Малый двор маршала

Малый двор маршала

На следующий день Жуков устроил банкет на своей даче в Сосновке. Он пригласил своих друзей. Любимая солдатами популярная певица Лидия Русланова, жена генерала Крюкова, настоящая красная авантюристка, настолько богатая, что на свои деньги построила две батареи реактивных установок «Катюша», предложила тост за «Георгия Победоносца»[732]. И ни слова о Сталине. Все речи на банкете фиксировались людьми Абакумова, который на основе их данных подготовил доклад Сталину. В тот же вечер Русланова подарила Александре Диевне брошь с бриллиантами, принадлежавшую некогда жене Пушкина. По словам Эры Жуковой, прежняя владелица драгоценной броши согласилась уступить ее только после того, как узнала, кому она предназначается[733]. Трудно сказать, действительно ли данная брошь принадлежала Наталье Гончаровой, первой красавице России своего времени. Осенью 1948 года, когда Русланова и Крюков будут арестованы, сотрудники органов госбезопасности обнаружат в их квартире 208 драгоценных камней и огромное количество картин великих русских художников XIX и XX веков, достойных самых лучших музеев.

Жуков находился на седьмом небе. Сталинский наместник в Германии, командующий оккупационными войсками и одновременно глава администрации в советской зоне оккупации, он принимал сыпавшиеся на него почести и награды, подарки и другие знаки внимания, был окружен толпой подхалимов и льстецов. 1 июня 1945 года он получил третью «Звезду» Героя Советского Союза за взятие Берлина. 22 июня он в качестве депутата присутствовал на XII сессии Верховного Совета СССР. На сделанной в конце сессии фотографии он запечатлен справа от Сталина, впереди Василевского, Конева и Рокоссовского. В августе он получил второй орден Победы, снова раньше самого Сталина. Солдаты подарили ему алюминиевый портсигар с выгравированными ими на крышке портретами: Суворов и Жуков[734].

Похоже, Георгий Константинович быстро привык к тому, что его сравнивают с Суворовым и Кутузовым, к славословиям и лести, о чем на допросе рассказывал генерал Крюков:

«Особенно отличались в создании рекламы Жукову бывший член Военного Совета 1-го Белорусского фронта Телегин, командующий авиацией Новиков, маршал бронетанковых войск Ротмистров, а также я и моя жена Русланова. Телегин под разными предлогами устраивал в Берлине и Москве банкеты, которые проходили в атмосфере лести и угодничества. Все мы старались перещеголять друг друга, на все лады восхваляя Жукова, называя его новым Суворовым, Кутузовым,  – и Жуков принимал это как должное.

[…] Надо сказать, что он не забывал нас поощрять. В августе 1944-го, когда Жуков был представителем Ставки на 1-м Белорусском фронте, я пожаловался ему, что меня обошли наградой за взятие города Седлец. Жуков тут же позвонил Рокоссовскому и предложил ему представить меня к награждению орденом Суворова I степени. Это указание было незамедлительно выполнено. Точно так же превысив свои полномочия, он наградил и мою жену Русланову. Когда Жуков стал Главкомом сухопутных войск, он взял меня к себе и назначил начальником Высшей кавалерийской школы. Он же помог мне получить еще одну квартиру, третью по счету. Неудивительно, что такое отношение Жукова ко мне и Руслановой превратило нас в преданных ему собачонок»[735]. Эти слова, сказанные в 1948 году, подтверждали данные, уже известные органам госбезопасности, которая вела непрерывное наблюдение за Жуковым и его окружением. В принципе обычное явление для советской высшей номенклатуры. Все подобные факты докладывались Сталину.

В конце 1945 – начале 1946 года Павел Дмитриевич Корин, один из придворных живописцев Кремля, был направлен в Берлин писать портрет Жукова. Очевидно, это было инициативой Ворошилова, покровителя советских живописцев. На портрете маршал изображен в парадной форме, с воинственным видом, кулак уперт в бок, грудь увешана наградами. Зато неизвестно, кто заказал Василию Яковлеву еще один портрет Жукова, тот самый, за который маршал дорого заплатит через двенадцать лет. Сталин? Ворошилов? Никаких следов официального заказа не найдено. Может быть, это сделал в частном порядке сам Жуков или один из его друзей? Тайна остается тайной. Первые наброски к портрету маршала лауреат Сталинской премии Яковлев сделал на Параде Победы. Работа, выполненная им за три месяца, имеет большие размеры. Жуков изображен в образе Георгия Победоносца, покровителя России. Его белый конь Кумир встал на дыбы на фоне горящего Рейхстага, попирая копытами задних ног нацистские знамена. Подобный конный портрет отсылает к имперской и религиозной символике, немыслимой при Сталине. Сразу вспоминаются Петр Великий и святой Георгий, поражающий дракона. Замысел – Жуков чудесный спаситель России – выражен так навязчиво, так невероятен в тогдашнем СССР, что сразу наводит на мысль о провокации, устроенной госбезопасностью, а то и самим Сталиным. Но доказать это невозможно.

В это же время скульптор Евгений Вучетич, в будущем автор фигуры солдата-освободителя в Трептов-парке и огромных статуй матери-Родины в Волгограде (Сталинграде) и Киеве, преподнес Жукову выполненный им его бюст в натуральную величину. На подставке Вучетич выгравировал:

Тебе не смог в венок победный

лавровой ветви я вплести,

но постараюсь до столетий

твой светлый образ донести.

Славному русскому полководцу XX века, маршалу Г.К. Жукову в память о наших коротких встречах.

От автора. Берлин, ноябрь 1945 г.

Все эти эпизоды говорят если не о возникновении культа личности Жукова, то, во всяком случае, о его огромной популярности в армии и в народе. А что, если хотя бы часть из тех 30 миллионов человек, что прошли за войну через Красную армию, связывали с ним надежды на улучшение своей жизни после победы? Этого нельзя исключить. И у Сталина начали возникать подозрения на его счет. Он хорошо знал русскую историю и помнил, что заговорщики-декабристы были офицерами, вернувшимися из Западной Европы в ореоле победителей Наполеона и ставшими выразителями надежд части общества на либерализацию. В июле 1943 года, во время Курской битвы, глава НКГБ Меркулов доложил Сталину о содержании разговора между двумя писателями: «Народ помимо [Сталина] выдвинул своих вождей – Жукова, Рокоссовского и других. Эти вожди бьют немцев и после победы потребуют себе места под солнцем… Кто-либо из этих популярных генералов станет диктатором либо потребует перемены в управлении страной… Вернувшаяся после войны солдатская масса, увидев, что при коллективизации не восстановить сельское хозяйство, свергнет советскую власть… в результате войны гегемония компартии падет и уступит место гегемонии крестьянской партии, которая создаст новую власть и освободит народ от колхозов…»[736] В Курске, как вспоминает Анфилов, маршала повсюду встречали возгласы «ура» его солдат, кричавших: «Где Жуков, там победа»[737]. 28 августа 1945 года начальник военной контрразведки Смерш Абакумов направил Сталину досье, собранное его подчиненным – Александром Вадисом, начальником Управления Смерш 1-го Белорусского фронта: «О Серове [уполномоченный НКВД в Германии] идут разговоры, что Героя Советского Союза он получил незаслуженно, это сделано Жуковым для того, чтобы приблизить Серова к себе… […] Многие считают, что Жуков является первым кандидатом на пост наркома обороны. Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“. В одном из разговоров с армейским политработником, когда тот сослался на директиву Булганина о политорганах, Жуков заявил: „Что Вы мне тычете Булганиным, я кто для Вас?“, желая подчеркнуть, что он не кто-нибудь, а заместитель наркома обороны»[738].

Документ, направленный Абакумовым Сталину 3 января 1947 года, освещает мечтания о либерализации, сосредоточивавшиеся на личности Жукова. Речь идет об оперативной записи разговора между генералами Гордовым и Рыбальченко, состоявшимся 28 декабря 1946 года, и между Гордовым и его женой, Татьяной Владимировной, имевшим место тремя днями позже. Гордов, командовавший в 1942 году Сталинградским фронтом, в тот момент командовал Приволжским военным округом. Рыбальченко был у него начальником штаба. Думая, что они одни, эти трое резко критиковали Сталина, политизацию армии, голод, царивший в стране, и отставку Жукова (которая произойдет 1 июня 1946 года).

«Т.В. Гордоеа: Вот сломили такой дух, как Жуков.

Гордое: Да. И духа нет.

Т.В.: И он сказал – извините, больше не буду, и пошел работать. Другой бы, если бы был с таким убеждением, как ты, он бы попросился в отставку и ушел от всего этого.

Г.: Ему нельзя, политически нельзя. Его все равно не уволят. Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии, их убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже – в кружку и все! Я очень много недоучел. На чем я сломил голову свою? На том, на чем сломили такие люди – Уборевич, Тухачевский и даже Шапошников… Тут вопрос стоял так: или я должен сохраниться, или целая группа людей должна была скончаться – Шикин, Голиков и даже Булганин, потому что все это приторочили к Жукову. […]

Т.В.: Они не военные люди.

Г.: Абсолютно не военные. Вот в чем весь фокус. […]

Т.В.: Когда Жукова сняли, ты мне сразу сказал: все погибло. […] Но ты должен согласиться, что во многом ты сам виноват. […] Нет, это должно кончиться, конечно. Мне кажется, что, если бы Жукова еще годика два оставили на месте, он сделал бы по-другому»[739].

Разговор между Гордовым и Рыбальченко был еще более политизированным.

«Рыбальченко: Нет самого необходимого. Буквально нищими стали. Живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут?

Гордое: Он все видит, все знает.

Р.: Или он так запутался, что не знает, как выпутаться?! Выполнен первый год пятилетки, рапортуют,  – ну что пыль в глаза пускать?! […] А вот Жуков смирился, несет службу.

Г.: Формально службу несет, а душевно ему не нравится. […]

Р.: Да. Народ внешне нигде не показывает своего недовольства, внешне все в порядке, а народ умирает.

Г.: Но народ молчит, боится.

Еще в одной сделанной людьми Абакумова записи генерал Кулик, бывший заместитель Гордова, говорит, что «надо сплачиваться вокруг Жукова».

В принципе все эти доклады не имели особого значения: чтобы нанести удар, Сталину не нужна была реальная угроза. Достаточно было угрозы потенциальной, что он доказал во время большой чистки 1937–1938 годов. Но из-за популярности маршала Сталин попал в затруднительное положение. Он решил превратить Великую Отечественную войну в новый фундамент легитимности Советского государства, но Жуков представлял для него в некотором роде конкурента в качестве главного символа этой войны. Поначалу Сталин осыпал Жукова почестями и возвышал его, потому что это находилось в рамках «сакрализации» войны, но было очевидно, что его это пугало. Отсюда постоянный контроль Вышинского за действиями маршала, почти полное лишение Жукова самостоятельности в его политической деятельности на посту главы администрации советской оккупационной зоны Германии. Участие Жукова в Потсдамской конференции (17 июля – 2 августа) ограничилось материально-технической организацией и тостами на банкетах. Военным советником вождя теперь был Антонов, а не Жуков. В августе и сентябре Сталин еще дважды поручал маршалу выполнять представительские обязанности: он попросил его сопровождать Эйзенхауэра во время его визита в Москву (11–17 августа) и организовать парад победы в Берлине вместе с тремя западными оккупационными армиями (7 сентября). В октябре Жуков должен был отправиться в США по приглашению Трумэна, врученного ему в собственные руки 2 августа послом Гарриманом одновременно с выражением восхищения американского президента. Поездка так никогда и не состоялась. В октябре 1945 года Жуков вроде бы заболел; это объяснение подтверждают воспоминания его дочери Эры. Приглашение будет повторено Эйзенхауэром после октября, но тогда Жуков отказался, сославшись на большую загруженность делами. Можно предположить, что Сталину не понравились такие исключительные почести, оказываемые его маршалу. А может быть – и это объяснение не противоречит первому,  – причиной отказа советской стороны стало заметное охлаждение отношений с англо-американцами.

Даже в вопросах дисциплины у Жукова не все было в порядке. Имевшие место еще во время войны случаи грабежей и изнасилований, совершавшихся советскими солдатами, не прекратились после 8 мая 1945 года. К главнокомандующему советскими оккупационными силами поступали сотни жалоб, причем некоторые – от генерала Эйзенхауэра: «Все поезда и автомобили, направляемые нами в Берлин, проходят через советскую зону. Их неоднократно останавливали и даже грабили банды бродяг, одетых в русскую военную форму»[740].

9 сентября Жуков издал приказ, обязывающий всех офицеров жить в казармах, чтобы лучше контролировать рядовых. Сталин узнал о существовании данного приказа через десять дней от Смерша. Он отреагировал жестко, потребовав от Жукова отменить его приказ.

«Я считаю этот приказ неправильным и вредным… так как из-за мародерских действий отдельных военнослужащих огульно и несправедливо наказывается весь командный состав. Я уже не говорю о том, что, если этот приказ попадет в руки руководителей иностранных армий, они не преминут объявить Красную Армию армией мародеров. […] Я не пишу Вам формального приказа Ставки об отмене Вашего приказа, чтобы не ставить Вас в неловкое положение, но я требую, чтобы:

1. Приказ был отменен немедленно с донесением об этом в Генеральный штаб…

3. Копии всех Ваших приказов посылались в Генеральный штаб. Советую Вам усилить политическую работу в войсках группы и почаще прибегать к суду чести, вместо того чтобы пугать людей приказами и таскать офицеров в суд, как проворовавшихся уголовников»[741].

Не стоит делать из этого вывод, будто Жуков с уважением относился к частной собственности немцев. По приказу маршала его водитель Бучин не раз экспроприировал дорогие автомобили для Вышинского и Василия Сталина, который лично приезжал посмотреть на трофеи. Партийные бонзы делали заказы из Москвы, и Чуйков, Сталинградский Лев, превратившийся поставщика «мерседесов», искал заказанные лимузины по всей оккупационной зоне. Жуков, по крайней мере, пытался хоть как-то ограничить размеры этого явления, о чем свидетельствует подписанная им директива от 27 сентября, отменяющая ту, которая вызвала недовольство Сталина: «Поступил сигнал о возмутительных фактах мародерства. Военные коменданты, препятствующие этим фактам произвола, подвергаются оскорблениям, угрозам расправы, и одного помощника коменданта связали и бросили в кювет. […] Командующему 2 УА [ударной армией] тов. Федюнинскому командировать во 2 гв. кк [гвардейский кавалерийский корпус] начальника комендантского отдела генерала Еншина с группой инспекторов и работниками военной прокуратуры армии для расследования на месте всех бесчинств и своевольств. Установить, что вывоз нетабельного имущества и предметов домашнего обихода может быть допущен только с письменного разрешения уполномоченного Военного совета полковника Бегутова и генерала Еншина»[742].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.