ГЛАВА IV Школа разведки, наблюдения и снайпинга в 1-й армии

ГЛАВА IV Школа разведки, наблюдения и снайпинга в 1-й армии

Прямой целью этой школы была подготовка офицеров-инструкторов для обучения снайперов в корпусных школах, а также для работы непосредственно на участках бригад и батальонов.

Система отдельной школы на каждый корпус была свойственна лишь, как я уже упомянул, 1-й армии, которая в течение следующих полутора лет выпускала в 3 раза больше снайперов, чем любая другая армия. Кроме того, школа первой армии старалась добиться признания себя местом подготовки наблюдателей в телескоп для всей британской армии. Действительно, немного позднее мы были засыпаны просьбами из разных корпусов и дивизий других армий о подготовке для них таких наблюдателей. Подобный усиленный приток просьб обыкновенно предшествовал крупным боевым операциям, так что мы, в конце концов заранее угадывали, в каком именно месте они намечались.

Но все это происходило позднее; я же продолжаю свой рассказ, прерванный в том месте, где мы на грузовике выехали из школы XI корпуса. Нас было 6 человек: поручик Грей, оружейный мастер Карр, рядовой Фенсам (весьма опытный плотник), я, и два сигнальщика. Мы забрали с собой все лишнее снаряжение из школы XI корпуса, а также большое количество снайперских принадлежностей, составлявших личную собственность Грея и мою.

В окрестностях г. Эр мы проезжали мимо громадного опустелого лагеря, который, как мне кажется, некогда занимался австралийцами. Нет сомнения, что этот лагерь когда то охранялся, но теперь он представлял собой картину полного опустошения, так как окрестные фламандские крестьяне растаскали все печи и большую часть деревянных стен. Тут же мы наткнулись на три армстронгских барака[15], стоявших в поле около лагеря, и так как эти бараки относительно хорошо сохранились, а у нас их совершенно не было, мы решили не оставлять их целиком французам, а разобрали один из них и погрузили на автомобиль.

Этот поступок сам по себе, конечно, заслуживает осуждения, но, не имея специального учреждения, которому мы были бы «официально» подведомственны, у нас не было и «официальной совести»; если бы мы позволили себе иметь такую роскошь – наша работа сделалась бы невозможной. Вскоре наш грузовик катился через мост в городке Эр, который впоследствии был разрушен огнем дальнобойной артиллерии. Здесь же мы запаслись всякой мелочью, необходимой для оборудования офицерской и солдатской столовых. Далее мы проехали через старый город мимо собора. Штаб армии перешел в другое место, и в городе оставались лишь комендант и одна или две рабочие колонны. Миновав городок, мы свернули на Ламбрскую дорогу и, проехав эту деревню, вскоре увидели впереди возвышенность, на которой должна была расположиться наша школа, и вслед за тем въехали в деревню Лингем. Грузовик проследовал дальше, и здесь первым делом был собран и поставлен барак. Барак в первую же ночь оказал нам существенную услугу, предохранив от ливня наши принадлежности, а также бумагу для мишеней и искусственные головы.

Начался один из самых интересных периодов моего пребывания во Франции. Наш маленький отряд был усилен несколькими отпускными и присланной к нам на помощь рабочей колонной. Забавно было видеть, как люди этой колонны, работавшие в тылу свыше года, считали свое пребывание у нас своего рода приключением. Приступая к земляным работам, они обнажали свои руки до локтей, причем бросалась в глаза белизна их рук, сильно отличавшаяся от наших загорелых отпускных. Нужно было копать окопы, насыпать валы, строить снайперские и наблюдательные посты и т. д., и со всей этой работой колонна справлялась с необычайным подъемом духа. Вскоре мы устроили футбольную площадку, и рабочие играли каждый вечер – среди них было несколько профессиональных футболистов.

Было бы скучно описывать развитие школы шаг за шагом, достаточно будет сказать, что от малочисленного класса из 12 или 15 офицеров и 2 инструкторов мы дошли до 25 офицеров и 40-50 унтер-офицеров. Но занятия с курсантами составили лишь часть нашей работы, так как вскоре стало известно по всей армии, что любой дивизии, бригаде или батальону можно было непосредственно обращаться к нам за проверкой установок прицелов, а также с просьбами обучить того или иного снайпера. Стали прибывать целые грузовики с дивизионными снайперами, одиночные снайперы приходили сами, пешком. Это непрекращающееся корректирование винтовок доставляло нашему оружейному мастеру Карру беспрерывную работу, как на стрельбище, так и в мастерской. К счастию Карр был не только великолепным оружейником, но и далеко незаурядным стрелком, участвовавшим в королевских состязаниях в Бизлеи.

Школа еще только начала развиваться, как в армию прибыл канадский корпус. Канадцы занимали тогда участок напротив высот Вими, где они впоследствии стяжали себе бессмертную славу, и мы в школе не могли не заметить сразу тот необычайный интерес и энергию, которую они вложили в дело. Не подлежит сомнению, что в качестве наблюдателя и снайпера канадские офицеры проявили наибольшую инициативу, и в течение всего времени, пока они оставались на нашем фронте (более года), в школе на каждого добровольца-англичанина приходилось по два канадца. Канадцы всегда охотно оказывали нам всевозможную помощь, и когда бы я ни обращался к канадскому офицеру, я никогда не получал отказа. Вначале программа наших занятий обнимала исключительно снайпинг, но со временем она была расширена – было включено чтение карт, разведка, обращение с призматическим компасом и дальномером, практическое обучение по производству разведывательных поисков, джиу-джицу и гимнастике. В дополнение ко всему этому производились опытные стрельбы с целью ознакомления с действительностью огня из винтовок разных систем как английских, так и германских, по стальным щитам, применявшимся у нас и у противника. Мы устроили свой музей, получивший впоследствии большую известность, где были выставлены разнообразные снайперские принадлежности, применявшиеся у нас и у германцев. Выставка включала коллекцию фотографических снимков, пополнявшуюся снимками с разных участков фронта, присылаемых офицерами и интересовавшимися снайпингом. Посещавшие музей справедливо замечали, что он дает наглядную картину постепенного развития снайпинга в продолжение войны.

Я вскоре убедился, что прибывающие к нам курсанты сильно нуждались в нравственном отдыхе, который я и старался предоставить им, уделяя для этого много времени спорту.

В течение многих месяцев школа существовала неофициально, но, в конце концов, 24-го ноября 1916 года, после того, как я проработал больше 15 месяцев в качестве инструктора по снайпингу, наше положение было официально узаконено. До этого момента было в высшей степени трудно поддерживать существование даже нашей армейской школы, не говоря уже о подчиненных корпусных школах. Главное затруднение состояло в том, что как только какая-либо дивизия уходила на новое место, она забирала с собой весь свой личный состав, так, например: школа не успела просуществовать и 7 недель, как дивизия, к которой принадлежал поручик Грей, выбыла в другую армию, и вместе с ней был откомандирован и Грей. Все ходатайства об оставлении его в школе были безуспешны, и он был послан на Сомму для заведывания не то транспортом, не то спортивным отделом или чем то в этом духе. То, что он был одним из лучших стрелков и способнейших снайперов в британской армии – совершенно не принималось во внимание. Эти качества по-видимому признавались весьма важными для офицера, заведующего транспортом.

После ухода Грея, для меня лично наступила страдная пора, так как одновременно с ним был откомандирован и начальник школы XI корпуса. Для последнего я нашел заместителя из числа уже окончивших школу 1-й армии, но как на грех убыл и начальник школы 1-го корпуса. Я остался без помощника, класс состоял из 15 офицеров и 50 солдат, прибывавших с разных участков фронта для однодневного обучения. Здесь мне любезно помогли мои унтер-офицеры; оружейный мастер взял на себя разъяснение телескопических прицелов, хотя эта работа отнюдь не входила в круг его обязанностей.

В то время в Британской армии применялось до 15 систем различных прицелов, и каждый офицер должен был научиться обращению с любым из них. В самом деле, программа была очень большая, и, не имея свободной минуты, я не был в состоянии проверять в каждом отдельном случае, насколько основательны знания курсантов-офицеров, пришлось ввести письменное испытание – нечто вроде анкетного листа, вопросы которого заключали в себе всю программу обучения. Отметки ставились по 100-бальной системе, и это испытание оставалось в силе до самого закрытия школы, после заключения перемирия. За все время существования школы наименее успешные ученики получали не меньше 75 баллов.

Мне пришлось взять себе в помощники поручика Гендз, 2-го Уорвикширского полка из курсантов моей же школы. Трудно было закрепить его за школой, но, в конце концов, начальство согласилось отпустить его на месяц, взамен чего я должен был прочесть в этом полку несколько лекций. Так как я ездил на лекции в полк и обратно на автомобиле, и они читались вечером по окончании занятий в школе, то я находил в этих лекциях даже некоторый отдых, но вскоре новое событие нарушило установившийся порядок. 61-ая дивизия выбыла из II корпуса, а вместе с ней и ушел поручик Бенуа, заведовавший корпусной школой, – пришлось послать туда поручика Гендз. Впоследствии он со II корпусом ушел в Италию и там получил за отличие Военный Крест. Наконец, Штабом Армии был прислан поручик Уондерпиль, раненый в боях под Ипром.

Уондерпиль был одним из самых деятельных и энергичных работников, которых я когда-либо знал, и его назначение ко мне не лишено известной доли юмора: прибыв в распоряжение Штаба Армии в 8 час. утра и недовольный тем, что ему в течение 2-х часов не давали никакой работы, он отправился к старшему адъютанту Штаба и просил дать ему какое-либо занятие. Адъютант, мой старый приятель, видя из документов, что Уондерпиль прошел снайперскую школу в Гайзе и имел аттестацию компетентного инструктора, направил его ко мне, благодаря чему я приобрел постоянного помощника, лучше которого нельзя было и желать.

Сначала наша школа находилась еще в степени опыта, и лишь несколько месяцев спустя нам были приданы дополнительно еще два офицера, четыре унтер-офицера и 12 разведчиков и рабочих, которые и составили наш штат. Уондерпиль к тому времени получил производство в капитаны за боевые отличия и был назначен адъютантом школы, а капитан Кендаль, 4-го Уорвикширского полка, назначенный по окончании курса школы в корпус летчиков в качестве офицера-наблюдателя, взял на себя разведку и чтение карт, в то время как поручик Кертис, 31-го Канадского пехотного полка, заведовал разведчиками-скаутами; последний имел почти 2-летний стаж пребывания на передовой линии и успел уже получить три боевых ордена. Наши унтер-офицеры тоже были отборные люди, на первом месте неоднократно упоминавшийся сержант Карр, затем сержант Слэд, Эссекского полка Иоменри[16], сержант Гиге, 1-ой стрелковой бригады и сержант Блэкли, стрелкового «Артистов»[17].

Все они со временем удивительно втянулись в работу. Мне никогда не приходилось слышать более толкового объяснения компаса, чем на занятиях у сержанта Гигса, который в то время как одно отделение стреляло, собирал вокруг себя другое и посвящал людей в тайны магнитной стрелки.

Физическое развитие и гимнастика были в надежных руках – старшего сержанта Бэттс, Кольдстримского гвардейского полка, и одного из превосходных инструкторов по гимнастике, полковника Камбелля.

Сержант Блэкли, рисовавший ранее карикатуры для журнала «Пончь», был неоценим, как художник, он же нарисовал рождественскую открытку «Спортсмэны», изображавшую германцев, охотившихся на дичь при помощи удушливого газа. Этот рисунок получил самое широкое распространение в армии и нашел многих подражателей в армейских юмористических журналах.

Капитан Кэндаль был знаток своего дела, и как ни трудны были вопросы, задававшиеся иногда ему офицерами, а таких было не мало, он всегда с честью выходил из положения.

Кроме офицеров и сотрудников у нас был еще один незаменимый сотрудник, ефрейтор Камэрон из отряда Ловат-скаутов[18].

Лорд Ловат как-то навестил школу и выразил свое одобрение по поводу нашего обучения наблюдению и обращению с телескопом. Я воспользовался случаем и попросил еще прислать нам хорошего шотландского охотника. Он предоставил нам ефрейтора Камэрона, который проявил живейший интерес к делу и особенно любил заниматься с отсталыми и слабыми учениками. Как только он замечал, что кто-нибудь из учащихся не справлялся с компасом, он сейчас же приходил к нему на помощь и неизменно с наилучшим результатом. На мой вопрос: «Сколько ему лет?» – Он ответил: «Официально 41 год». Он замечательно хорошо умел наблюдать в телескоп, и в этом отношении оказывал мне постоянно неоценимые услуги. Однажды во время обучения вновь прибывшего пополнения в какую-то часть Ловатских стрелков-разведчиков, была замечена на расстоянии 900 шагов какая-то войсковая часть в голубом обмундировании, обучавшиеся определили: «Солдаты в голубом обмундировании». Камэрон, не довольствуясь таким поверхностным наблюдением, определенно заявил, что это португальцы. Рассуждал он просто: «Это либо португальцы, либо французы, но так как у них не французские, а английские каски, то это должны быть португальцы».

Когда школа начала свое официальное существование в числе 11 рядовых, предназначавшихся для нее, полагалось 3 разведчика. Вспоминаю первый смотр этих 11-ти рядовых по прибытии их к нам и выбор 3-х разведчиков, который оказался однако неудачным; один был бывший музыкант Армии спасения, другой – бывший парикмахер на пассажирском пароходе, а третий – так же мало соответствовал своему назначению, и назначать их на такую важную отрасль работы, как разведка было немыслимо. Но тут счастье помогло нам: вскоре была прислана нам из главной квартиры партия образцовых разведчиков с целью произвести ряд показательных разведок. Из этой партии некоторые разведчики были прикомандированы к нам; это была молодежь не старше 19-ти лет и мастера своего дела. Ко времени заключения перемирия они пробыли у нас около полутора лет. Были первоклассными стрелками, знали нашу программу до мелочей и могли бы соперничать при испытании с любым офицером, особенно они выдавались в области гимнастики и джиу-джицу. Считаю необходимым упомянуть, что они были превосходными футболистами, гак что у нас, несмотря на немногочисленный штат, была первоклассная футбольная команда, которая могла бы быть еще лучше, если бы из наших прежних служащих многие не были бы ранены.

Упомяну еще сержанта Форстэра, который оказал нам услуги впоследствии, когда пришлось обучать португальские части, так как он обладал некоторым знанием португальского языка.

Я счел нужным остановиться подробнее на наших инструкторах из офицеров и унтер-офицеров, так как успехи, которыми пользовалась школа, основывались, главным образом, на выборе инструкторов. По окончании каждого курса устраивался по возможности перерыв на несколько дней, в продолжение которого все инструктора отправлялись на фронт по предварительному соглашению с разными батальонами. Таким порядком достигалось то, что школа была всегда в курсе последних событий в жизни на фронте.

Приходится часто сожалеть, что я не завел книги для посетителей, так как таковых у нас было масса. Помимо офицеров британской армии, которых побывало у нас несколько сот, к нам приезжали военные агенты и миссии разных союзных и нейтральных держав: Японии, Румынии, Голландии, Испании, Америки, Италии, Сиама[19], а равно большое число корреспондентов, от которых скрывалась, понятно (за исключением прикомандированных к армии журналистов-офицеров), более секретная часть нашей работы.

Однажды, получив от офицера Заведующего Отделением печати уведомление, что прибывшая в школу партия корреспондентов заслуживает полного доверия, я посвятил их в наше новое изобретение, служившее для нахождения мест укрытия германских снайперов. Несмотря на мое предупреждение, что это изобретение представляет собой военную тайну, которая ни в коем случае не должна проникнуть в печать, я через 3 месяца увидел в одной из газет пространную статью с подробным описанием посещения нашей школы; изобретение описывалось во всех деталях, хотя оно не могло представлять особого интереса для широкой публики. Это собственно, единственный известный мне, за все время войны, случай умышленного нарушения обещания. Наши собственные корреспонденты Валентин Вильяме, Фимб Гиббс, Бич Томас, Перри Робинсон, Прэво-Батерсби, Персиваль Филипс и др. всегда находили радушный прием и полное доверие во всей британской армии.

Неблагоприятное отношение к печати в армии (одно время такое настроение бесспорно существовало), в сущности является в большинстве случаев глупым позированием младшего офицерства, подражающего в этом кому-нибудь из высшего начальства: но оно будет всегда существовать, пока будут случаться промахи представителей печати, а это будет продолжаться до тех пор, пока будут вестись войны и будут существовать корреспонденты.

Кроме нашего собственного штата, с нами, от поры до времени, сотрудничали различные офицеры, находившиеся во временных командировках. Среди них был майор А. Вакстон—Эссекского полка «Иоменри», обучавший Ловатских разведчиков наблюдению. Кстати сказать, это был единственный человек, умевший ловить форель по французских реках. Поручик Макферсон, основательный знаток телескопа и карты, также был прикомандирован к нам на время, он прибыл на фронт 62-х лет, со своим отрядом блестяще обученных Ловатских стрелков-разведчиков.

Капитан Барри, Канадского территориального полка, тоже был в числе работавших у нас. Он сперва был моим учеником, а затем временно остался при школе. Вскоре после своего первого пребывания в школе он получил 2 степени военного креста т свои разведывательные поиски, в одном из коих ему удалось проникнуть на 300 саженей вглубь немецкого расположения. Он был одним из самых доблестных наших офицеров, и смерть его причинила глубокую скорбь всем знавшим его.

Однажды приехал к нам генерал-майор Ламбтон, Начальник 4-ой дивизии, в которой я начал свою работу в армии. Его дивизия находилась в это время уже в составе другой армии, но он все же намеревался прислать нам партию наблюдателей для обучения, которая вскоре и прибыла под начальством поручика Гемпширского пехотного полка К. Конан-Дойля, сына известного писателя и лучшего офицера-наблюдателя, которого мы когда-либо имели. Конан-Дойль обладал несомненным талантом в преподавании и с большим успехом занимался с 2-м классом Ловатских разведчиков. Вскоре он вернулся в свою дивизию, получил чин капитана и был заведующим боевыми наблюдателями в больших боях 1917 года. Впоследствии, когда вышел приказ о возвращении всех студентов-медиков на родину для завершения образования, он уехал в Англию, где заболел инфлуэнцей и умер. Трагизм такой кончины является на мой взгляд одним из прискорбных явлений на войне: человек столько пережил, проявил столько героизма и в конце концов, погиб от какой-то несчастной бациллы, вместо германских снарядов, под градом которых он так равнодушно расхаживал.

Я дал читателю несколько витиеватое описание формирования школы и ее первых сотрудников. При самом основании школы генерал Чарлз Монро должен был уехать из Франции в Индию, чтобы вступить там в командование всеми британскими вооруженными силами; после него командование армией временно принял генерал Гекинг, который и был первым из наших посетителей. Он сообщил, что в армии ожидают скорого прибытия короля, и просил нас с Греем отправиться в школу 11 корпуса для подготовки к королевскому смотру. К сожалению, король задержался в Бетюн, вследствие сильного обстрела, так что ему не оставалось времени для приезда в школу. Мы очень сожалели об этом, так как посещение короля в то время имело бы громадное значение для снайпинга вообще.

Один из гостей своим посещением доставил мне особенное удовольствие. Это был мой давнишний приятель сэр Артур Пирсон, приехавший имеете со своим сыном, которого я знавал еше мальчиком, подававшим в качестве спортсмена большие надежды. Теперь он служил офицером в конной артиллерии. Сэр Артур Пирсон осмотрел нею школу и долго меня расспрашивал; хотя он и не успел осмотреть все бойницы и все технические детали наших приспособлений, он все же с поразительной быстротой вник в суть дела. Мне даже думается, что он узнал больше о снайпинге, разведке и наблюдении по прошествии каких-нибудь двух часов, чем удалось бы узнать кому-либо чругому в течение недели.

Из женщин нашими единственными посетительницами были г-жа Гэмфри Уорд (известная писательница) и ее дочь; когда они приехали была отвратительная погода, и тропинка, ведущая на стрельбище, представлявшая из себя собственно русло ручейка, превратилась в ледяной глетчер толщиною в полсажени. На стрельбище дул сильный холодный ветер и вообще время как нельзя менее подходило для осмотра школы. По мнению г-жи Уорд снайпинг – это беспощадное избиение человечества с помощью оружия наибольшей точности, – было одной из самых омерзительных вещей на войне. Возражая ей, я указал на спасительную сторону снайпинга, ибо сотни и тысячи наших офицеров и солдат, в данный момент живых, давно бы были жертвами немцев, если бы у нас не существовал снайпинг.

Г-жа Уорд не могла не согласиться с таким выводом и впоследствии написала очень интересную статью по поводу своего посещения школы. Я видел черновик статьи, но когда она появилась в печати, стало заметно, что цензура вычеркнула добрую ее половину. Почему – неизвестно было никому. В то время у нас в школе имелось изрядное количество раскрашенных красками снайперских халатов; германцы имели подобные же халаты, и обе стороны отлично знали, что такие халаты применяются и противником; но наша цензура и слышать не хотела о том, чтобы хоть одним словом проговориться об этих халатах. Можно было сообщить, что-либо более существенное – новое ли изобретение, или действие какой-нибудь новой пули, или что-нибудь другое, что могло оказать действительную помощь германцам, но о халатах – ни слова, этого газетная цензура не допускала. Смотря на это с точки лица, руководившего очень сложной отраслью подготовки войск, могу лишь уподобить цензуру страусу, прячущему голову в песок.

Г-жа Гэмфри Уорд подробно осмотрела всю школу и, я должен согласиться, задавала нам вопросы, которые были для нас более основательным испытанием, чем мы могли бы ожидать от какою-нибудь посетителя-офицера.

Кроме посетителей к нам приезжали и командированные. Один из них был полковник Фриментль, теперь лорд Коттеслоу. Он больше знал о телескопических прицелах и стрельбе из винтовок, чем любой из нас в школе, и в свой приезд дал нам массу весьма ценных указаний. С ним приехал подполковник Робинсон, заведующий заводом в Энфильде по изготовлению телескопических прицелов и всегда оказывавший нам во всех отношениях самое любезное содействие. Мне лично не удалось быть в школе, н Англии, которою заведовал лорд Коттеслоу, но я встречался со многими офицерами и солдатами, получившими в ней самую основательную подготовку.

Подполковник Ричардсон, известный приювой стрелок в Бизлей, также побывал у нас и числе прочих посетителей. Он интересовался снайпингом с первых же дней войны и был, как я полагаю, одним из первых поборников идеи основания школы для обучения стрельбе из телескопических винтовок.

Однажды вечером, – школа уже существоваиа более года, – в собрание, у камина которого я сидел, были введены два офицера. Оба были в накидках, так что я не мог различить чинов, но по виду оба были молодые. Один из них сказал: «Мы желали бы побеседовать с вами относительно вашей школы, так как нам самим предстоит также сформировать подобную же школу. Больше всего нас интересует, каким путем вам удается так чертовски заинтересовывать всех и каждого, побывавшего в вашей школе?»

Я указал на то, что, во-первых, предмет сам по себе очень интересен, а затем выразил свою твердую уверенность, что школу желательно устраивать возможно дальше от большого города. Преподавая интересный предмет, и преподавая его толково, можно всегда настолько заинтересовать людей, чтобы заставить их всецело сосредоточиться на предмете, в особенности, если отвести для любителей, по крайней мере, часа два в день для спорта. Близость города неминуемо влечет за собой такие соблазны, как обеды, шампанское и пр., а это ; вовсе не способствует меткой стрельбе. Наша школа находилась в 4-х километрах от города Эр, и никому не позволялось бывать там без особого на то разрешения, но я вскоре убедился, что как только они втягивались в дело, очень немногие ходили в город, за исключением воскресных дней.

Мои два посетителя просмотрели программу наших занятий, и так как в комнате было жарко, они сняли свои накидки. Тут только я заметил, сколько мне было оказано чести, так как оба были кадровые офицеры в высоких чинах и с большим военным стажем, – как видно было по их орденам. Они скоро ушли, и я их никогда не видел после, и даже не узнал их фамилий, но я думаю, что их посещение было высшим комплиментом, сделанным когда-либо нашей школе.

Одно поразило меня. Когда мы впервые приехали в Лингем, меня сначала не мало удивило то, как жители обрадовались размещению постоянной школы в их деревне. Оказалось, что наше пребывание было очень выгодно для них. Раньше в деревне тоже стояли один или два батальона, но за последние 6 месяцев британских частей у них не было. Нас встретили с распростертыми объятиями.

Белое вино, расценивавшееся в начале войны н 90 сантимов за бутылку, теперь стоит 1 ф. 50 сантимов; яйца, фрукты и все остальное было дешево, но когда в 1918 г. мы уезжали, вино уже стоило 10 фр. бутылка и очень трудно было найти даже картофель.

Мы были обязаны многим секретарю городского мэра М. Юар, который любезно улаживал всякие недоразумения, возникавшие от времени до времени между нами и местным населением. Такие недоразумения, естественно, имели иногда место, хотя в общем французы относились к нам весьма дружелюбно. Попадались, правда, тяжелые типы, с которыми трудно было ладить, как, например: весьма решительная владелица местной таверны, которая, обидевшись на португальских солдат за их отказ употреблять пиво в ее шведении, – так как португальцы вообще не пьют нива, а белое вино по 10 фр. бутылка было им не по карману – не разрешила им пользоваться ее колодцем, кстати сказать, единственным приличным в деревне. Я имел пространный разговор с ней по этому поводу, во время которого она выразила сильное неудовольствие на унтер-офицера, доложившего мне об этом и якобы невзлюбившего ее с первого момента, но, несмотря на обильные слезы, ей пришлось уступить под угрозой более решительных мер, в виде постоянного караула, приставленного к ее колодцу.

Меня удивляло, как все же мало трений было между нами и французами. Я ни на минуту не сомневаюсь, что если бы Французские войска были расквартированы где-нибудь в Англии при подобных же обстоятельствах, англичане не выказали бы столько дружелюбия и любезности.

После семинедельной очень напряженной работы, Грей и я получили отпуск на неделю. Как только мы вернулись, к нам приехал вновь назначенный Командующий армией генерал Генри Горн, часто навещавший нас впоследствии. Мы не мало гордились, когда при его приездах мы могли показать ему что-либо новое.

В одно из своих посещений, лорд 1Ърн осмотрел Ловатских разведчиков, обучавшихся у нас для пополнения частей 1-й армии, и вскоре мы получили приказание приготовиться к обучению всех Ловатских разведчиков для всей британской армии вообще. Трудно выразить на словах, какую большую поддержку и помощь вообще оказал нам лорд Горн.

Примерно, в это же время, или немного позднее, генерал-майор Гэстингс Андерсон был назначен Начальником Штаба 1-й армии.