Глава третья. От Малоярославца до Красного. Казачий авангард Главной русской армии. Старая Смоленская дорога. Истребление Великой армии императора Бонапарта «степными осами».

Глава третья. От Малоярославца до Красного. Казачий авангард Главной русской армии. Старая Смоленская дорога. Истребление Великой армии императора Бонапарта «степными осами».

В разгар Тарутинского сражения, то есть днем 6 сентября, к главнокомандующему русской армией М. И. Голенищеву-Кутузову пришло с казаком-донцом долгожданное известие о том, что Наполеон наконец-то решил оставить Москву и начал к тому необходимые приготовления. Кутузовский ординарец Александр Голицын, корнет Лейб-гвардии Конного полка, так описывает то сверхважное для полководца событие в войне:

«В день сражения неудача всеми обходными корпусами прибыть вовремя на те пункты, где предполагалось каждому, раздражила Кутузова до чрезвычайности. Началась атака, неприятель побежал; все его преследуют, и при Кутузове не осталось никого, кроме его адъютантов.

Вдруг приезжает урядник Жирова казачьего полка, находящегося в партизанском отряде у князя Кудашева под Подольском. Он привез перехваченное предписание Бертье к д?Аржану (бригадный генерал Буке д?Аржан, взят в плен в Вильно. – А.Ш.), чтобы немедля все тяжести шли к Можайску. Вот обстоятельство, которое укрепило Кутузова в истине, что Наполеон решительно ретироваться будет, но куда и в какое время, было ему еще неизвестно. Опасение, не обходит ли он нас по дороге к Калуге, – вот что занимало старика…»

В партизанские отряды, действовавшие поблизости от Тарутинского лагеря, присматривавшие за дорогами в Калужскую сторону, находившиеся на столбовой Смоленской дороге, кружившие вокруг Москвы, с конными вестниками-казаками полетели приказания из армейской штаб-квартиры. Требовалось отследить возможные действия неприятеля, движения его походных колонн. Любую такую разведывательную информацию предписывалось по возможности быстро доставлять главнокомандующему.

В последние дни пребывания Наполеона в Москве казаки особенно досаждали французам, действуя на дорогах вблизи самого города, лихо «забегая» в столичные пригороды и занимаясь там «молодечеством». Истреблялись малые воинские команды, у фуражиров отбивалось награбленное, брались «языки». Об этом, к примеру, говорят короткие дневниковые записи наполеоновского адъютанта де Кастеллана:

«Направляясь за фуражом, казаки забрали (у нас) дюжину рабочих повозок…»

«Казаки взяли в плен Альфреда Потоцкого, адъютанта генерала Понятовского, и генерала Ферьера, адъютанта Неаполитанского короля…»

«Во время фуражирования казаки то и дело отбивают у нас служителей, лошадей, солдат…»

«У нас по-прежнему захватывают фуражиров…»

«Перемирие между авангардами прервано. Император его формально отменил; оно служило лишь для того, чтобы казаки свободнее действовали в нашем арьергарде: в миле от него все было для них легкой добычей…»

«Они (казаки) захватили двадцать семь солдат и одного офицера из 9-го гусарского полка…»

«Наши аванпосты испытывают большую нужду в продовольствии…»

«Его Величество осматривал шестьсот лошадей 1-го и 5-го полков легкой кавалерии, прибывших из Франции; дорогой они потеряли четыреста лошадей…»

«Вскоре после нашего прибытия показались казаки. Они на ура кинулись на обоз с ранеными; эскортировавшие его солдаты плохо вели себя…»

«Казаки ежедневно захватывают по несколько человек во время нашего перехода, они показались и справа и слева (от) дороги…»

Подобные записи адъютанта императора французов де Кастеллана не случайны. Казаки ко времени оставления Наполеоном Москвы превратились в настоящее «пугало» для незваных гостей. Те стали не только всюду опасаться партизан-казаков, но и винить их во всех своих военных и бытовых бедах. Даже самому Бонапарту становилось ясно, что пора уходить из России, чтобы «не потерять свое лицо» и сохранить для будущего Великую армию.

Такой пример. Когда случился страшный Московский пожар, французские мемуаристы винили в нем всех, кого угодно, но только не самих себя, занимавшихся в Москве повальным грабежом и пьяным буйством. Лейтенант Ложье, офицер штаба итальянской гвардии 4-го пехотного корпуса Великой армии постарался обвинить в умышленных поджогах и казаков, от которых итальянским войскам Наполеона уже крепко досталось. Мемуарист Ложье высказался по поводу устроителей пожара так:

«…Мы узнали, что казакам и русским солдатам, спрятанным в городе, удалось с помощью жителей и под прикрытием ночи и пожара собраться и, перебегая с места на место, разжигать огонь там, где он затихал. Они даже чуть не захватили один из наших пороховых обозов, который, во избежание взрыва, объезжал город. Вследствие этого… нам был отдан приказ преследовать этих поджигателей, всюду задерживать их и исполнять обязанности городской полиции…»

…Поскольку французские войска по приказу императора Наполеона начали стягиваться к Москве, вслед за ними стали приближаться к ней и армейские партизанские отряды. Их командиры старались не терять непосредственного соприкосновения с вражескими аванпостами. Приблизился к городу и отряд генерал-адъютанта Ф. Ф. Винценгероде, до этого базировавшийся в Черной Грязи. Боевое столкновение с французами не заставило его партизан-казаков ждать.

«Между Петровским дворцом и Тверскою заставою произошло кавалерийское дело; неприятель был опрокинут, потерял 400 пленных и побежал в город. Казаки подъехали к заставам, несколько раз прорывались в улицы, перестреливались в них, но при появлении пехоты должны были удалиться.

24 донца проскакали мимо Кремля по всей Москве и выехали в противоположную Серпуховскую заставу. Испуганные таким удальством, стоявшие на Тверской португальцы (их ведеты несли там сторожевую службу. – А.Ш.) бросились искать спасения в Кремле. Потом, опомнившись от тревоги, возвратились на прежние места, и с пистолетами в руках ходили по пепелищам домов, отыскивая, не спрятались ли там казаки».

10 октября утром Винценгероде, подошедший с отрядом к самой Москве, поехал к Тверской заставе. Вперед, в Московский Кремль он послал казачьего сотника Петрова пригласить маршала Мортье на переговоры. Винценгероде и его адъютант Нарышкин поехали в центр сгоревшего города, имея впереди одного конного казака. У Тверской заставы встал казачий полк, изготовившийся к схватке с французами, сильный отряд которых еще оставался в Москве.

По одной из версий, Винценгероде явился в Москву якобы для переговоров с маршалом Мортье, на что приказаний он не имел. На заставе генерала вместе с его адъютантом в плен взял су-лейтенант Леле из гвардейского вольтижерского полка. Пленных отправили из Москвы и возле Вереи их представили Наполеону. Бонапарт сперва хотел расстрелять барона Фердинанда Винценгероде как подданного Рейнского союза, но затем, передумав, приказал отправить его во Францию.

6 ноября 1812 года, во время рейда армейского партизанского отряда полковника А. И. Чернышева к Лепелю, казачья партия лихого урядника Дудкина в местечке Радошкевичи без особого сопротивления со стороны французов захватила трех «каб-курьеров с важными бумагами, выручила из плена генерала Винценгероде, генерал-майора Свечина, ротмистра Нарышкина и некоторых других людей». Военнопленных под вооруженной охраной отправляли по небезопасным от казаков российским дорогам во Францию для содержания там в плену.

…Последним покинул Москву, в которой французы так неудачно для себя осуществили операцию по подрыву Кремля, маршал Адольф Эдуар Казимир Жозеф Мортье, командующий элитной пехотой императорской Молодой гвардии. Герцог Тревизский был назначен Бонапартом военным губернатором города и Московской провинции. Тут уместно сказать, что император Наполеон I действовал как завоеватель, учреждая за своей подписью в России провинции.

В своем последнем «московском» донесении в наполеоновскую штаб-квартиру маршал Франции писал: «Эвакуация Москвы была произведена сегодня ночью. Была легкая перестрелка с казаками и крестьянами. Я потерял 400 раненых…» Здесь следует заметить, что перестрелку, от которой пострадали только с одной стороны сотни людей военных, назвать легкой никак нельзя. Огневой бой нешуточных размеров, вне всякого сомнения, выдался для французов серьезным и неудачным. Или такая «легкая перестрелка» велась в тот день во многих местах, отчего и получилась такая суммарная цифра в 400 раненых солдат и офицеров.

Французы, уходя из Москвы, подожгли собственный артиллерийский парк, при этом прозвучало несколько сильных взрывов. Они вызвали панику среди иностранцев, остававшихся еще в большом числе в городе: они подумали, что идут казаки, предававшие все огню и мечу, и стали в страхе покидать Москву в западном направлении.

Когда главные силы Наполеона оставили Москву, еще остававшиеся в центре городского пепелища войска маршала империи Мортье приступили к исполнению приказа императора взорвать башни и стены Московского Кремля и то, что в нем находилось. Мемуарист Сегюр пишет о том, что происходило тогда в обезлюдевшем городе, в который через городские заставы проникли небольшие партии казаков и иных партизан:

«Мелкие нападения со стороны казаков и вооруженных крестьян вынудили герцога Тревизского стянуть к центру свой маленький корпус (французский гарнизон Москвы. – А.Ш.), чтобы не подвергать его риску в этом громадном городе».

Можно считать, что такие действия казаков, начавших «малую» войну в городе, стали одной из причин того, что французам не удалось исполнить поистине варварское дело. Большая часть мин из-за плохого качества пороха и начавшегося ливня не сработала, а времени заменить их у подчиненных военного губернатора Москвы и Московской провинции уже не оставалось: они могли опоздать в бегстве из города.

К слову говоря, Мортье был одним из самых близких к Бонапарту людей. Он имел ко всему прочему чин генерал-полковника артиллерии и моряков Императорской гвардии. 11 октября маршал Франции «спасовал» перед донскими казаками и, не выполнив приказа императора, поспешил оставить Москву, на улицах которой уже мелькали фигуры бородатых всадников с пиками в руках, в решительности намерений которых завоевателям сомневаться не приходилось.

…Первопрестольная русская столица стала первым городом России, которую император Наполеон I приказал «истребить» как вражеский объект военной значимости. Сейчас можно только гадать о том, собирался ли он в будущей военной кампании вернуться в Москву или не собирался. Вся эта варварская операция вкратце выглядела так.

Оставленный в Москве отряд маршала Мортье силой в 8 тысяч человек составил французский гарнизон, которому предстояло выполнить приказ Наполеона – взорвать Московский Кремль. Первый взрыв в центре города прогремел 7 октября. Разрушение Кремля наполеоновскими инженерами-минерами шло три дня – с 9 по 11 октября. Однако совершить до конца варварскую акцию французам помешали плохое качество закладываемого в мины пороха, прошедший дождь, благодаря которому фитили подмокли, а также поспешность при проведении взрывных работ: казачьи разъезды генерал-майора И. Д. Иловайского 4-го доходили по выгоревшему, безлюдному городу до его центра.

Все же Московский Кремль пострадал сильно: были взорваны арсенал, часть кремлевской стены, Водовзводная, Петровская и частично Никольская и Боровицкая башни, обращенные к Москве-реке. Пожары сильно повредили Грановитую палату и ограбленные кремлевские соборы.

…Армейский партизанский отряд, «стороживший» Москву с севера, в главных силах находился в Чашниках. После пленения Винценгероде генерал-майор В. Д. Иловайский 12-й остался старшим в отряде. 11 октября он отдал приказ войти в город. «Через пепелище, уставленное печными трубами, остовами каменных домов, обезглавленными церквями, можно было видеть от Тверского вала даже Калужские ворота.

Могильная тишина обитала в почерневших от дыма стенах домов уцелевших, но пустых и безжизненных. В Кремле и Китай-городе продолжались еще пожары, зажженные неприятелем. Во всех частях опозоренной, задымленной, выжженной Москвы господствовало совершенное безначалие. Кое-где бродили пьяные мародеры французские, изредка стреляя в казаков и в народ, который вместе с казаками бил их или брал в плен…

При появлении казаков на погорелище Каретного ряда, первозажженного бескорыстной доблестью русских, вышла женщина из развалин, взглянула на казаков, воскликнула: «Русские!» и в иссуплении радости, перекрестясь, поклонилась в землю…»

В подорванном Московском Кремле было найдено брошенных наполеоновцами их 28 пушек и 207 зарядных ящиков, наполненных боевыми зарядами, 109 различных армейских фур и повозок, а также отечественных 14 орудий и 30 зарядных ящиков. Под них у неприятеля или не нашлось лошадей, или они просто бросили их, а упряжки были отданы под награбленное в Москве добро.

В разных местах города было найдено более трех тысяч оставленных раненых и больных солдат и офицеров Великой армии и… до 700 человек таких же раненых и больных из армии ее противника.

Действия В. Д. Иловайского 12-го при занятии Москвы отличались решительностью и готовностью к уличным столкновениям. Генерал-майором стал в 27 лет за победу в бою у Химок под Москвой. В представлении на генеральский чин говорилось, что он «испрашивается» за храбрость и умелые распоряжения в большом деле. Император Александр I утвердил представление из действующей армии без всяких на то задержек: Иловайский 12-й был ему знаком. К тому же монарх относился к роду Иловайских с немалым уважением за их службу Отечеству и короне.

Иловайский 12-й был в ту войну образцовым тактиком действий армейских летучих (партизанских) отрядов, действовавших на вражеских коммуникациях. К нему прямо относятся слова «Песни партизанской» декабриста Кондратия Рылеева:

Вкушает враг беспечный сон;

Но мы не спим, мы надзираем —

И вдруг на стан со всех сторон,

Как снег внезапный налетаем.

В одно мгновенье враг разбит,

Врасплох настигнут удальцами,

И вслед за ними страх летит

С неутомимыми донцами.

Но больше всего прославился Иловайский 12-й при изгнании Великой армии из российских пределов. Его донцы первыми вошли в сожженную первопрестольную Москву, когда французский арьергард только готовился ее оставить. Отряд вражеской кавалерии в 1,5 тысячи сабель атаковал донцов у Петровского дворца. Умелым фланговым ударом казаки не только парировали атакующий удар, но и разбили нападавших французов. Вражеский арьергард был вытеснен из Москвы.

Но это были еще не все беды неприятельского арьергарда. Четыре полка легкой русской конницы: Звенигородский гусарский, Перекопский татарский и два донских – В. Т. Денисова и В. Д. Иловайского, то есть половина армейского партизанского отряда пошла вслед за неприятелем по Калужской и Смоленской дорогам. Казаки спешили догнать вражеский арьергард – войска маршала Мортье, «уличенного» в подрыве Московского Кремля.

В стольном городе для поддержания порядка в нем были оставлены на первое время три казачьих полка, которые подчинялись назначенному комендантом Москвы флигель-адъютанту Бенкендорфу. Казачьи разъезды, разъезжающие по всему огромному московскому пепелищу, терялись на этом пространстве.

Жизнь возвращалась в Москву на глазах донцов в виде большого числа подмосковных крестьян, приехавших в город на возах. На площади напротив генерал-губернаторского дома открылась обширная ярмарка, «уставленная телегами с мукой, овсом, сеном, печеными хлебами, сайками, калачами, самоварами со сбитнем, даже обувью, и ясно показывала, что около Москвы не было пропитания только для неприятеля».

…Желание и неудачная попытка императора Наполеона взорвать Московский Кремль оставили «свой» отпечаток на Отечественной войне 1812 года. Из мемуарной записки «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу их из оной)». Подпись: П…Ф…(предположительно канцелярист Московского Воспитательного дома П. Федоров). Автор рассказал о том, как французы взрывали Кремль, и первом дне освобождения первопрестольной столицы от иноземцев:

«…Теперь я приступаю к описанию такого действия, котораго слабый ум мой не только описать, но даже вообразить не в состоянии; в сей роковой для величественного и веками построенного Кремля вечер он должен был разрушиться не более как в три часа.

С вечера зазжены были Хамовническия казармы и Комесериат, в полночь загорелся Кремлевский дворец, в час пополуночи слышен был великий шум и конский топот, это ретировались или, лутче сказать, бежали один чрез другого – французы.

Спустя после сего не более часа времени при жесточайшем и ужасном треске Кремль был взорван, спустя по времени в пяти местах, при сих ударах вся Москва совершенно дрожала, народ был в крайнем смятении, тем более что никто о сем не имел ни малейшего сведения; обломки камней летели за Москву-реку, все здания осыпались совершенно, как известью. Даже и в сие время, когда Воспитательный дом был в столь близком расстоянии от сего действия, всемогущему Богу угодно было сохранить его как единственное здание во всей Москве.

При выходе французов поутру горел арсенал и магистрат, в Москву наехало множество казаков и Изюмский гусарский полк; к вечеру явилось необычайное количество простого народа из разных деревень, им-то досталась вся добыча, которую французы второпях не успели взять с собою, и от многого употребления вина были совершенно безумные, однако дисциплиною казаков и их нагаек приведены были в чувство и уже боялись бесчинствовать».

К вышеизложенному следует добавить, что Московский Кремль действительно был подорван в пяти местах. Пострадали Грановитая палата и Кремлевский дворец, была разрушена часть Арсенала, пострадали две башни Кремля и частично стены.

Осуществить вполне свой злой умысел французам не удалось, так как зажженные фитили были потушены начавшимся дождем и казаками, «влетевшими» в город, который последние «злодеи» еще не успели покинуть.

В примечаниях к изложению на страницах «Русского вестника» (1813 год, ч. IV, № 10) беседы императора Наполеона с хорунжим Войска Донского Поповым (адъютантом генерал-майора П. М. Грекова 8-го) указывается, что «по расчислению Наполеона надлежало быть в Кремле ста пяти взрывам: подействовали только пять. Сказывают также, что после сих пяти взрывов внезапно над Кремлем ливнем пролился дождь».

…Бонапарт о каждодневно тревожущих его «жалких арабах Севера» не забывал, о чем свидетельствуют люди, его окружавщие. Показательно такое его высказывание. Когда наполеоновская армия выступила из Москвы и пошла в направлении на Калугу, император Наполеон, к которому уже три дня не поступала почта из Франции, сказал своим приближенным:

«Я вижу, что мне придется подойти поближе к моим резервам, так как если я даже отброшу Кутузова и заставлю его эвакуировать Калугу и тарутинские укрепления, то казаки все равно будут по-прежнему тревожить мою коммуникационную линию, пока ко мне не придут мои полки».

В данном случае речь шла не о тех резервных полках, которые могли усилить главную группиовку Великой армии. Речь шла об усилении охраны коммуникационной линии от нападений на ее гарнизоны, обозы и маршевые воинские части со стороны разночисленных казачьих отрядов и местных партизан.

…О том, что Москва полностью оставлена французскими войсками и занята армейскими партизанами во главе с казачьим генералом Иловайским 4-м, полководец Голенищев-Кутузов получил донесение во время нахождения в Полотняных Заводах. Несказанно обрадованный таким известием, полководец обратился к русской армии со следующим приказом:

«Наполеон, не усматривая впереди ничего другого, кроме продолжения ужасной народной войны, способной в краткое время уничтожить всю его армию, видя в каждом жителе воина, общую непреклонность на все его обольщения, решимость всех сословий грудью стоять за любезное Отечество, постигнув наконец всю суетность дерзкой мысли: одним занятием Москвы поколебать Россию, предпринял поспешное отступление вспять.

Теперь мы преследуем силы его, когда в то же время другие наши армии снова заняли край Литовский, и будут содействовать нам к конечному истреблению врага, дерзнувшего угрожать России. В бегстве своем оставляет он обозы, взрывает ящики со снарядами и покидает сокровища, из храмов Божьих похищенные. Уже Наполеон слышит ропот в рядах своего воинства, уже начались там побеги, голод и беспорядки всякого рода.

Уже слышен нам глас Всеавгустейшего Монарха, Который взывает: «Потушите кровию неприятельский пожар Московский!» (Эти слова взяты из высочайшего приказа Александра I. – А.Ш.) Воины! потщимся выполнять сие, и Россия нами будет довольна, и прочный мир сотворится в неизмеримых ее пределах. Бог поможет нам в том, добрые солдаты Русские!»

О первом появлении французских войск на новой Калужской дороге Голенищев-Кутузов узнал из донесения Дорохова, чей армейский партизанский отряд стоял в Катове. Казачьи разъезды 7 октября захватили несколько пленных, от которых стало известно, что к Фоминскому движутся дивизии генералов Брусье и Орнано.

Партизаны-сеславинцы, «пропустив» мимо себя Наполеона со свитой и гвардией, произвели поиск вдоль дороги и захватили несколько «языков». Одного из пленных – расторопнейшего из них гвардейского унтер-офицера, Сеславин привез с собой. Тот показал следующее:

«Уже четыре дня, как мы оставили Москву. Маршал Мортье с его отрядом, по взорвании кремлевских стен, присоединится к армии. Тяжелая артиллерия, кавалерия, потерявшая лошадей, и все излишние тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием корпуса польских войск в команде генерала князя Понятовского. Завтра главная квартира императора в городе Боровске. Далее направление на Малоярославец».

Дорохов решил, что неприятель решил уничтожить его отряд, который ежедневно имел сшибки с французами. Оставив на прежних местах легкоконных казаков, Дорохов отступил к Корякову. Из Тарутино спешно на усиление армейского партизанского отряда выступили два пехотных полка.

Обеспокоенный главнокомандующий приказал партизанским командирам Сеславину и Фигнеру, каждому во главе партий в 500 легких конников, идти вперед и «открывать» движение неприятеля и присылать «частые донесения». Вестники из партизан-казаков зачастили в главную квартиру кутузовской армии в укрепленном Тарутинском лагере.

Когда пришло известие о занятии французами Боровска, полководец светлейший князь М. И. Голенищев-Кутузов в сердцах воскликнул: «Неужели воистину Наполеон оставил Москву и отступает?!» Генерал-фельдмаршал не промедлил с отданием ряда приказаний, прямо касавшихся казачьих войск:

«1) Дохтурову употребить все способы для скорейшего перехода из Аристова к Малоярославцу и прикрытия Боровской дороги до прибытия туда главной армии.

2) Ему же тотчас отправить 4 казачьих полка, усиленным маршем, для предупреждения неприятеля на Боровской дороге.

3) Платову со всеми казачьими полками и ротою конной артиллерии идти к Малоярославцу.

4) Всей армии быть готовою к выступлению.

5) Милорадовичу сделать обозрение, стараясь открыть настоящее расположение неприятельского авангарда, и если этот авангард станет делать фланговый марш вверх по Наре, то отделить казаков и часть кавалерии для наблюдений за его движением, а самому Милорадовичу с 2-м и 4-м пехотными корпусами и кавалериею идти вслед за армиею.

6) Партизану князю Кудашеву обратиться для поисков на старую Калужскую дорогу…»

Еще до получения приказания от генерал-фельдмаршала, Милорадович решил удостовериться в том, что французы оставили Москву. Он отправил к ней казачью партию во главе со своим адъютантом Киселевым (будущим генералом от инфантерии и графом). Отряд Киселева вошел в Москву вскоре после ухода из нее отряда маршала Мортье. Так Главная русская армия восстановила прерванное на шесть недель прямое сообщение с первопрестольной столицей России. Поддерживалась она в те октябрьские дни быстроконными казачьими эстафетами.

…Кутузовская армия выступила из Тарутинского лагеря в числе 97 112 человек (не считая казаков) при 622 орудиях. Почему не считая казаков? Дело было в том, что казачьи полки были к этому аремени почти полностью «раскассированы» по армейским партизанским отрядам (то есть находились на боевой работе), пехотным и кавалерийским корпусам.

Русская армия за три недели своего пребывания в Тарутинском лагере усилилась 29 131 человеком регулярных войск, опять же без казаков и других иррегулярных конных полков. Здесь уместно заметить, что прибывшее Донское ополчение (26 полков) состояло из 15 002 всадников при шести конных орудиях.

Когда стало ясно, что наполеоновская армия движется на Калугу, стремясь войти в богатые провиантом и фуражом южные губернии, генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов стал действовать на опережение, решительно. Полководцу стало ясно, что преградить путь Бонапарту можно только сражением. Оно и разыгралось в городе Малоярославце Калужской губернии, стоявшем на реке Луже.

Генерал-майору А. П. Ермолову, как начальнику Кутузовского штаба, требовалось достоверно знать о положении в Малоярославце: успел ли французский авангард занять этот город на реке Луже, если да, то в каких он там силах. Туда был незамедлительно отправлен казачий разъезд из донцов, который с задачей справился как нельзя лучше, о чем и рассказывает А. П. Ермолов в своих мемуарах:

«…Проскакавши с версту молодым березняком, еще сохранившим лист, представилась нам невдалеке почтовая из Боровска дорога и на ней бивак армии италианского вице-короля Евгения и французский корпус маршала Даву.

Не теряя времени, возвратились мы на левый берег речки Протвы. Войска Донского храброго Сысоева полка избранному расторопному офицеру приказал я с несколькими казаками неприятельским берегом доехать до Малоярославца, узнать, что происходит в городе, и ночью отыскать нас на возвратном пути к генералу Дохтурову.

Гораздо за полночь догнал он нас и донес, что мост через речку Лужу у самого Малоярославца разобран жителями, с которыми он переговаривался чрез реку. От атамана Платова прислан в город разъезд казаков. У моста (уже) стоят три баталиона неприятельской пехоты…»

Когда войска генерала от кавалерии Д. С. Дохтурова, шедшие форсированным маршем, 12 октября подошли к Малоярославцу, на виду города уже стояли полки атамана М. И. Платова, подкрепленные ротой конной артиллерии, тоже прибывшие из Тарутинского лагеря. Казачьи разъезды, получив указания, наблюдали дороги из Можайска в Калугу через Медынь.

Как ни спешил Дохтуров, француский авангард все же первым подошел к Малоярославцу и занял город, не двигаясь дальше по Калужской дороге. На то были веские причины. Император Наполеон два дня кряду видел по левой стороне походного движения главных сил Великой армии казачьи пикеты из партизанского отряда Дорохова. Их было столь много, что венценосный полководец решил, что эти донцы принадлежат к авангарду кутузовской армии.

В Малоярославецком сражении, то есть в схватке за город, кавалерия непосредственного участия не принимала. Ей просто нечего было делать в конном строю на узких улицах горящего города, простреливаемых артиллерией с двух сторон. Французы тоже, со своей стороны, кавалерию в Малоярославец вводить не стали.

Однако дозорная служба вдоль реки Лужи полностью легла на казачью конницу. Ей же было предписано отслеживать перемещения вражеских войск на противоположном речном берегу, то есть вести ближнюю разведку, занимаясь привычным на войне делом. Казачьи разъезды быстро отыскали удобные броды через Лужу, которые сразу же были взяты под присмотр.

…Есть немало суждений о том, как действовал атаман М. И. Платов со своим легконным войском под Малоярославцем. Кто-то упрекает его в осторожности и даже в нерасторопности, забывая при этом, что речь идет о иррегулярной коннице, которой в уличных боях, собственно говоря, и делать нечего. Если, разумеется, по нужде всадников не спешить. Предназначение казачьей конницы в кровавой схватке за обладание городом было совсем иное. По этому поводу можно обратиться к авторитетному мнению начальника штаба кутузовской армии генерал-майора А. П. Ермолова:

«13-го числа октября армия занимала ту же позицию. Атаман генерал Платов, собравши на оконечности левого нашего крыла большое количество Донских войск, перешел речку Лужу и ударил на неприятельскую конницу. Казаки взяли пленных, тридцать пушек и одно знамя. Отступили тогда, как большие массы войск обратились на них. При сем случае понес огромную потерю уланский полк польской армии.

Атаман Платов оставил несколько полков, приказавши им находиться и по возможности действовать в тылу неприятельской армии.

По приказанию фельдмаршала взятые пушки и знамя провезены по лагерю для показания войскам…»

15 октября в кутузовском штабе из донесения от генерала от инфантерии М. А. Милорадовича стало известно, что оставленный французами сгоревший Малоярославец занят русскими войсками. И что Наполеон с главными силами Великой армии находится в пяти верстах от города на противоположном берегу Лужи: «Неприятель наблюдается казачьими постами». То есть о прорыве неприятеля на Калужскую дорогу через Малоярославец речь уже, по всей видимости, не шла.

Милорадович приказал (главнокомандующий подтвердил этот приказ) подчиненной ему кавалерии, в том числе Донским казачьим полкам генерал-майора Карпова, по исправлении мостов через Лужу следовать за отходившим от Малоярославца противником. После восстановления переправы русская конница показалась на виду у наполеоновских войск.

Сражение за Малоярославец стало вехой в стратегии Отечественной войны 1812 года. Русский полководец сумел раскрыть суть действий своего соперника и уловить направление походного движения Великой армии, оставившей Москву. Генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов 7 ноября писал императору Александру I о новой стратегической ситуации на театре войны:

«С самой той минуты, как неприятель после разбития 6-го числа прошедшего месяца решился оставить Москву, должно было прежде думать закрыть коммуникации наши с Калугою и воспрепятствовать ему вход в оную, чрез которую намерен он был пройти в Орловскую губернию и потом в Малороссию, дабы не терпеть тех недостатков, каковые довели теперь его армию до такого бедственного состояния. Что он имел сие намерение, подтвердили мне многие из пленных генералов, почему и должно было заставить его идти по Смоленской дороге, на которой (как нам известно было) он не приготовлял никакого пропитания».

…Летучий казачий корпус после схватки за Малоярославец оказался в числе тех войск, которые на берегах реки Лужи преградили путь наполеоновской Великой армии. Корпус занял позицию на левом фланге русской позиции, на речном правобережье, имея хорошую возможность перехода через Лужу для действий во фланг и тыл французам. Во время сражения в самом городе казачьей коннице, разумеется, делать было нечего, и она оказалась пассивным наблюдателем большого сражения за этот древний деревянный русский город.

Однако атаман М. И. Платов не дремал: уже вечером 12 октября небольшие казачьи партии, имея задачи ведения разведки сил врага, оказались на противоположном речном берегу. Знатную викторию одержал отряд генерал-майора Д. Е. Кутейникова 2-го, «растерзавший» попавшийся ему на пути у города Боровска французский обоз.

Затем наступил час для действий всего летучего корпуса. В ночь на 13 октября «вихорь»-атаман Матвей Платов отрядил три сильные партии, три вполне самостоятельных отряда на левый берег Лужи. Отряды, без излишнего шума оставив походные станы, пошли вперед, находясь между собой на расстоянии одной версты. Казачья конница двигалась с величайшей тишиной к столбовой Калужской дороге. Она остановилась тогда, когда впереди стали хорошо различимы бивачные огни неприятеля.

Под покровом ночи 6 донских казачьих полков молчаливо двинулись в рейд, без излишних задержек переправившись через Лужу. Этой экспедицией начальствовал генерал-майор А. В. Иловайский 3-й, который командовал своим отрядом и отрядом подчиненного ему генерал-майора Д. Е. Грекова 1-го. Первый казачий отряд состоял из полков Иловайского 3-го, полковника Кошкина 1-го и войскового старшины Грекова 12-го. Второй отряд – из полков Грекова 1-го, полковника Попова 3-го и войскового старшины Ребрикова 3-го.

У атамана М. И. Платова имелись веские основания для того, чтобы отправить в рейд именно эти два отряда и именно эти шесть полков. Все они еще совсем недавно входили в состав Донского ополчения, прибывшего в Тарутинский лагерь. Полки отряда Иловайского 3-го формировались в станицах Черкасского начальства Войска Донского (на Нижнем Дону), а полки Грекова 1-го – в Усть-Медведицком начальстве (на Верхнем Дону). Эти 5-сотенные полки на войне еще не успели много растерять своих всадников, и потому их численность вряд ли была меньше 500 всадников.

Хотя точная численность казаков, уходивших в ту ночь в рейд от Малоярославца по ту сторону Лужи, истории не известна, исследователи склонны к цифре в 2–3 тысячи конных донцов, что вполне вероятно. В данном случае число значимо по той простой причине, что оно позволяет понять значимость одержанной победы над более многочисленным врагом.

Платов на всякий случай позаботился о безопасности возвращения экспедиции в корпусной стан. На левый берег вслед за казачьими полками перешел приданный летучему корпусу 20-й егерский полк. Егеря привычно заняли позицию в лесу у берега, чтобы, если понадобится, меткой стрельбой отразить возможных преследователей.

Высланные вперед дозоры с офицерами приметили, что вражеские колонны имеют между собой частые разрывы. Прямо перед казачьими полками, на свою беду, оказалась гвардейская артиллерия, следовавшая из Боровска к Малоярославцу. Начальники казачьих отрядов, получив такие донесения, съехались и, переговоря, решили «ударить на орудия».

Казачья разведка достаточно хорошо изучила ситуацию на Боровской дороге, что позволило генерал-майору А. В. Иловайскому 3-му действовать еще до рассвета достаточно решительно и дерзко. Французские войска биваками располагались по сторонам дороги. Обозов у них было необычно много, и в случае нападения они становились легкой добычей для иррегулярной конницы в лице, прежде всего «степных ос» с Дона.

Первые лучи уже плохо греющего осеннего солнца еще не успели подняться на горизонте, как три казачьи лавы (Иловайский 3-й разбил свои силы на три части) устремились на Боровскую дорогу через лес по трем проселочным дорогам (поэтому экспедиция и была разбита на три части). На левобережье Лужи начался погром биваков и обозных стоянок. Если люди военные при виде атакующих казаков брались за оружие, то среди обозников и маркитантов сразу же началась страшная, быстро распространявшаяся кругом паника.

Сперва казачья конница пошла в эту атаку шагом, затем рысью. Наконец, донцы лавой устремились с обычными в таком случае криками к столбовой дороге. Завидя лаву, неприятельская артиллерия своротила в сторону, стараясь найти по полям спасительный путь. Но казаки настигли императорских гвардейцев, быстро отбив у них с полсотни брошенных расчетами орудий с зарядными ящиками.

Пока часть атакующих разворачивала упряжки орудий и зарядных ящиков в обратную сторону, чтобы увезти их в свое расположение, другая часть лихо вышла на дорогу и понеслась к месту скопления обозных повозок. Такой военной добычи казаки упустить просто не могли.

И тут донцы-ополченцы заметили немногочисленный отряд вражеской кавалерии, неподвижно замерший на месте. Это была свита Наполеона и небольшое число его конвойцев. Когда казаки были «узнаны», император французов и сопровождавшие его генералы с адъютантами обнажили свои шпаги и приняли влево, на поле. Наполеон с его близким окружением оказался здесь по такому случаю.

В ходе рейда большая часть казачьих сотен выбежала на Боровскую дорогу в километре к югу от Городни. Именно там из леса выходили проселочные дороги, да и местность была удобной для движения массы конников. По иронии судьбы, именно в этом месте на ночлег расположился гвардейский артиллерийский парк Великой армии. И именно здесь императору Наполеону воочию пришлось увидеть «жалких арабов Севера» в деле, а его конвою и даже свите схватиться с донцами в конном бою.

Дело обстояло так. Бонапарт на рассвете 13 октября выехал из Городни, проведя ночь в крестьянской избе у дороги. Еще не рассвело, и, как свидетельствует обер-шталмейстер Коленкур, «тьма была еще такая, что в 25 шагах ничего нельзя было различить». Император, по всей видимости, намеревался еще раз осмотреть позиции своей армии у Малоярославца, чтобы потом внести что-то новое в собственный стратегический план уже проваленного Русского похода.

Наступающее утро дня поздней осени и ночная прохлада с неизменной сыростью располагали к размышлениям о том, как поступать дальше. Поэтому наполеоновская свита не мешала своему сюзерену размышлять, покачиваясь в седле. Из воспоминаний мемуаристов, они не сразу придали внимания звукам двигавшейся в направлении на них массе всадников.

Наполеон покинул место своего ночлега быстро, не дожидаясь прибытия эскадронов эскорта, которые уже седлали своих коней. Императора, привычно пустившего свою лошадь вскачь, сопровождала небольшая свита из генералов и их адъютантов, офицеров для поручений. Впереди скакало несколько десятков человек из личного конвоя Бонапарта. Считается, что это были взводы гвардейской кавалерии – конных егерей, польский легкоконный и, возможно, драгунский. Каждый взвод по штату состоял из 29 человек, в том числе офицера и трубача.

Именно эти императорские конвойцы первыми обнаружили на лесной опушке казачью лаву, которая устремилась на гвардейский артиллерийский парк. Гвардейским кавалеристам в мужестве отказать было трудно, и они сразу же схватились на саблях с казаками. Донцы уменьшили ход лавы, посчитав встретившееся препятствие на пути к Боровской дороге, где горели бивачные костры и уже хорошо просматривалось скопище обозных повозок, за голову колонны вражеской конницы.

Но этих нескольких считаных минут Наполеону, не терявшему самообладание духа, и его свите вполне хватило для того, чтобы отъехать назад, быстро удалившись от места начавшейся конной схватки. Император приказал выдвинуть вперед эскортные эскадроны, а сам поскакал обратно к Городне, в бивак гвардейской пехоты, где мог найти надежную защиту. Перед тем как свернуть с Боровской дороги, ставшей смертельно опасной, влево, Бонапарт приказал свите:

– Едем (влево). Мои служебные эскадроны вперед (в бой).

Однако эскортные эскадроны конной гвардии запаздывали, поскольку Наполеон в Городне не стал ожидать их: «пусть догоняют». Получилась следующая безрадостная для него и императорской свиты картина: взводы личного конвоя Бонапарта, адъютанты генералов с трудом сдерживали натиск нападавших на них казаков. Те уже увидели, что им по пути преградой встретилось около сотни вражеских конников. У дороги шла горячая рукопашная схватка.

Здесь надо отметить следующее: большая часть казачьей лавы продолжила свой быстрый бег на место расположения гвардейского артиллерийского парка, где донцов ожидали богатые трофеи и добыча. Поэтому на «незначительную» конную схватку у дороги полковые и сотенные командиры не обратили должного внимания.

Но если бы казаки-донцы знали, что в той маленькой группе конников, бывших в стороне от места боя, находится сам император французов?! Тогда бы уж генерал-майор Иловайский 3-й и его «степные осы» забыли бы в единый миг обо всем на свете и любой ценой своих казачьих жизней постарались бы пленить такого человека. Но стояли предрассветные сумерки, и нет тому свидетельств, что казаки хотя бы различили в группе всадников приметные цветом генеральские мундиры.

Ранним утром 13 октября у Городни на обочине Боровской дороги сама судьба хранила самого большого в истории Франции венценосного завоевателя в лице основателя империи корсиканца Бонапарта, ставшего для мировой истории Наполеоном Первым. Это неоспоримый в истории факт, который может вызывать и удивление, и сожаление. Попади тогда у Городни Бонапарт в русский плен, последующие события эпохи Наполеона имели бы иное звучание.

Неравная конная схватка императорских конвойцев с казаками продолжалась совсем недолго. От Городни на спасение императора во весь конский мах спешили эскадроны эскорта. Этот эпизод дела под Городней достаточно хорошо описан у мемуаристов. Первым «влетел» в бой польский легкоконный эскадрон (шеволежеров, вооруженных пиками длиной 287 см, которые были отобраны ими у австрийских улан в битве при Ваграме 6 июля 1807 года).

Эскадроном гвардейцев-поляков командовал барон Ян-Ипполит Козетульский, герой Испанского похода Наполеона. Однако ему сразу же не повезло: едва офицер врезался в числе первых в ряды казаков, как получил тяжелое ранение ударом пики-«дончихи» и был сброшен с коня на землю. Однако жив он все же остался: второго удара пикой не последовало, а лошадь в любой ситуации панически боится ступить ногой на лежащего человека: она его всегда щадит. Конная схватка «горела»: теперь всадники больше бились пиками.

Затем к месту боя подлетел эскадрон конных егерей под командованием барона Франсуа-Антуана Кирманна. Его конники сражались саблями, стреляя из пистолетов. Два прибывших эскадрона пробились к окруженным конвойцам, и теперь казакам приходилось иметь дело с тремя сотнями разъяренных вражеских всадников: они сражались за жизнь своего императора.

Неизвестно, чем бы закончилась эта конная схватка (казаков все же было числом больше), если бы к месту боя не прискакал герцог Истрийский маршал империи Ж.-Б. Бессьер во главе двух других эскадронов наполеоновского эскорта – конно-гренадерского и драгунского. Теперь силы сторон уравнялись, но перелома в рукопашной схватке все не было – ни одна из сторон и не думала уступать место боя другой.

Пока шел этот бой, казачья лава, ворвавшаяся в гвардейский артиллерийский парк, «рассыпалась» среди многих сотен различных повозок, десятков орудий и зарядных ящиков. Казаки занялись увозом французских пушек (в упряжки они ставили своих донских степных лошадок) и поиском военной добычи, в данном случае богатой, в повозках наполеоновской гвардейской артиллерии.

Привычного шума боя в этом налете на вражеский артиллерийский парк не было. Расходившиеся донцы словно забыли о том, что при таком успешном налете им следовало поджигать и так взрывать зарядные ящики, которые были полны огневых пушечных припасов. Однако сбор добычи был прерван прибытием к парку многочисленной французской кавалерии. Казачьи полковые командиры дали сигнал отходить и увозить с собой трофеи и прочее взятое с боя добро.

Французам, однако, удалось отбить у нападавших часть захваченных ими орудий гвардии. Однако казаки-ополченцы все же сумели увезти с собой на берег Лужи 11 пушек и переправить их по плотине на правый берег. Это были знатные трофеи, которыми Войско Донское могло с полным на то правом гордиться. Сама собой утихла и схватка казаков с императорским эскортом.

Попытки преследовать казаков французам ничего не дали. «Степные осы» во все времена были большими мастерами быстрого отхода: они отступали, рассыпавшись во все стороны, а потом собираясь воедино в безопасном месте. Регулярная же кавалерия рассыпаться в бою не имела права, поскольку она действовала «правильным строем» и рассыпаться в любом бою ей было никак нельзя. Поэтому казаки так и не увидели за собой настойчивой погони.

…О кавалерийском бое под Городней нам больше известно из французских мемуаров, чем из своих документальных источников. Так, генерал Жан Рапп, бывший при императоре Наполеоне и оказавшийся невольным свидетелем (и даже участником той схватки) действий донцов А. В. Иловайского 3-го, рассказывает, как обстояло дело:

«…Мы сели на лошадей в половине восьмого, чтобы осмотреть поле, где происходила битва; император ехал между герцогом Виченцским (генерал и дипломат Арман Коленкур. – А.Ш.), принцем Невшательским (маршалом герцогом Луи Бертье, начальником штаба Наполеона. – А.Ш.) и мною.

Но едва мы покинули лачуги, где провели ночь, как заметили отряд казаков, выехавших из леса направо, впереди нас. Ехали они довольно стройными рядами, так что мы приняли их за французскую кавалерию.

Герцог Виченцский первый узнал их:

– Ваше величество, это казаки.

– Этого не может быть, – ответил Наполеон.

А они с отчаянным криком ринулись на нас. Я схватил за поводья лошадь Наполеона и сам повернул ее.

– Но ведь это же наши?

– Нет, это казаки, торопитесь.

– А ведь и в самом деле это они, – заметил Бертье.

– Вне всякого сомнения, – добавил Мутон.

Наполеон отдал несколько приказаний и уехал, я же двинулся вперед во главе эскадрона. Нас смяли; моя лошадь получила глубокий удар пики и опрокинулась на меня; варвары эти затоптали нас.

На счастье, они заметили в некотором расстоянии артиллерийский парк и бросились к нему. Маршал Бессьер успел прискакать с конными гвардейскими гренадерами: он атаковал казаков и отбил у них фургоны и орудия, которые они увозили…»

Мемуариста Жана Раппа дополняет более известный в России мемуарист генерал Арман де Коленкур, он же герцог Виченцский. Он тоже не без ужаса видел в тот день, что вся долина реки Лужи и дорога «кишит казаками» и что свита императора окружена «целой тучей казаков». Коленкур писал:

«Если бы казаки, оказавшиеся перед самым нашим носом и на один момент окружившие нас, были более решительны и ринулись бы на дорогу, вместо того, чтобы с ревом рубить направо и налево… то они захватили бы нас, прежде чем эскадроны успели бы прийти нам на помощь…

Но не подлежит сомнению, что император был бы убит или взят в плен, и никто не знал бы даже, где искать его среди огромной равнины, там и сям покрытой рощицами, под прикрытием которых и прятались казаки в расстоянии ружейного выстрела от дороги и от позиций, занимаемых гвардией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.