Глава 25. «Никому не доверяй»

Глава 25. «Никому не доверяй»

На официальном торжественном обеде[317] в честь короля Марокко 26 ноября 1957 года Дж. Эдгар Гувер и Ричард Никсон с глазу на глаз говорили о том, что президент Эйзенхауэр может умереть в любой момент. Накануне днем Айк перенес удар. Никсон ринулся в Белый дом, где начальник штаба Шерман Адамс сказал ему: «Вы можете стать президентом через двадцать четыре часа»[318].

Эйзенхауэр выздоровел к весне 1958 года, хотя иногда его речь и мысли казались немного странными. Оказалось, что и сам Гувер перенес легкий сердечный приступ незадолго до того, как Айка хватил удар — не подтвержденный документально сердечно-сосудистый случай, который он держал в тайне ото всех, от кого только можно. Его поведение стало меняться, как и поведение президента. Оба они стали делались более раздражительными, нетерпеливыми и требовательными. Но если Айк занялся переоценкой ценностей, стремясь к потеплению отношений в холодной войне, то Гувер очерствел. Те немногие люди, которые были близки к нему в ФБР, видели, как он становится деспотичным, тщеславным и напыщенным.

В то лето «Мастера обмана» — замысловатый трактат о коммунизме — принес Гуверу богатство. Написанная его помощниками под началом Билла Салливана и опубликованная под именем Гувера с его портретом на обложке, эта книга хорошо разошлась — были проданы сотни тысяч экземпляров, причем многие из них закупили оптом различные патриотические объединения, вроде Американского легиона. Бессистемное расследование конгресса, начатое после его смерти, показало, что Гувер легализовал 20 процентов чистой прибыли от продажи книги через освобожденный от уплаты налогов фонд для ушедших на пенсию офицеров ФБР. Он положил в банк по меньшей мере 71 тысячу долларов, что в наше время равно более чем полумиллиону долларов.

Книга «Мастера обмана» была опубликована сказочно богатым техасским нефтяным магнатом по имени Клинт Мерчисон, который рассматривал эту книгу как деловую операцию. Гуверу нравилось особое молчаливое партнерство с Мерчисоном: он мог хорошо вложиться в нефть, и если она хлынет, то он получит прибыль; если скважина окажется пустой, не потеряет ни цента. Гувер (и второй после него человек в ФБР Клайд Толсон) провел летний отпуск на изысканном курорте Мерчисона в Ла-Йолле (Калифорния). Он остановился в самом лучшем номере люксе — бунгало А, вкусно ел и пил — все за счет заведения. «Они жили в полнейшем изобилии»[319], — вспоминал многие годы спустя помощник Гувера Финт Делоуч. Пирушки в Ла-Йолле были «близки к настоящему скандалу в жизни Гувера».

Он любил предметы роскоши. Группа слуг — все были сотрудниками ФБР — обслуживала его дома на Тридцатой улице — зеленой улице, на которой стояли посреди организованных ландшафтов просторные дома, на северо-западе Вашингтона, где он жил на протяжении двух десятилетий после смерти его матери. Бюро давало ему шоферов, мастеров на все руки, садовников, камердинеров и налоговых бухгалтеров, которые занимались полученными им гонорарами, насчитывавшими десятки тысяч долларов, от важных людей. Подарки, преподнесенные за сочиненные для него другими людьми речи и написанные статьи, так же как частные награды за службу обществу, дополняли свободно расходуемые налоговые поступления, финансово обеспечивали образ жизни Гувера, соответствовавший по уровню второму наивысшему воинскому рангу в США.

У него было пять пуленепробиваемых «кадиллаков», которые, сияя чистотой. стояли в гараже в Вашингтоне, Нью-Йорке, Чикаго, Майами и Лос-Анджелесе. Его шоферы возили его всюду, куда он хотел поехать. Находясь в Вашингтоне, где проводил одиннадцать месяцев в году, он обедал в отеле «Мейфлауэр», выйдя из Бюро в 11:45; там он обычно заказывал кусок жареной говядины или — по рекомендации врача — тарелку куриного супа и прессованный творог. К 18:15 почти каждый вечер он уже потягивал «Джек Дэниелс» и заказывал кусок мяса или рыбы в «Ресторане Харви» — одном из немногих старых ресторанов неподалеку от Капитолия. Его обвисшие щеки и мешки под глазами отражали его пристрастия в еде и напитках.

Гувер теперь сознавал, что не будет жить вечно. По закону он мог служить директором ФБР еще только шесть с половиной лет до исполнения 70 лет. У лидера сенатского большинства Линдона Б. Джонсона из Техаса он добивался для себя тепленького местечка. Джонсон был соседом, жившим с 1945 года на Тридцатой улице через дорогу от Гувера. Он время от времени приглашал Гувера на стакан виски или воскресный завтрак. У них была дружба или то, что называлось дружбой в Вашингтоне. Точнее, они были политическими союзниками. Вместе они задумывали специальный законопроект. Джонсон добился от конгресса быстрого и неоспоримого решения, гарантирующего Гуверу его зарплату пожизненно, начиная с июля 1958 года Джонсон проследил за тем, чтобы Гуверу не пришлось уходить из ФБР на пенсию.

Конгрессмены лебезили перед ним во время его ежегодных появлений перед лидерами судебного комитета и комитета по ассигнованиям. В его публичных заявлениях обманщик, живший внутри его, брал верх; его ритуальные выступления были сценическими постановками. Он получал похвалы от председателей комитетов. Обычно он отвечал, цитируя статистику, состряпанную отделом учета преступлений ФБР, занимавшимся связями с общественностью. Он пускался в цветистую болтовню о «красной» угрозе. «Коммунизм, по словам директора, — представляет собой массовые усилия переделать не только мир, но и саму человеческую природу»[320].

Но коммунистическая партия уже не была значительной силой в американской политической жизни. Она была оглушена официальными обвинениями министерства юстиции в начале 1950-х годов, расшатана проникавшими в нее в течение последующих пяти лет подпольными группами ФБР, расколота руководителем Советского Союза Никитой Хрущевым, который в 1956 году осудил диктатуру Сталина, сбита с ног первыми ударами контрразведывательной программой COINTELPRO. С конца Второй мировой войны партия потеряла по крайней мере три четверти членов. В списках значились, наверное, 22 тысячи коммунистов, имеющих партийные билеты. Значительное число из них было агентами под прикрытием и осведомителями ФБР; еще большее их количество — уже состарившиеся коммунисты, пережившие «красные» облавы 1920-х годов.

Гуверу нужно было продолжать представлять коммунистическую партию как смертельную угрозу. Власть ФБР зависела от наличия сильного врага. От него же зависела и решительная поддержка, которую он получал от американского народа и президента США.

Единственное, чего Гувер боялся, — это утечки информации. Он постоянно об этом беспокоился. Он опасался, что его разведывательные операции будут раскрыты и это создаст для него затруднения. Он не доверял службе собственной безопасности ФБР. Внимательно следил за делами, которые могли запятнать его репутацию. Хотел, чтобы тайная разведка увенчивалась публичным успехом — делами, связанными с национальной безопасностью, которые появились бы на первых страницах газет. Такие дела требовали огромного терпения, которым он обладал уже так давно.

«Американская разведка ходит в пинетках»

В апреле 1957 года в американское посольство в Париже вошел пьяный советский шпион Рейно Хейханен. Он сказал, что он офицер КГБ и работает в США уже пять лет. Хейханен получил приказ возвратиться из Нью-Йорка в Москву и справедливо опасался за свою жизнь, потому что все испортил. Ему были выданы 5 тысяч долларов, которые он должен был передать коммунистическому подполью в Нью-Йорке. Вместо этого он запил и купил билет до Парижа в один конец. Резидент ЦРУ в Париже решил отправить его самолетом в Нью-Йорк и передать ФБР. Бюро поместило его в больницу министерства здравоохранения, образования и социального обеспечения на Стейтен-Айленде.

«Пришло сообщение, что этот парень псих»[321], — вспоминал агент ФБР Филипп Моген.

Хейханен родился под Ленинградом и был завербован в советскую разведку в первые месяцы Второй мировой войны в возрасте 20 лет. После войны КГБ начал строить для него «легенду» — придуманную биографию, которая стала его жизнью. После пяти лет обучения его легенда была готова, равно как и поддельный американский паспорт[322]. Хейханен прибыл в Нью-Йорк на корабле «Королева Мария» в 1952 году. Он работал связным, перевозя зашифрованные сообщения на микропленке в пустотелых монетах, батарейках, авторучках, карандашах и шурупах. Он забирал и доставлял секретные разведданные в тайники, размещенные в парках и на тротуарах Нью-Йорка.

Оказавшись в руках ФБР, он назвал своего вышестоящего начальника Михаила Свирина, который работал первым секретарем советской делегации в Организации Объединенных Наций. В Бюро было многое известно о советских дипломатах, которые были шпионами КГБ, — в конце 1950-х годов ФБР установило личности шестнадцати таких дипломатов[323]; все они пользовались неприкосновенностью и не могли быть арестованы благодаря своим дипломатическим паспортам, и все были выдворены из страны Государственным департаментом США согласно протоколам о шпионаже. Свирин периодически приезжал в Соединенные Штаты перед Второй мировой войной, но к 1957 году он покинул Нью-Йорк, чтобы уже никогда не вернуться.

«ФБР пристально наблюдало и внимательно прислушивалось к тому, что происходит в советском посольстве, и тогда, когда сотрудники посольства отправлялись в поездки, — сказал консул Госдепартамента Уильям Д. Морган. — Они не могли сказать, что информация получена путем прослушивания, потому что никогда не признались бы в этом… Если бы человека поймали за манипуляциями у подозрительного почтового ящика или фонарного столба — иными словами, за деятельностью, которая действительно недвусмысленно указывала бы на то, что человек «выполняет обязанности, не согласующиеся с дипломатическим статусом» — это, разумеется, служило основой для объявления его персоной нон грата»[324].

Хейханен знал второго человека из КГБ, с которым он поддерживал связь, как полковника Рудольфа Абеля. Он ездил по заданиям полковника по северо-западу Соединенных Штатов, перевозя сообщения и деньги. «Одна характерная черта Рейно: он любил жизнь, но был достаточно разумен, чтобы гарантировать нам возможность заняться этим делом»[325], — сказал сотрудник ФБР Эдмунд Дж. Берч, который руководил шпионской группой, преследовавшей полковника Абеля по наводкам, которые давал ему Хейханен, когда делать это ему позволяла его пропитая память.

Полковник пользовался вымышленным именем Эмиль Гольдфус и вел жизнь художника в своей мастерской в Бруклине. Берч со скрытой камерой, которую он нес в портфеле, проследил, как тот вышел из ресторана, и сфотографировал, как подозреваемый шел по улице. Берч сделал одно последнее фото, запрыгнул в такси и помчался в нью-йоркскую штаб-квартиру ФБР на Третьей авеню и Шестьдесят девятой улице. Лаборант окунул пленку в ванночку с проявителем. «Прекрасные изображения деревьев, пожарной части — и внезапно одно замечательное фото его лица», — вспоминал Берч. Хейханен немедленно опознал в человеке на фотографии полковника Абеля.

ФБР так никогда и не поняло полностью, чем руководствовались шпионы, отказавшись от своей жизни и личности ради служения Советскому государству за пределами комфортабельных условий посольств и консульств. Берч и его коллеги-агенты вели за Абелем постоянное наблюдение: четыре группы по три человека работали круглосуточно, сменяя друг друга. Он ни разу не сделал ничего, что было бы хоть отдаленно незаконным. ФБР «пыталось выяснить, какой аппарат работает на него в Нью-Йорке, — сказал Берч. — Полагаю, мы так ничего и не нашли… и через некоторое время Бюро наконец сказало — как оно всегда говорило — «Хватит».

Арест полковника Абеля 21 июня 1957 года стал детективной историей десятилетия. Но он был и источником бесконечного разочарования для Гувера. Полковника нельзя было обвинить в шпионаже; доказательства ФБР были голословны. Арест был произведен сотрудниками иммиграционной службы по Закону о регистрации иностранных агентов — законодательному акту, который использовало министерство юстиции, когда дело о шпионаже нельзя было слушать в открытом суде.

ФБР нужно было сломать Абеля. Агенты «допрашивали его, как ненормальные, каждый день» непрерывно на протяжении месяцев, по словам Берча. «Он ничего им не говорил». Первая серия допросов происходила во временной тюрьме для нелегальных иммигрантов в окрестностях города Макалена (Техас) на границе с Мексикой. Абеля держали «в лагере для нелегальных иммигрантов в клетке, в которой было жарко и неудобно»[326], — сказал сотрудник ФБР Эд Гамбер, который допрашивал Абеля по восемь часов в день на протяжении шести недель. «Он был настоящей находкой для Советов. Он был джентльменом; он был вежливым, приятным человеком — за исключением тех моментов, когда вы задавали ему вопросы о КГБ».

Группы агентов ФБР одна за другой провели более двух лет, допрашивая Абеля в камере федеральной тюрьмы в Атланте — одной из самых строгих тюрем в Соединенных Штатах. «Я буду говорить с вами об искусстве, математике, фотографии, о чем вы пожелаете, но не задавайте мне вопросов о моей шпионской биографии, — сказал Абель сотруднику ФБР Олдену Ф. Миллеру. — Когда меня арестовали в Нью-Йорке, я принял решение и не сказал ничего и теперь не скажу». Самое лучшее, что могло сделать ФБР, — сфотографировать художественные произведения Абеля и поискать в них знаки тайнописи — сообщения, скрытого в изображении. Однако они ничего не нашли.

У ФБР ушли годы на то, чтобы глубоко погрузиться в понимание этого дела. В конечном счете оно узнало, что Абель не был Абелем и советским он тоже не был. Его настоящее имя Вилли Фишер, и он родился в 1903 году в Ньюкасле-на-Тайне, в Англии. Он был живым доказательством того, что у Советов имелась шпионская сеть в Америке, в которой работали люди, которые могли приехать откуда угодно, под любым именем по приказу руководителей из Москвы, измерить терпение которых было трудно для американцев. Фишер прожил под глубоким прикрытием в Соединенных Штатах девять лет; его подготовка и легенда уходили в 1930-е годы.

Одна фраза, которую он сказал сотрудникам ФБР, застряла в памяти Берча почти на пятьдесят лет. «Американская разведка ходит в пинетках», — сказал этот разведчик.

Дело Абеля привело Эйзенхауэра в ярость. На заседании Совета национальной безопасности, на котором за одним столом присутствовали вице-президент и министр юстиции, он гневно выступил, выразив свое разочарование «Если бы мы обнаружили советского шпиона, мы должны были бы использовать все наши разведывательные источники и методы, чтобы добиться признания его виновным, — сказал президент. — ФБР может лишь держать шпионов под наблюдением»[327]. Эйзенхауэр пробормотал, что он не забудет о деле Абеля. И не забыл. А полковник так и не заговорил. Пять лет спустя Соединенные Штаты обменяли его на Френсиса Гэри Пауэрса — попавшего в советскую тюрьму американского пилота сбитого самолета-шпиона У-2.

Это дело имело одно важное и долгосрочное последствие для ФБР. Оно убедило Гувера продолжать операцию под кодовым названием «Соло» — самый смелый план Бюро по проникновению в Советский Союз.

Соло

Самыми ценными секретными агентами ФБР во времена холодной войны были два брата — Моррис и Джек Чайлдсы. Операция Бюро, построенная на их работе, представляла огромные риски и обещала еще большие награды.

Моррис Чайлдс был евреем из России, урожденным Мойшей Чиловским из пригорода Киева, родившимся в 1902 году. Он приехал в Америку в 1911 году и стал важной фигурой в Коммунистической партии в 1930—1940-х годах, работая редактором ее газеты «Дейли уоркер». Он выбыл из партии в 1948 году. Три года спустя к нему и его младшему брату Джеку обратилось ФБР в рамках новой программы под названием TOPLEV, в ходе которой агенты ФБР пытались уговорить членов коммунистической партии высшего уровня и чиновников стать его осведомителями. Джек Чайлдс, прирожденный жулик и посредник в подпольных финансовых операциях партии, охотно принял предложение. В конечном счете он уговорил Морриса присоединиться к нему в качестве коммуниста под крылом ФБР.

Моррис поднимался все выше и выше в тайной иерархии. Он завоевал доверие руководителей партии. Летом 1957 года они предложили, чтобы он стал их международным эмиссаром в попытке восстановления прямых личных, политических и финансовых связей с Кремлем. Если бы Москва одобрила этот план, то у ФБР появился бы шанс внедрить шпиона в высшие круги власти Советского Союза. Моррис Чайлдс должен был отчитываться перед Гувером как секретарь Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки, работающий за рубежом.

Начальник разведки Гувера Эл Бельмонт едва мог сдерживать волнение. «Мы пытаемся на протяжении какого-то времени представить прямые доказательства того факта, что компартия США следует приказам и получает указания от Коммунистической партии Советского Союза, — написал Бельмонт 30 августа 1957 года. — Если мы сможем постепенно приобрести такие доказательства, это не только укрепит наше дело против КП США, но и колоссально повысит престиж Бюро как разведывательного агентства»[328].

Первые инструктажи[329] Морриса Чайлдса, проведенные ФБР, изложенные на 166 страницах текста, напечатанного через один интервал, были рассекречены в августе 2011 года. Они показывают, как сильно его работа влияла на президента Эйзенхауэра и вице-президента Никсона. Они способствуют объяснению нескольких загадок холодной войны, включая жесткое противодействие Гувера Мартину Лютеру Кингу-младшему и движению за гражданские права, неспособность Эйзенхауэра продвинуть планы ЦРУ по вторжению на Кубу Фиделя Кастро и первые мысли Никсона о разрядке в отношении с Советами.

24 апреля 1958 года Моррис Чайлдс вылетел рейсом 824 компании TWA в Париж, что было первым этапом его долгого путешествия в Москву по приглашению Кремля, где он встречался с руководителями партии в течение восьми недель. Он узнал, что его следующая остановка будет в Пекине. 6 июля он получил аудиенцию у председателя Мао Цзэдуна. Собираются ли Соединенные Штаты воевать в Юго-Восточной Азии, спросил Мао. Если да, то Китай намерен сражаться, как он это делал во время корейской войны. «В Азии может быть много Корей», — предсказал Мао.

Вернувшись в Москву тем летом и ведя переговоры с руководителями партии и КГБ, Моррис получил официальное приглашение присутствовать на XXI съезде Коммунистической партии Советского Союза и обещание выплат наличных для КП США, которые за несколько последующих месяцев составили 348 385 долларов; деньги были переданы лично Моррису представителем Советского Союза в ООН в ресторане нью-йоркского района Куинс.

В январе и феврале 1959 года на партийном съезде в Москве Моррис Чайлдс встретился с лидерами коммунистических партий со всех уголков мира и офицерами разведки, которые руководили разведывательными операциями против Соединенных Штатов. И хотя переезды изматывали его, превращая его в физически опустошенного человека, он ездил за границу два или три раза в году в течение последующих двадцати лет. Он выполнил пятьдесят две международные миссии, оказывая поддержку самым влиятельным коммунистам в мире. Он контролировал доходы КП США и предлагал свое понимание ее внешней политики. Его работа не была раскрыта КГБ и держалась в тайне от всех, кроме самых могущественных лиц Америки.

Отчеты Соло дали Гуверу непререкаемую власть в Белом доме. У Соединенных Штатов никогда не было шпиона в высших кругах Советского Союза или Китайской Народной Республики. Моррис Чайлдс проник в них и предоставлял ФБР информацию, которой не имел раньше ни один президент страны.

Гувер сообщил Кабинету о миссии Соло 6 ноября 1958 года. На протяжении последующих двух лет он посылал краткое изложение содержания получаемых донесений непосредственно президенту, вице-президенту, госсекретарю и директору Центрального разведывательного управления. Он получал удовольствие, скрывая источник своих разведданных от Аллена Даллеса и ЦРУ: «Я наотрез отказываюсь раскрывать своего осведомителя независимо от каких-либо «истерик», которые закатывают Аллен Даллес или кто-то другой. Г.».

Гувер сообщил, что самые могущественные коммунисты в мире Мао Цзэдун и Никита Хрущев постоянно конфликтуют друг с другом. Разрыв между Москвой и Пекином был откровением для президента Эйзенхауэра. У американской разведки сложилось мнение, что коммунистические лидеры придерживаются одних взглядов. На протяжении многих лет Эйзенхауэр полагался на некорректные разведданные, получаемые от ЦРУ и Пентагона относительно военной и политической мощи его врагов. Отчеты Соло дали Айку понимание, которое никогда не сможет дать никакой спутник или самолет-шпион, — ведь им не под силу показать руководителей коммунистических партий сбитыми с толку и ссорящимися.

Гувер сказал, что Москва решила, что «главной задачей Коммунистической партии США является борьба за равенство и интеграцию негров». ФБР отметило, что Кремль попросил Соло прислать экземпляр первой недавно опубликованной книги Мартина Лютера Кинга-младшего «Шаг к свободе», написанной с помощью Стенли Левисона — близкого советчика Кинга и бывшего члена коммунистического подполья. Это доказательство уз между международным коммунизмом и американским движением за гражданские права держало Гувера в напряжении. Идея о том, что они связаны посредством тайных операций, была изначальной частью его мышления и поведения до конца его дней.

Гувер сказал в Белом доме, что Соло встречался с Анибалом Эскаланте — политическим лидером недавно одержавшей победу революции на Кубе, другом Фиделя Кастро и самым уважаемым кубинским коммунистом в Москве. Эскаланте сказал, что кубинцы знают, что Соединенные Штаты планируют вооруженное нападение с целью свергнуть Кастро. Это сообщение дало Эйзенхауэру паузу, в течение которой он взвешивал предложение ЦРУ о вторжении на остров армии кубинцев, настроенных против Кастро, которые проходят подготовку в Гватемале. Он так и не одобрил этот план.

Гувер докладывал непосредственно вице-президенту Никсону, так как тот готовился к поездке в Москву в июле 1959 года, чтобы вовлечь Хрущева в публичное обсуждение политических и культурных преимуществ коммунизма и капитализма. Соло встретился с высшими официальными лицами коммунистической партии, ответственными за связи с США. Гувер выяснил суть их представлений о руководителях США и их оценку ведущих кандидатов на президентских выборах 1960 года. Москве нравился Айк: он понимал, что значит война, и был готов ухватиться за шанс жить в мире. Демократы были менее привлекательны: сенатора Джона Ф. Кеннеди в Москве считали «неопытным», а сенатора Линдона Б. Джонсона — «реакционером». Что касается самого Никсона, то коммунисты полагали, что он будет неплохим президентом, хоть он и «хитрый» и «амбициозный».

Из подробных докладов Соло Никсон узнал, что Москва может вести разумный политический диалог; десятилетием позже этот урок сослужил ему хорошую службу, когда он стал президентом и начал стремиться к хорошим взаимоотношениям с Советами.

Никсон лично представил Хрущева Гуверу на торжественном обеде, который давал Эйзенхауэр в Белом доме 15 сентября 1959 года. У руководителя Советского государства, который испытывал нарушение суточного ритма организма после перелета, на лацкане пиджака висела медаль. Никсон, который уже готовился баллотироваться на пост президента, был официален и вкрадчив; Гувер весь превратился в слух, когда переводчик наклонился, чтобы помочь в их беседе с Хрущевым.

«Когда я представил его Гуверу, он немедленно оживился и сказал: «Полагаю, что у нас есть кое-какие общие знакомые», — вспоминал Никсон. — Я думаю, что это было прозорливое замечание со стороны Хрущева: «У нас есть кое-какие общие знакомые, так что никому не доверяйте»[330].

У них действительно был один общий знакомый. Моррис Чайлдс вернулся в Москву вместе с Хрущевым через неделю после торжественного обеда в Белом доме.

Совет самого главного коммуниста в мире «Никому не доверяйте» звучал для Гувера как мудрое изречение, когда он готовился к концу пребывания Эйзенхауэра у власти и выборам следующего президента Соединенных Штатов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.