов деятельности Ворошилова на новом месте, ЦК РКП(б) предписал главе украинского правительства Х.Г. Раковскому «провести в жизнь полное отстранение» его «от военной работы»{15}.
Но в силу сложившихся обстоятельств Ворошилов, отправленный на Украину, вскоре стал командующим 14-й армии. Уже через месяц за самочинную сдачу Харькова деникинским войскам его предали суду ревтрибунала, который, разбирая обстоятельства дела, пришел к выводу, что военные познания не позволяли доверить Ворошилову даже… батальон.
С образованием в ноябре 1919 г. 1-й Конной армии, во главе которой встал Буденный, Ворошилова назначили членом ее реввоенсовета. Он по праву разделил со всем личным составом крупные успехи армии в боях с войсками А.И. Деникина и П.Н. Врангеля. По свидетельству Буденного, член РВС в прямом смысле слова крепко держался в седле. Он не раз лично ходил в конные атаки, проявляя и храбрость, и лихость. «Интересные бывают люди! — писал бывший командарм, вспоминая об одном из бесчисленных боестолкновений с поляками. — Климент Ефремович — по натуре горячий, в бою менялся и становился необычно хладнокровным. В самый разгар рубки он мог говорить самые обыкновенные вещи, высказывать свое впечатление о бое. И сейчас по виду его казалось, что участвует он не в атаке, где могут убить, а словно бы в спортивном состязании»{16}.
Климент Ефремович стал широко известным, вырос в политическом отношении. На X съезде партии весной 1921 г. его, командующего войсками Северо-Кавказского военного округа, избрали членом ЦК РКП(б).
В 1924 г. Ворошилов был введен в состав РВС СССР и назначен командующим Московским военным округом, а уже в следующем году после внезапной кончины М.В. Фрунзе он занял пост народного комиссара по военным и морским делам (с июня 1934 г. — нарком обороны).
В 1926 г. Климент Ефремович вошел в состав Политбюро ЦК ВКП(б) и оставался там до 1960 г. Это своеобразный рекорд, недостижимый для других старожилов Политбюро — В.М. Молотова, А.И. Микояна и Л.М. Кагановича. В чем причина такого политического долгожительства? По мнению историков, Ворошилов как политическая личность значительно уступал многим «коллегам» по влиянию: не обладал хитростью Микояна, у него не было организаторских способностей и жестокости Кагановича, он не был искушен, подобно Г.М. Маленкову, в аппаратных интригах, ему недоставало огромной энергии Н.С. Хрущева. Даже как военачальник Ворошилов потерпел больше поражений, чем одержал побед. Но, как ни покажется странным, именно из-за отсутствия каких-либо выдающихся способностей он дольше других сохранял место в верхах партии и государства.
Главное состояло в том, что Сталин, шаг за шагом укрепляя свое единоначалие, мог твердо положиться на Ворошилова в любой политически острой ситуации. С благословения вождя из наркома обороны лепился образ правофлангового Красной Армии, воплощавшего все военные доблести. Вот что, например, писала «Правда» по случаю присвоения ему 20 ноября 1935 г. высшего воинского звания Маршала Советского Союза: «Климент Ворошилов — пролетарий до мозга костей, большевик в каждом своем движении, теоретик и практик военного дела, кавалерист, стрелок, один из лучших ораторов партии, вдумчивый и кропотливый организатор огромной оборонной машины, автор ярких и сильных приказов, властный я доступный, грозный и веселый…».
«Ворошиловомания» охватила не только армию, но и страну: в честь наркома был назван тяжелый танк KB — «Клим Ворошилов», наиболее меткие юноши и девушки боролись за звание «Ворошиловский стрелок». Своеобразный культ наркома обернулся десятками хвалебных книг и брошюр; отразился в топонимике: Луганск был переименован в Ворошиловград, Ставрополь — в Ворошиловск, Уссурийск — в Ворошилов, не говоря уже о более мелких населенных пунктах и других географических объектах; не миновал и песенное творчество («Ведь с нами Ворошилов / Первый красный офицер, / Сумеем кровь пролить за СССР…»).
На просторах СССР раздавалось грозно-уверенное:
Когда нас в бой
Пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал
В бой нас поведет…
А в действительности, чем дальше военное дело уходило от канонов Первой мировой и Гражданской войн, тем менее Ворошилов был готов выполнять возложенные на него ответственные обязанности. Вроде бы с похвалой отозвался Сталин о Клименте Ефремовиче на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г.: «Вот Ворошилов — невоенный человек в прошлом, вышел из народа, прошел все этапы Гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала…»{17}. Но против воли оратора становилось понятным, что оснований для наркомовских амбиций у Ворошилова не было, прямо сказать, никаких.
Для людей, не посвященных в тайны большой политики, возвеличивание наркома обороны было тем более удивительно, что Красная Армия имела в своих рядах куда более масштабных военных деятелей и удачливых полководцев — А.И. Егорова, С.С. Каменева, А.А. Свечина, М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, Б.М. Шапошникова, десятки других. Наркома выручало как раз то, что в руководящем звене было немало пусть нелюбимых им, но зато знающих толк в военном деле «умников», компенсировавших своей деятельностью недостатки руководителя военного ведомства.
Маршал Г.К. Жуков вспоминал, как в 1936 г. на его глазах шла разработка нового Боевого устава: «Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний нарком, в этой роли был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьезно. Однако занимал высокое положение, был популярен, имел претензии считать себя вполне военным и глубоко знающим военные вопросы человеком. А практически значительная часть работы в наркомате лежала в то время на Тухачевском, действительно являвшемся военным специалистом…
Во время разработки Устава помню такой эпизод… — продолжал Жуков. — Тухачевский как председатель комиссии по Уставу докладывал Ворошилову как наркому. Я присутствовал при этом. И Ворошилов по какому-то из пунктов, уже не помню сейчас по какому, стал высказывать недовольство и предлагать что-то, не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом:
— Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.
— Почему? — спросил Ворошилов.
— Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.
Он умел давать резкий отпор в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось Ворошилову»{18}.
Если в 30-е гг. техническое перевооружение Красной Армии достигло немалых рубежей, то это меньше всего было заслугой наркома обороны. Он даже в 1938 г. продолжал преувеличивать роль крупных кавалерийских соединений в будущей войне: «Конница во всех армиях мира переживает, вернее, уже пережила кризис и во многих армиях почти что сошла на нет… Мы стоим на иной точке зрения… Мы убеждены, что наша доблестная конница еще не раз заставит о себе говорить как о мощной и победоносной красной кавалерии». Такой настрой руководителя военного ведомства серьезно тормозил процесс моторизации и механизации Красной Армии, выхода ее на передовые позиции.
Зато когда пришел 1937 год, Ворошилов стал послушным орудием Сталина в осуществлении преступных репрессий. Десятки тысяч человек были арестованы, заключены в лагеря, физически истреблены. Особенно страшный удар обрушился на высший комсостав. За годы Великой Отечественной войны Красная Армия потеряла 180 человек в должности от командира дивизии до командующего фронтом. За несколько же предвоенных лет — с 1936 г. по 1941 г. — были арестованы 932 человека, составлявших высший комначполитсостав РККА от бригадного звена и выше, из которых 729 расстреляно, 63 умерли, находясь под стражей, и 10 покончили жизнь самоубийством{19}. Военный историк О.Ф. Сувениров, которому принадлежат эти подсчеты, на наш взгляд, обоснованно назвал Ворошилова палачом Красной Армии. Да и как иначе, если абсолютное большинство репрессированных командиров, политработников и других лиц начсостава были подвергнуты аресту именно с его санкции. Какой враг был способен так ослабить армию, да еще в канун мировой войны!
А ведь и те редкие случаи, когда нарком проявил даже не твердость, но хотя бы готовность вмешаться и не «сдать» подчиненного тут же, показывают его немалые возможности. Одно короткое слово «оставить», написанное на ходатайствах Особого отдела ГУГБ НКВД СССР об увольнении и аресте, спасло жизнь начальникам военных академий Н.А. Веревкину-Рахальскому и И.А. Лебедеву. Даже менее категоричные резолюции наркома: «Пока оставить в покое», «Вызвать для разговора» спасли для нашей армии тогда полковника, а в будущем — Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского, комбрига (в годы войны — генерала армии, командующего войсками нескольких фронтов) И.Е. Петрова, комбрига, а позднее генерал-лейтенанта П.С. Кленова, назначенного перед войной на должность начальника штаба Прибалтийского особого военного округа. Но такая «милость» наркома распространялась лишь на немногих.
Бывший заместитель главного военного прокурора Б. А. Викторов на основе анализа огромного числа документов пришел к следующему выводу: «Справедливость требует преступником объявить и К.Е. Ворошилова. История советского правосудия не знает такого изобилия достоверных неопровержимых доказательств, которые так неотразимо изобличали бы подсудимого в преднамеренном уничтожении неугодных ему людей»{20}.
Чем обернулся погром Вооруженных Сил, показала «зимняя война» с Финляндией в ноябре 1939 г. — марте 1940 г. Несмотря на значительное превосходство в силах, победа досталась Советскому Союзу с большим трудом и громадными потерями. Весь мир увидел низкую боеспособность Красной Армии, и во многом здесь был повинен многолетний нарком обороны.
Как вспоминал маршал Жуков, Сталин в разговоре с ним весной 1940 г. очень резко отозвался о Ворошилове: «Хвастался, заверял, утверждал, что на удар ответим тройным ударом, все хорошо, все в порядке, все готово, товарищ Сталин, а оказалось…»{21}.
Но отделался Климент Ефремович сравнительно легко, не в пример жертвам беззаконий. Вынужденный признать на Пленуме ЦК ВКП(б) в конце марта 1940 г. несостоятельность своего руководства НКО, он был освобожден от обязанностей наркома обороны. Освобожден, чтобы тут же получить очередное высокое назначение — заместителя председателя Совета народных комиссаров СССР и председателя Комитета обороны при СНК СССР.
К началу Великой Отечественной войны Ворошилову исполнилось 60 лет. С созданием 23 июня 1941 г. высшего органа стратегического руководства Вооруженными Силами — Ставки Главного Командования (преобразованной 8 августа в Ставку ВГК) он вошел в ее состав, а 30 июня стал членом высшего чрезвычайного органа власти — Государственного Комитета Обороны.
Сталин, разочарованный крупными неудачами своих выдвиженцев генералов Д.Г Павлова и М.П. Кирпоноса — командующих Западным и Юго-Западным фронтами, которым довелось первыми повести военные действия против немецко-фашистских войск, решил направить им в помощь нескольких маршалов. Ворошилов убыл 27 июня на Западный фронт. В Могилеве, где располагался штаб фронта, Климент Ефремович убедился, что Павлов не знает обстановки и потерял управление войсками. Но какую помощь был способен оказать ему высокий московский гость, и сам-то слабо разбиравшийся в особенностях современной маневренной войны?
Позднее маршал, вспоминая об этом первом выезде на фронт, писал: «Моя поездка явилась кратковременной — с 27 июня по 1 июля 1941 г., — но она была настолько тяжелой и напряженной, что стоила мне, по всей вероятности, многих лет жизни».
Пользуясь полномочиями члена Ставки, маршал смог лишь информировать Москву о том немногом, что узнал на фронте, да непрерывно запрашивал помощь техникой и маршевыми пополнениями. Это вызывало раздражение, поскольку его направили в Белоруссию как раз для выявления возможностей отпора немцам на месте. Между тем войска фронта отступали, уже 28 июня пал Минск. В ответ на очередную просьбу выделить резервы Сталин приказал Ворошилову возвратиться в Москву.
С созданием 10 июля 1941 г. главных командований на каждом из основных стратегических направлений — Северо-Западном, Западном и Юго-Западном — Ворошилов стал главнокомандующим первым из них, включавшем войска Северного и Северо-Западного фронтов, силы Северного и Балтийского флотов. Работал он вроде бы много — заслушивал доклады командующих и других должностных лиц фронтов, организовал работы по строительству оборонительных сооружений, обращал внимание на приведение в порядок частей и соединений, но обстановка вокруг Ленинграда с каждым днем продолжала ухудшаться. К середине августа в результате одновременного наступления противника крупными силами на Карельском перешейке, в Эстонии и на кингисеппском направлении создалось очень тяжелое положение в полосе обоих фронтов.
По решению Ставки ВГК в конце августа Северо-Западное стратегическое направление было упразднено, и Ворошилов встал у руля Ленинградского фронта. Можно сравнительно легко поменять место службы, но как в одночасье преодолеть некомпетентность, изменить стиль управления войсками? «Ставка считает тактику Ленинградского фронта пагубной для фронта, — телеграфировал Сталин Ворошилову 1 сентября 1941 г., — Ленинградский фронт занят только одним — как бы отступить и найти новые рубежи для отступления. Не пора ли кончить с героями отступления? Ставка последний раз разрешает Вам отступить и требует, чтобы Ленинградский фронт набрался духу честно и стойко отстаивать дело обороны Ленинграда».
Но чем мог по-настоящему ответить военачальник, придерживающийся архаичных взглядов на военное искусство? Ворошилов ответил действиями, которые в постановлении Политбюро ЦК от 1 апреля 1942 г. (с него начался очерк) были обоснованно расценены как серьезные ошибки. А еще — порывистым поступком, выглядевшим, правда, как проявление крайнего отчаяния. 10 сентября в районе Красного Села Климент Ефремович лично, под сильным огнем противника, повел подразделение морских пехотинцев в атаку. Вид седого маршала, выкрикивавшего: «За мной, ребята! Вперед!», размахивавшего пистолетом, был способен вызвать уважение к храбрости этого человека. Но и вопрос: а что еще он может, причем такое, что требуется не от лейтенанта, командира взвода, а именно от маршала, командующего фронтом?
8 сентября гитлеровцам удалось прорваться к Ладожскому озеру и захватить Шлиссельбург. Связь с Большой землей по суше прервалась, город на Неве был блокирован. 9 сентября Верховный Главнокомандующий направил Ворошилову и Жданову телеграмму следующего содержания: «Вы сообщаете нам только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать терять наконец города и станции… Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград?»{22}. По решению Сталина во главе Ленинградского фронта с 10 сентября встал генерал армии Жуков.
Время окончательно уценило бывшего командующего как военачальника. Его крайне неудачные действия в феврале—марте 1942 г. уже в качестве представителя Ставки на Волховском фронте окончательно убедили в этом Сталина. В последующем, если Ворошилова изредка использовали в качестве представителя Ставки, то только вместе с другими, куда более одаренными военачальниками: Г.К. Жуковым, A.M. Василевским, С.М. Штеменко. Какое-то время он был главнокомандующим партизанским движением и председателем Трофейного комитета при ГКО, но к осени 1943 г. его освободили и от этих обязанностей. В последнем составе Ставки ВГК, утвержденном ГКО 17 февраля 1945 г., места Ворошилову уже не нашлось.
После мая 1945 г. к военным делам маршал, по существу, отношения не имел. Как заместитель председателя Совета Министров СССР, он занимался сферой культуры. Стали ухудшаться его ранее почти безоблачные отношения с вождем. Открытое пренебрежение, которое демонстрировал Сталин, приобретало подчас зловещие формы. Заместитель главкома Военно-Морского Флота адмирал И.С. Исаков привел характерный эпизод. На одном из заседаний Политбюро, обсуждавшего пути развития ВМФ, Ворошилов высказался невпопад. Сталин отреагировал так, что у адресата его слов предательски побежал по спине озноб: «Не понимаю, для чего хочется товарищу Ворошилову ослабить Советский Военно-Морской Флот». Эта реплика, к тому же повторенная дважды, естественно, не ускользнула от внимания присутствующих. Когда после заседания все по приглашению Сталина стали смотреть кинофильм, рядом со старым маршалом образовался вакуум.
Фильм закончился. Вождь, увидев одиноко сидящего Ворошилова, неожиданно встал и, подойдя, положил ему руку на плечо. «Лаврентий, — обратился он к Берии. — Надо нам лучше заботиться о Ворошилове. У нас мало таких старых большевиков, как Клим Ворошилов. Ему нужно создать хорошие условия»{23}. Все молчали. Да и что тут скажешь, если «позаботиться» о давнем соратнике предлагается карательных дел мастеру. А в последние годы жизни Сталина его подозрительность дошла до такой степени, что он не раз объявлял Ворошилова английским шпионом.
Становится поэтому понятным, почему, по свидетельству знавших маршала, он в последние годы жизни старался не вспоминать ни Сталина, ни его окружение, ни характер своих взаимоотношений с вождем.
После кончины Сталина Ворошилов получил почетный, но малозначительный пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. В этом качестве он в июне 1957 г. поддержал группу ортодоксальных сталинистов в лице В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, Г.М. Маленкова, выступивших за снятие Н.С. Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. Но когда увидел, что на начавшемся Пленуме ЦК дело оборачивается не в пользу противников Хрущева, отмежевался от них.
Сохранивший свой пост Хрущев с готовностью поддержал версию председателя Президиума Верховного Совета СССР, что того «черт попутал»: «Климент Ефремович случайно попал в компанию, которую пытались сколотить члены антипартийной группы. Вначале он не разобрался, что к чему, а теперь искренне выступил. Его хотели использовать, всего он не знал. Мы верим в искренность ваших слов, Климент Ефремович»{24}.
Но Хрущев не был бы самим собой, если бы не добавил ложку дегтя. С оговорками он, тем не менее, напомнил о возрасте Ворошилова и фактически предложил тому перейти на пенсию.
Но еще около трех лет маршал оставался «президентом» Советского Союза, только в мае 1960 г. «по состоянию здоровья» уйдя с занимаемого поста. Через два месяца ее вывели из состава Президиума ЦК КПСС.
На XXII съезде КПСС в октябре 1961 г. встал вопрос о его ответственности за массовые репрессии, правда, это осталось без последствий. Надо, однако, отдать должное Ворошилову: в отличие от Молотова или Кагановича, он всегда вспоминал о «великой чистке» с чувством горечи, а Тухачевского и других расстрелянных вместе с ним военачальниках никогда не называл виновными. Своими положительными отзывами о репрессированных (он, например, написал сочувственную статью о Гамарнике) бывший нарком обороны как бы пытался загладить свою вину перед ними.
По воспоминаниям людей, знавших его в то время, Климент Ефремович и много позже отставки с официальных постов пытался сохранять реноме видного политического деятеля, народного героя. Например, время от времени выходил на пересечение улиц Герцена и Грановского (где жил в знаменитом на всю Москву доме) и вел импровизированный прием: выслушивал от узнававших его прохожих жалобы и просьбы, получал письменные ходатайства.
Первый советский маршал скончался в 1969 г. на 88-м году жизни от сердечной недостаточности после очередного воспаления легких. Как вспоминал академик Е.И. Чазов, возглавлявший 4-е Главное управление Министерства здравоохранения СССР, в Кунцевскую больницу с дачи его увозили в тяжелом состоянии. Но и здесь Ворошилов проявил характер. Он, категорически отказался ехать машиной скорой помощи да еще на носилках, заявив, что «маршалов на “дурацких” носилках еще не таскали». Вызвал из Верховного Совета СССР «Чайку», сел на откидное кресло, на котором обычно ездил «для сохранения осанки», и только так поехал в больницу{25}.
Посмертно все положенные почести Клименту Ефремовичу были отданы. Из уважения к герою Гражданской войны его прах (как и С.М. Буденного) покоится на Красной площади в земле, а не в Кремлевской стене. Но память о себе Ворошилов оставил, как видим, неоднозначную.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.