А БЫЛИ ЛИ ВООБЩЕ БОЛЬШЕВИКИ НА «ПОТЁМКИНЕ»?

А БЫЛИ ЛИ ВООБЩЕ БОЛЬШЕВИКИ НА «ПОТЁМКИНЕ»?

Бегство «Потёмкина» из Одессы сорвало и далекоидущие планы вождя партии большевиков В.И. Ленина. Дело в том, что находившийся в это время в эмиграции в Швейцарии Ленин, узнав о восстании на «Потёмкине», срочно направил в Одессу для «политического руководства восстанием» лично преданного ему большевика Васильева-Южина, который вспоминал впоследствии, как Ленин, напутствуя его перед отъездом, сказал: «Задания очень серьёзные. Вам известно, что броненосец „Потёмкин“ находится в Одессе. Есть опасения, что одесские товарищи не сумеют как следует использовать вспыхнувшее на нём восстание. Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае, не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. На эту работу бросьте возможно больше наличных сил одесской организации. В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими для общей борьбы. Союзу рабочих и крестьян в начавшейся борьбе я придаю огромное, исключительное значение».

«Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался, — пишет в своих мемуарах далее Васильев-Южин. — В таком состоянии я раньше никогда не видел его. Особенно меня поразили, и, каюсь, очень удивили тогда, дальнейшие его планы, расчёты и ожидания.

— Дальше необходимо сделать всё, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнёт к „Потёмкину“. Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию.

— Вы серьёзно считаете всё это возможным, Владимир Ильич? — невольно сорвалось у меня.

— Разумеется, да! Нужно только действовать революционно и быстро. Но, конечно, сообразуясь с положением, — твёрдо и уверенно повторил он».

Васильев-Южин примчался в Одессу утром 20 июня, но, увы, «Потёмкина» там уже не было.

И всё же любопытно, насколько реальны были планы Ленина?

Допустим, Васильев-Южин застал бы «Потёмкин» в Одессе. Что произошло бы дальше?

Начнём с того, что не факт, что его сразу бы приняли на «Потёмкине» с распростёртыми объятиями, к тому же признали в нём начальника! К этому времени на мятежном броненосце уже сформировался свой триумвират: Березовский-Матюшенко-Фельдман, который делиться властью, с неким примчавшимся эмигрантом вряд ли бы пожелал. Вспомним, как обстреляли из винтовок пытавшегося прибыть на «Потёмкин» Губельмана-Ярославского, также метившего в вожаки мятежа. Что касается Фельдмана и Березовского, то в любви к большевизму они на самом деле признались лишь после октября 1917 года, когда большевики стали правящей партией и пребывание в их рядах сулило большие выгоды. До этого же одесские друзья «огинались» то в Бунде, то в эсерах. Матюшенко же вообще «по жизни» ненавидел всяких там интеллигентов.

Но допустим, что Васильев-Южин добрался бы до Одессы, взобрался на палубу броненосца, в публичной речи доказал несостоятельность Фельдмана и Березовского и захватил власть на «Потёмкине». Что же было бы дальше?

Много ли мог сделать и В.И. Ленин, севши в Румынии на миноноску? При всём уважении к его гениальности и предприимчивости, в успехе данного мероприятия я глубоко сомневаюсь. Ленин не знал флота, а флот не знал его, и, думаю, мало бы кто пошёл за каким-то швейцарским эмигрантом. Если же принять во внимание таких помощников, как Матюшенко, то, может быть, сама судьба уберегла Ильича от этой авантюры. Всю абсурдность затеи, видимо, понял, приехав в Одессу и разузнав подробности о «Потёмкине», и сам Васильев-Южин. Не зря в своих воспоминаниях относительно ленинской затеи он употребляет такие осторожные, но предельно понятные выражения, как «Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался», «в таком состоянии я раньше никогда не видел его»… Как знать, может быть, на самом деле Васильев-Южин специально не очень-то торопился в Одессу, понимая, что ничего путного из ленинской затеи не получится.

А может быть, Васильев-Южин мог бы попытаться захватить власть на броненосце, опираясь на матросов-социал-демократов (о настоящих большевиках на флоте в тот момент вообще не могло быть и речи!), да и были ли таковые? Участие социал-демократов в потёмкинских событиях — это очень тёмная тема. Матросы социал-демократы броненосца (если они там были на самом деле), как пишут историки, не желали восстания и делали всё, чтобы его не допустить, но их фактически сразу же отстранили от руководства, и восстание всё-таки произошло. Почему не хотели выступать социал-демократы? Почему они оказались в меньшинстве (если они вообще были на «Потёмкине») и были вынуждены в конце концов подчиниться обстоятельствам? Сколько их было на самом деле? Кто их переборол и почему? Точных данных по социал-демократам «Потёмкина» нет. В разных исторических трудах называются самые разные составы социал-демократической ячейки броненосца, как по количеству, так и по персоналиям. К примеру, если в одних трудах Вакуленчук фигурирует лишь как член «Централки», то в других он социал-демократ, а в некоторых даже большевик. Разумеется, что в своих воспоминаниях, написанных после 1917 года, почти все бывшие потёмкинцы дружно пишут, что они как есть были идейными большевиками. Думается, что если бы к власти пришли эсеры, они столь бы дружно задним числом причисли себя и к ним. Документально же проверить фактическую принадлежность того или иного матроса к конкретной революционной организации не представляется возможным. Именно поэтому историки и сочиняют то, что им нравится, придумывая несуществующие организации и их многочисленных членов.

Б.И. Гаврилов своей книге «В борьбе за свободу» пишет: «Исследование материалов восстания на „Потёмкине“ показывает, что команда с первых его минут разделилась на три группы: участников восстания, его противников и колеблющихся. В источниках названо 129 активных участников, из них 29 были социал-демократами. Выявленное количество членов РСДРП можно считать полным, принимая во внимание слова одного из участников восстания: „Нас здесь 30 революционеров, 30 социал-демократов“».

Двенадцать членов РСДРП (кроме погибшего Г.Н. Вакуленчука), судя по воспоминаниям потёмкинцев, были большевиками (П.В. Алексеев, С.А. Денисенко, И.А. Дымченко, М.М. Костенко, В.П. Кулик, И.А. Лычёв, А.В. Макаров, В.З. Никишкин, Е.К. Резниченко, А.Г. Самойленко, И.С. Спинов, Е.С. Шевченко). Фракционная принадлежность остальных неизвестна. Н.П. Рыжий вспоминал: «В различии между большевиками и меньшевиками не все из нас разбирались в то время». Но, несмотря на недостаточную теоретическую подготовку, социал-демократы «Потёмкина» выполняли решения III съезда РСДРП и «Централки», а, следовательно, и сами находились на большевистских позициях.

К группе активистов восстания примыкала группа рядовых участников (около 150 человек), которым классовый инстинкт подсказал выбор революционного пути. Вместе с активными участниками они составили революционное ядро в 300 человек, охарактеризованное секретарём Одесского комитета РСДРП Л.М. Книпович как «вполне сознательное». Большинство участников восстания являлось матросами технических специальностей, что характерно для революционного движения на флоте.

Распространённое в литературе мнение о наличии в команде членов партии эсеров не соответствует действительности. Матросы с эсеро-анархистскими взглядами на «Потёмкине» были, к ним относился и руководитель восстания А.Н. Матюшенко. Однако связей с эсеровскими организациями матросы не поддерживали, о чём свидетельствуют отсутствие упоминаний об этом в эсеровской печати и отказ потёмкинцев принять делегата Одесского комитета социалистов-революционеров.

Материалы о восстании свидетельствуют, что его политическая программа являлась программой большевистской «Централки», программой III съезда РСДРП. Частично она отражена в обращениях и прокламациях потёмкинцев. Эти документы были рассчитаны на самые широкие слои народа, вероятно, поэтому в них отразилась лишь программа-минимум РСДРП: свержение самодержавия и созыв учредительного собрания, а также борьба против войны, за мир. Поскольку обращения и воззвания, как и все решения судовой комиссии, должны были утверждаться общим собранием команды, можно считать их выражением воли всего экипажа, в том числе и малосознательных матросов. Это свидетельствует об успехах социал-демократов в политическом воспитании членов команды «Потёмкина».

Исследование программы действий восставших показывает, что она соответствовала общему плану «Централки» по захвату Черноморского побережья и провозглашению республики. Этот план потёмкинцы в дальнейшем дополнили предъявлением ультиматума царскому правительству.

К группе колеблющихся относились в основном новобранцы, составлявшие более половины экипажа (около 400 человек). Уровень революционности этой части команды был невысоким. Один из колеблющихся, матрос Л.И. Летучев, вспоминал:

«Восстание на броненосце „Потёмкин“ застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был „за“, потому что не понимал и не разбирался в нём. Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нёс вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всём этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении […]

[…] Группа противников восстания была относительно немногочисленна и состояла из 10 кондукторов и 60–70 матросов, в основном новобранцев. Оформленной организации эта группа создать не успела, но наиболее активные её члены, сознательные враги восстания — кондукторы и часть матросов, — устраивали тайные сходки. Возглавлял контрреволюционеров прапорщик Д.П. Алексеев, назначенный потёмкинцами командиром корабля. Группа вела активную агитацию, занималась провокациями и вредительством».

Итак, из 746 человек команды в восстании активно участвовали около 280–300, неустойчивую позицию занимали около 400 человек и около 70 человек являлись противниками восстания. Революционные матросы знали многих контрреволюционеров и могли бы применить к ним решительные меры, не ограничиваясь агитацией на митингах. Однако они не сделали этого. Правда, они постановили избавиться от главных врагов — кондукторов, но это решение, принятое уже в конце восстания, не было исполнено. Тем самым оказались не осуществлены рекомендации «Централки» по ликвидации контрреволюционных элементов.

Для руководства восстанием и управления броненосцем потёмкинцы, по предложению А.Н. Матюшенко, выбрали из своей среды комиссию из наиболее авторитетных, технически грамотных и преданных общему делу товарищей. Кандидатуры для утверждения по списку, составленному социал-демократами, предлагал команде В.П. Кулик. Точный состав комиссии неизвестен, А.П. Березовский определял число её членов в 22–25 человек, К.И. Фельдман — в 32, С.Ф. Найда и некоторые другие — в 15, а П.П. Гришин считал, что состав комиссии доходил до 36 человек. Столь значительное расхождение вызывается тем, что на заседаниях комиссии обычно присутствовали не только её постоянные члены, но и многие другие политически активные матросы, формально не входившие в состав комиссии.

По наблюдениям поручика Коваленко, на «Потёмкине» «…людей решительно настроенных, готовых стоять до конца, было человек полтораста, между ними душ пятьдесят были, кроме того, люди совершенно сознательные и более или менее развитые… Явно враждебных революционному направлению было душ семьдесят во главе с кондукторами и, пожалуй, прапорщиком Алексеевым. Остальная часть команды, хотя и была… в общем, проникнута революционным настроением, однако совершенно не была воспитана в этом направлении и потому являлась элементом весьма неустойчивым».

Во второй половине восьмидесятых в научных публикациях стали понемногу признавать факт того, что социал-демократическая организация на броненосце была не столь большой и влиятельной, как об этом писалось ранее. ЦК РСДРП (большевиков), оказывается, вообще ничего не знало о событиях на «Потёмкине». Для проживавшего в Женеве Ленина они были полной неожиданностью. О восстании на броненосце руководитель большевистского крыла РСДРП узнал из газет. Согласно научным работам последних лет уже признано, что на «Потёмкине» всем заправляли вовсе не социал-демократы, а эсеры и анархисты. Но и о них известно крайне мало. Да что говорить о принадлежности матросов к каким-то конкретным партиям в 1905 году, когда даже после февраля 1917 года на кораблях Балтийского флота иные активисты «на всякий случай» состояли одновременно в трёх и более партиях.

Да что там партийный состав матросов на кораблях, если до сегодняшнего дня историки не могут разобраться даже с определением процента революционности того или иного корабля. Дело в том, что сама методика подсчёта процента революционности на кораблях российского флота в советское время была весьма оригинальной. Автору о ней поведал его старый сослуживец по Балтийскому флоту доктор исторических наук капитан 1-го ранга М. Елизаров, который защищался именно по данной тематике. Оказывается, официально признанным считался подсчёт по дисциплинарным ведомостям, которые ежеквартально отсылались с кораблей в вышестоящие штабы. Историкам было велено считать всех нарушителей дисциплины и, исходя из их количества, определять процент революционных матросов. Вне всякого сомнения, что среди пьяниц и самовольщиков вполне могли быть и идейные борцы с самодержавием, но, как показывает личный опыт тридцатилетней службы на флоте, подавляющее большинство пьёт, убегает со службы и дебоширит вовсе не по идейным соображениям. Но у мужей науки считали так: коль каждый пьяница и самовольщик своим поведением объективно подрывал устои дисциплины царского флота, значит, в более широком смысле он подрывал и устои самого царизма. Вывод: каждый из оных являлся настоящим революционером, может даже сам того и не подозревая. А потому всех, кто пытается сложить себе мнение из вычисленных историками процентов революционности матросов на том или ином броненосце, призываю быть весьма осторожными. С таким же успехом эти проценты могут служить основанием для вычисления процента горьких пьяниц в российском флоте. Так, на том же Черноморском флоте самой революционной (по данной методике подсчёта) считалась команда броненосца «Екатерина Вторая». Однако и в июньских (потёмкинских), и в ноябрьских (очаковских) событиях 1905 года она никакого участия не принимала. Почему? Да, может, именно потому, что вся революционность там определялось количеством алкоголиков и дезертиров? Не обошла методика подсчёта революционных матросов и «Потёмкин». Известно, что ещё в 1903 году на ещё находящемся в постройке «Потёмкине» матрос-плотник Констальский напал на боцмана Иващука и тяжело ранил его топором. Преступление, казалось бы, чисто уголовное, но и ему придали революционный окрас: раз плотник боцмана по голове топором саданул, значит, виноват боцман, так как любой боцман царского флота заведомая шкура и сволочь, и он неправильно формулировал перед плотником его трудовые задачи. Вывод: плотник Констальский настоящий революционный матрос, топор — оружие пролетариата, а покушение на убийство — протест против социального неравенства. Эх, если бы плотник Констальский дожил со своим топором на «Потёмкине» до июня 1905 года, вот бы где нашлось для него революционной работёнки…

Подводя итог четырёхдневному «одесскому этапу» эпопеи «Потёмкина», можно сказать, что, несмотря на временные успехи (присоединение «Георгия Победоносца»), он закончился полным поражением и паническим бегством. По сути, с этого момента «Потёмкин» уже реальной угрозы ни для кого не представлял, так как в душах его матросов уже поселился страх за совершённое, апатия и неверие в успех начатого дела.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.