Глава 12 Рабская рабочая сила, разрушение и политика выжженной земли

Глава 12

Рабская рабочая сила, разрушение и политика выжженной земли

К моменту, когда Гитлер объявил войну Польше, была одна-единственная сила, которая могла свергнуть гитлеровский режим, – а именно вермахт. Изучая историю заговоров с целью убийства фюрера, закончившуюся 20 июля 1944 года неудачной попыткой полковника Клауса Шенка фон Штауффенберга, поражаешься тому, что участвовавшие в заговоре штатские лица стремились убедить офицеров вермахта, занимавших важные посты, в том, что их долг спасти Отечество, что, кроме них, это не может сделать никто другой.

Мы уже обращали внимание на то, что обнародование в мае 1935 года Закона о защите рейха сопровождалось секретным декретом, который не был опубликован. Согласно этому декрету, индустрия должна была соотноситься с экономической политикой рейха, а все гражданские институты – подчиняться руководству страны. Однако это условие действовало недолго, поскольку уже на следующий год уполномоченным по четырехлетнему плану был назначен Герман Геринг. Он был наделен правами «издавать декреты и общие административные постановления, а также приказы правительственным министерствам, в том числе высшим государственным органам».

Через два года Декрет от 6 июня 1938 года предоставил Герингу дополнительные полномочия – теперь он отвечал за обеспечение рабочей силой предприятий, на которые возлагалось исполнение важнейших заказов государства. Теперь он мог по собственному усмотрению распоряжаться рабочими, занятыми в производстве на всей территории Германии, подчинить себе любого предпринимателя, пытавшегося уклониться от исполнения военных заказов, просто забрав у него рабочих, не говоря уже о других методах.

И как будто этого было недостаточно! 27 августа 1939 года, за пять дней до объявления войны, Гитлер издал указ, согласно которому все экономические меры должны определяться центральной властью, действовавшей в регионах через своих функционеров, известных как комиссары обороны. Затем последовал декрет от 30 августа, предоставляющий комитету министров по обороне рейха право издавать постановления, равносильные законам.

Можно предположить, что благодаря столь сложной системе руководства режим полностью избавил себя от любых попыток сопротивления. Однако худшее было впереди. Следует помнить, что Гитлер уже подчинил себе все военные силы нацистского рейха. А 26 апреля 1942 года он потребовал от рейхстага предоставить ему полномочия решать судьбы – жизни и смерти – всего германского населения. Гитлер старался придать каждому своему акту вид законности. И этот последний закон, который был принят без единого возражения, гласил: «Фюрер должен обладать всей полнотой власти, необходимой ему для достижения победы. Не будучи связанным существующими законными ограничениями… [он] должен иметь в своем распоряжении все необходимые средства для принуждения каждого немца к исполнению своего долга, будь он рядовой или офицер, мелкий или крупный чиновник либо судья, руководящий или рядовой член партии, рабочий или предприниматель. В случае нарушения людьми своего долга фюрер имеет право, невзирая на существующие законы, наказать провинившегося и лишить его поста, ранга или положения без предписанных законом процедур»[70].

В современном мире откровенный деспотизм не так часто прибегал к маскировке своих намерений при помощи специальных юридических терминов. Гитлер был слишком занят ведущейся войной, скрываясь в своих логовах, куда допускались лишь особо доверенные лица, чтобы уделять внимание жизни граждан. А потому его приближенные присвоили себе полномочия, предоставленные лишь фюреру. И правили они жестоко.

Промышленники чувствовали на себе властную руку абсолютной диктатуры не меньше всех остальных немцев. Комиссары обороны следили за тем, чтобы представители СД (тайной разведки гестапо) присутствовали на каждом предприятии, предупреждая возможный саботаж. По мере того как мировая война набирала темпы и все больше немцев погибало на полях сражений, участились проверки на предприятиях с целью выявления дополнительного человеческого материала для отправки в действующую армию. Владельцы и управляющие предприятий ломали голову, как выполнить установленный план производства (его невыполнение грозило серьезным наказанием) без мобилизованных на фронт кадровых рабочих. В начале войны им еще удавалось вызволять из концлагерей своих рабочих, но теперь они ничем не могли помешать массовой мобилизации, лишавшей их необходимых рабочих рук.

Затем начался период, о котором один из самых блестящих адвокатов германской обороны Рудольф Дикс, участвующий в различных судах Нюрнберга, сказал в одном из своих обращений к суду: «Третий рейх всех и каждого вынуждал к безбожным действиям». Главным образом под этими «безбожными действиями», названными военным судом в Нюрнберге преступлениями, были использование «рабской силы», жестокое обращение с пленными и уничтожение предприятий в побежденных странах.

Я ни в коем случае не оправдываю принудительный победителями труд пленных или их бесчеловечное обращение с людьми, будь то друг или враг, а также захват промышленных предприятий противника в виде военных трофеев. Но считаю справедливым описать ситуацию, в какой оказались германские промышленники начиная с сентября 1939 года и до конца войны, чтобы мы могли понять – но не простить – жестокость этого мрачного периода и явное стремление нацистского режима укрепить свою мощь за счет побежденных конкурентов.

В первые два года войны военные успехи Гитлера следовали один за другим с такой стремительностью и с такими мизерными людскими потерями, что еще остро не вставала проблема восполнения мобилизованных на фронт рабочих. Однако после первых неудач в Советской России, последовавших зимой 1941/42 года, пришлось по-новому взглянуть на эту проблему.

Новый министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер оказался в очень тяжелом положении из-за того, что гауляйтеры в различных землях по-дружески или за взятки помогали владельцам предприятий, не связанных с военным производством, сохранять своих рабочих, тем самым не выполняя предписанных им квот по мобилизации людей в военную промышленность. Шпеер предложил Гитлеру назначить уполномоченным по трудовым ресурсам кого-нибудь из гауляйтеров. Такого «крутого парня» нашли в лице человека с бычьей шеей Фрица Зауккеля, гауляйтера Тюрингии. В марте 1942 года Зауккель получил задание мобилизовать жителей оккупированных стран на военную промышленность Германии, чтобы они заняли место германских рабочих, необходимых фронту в качестве солдат.

Началась новая фаза истории Германии, о которой Альфрид Крупп фон Болен сказал в своем интервью лондонской «Санди экспресс» 22 марта 1953 года: «Это была ужасная глава. Но нас, как и других германских промышленников, заставили принимать пленных рабочих. В результате происходили ужасные вещи».

Что оставалось промышленникам, как только принимать иностранных рабочих? Декрет Гиммлера, обязывающий применение рабской силы, лаконично пояснял, что ко всем, кто не подчинится этому декрету, «будут приниматься особые меры». Каждый немец понимал, что это означает «ликвидацию». Декрет на 20 страницах, изданный от имени Гитлера, был многозначительно помечен штампом «Не для печати».

Если предприниматель не хотел быть расстрелянным за неподчинение, он «становился простым исполнителем главного распорядителя (то есть Альберта Шпеера), руководившего производством… Управляющий не имел никакого влияния на составление программы производства», как свидетельствовал Франц Хайлер на суде над Фридрихом Фликом. Далее доктор Хайлер сказал: «Ни степень эксплуатации рабочей силы, ни вопросы использования иностранных рабочих ни в коей мере не зависели от правления директоров любого предприятия».

Точно так же определенно ответил выступавший в качестве свидетеля Якоб Райхерт в суде над Фликом, когда его спросили, могли ли промышленники его группы решать вопросы размещения рабочей силы: «Нет, не могли, они не имели для этого абсолютно никакой возможности».

Вальтер Роланд, Танковый король, отмечал, что рабочие распределялись по предприятиям непосредственно государственным Управлением трудовых ресурсов и комиссарами по обороне (под контролем Зауккеля).

Эрнст Тенгельман, генеральный директор многочисленных рурских шахт, дал показания под присягой, что распределение иностранных рабочих по предприятиям было прерогативой исключительно Зауккеля и его службы. Каждая шахта обязана была сообщать, сколько рабочих ему требуется, и ему присылали нужное количество пленных рабочих. Операторы шахт могли лишь указать, из какого контингента они хотят получить рабочих – из военнопленных или из гражданских пленников.

Одним словом, нет оснований сомневаться в том, что иностранные рабочие насильно навязывались режимом. У промышленников просто не было выбора.

В этой связи очень важен следующий отрывок из приговора судьи по делу «ИГ Фарбен»:

«Обвиняемые по настоящему делу ссылаются на обстоятельства, освобождающие от ответственности. Они утверждают, что использование рабской силы на предприятиях «Фарбен» было неизбежным следствием плана производства, который правительство обязывало их выполнять, с одной стороны, и одинаково категорическим требованием использовать рабскую силу для выполнения этого плана – с другой. Нас проинформировали о многочисленных декретах, приказах и директивах Управления трудовыми ресурсами, из которых следует, что управление взяло на себя исключительные полномочия по сбору, предоставлению и наблюдению за всеми имеющимися трудовыми ресурсами в пределах рейха. Строгие правила регулировали почти все аспекты отношений между нанимателями и рабочими. Без согласия управления промышленникам запрещалось нанимать или увольнять рабочих. За нарушение этих правил было установлено жестокое наказание, вплоть до помещения в концентрационный лагерь и даже казни…

Трибунал не готов был сказать, что эти обвиняемые говорили неправду, утверждая, что из-за строгого регламентирования Управлением трудовыми ресурсами иностранных пленных им ничего не оставалось, как исполнять распоряжения гитлеровского правительства. Не остается также сомнений и в том, что отказ служащих «Фарбен» выполнять планы производства, установленные рейхом, или использовать рабскую силу для выполнения этих планов расценивалось как предательский саботаж и влекло за собой немедленное и жестокое возмездие. В самом деле, есть достоверные свидетельства того, что Гитлер одобрял предложение в качестве примера должным образом наказать кого-нибудь из директоров «Фарбениндустри».

Таким образом, при рассмотрении дел «ИГ Фарбен» и Флика были приняты во внимание обстоятельства, освобождающие от ответственности, и с некоторых осужденных было снято обвинение в использовании рабской силы.

Трудно понять, почему аналогичное решение не было принято в отношении Круппа фон Болена. Правда, судьями в трех судах над промышленниками были разные люди.

Но, приняв во внимание обстоятельства, освобождающие от ответственности, судьи не оправдывали жестокость, проявленную на предприятиях «ИГ Фарбен» под Аушвицем. Они установили, что отношение к рабочим «не обошлось без проявления жестокости. Порой полиция предприятия и надзиратели, отвечающие за пленников, избивали их, когда те находились на работе. Некоторые рабочие теряли на работе сознание. Нет сомнений, что в основном из-за недоедания и истощения в результате длительного и тяжелого рабочего дня. Были широко распространены слухи о том, что тех, кто не мог работать, отправляли в газовые камеры. Боязнь такой судьбы наверняка побуждала многих рабочих, особенно евреев, работать до обморока».

В соответствии с этим суд признал виновными в преступлении против человечности троих обвиняемых по делу «ИГ Фарбен».

Навязывание «рабской силы» германской промышленности не обходилось без сопротивления. Герман Рёхлинг и Вальтер Роланд были соответственно фюрером и заместителем фюрера Металлургической промышленной группы. Оба энергично сопротивлялись использованию рабской силы в Германии[71]. Они требовали, чтобы иностранные рабочие ввозились из оккупированных стран только на добровольной основе.

Роланд пошел еще дальше. В каждой беседе с Альбертом Шпеером он старался убедить того в правильности своей точки зрения. Затем он изложил все доводы в докладе, который был представлен гауляйтером, а затем помощнику Гитлера Мартину Борману.

Во время суда над Фридрихом Фликом Вальтер Роланд коротко передал содержание своего доклада. В частности, он сказал:

«Еще в 1941-м и затем в 1942 году я привлек внимание господ Тодта и Шпеера к тому факту, что в данных обстоятельствах необходимо поступать так, как это делалось в Англии, Америке и России, а именно использовать на производстве только своих рабочих – в данном случае немцев, поскольку только благодаря этому можно будет привести войну к относительно благополучному окончанию. На основе статистических данных я показал, что за период с 1935 по 1939 год количество гражданских служащих увеличилось на 1,9 млн, так что только в этом секторе имелись в наличии огромные человеческие ресурсы… К сожалению, мои предложения, единодушно одобренные коллегами, не были приняты во внимание.

Когда в 1943 году стало очевидно, что жители Германии не желают добровольно работать на производстве и когда начали приглашать иностранных рабочих, я еще более решительно высказался против этого, в чем меня поддерживали коллеги. Ни одно совещание со Шпеером не обходилось без моего обращения к этой проблеме.

Мой доклад делился на три части. В первой я недвусмысленно возражал против использования иностранных рабочих, приводя моральные, этические и экономические обоснования. Я готов был согласиться с приемом иностранных рабочих только в том случае, если они нанимались на полностью добровольной основе. Ни морально, ни этически невозможно оправдать принудительный труд иностранцев, потому что, по моему убеждению, не должно заставлять граждан вражеского государства трудиться против своего отечества. Против их использования говорили и различные экономические соображения.

Во второй части моего доклада я пытался доказать тем, кто использует труд военнопленных, что на самом деле в Германии достаточно рабочих и вообще гражданского населения, которое при разумном распределении и допуске к производству товаров народного потребления способно полностью удовлетворить потребность промышленности в трудовых ресурсах…

В третьей части. я внес конкретные предложения относительно того, в каких секторах экономики можно мобилизовать на производство немецкое население и как его использовать.

Экземпляры доклада были разосланы Зауккелю, Лею и Геббельсу. По совету Шпеера в декабре 1943 и в январе 1944 года я встречался с Зауккелем и Леем. Но и здесь не достиг никаких результатов. Зауккель назвал мои планы утопическими. Лей потребовал моей немедленной отставки со всех постов и отстранения от работы. Только вмешательство Шпеера помогло мне сохранить свое положение.

Несмотря на эту реакцию, я направил доклад Борману и Герингу.

Позвольте добавить, что мой доклад был также разослан по меньшей мере 20 моим коллегам, что мы подробнейшим образом обсудили его с ними в Руре, что все эти люди без исключений одобрили мою позицию и всячески поддерживали меня в моих весьма рискованных предприятиях».

Во время допроса адвокат обвиняемого задал следующий вопрос: «Могу я понимать, что [немецкая] индустрия не только не просила присылать иностранных рабочих, но, напротив, через вас обратилась к правительству с конкретными предложениями, помогающими обойтись без рабской силы, и что эти предложения были отвергнуты личным решением Гитлера?»

Роланд ответил: «Ваша интерпретация полностью соответствует фактам».

Роланд потерпел неудачу, Борман решительно отверг его доклад. Гауляйтеры, отвечавшие за безусловное выполнение плана предприятий, находившихся в их ведении, считали невозможным обойтись без принудительного труда иностранных рабочих. Гитлер поддержал Бормана и гауляйтеров. Так судьба пошла своим дьявольским курсом.

Понятно, что германские промышленники воспринимали военнопленных и насильно пригнанных на работу гражданских лиц как меньшее зло по сравнению с полным отсутствием рабочих рук. Для большей ясности необходимо представить себе структуру германской промышленности. Она заслужила репутацию высокого качества своей продукции отчасти и благодаря тому факту, что текучесть рабочей силы в Германии была гораздо меньше, чем в других развитых странах. Германские концерны гордились своими кадровыми рабочими, составлявшими ядро наемных рабочих. Разумеется, они были крайне недовольны, когда эти кадровые рабочие и даже пришедшие позднее на предприятия германские рабочие призывались в армию, а на их место вагонами присылали чужаков-иностранцев, говоривших на разных непонятных языках, которых мастеру приходилось расставлять на работу.

Безусловно, были и такие предприниматели, которые жестоко эксплуатировали этих несчастных иностранцев. Этого трудно было избежать как в Германии, так и в любой другой стране. Однако многие немецкие промышленники старались облегчить положение своих братьев по разуму, не виноватых в том, что их гонят на заводы в Германии, как невиновны и их владельцы, вынужденные принимать пленных.

Например, когда на завод «Фольксваген» в Вольфсбурге была прислана первая партия советских военнопленных, Фердинанд Порше пришел в ужас от их состояния. Он велел врачам концерна обследовать каждого человека, затем собрал отчеты медиков в папку и явился с ними в штаб Гитлера.

«Вы действительно хотите, чтобы человеческое существо было доведено до такого состояния?!» – спросил он ошеломленного фюрера. Он фактически выбил у него приказ, согласно которому завод «Фольксваген» обязывали кормить русских рабочих так же сытно, как и германских.

Я разговаривал с рабочими Круппа в Эссене в то время, когда там трудились иностранцы, присланные Зауккелем. Они заверили меня, что к иностранцам здесь относятся так же хорошо, как к своим рабочим. Защитники Круппа собрали объемный материал, подтверждающий этот факт, но судьи Х.К. Андерсон из Теннесси, Эдвард Дейли из Коннектикута и Уильям Дж. Уилкинс из штата Вашингтон отказали обвиняемым в лице исполнительных директоров Круппа в праве ссылаться на обстоятельства, освобождающие от ответственности, и в своем приговоре даже не упомянули о том, что они всячески старались облегчить участь иностранных рабочих.

В качестве примера можно привести случай Фридриха Инна, члена правления Круппа, отвечающего за кадры. Гестапо обвиняло его в приобретении у фермеров овощей для питания иностранных рабочих. Только личное вмешательство Альфрида Круппа спасло его от ареста.

Использование узников концлагерей в качестве шахтеров вызвало общий протест в угольной промышленности Верхней Силезии. Стоит напомнить, что в концлагерях содержались не только политически неблагонадежные люди и представители «нежелательной» расы, но и гомосексуалисты, преступники и просто отпетые бездельники и тунеядцы. Угольные промышленники считали позором для почетной немецкой профессии заставлять сомнительные элементы работать плечом к плечу с достойными представителями населения Силезии. Операторы шахт победили, и в результате на угольных копях осталось немного заключенных. Но добычу угля им не доверяли, а использовали только на подсобных работах, в частности при сооружении электростанции.

Во время суда над Фликом было представлено множество доказательств, что угольные предприниматели Рура старались относиться к иностранным рабочим, будь то военнопленные или гражданское население, как можно более справедливо в сложившихся обстоятельствах. В качестве примера приведу показания Эрнста Тенгельмана:

«Все иностранцы были размещены в каменных или деревянных бараках. При сооружении этих жилищ большое значение придавалось гигиене и удобствам. Во всех бараках имелись туалеты и умывальные комнаты. Продукты поставляли эссенские битумно-угольные компании. Пища подавалась в общие столовые. Рацион определялся правительством, и ответственные лица следили за тем, чтобы иностранные рабочие и военнопленные полностью получали предназначенные для них продукты. В дополнение к официальному рациону готовились овощи и картофель. Для обеспечения постоянного питания была сооружена установка для сушки овощей, которая никогда не простаивала.

Лагерные доктора осуществляли медицинскую помощь. Во всех барачных лагерях имелись комнаты для медицинского осмотра, оснащенные всем необходимым оборудованием, где работали немецкие ассистенты и медсестры. Русских военнопленных лечил русский медицинский персонал. В случае серьезного заболевания человека помещали в больницу.

Среди иностранных рабочих было много семейных. Семьям, состоящим из мужа, жены и детей, позволяли оставаться вместе и работать на одной шахте. Огромное внимание уделялось надлежащему уходу за беременными женщинами. За маленькими детьми заботливо следили. Дети получали свежее молоко и такую же пищу, как и немецкие дети того же возраста.

Женщины использовались только на легких работах на поверхности земли. Администрация всегда подчеркивала и даже издавала инструкции о достойном и человечном отношении к военнопленным и иностранным рабочим».

Это и другие подобные свидетельства убедили судей в том, что на концерне Флика не применялись «жестокие и бесчеловечные меры» и что Фридрих Флик и его служащие на самом деле постарались создать условия, «рассчитанные на обеспечение гуманного обращения и хороших условий труда». В решении суда говорилось: «Факты доказывают, что управляющие предприятия, с которыми общались обвиняемые, были готовы сделать все от них зависящее, чтобы предоставить этим рабочим удобное жилье, обеспечить их не только качественной, но и разнообразной пищей, чем было предусмотрено правительственными распоряжениями, дать достаточное время для отдыха и досуга, а также оказывать им соответствующую медицинскую помощь».

Тем не менее нельзя отрицать, что сохранились свидетельства о многих случаях, которые подтверждали слова Альфрида Круппа: «Это была ужасная глава… Совершались ужасные вещи». Но мне больше хочется воздать должное тем представителям германской индустрии, которые стремились облегчить несчастную долю иностранных рабочих, навязанную им режимом. Истории предпринимателей и управляющих, на чьих предприятиях совершались «безбожные вещи», уже много раз рассказывались во время судов и в печати, так что мне нет необходимости повторять их.

Следующий приказ Фрица Зауккеля от 20 апреля 1942 года помогает понять, насколько сильное давление применялось к промышленникам: «Всех людей необходимо кормить, размещать и использовать таким образом, чтобы получить от них как можно больше пользы при минимальных затратах».

К «рабской силе» относили не только военнопленных противников Германии. Так, американское правительство без колебаний передало французскому правительству 320 тыс. германских военнопленных для принудительных работ во Франции. Они работали там в таких условиях, что американское правительство сочло необходимым привлечь к этому внимание парижских властей. В заявлении № 2 Контрольного совета, опубликованном 20 сентября 1945 года, в статье VI пункт 19а говорилось: «Германские власти будут исполнять в интересах Объединенных наций все мероприятия по возмещению убытков, приведению в порядок, восстановлению, репарациям, реконструкции, помощи и ремонту, какие предпишут представители союзников. Для этих целей германские власти… предоставят транспорт, заводы, оборудование и всяческие материалы, рабочую силу, персонал и специалистов, а также другие услуги, для использования в Германии и в каких-либо других местах, согласно решению представителей союзников». (Курсив мой. – Авт.)

Русские немедленно воспользовались этим заявлением и отправили 200 тыс. немецких рабочих на принудительный труд в Советском Союзе.

Захватом иностранных предприятий не может гордиться ни один режим, который издает об этом приказ, и ни один концерн, который исполняет этот приказ. «Обстоятельства, освобождающие от ответственности» не были признаны на трех судах в Нюрнберге над обвиняемыми, принимающими участие в этом грабеже. Во время суда над «ИГ Фарбен» 10 из 13 обвиняемых были признаны виновными в нарушении Гаагской конференции 1907 года; в суде над Круппом – 6 из 12, и над Фликом – 1 из 6 обвиняемых.

Многие немцы, с которыми я встречался во время моих изысканий, с горечью и возмущением отзывались об этих приговорах. Не потому, что они одобряли захват иностранных заводов и фабрик. Если бы это преступление осуждалось в целом, приговоры американских военных судов в Нюрнберге рассматривались бы как полностью справедливые согласно статье 46 Гаагской конференции («Частная собственность уважается. Частная собственность не может быть конфискована») и статье 47 («Разграбление официально запрещено».)

Но вот что они просили объяснить американцев:

1. Если «частная собственность уважается», то почему Агентство по управлению трофейным имуществом в Вашингтоне так активно распродавало германские предприятия и другую собственность – патенты, литературные права и коммерческие секреты – и прекратило это только в 1953 году в результате визита канцлера Конрада Аденауэра?

2. Если «разграбление официально запрещено», как объяснить, что победителям было разрешено распродавать оборудование германских предприятий, которые не являются военными?

Почему американцы отвечают на это лишь пословицей «Два заблуждения еще не правда»?

Особенный удар по престижу американцев нанес тот факт, что из всех германских промышленников только у Альфрида Круппа фон Болена было полностью конфисковано имущество. Казалось невероятным, что такой вердикт вынесли судьи страны, которая хвасталась тем, что она является последним твердым защитником частного предпринимательства и частной собственности. К чести председательствующего судьи Х.К. Андерсона, он возражал против конфискации. Но он был один против двух голосов его коллег.

Джон Мак-Клой, сменивший генерала Льюсиуса Клея на посту Главного уполномоченного Америки в Германии, вскоре понял несправедливость американской позиции. Он сознавал, что приговоры по трем промышленным судам были небезупречны. Поэтому 3 февраля 1951 года он принял мужественное решение освободить осужденных промышленников и приказал возвратить имущество Альфриду Круппу фон Болену.

И сразу поднялась волна негодования, особенно в Англии. Мак-Клоя обвиняли в пособничестве нацистам. Но его поступок не имел ничего общего с пособничеством нацистам. Точно так же и верховный комиссар не мог быть более решительным в своем стремлении поддержать демократические силы в Германии и помочь устранить последние следы нацизма, чем Джон Мак-Клой. Его аргументы были понятны и неоспоримы. Он заявлял:

«Это единственный случай конфискации имущества обвиняемого, принятого приговором нюрнбергских судов. Даже виновные в личном участии в самых злостных преступлениях не подвергались конфискации их собственности, и я считаю, что конфискация в этом единственном деле является дискриминационной мерой в отношении обвиняемого, что не может быть оправдано вниманием, по каким-либо причинам привлеченным именно к нему. Полная конфискация собственности – весьма необычная мера в нашей системе правосудия и обычно противоречит американскому представлению о справедливости…

Я бы подчеркнул, что. я не выношу никакого суждения относительно права на иск в отношении бывшей собственности Круппа. Собственность «Фирмы Фридрих Крупп» будет оцениваться в соответствии со статьей 27 Закона АНС «Реорганизация германской угольной, металлургической и сталелитейной промышленности» и не зависит от этого решения».

В апреле 1953 года Альфриду Круппу была возвращена его собственность, но прежде от него потребовали подписать заявление в адрес оккупационных властей, в котором он отказывался от участия в угольной, металлургической и сталелитейной промышленности Германии, брал на себя обязательство в течение пяти лет продать свои акции в этих отраслях промышленности и в дальнейшем заниматься лишь производством готовой продукции, строительством кораблей, локомотивов и грузовиков и участвовать в любой отрасли бизнеса, кроме угольной, металлургической и сталелитейной промышленности.

Типичным образцом британской критики действий Мак-Клоя были письма к издателю в английских газетах, в которых, в частности, говорилось, что решение «возместить убытки господина Круппа из-за проигранной Германией войны является смертельным оскорблением тех миллионов людей, которые пострадали и погибли в двух мировых войнах». Или «это доказывает, что союзнические власти в Западной Германии теперь решили сделать господина Круппа одним из богатейших… людей Европы».

Оба заявления демонстрируют путаницу в понимании ситуации. Мак-Клой не «компенсировал» потери господина Круппа. Он лишь вернул эссенскому магнату то, что было у него отнято несправедливым и дискриминационным путем. И он вовсе не решил «сделать господина Круппа одним из богатейших людей Европы». Можно себе представить, насколько богатым стал Альфрид Крупп фон Болен, если учесть, что он заплатил все налоги германскому налоговому ведомству, выплатил обязательства по аккумулированной прибыли, обеспечил пенсии 18 тыс. своих уволенных рабочих, за собственный счет восстанавливал и модернизировал свои предприятия, причем убытки, которые он понес в результате принудительной продажи его акций в стальной и угольной промышленности, не принимались в учет. Но американского верховного комиссара это не волновало.

Альфрид Крупп фон Болен по-прежнему оставался весьма состоятельным промышленником. Хорошо, что ему удалось хоть что-то сохранить от империи Круппа. В этом отношении ему повезло больше, чем сотням тысяч немцев, эвакуированных или сбежавших из потерянных восточных областей и советской зоны оккупации, которые добрались до запада в одной одежде и с жалким скарбом. Но Джон Мак-Клой не имеет никакого отношения к накоплению или позднейшему уменьшению состояния Круппа. Он возвратил это состояние, потому что так велела ему совесть и американские представления о справедливости. Ответственность за управление состоянием Круппов снова принадлежала господину Альфриду. И это очень тяжелый нравственный долг.

Когда война подходила к концу, Адольф Гитлер, одержимый идеей увлечь за собой в пропасть всю Германию, издал несколько безумных декретов. 19 марта 1945 года он приказал уничтожить все электростанции и энергетические предприятия. Если бы этот приказ был исполнен, вся Германия погрузилась бы во тьму, остановилось бы железнодорожное сообщение и прекратилось производство на всех предприятиях, зависимых от электрического тока. Кроме того, он «издал категорические и подробные приказы уничтожить все коммуникации, железнодорожный и автомобильный транспорт, мосты, плотины, заводы и фабрики, а также продовольственные запасы на пути следования неприятельских сил»[72].

Альберт Шпеер неоднократно пытался отговорить своего хозяина от столь катастрофических решений и даже изложил свои аргументы в меморандуме, который Гитлер не читая запер в сейфе. Фюрер вызвал его к себе и заявил: «Если война будет проиграна, наша нация тоже погибнет. Это неизбежно. Больше нельзя рассчитывать даже на примитивное существование основ народного хозяйства. Напротив, лучше его уничтожить, и сделать это самим. Нация доказала свою слабость, и будущее принадлежит только более сильным восточным народам. Кроме того, выжившие после войны не представляют собой ценности, ибо добро оказалось побежденным»[73].

Шпеер проявил огромное мужество, приняв меры к предотвращению гитлеровской политики выжженной земли. Его поддержали Вальтер Роланд, эксперт по вооружению, и Отто Штейнбрик, занимавший тогда влиятельное положение в «Стальном тресте». Другие тоже последовали их примеру и саботировали гитлеровские указы.

Еще один безумный приказ Гитлера предусматривал уничтожение всех угольных шахт в долине Рура. Это означало бы невосполнимые потери не только для Германии, но и для всей Западной Европы, зависимой от рурского угля. Уничтожение шахт превратило бы в нищих тысячи шахтеров.

Для предотвращения этого безумства Мартин Зогемайер, директор Северо-Западной организации представителей экономики, рискнул своей жизнью. Он ехал в машине из Берлина в Рур вместе с Паулем Плейгером, который пользовался благоволением режима в качестве директора-генерала концерна «Герман Геринг Верке» в Зальцгиттере.

Зогемайер помнил, что Плейгер был сыном шахтера, и раздумывал: стоит ли рискнуть и откровенно все ему сказать? Ведь Плейгер был истовым нацистом. Если слово фюрера, даже безумное, для него является законом, он может донести в гестапо на Зогемайера за неподчинение и пораженческие мысли, то есть отправить на виселицу. Зогемайер решил рискнуть.

– Вы представляете, что значит взорвать все шахты? – спросил он Плейгера, когда они остановились для дозаправки. – К чему это приведет? Вы не меньше моего понимаете, что их невозможно будет восстановить.

– В самом деле? – только и сказал Плейгер, после чего обратился к шоферу: – Едемте.

Зогемайер провел бессонную ночь, гадая, что означает реакция Плейгера. Утром Плейгер признался, что он тоже почти не спал. Затем они объехали все шахты, собрали всех инспекторов, после чего Плейгер известил, что Гитлер приказал гауляйтерам взорвать шахты, и закончил следующими словами:

– Но этого не должно произойти. Я запрещаю вам передавать динамит какому-либо партийному функционеру. А сейчас я немедленно возвращаюсь в Берлин.

Так два смелых человека предотвратили колоссальную катастрофу для Европы.

И я снова уступаю слово генералу Томасу. В своей статье под названием «Относительно военных преступлений германской экономики» он писал:

«Когда разразилась война, подвергнув отечество величайшей опасности, естественно, промышленности ничего не оставалось, как исполнять свой патриотический долг и снабжать вермахт до последней возможности. В Германии, как ни в одном другом государстве, невозможно было отказаться от исполнения приказов правительства, так как за это полагалась виселица…

Оппозиция стремилась к одному, а именно: положить конец войне, для чего намеревалась силой устранить правительство. В этой попытке она рассчитывала на сотрудничество лидеров экономики, но, к сожалению, не нашла среди них полного понимания. Остается загадкой, почему эти лидеры, за редким исключением, не признавали или не хотели признать поражение в этой войне и не делали буквально ничего, чтобы убедить высшее руководство в полной бессмысленности военного конфликта с экономической мощью Англии, Америки и России.

Точно так же необъяснимо, как могли промышленники и высшие военные чины поверить в наличие «чудо-оружия», якобы способного привести к стремительной победе, даже не попытавшись убедиться в его действительном существовании. Я подтверждаю, что в данном случае промышленность была введена в чудовищное заблуждение людьми из министерства Шпеера, особенно его главными помощниками [Карлом Отто] Зауром и Шибером.

Отношение германских промышленников к заводам оккупированных стран нуждается в специальном изучении. В сложившейся в Германии ситуации германские предприятия практически не могли отказаться от использования технического оборудования с захваченных иностранных предприятий для возобновления своего производства. Однако невозможно оправдать стремление некоторых фирм и концернов не покупать эти предприятия, а захватывать их в соответствии с приказом Геринга. Каждого предпринимателя, который спрашивал у меня совета, я предостерегал от этого. Кто-то внимал советам, кто-то поддавался искушению или позволял Герингу или другим партийным функционерам убедить себя в справедливости этого шага.

Обвинения, выдвинутые против некоторых фирм по поводу их отношения к иностранным рабочим, также требуют более глубокого рассмотрения, поскольку зачастую предприятия были просто не в состоянии создать им сносные условия из-за безответственных приказов Заура и других чиновников…

Целью написания этой статьи является желание содействовать прокурорам германским и союзническим в решении вопроса, действительно ли достойные круги германской экономики необходимо как можно скорее освободить от подозрений и позволить им возобновить работу… Следует подвергнуть наказанию лишь тех, кто при помощи коррупции поддерживали нацистский режим и его исполнителей, неправедно обогащались и, ведомые эгоизмом и алчностью, подстрекали к войне и призывали держаться до конца».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.