Совещание упущенных возможностей

Совещание упущенных возможностей

23 декабря 1940 года в Москве, в большом зале Центрального дома Красной армии открылось последнее совещание высшего руководящего состава РККА перед началом войны с Германией. Участвовавшие в нем 270 военных представляли собой точную картину высшего генералитета РККА: люди на десять – пятнадцать лет моложе своих германских коллег, занимавших аналогичные посты в вермахте, вследствие этого намного менее опытные в военном деле (6 % участвовали в Гражданской войне, 30 % принимали участие в различных конфликтах в период 1938–1940 годов). Также они сильно уступали немцам в образовательном уровне (высшее военное образование имели лишь 7 % из них, против 100 % в вермахте). Почти все они недавние выходцы из крестьянства, офицеры рабочего происхождения намного более редки; германские офицеры в огромном большинстве происходили из аристократии.

Все, или почти все, они – члены партии. Все боятся Сталина и/ или восхищаются им. Все они познали молниеносный взлет благодаря чисткам 1937–1938 годов, устранившим «старую гвардию» высшего командования Красной армии, которая не питала никаких иллюзий в отношении Сталина. По словам Жукова, весь сталинский ближний круг, включая Тимошенко, был буквально ослеплен верой в непогрешимость вождя, в его мудрость, в его способность лучше всех разбираться в любых делах, как политических, так и военных[311]. Высшие советские командиры в большинстве своем были лишены стратегического видения. В 1935 году Тухачевский организовал при Академии Фрунзе факультет военной истории и стратегических исследований. Но с самого его открытия политический руководитель этой структуры Щаденко, друг Ворошилова, исключил из курса стратегию, будто бы по просьбе самого Сталина, согласно свидетельству Иссерсона[312]. Германские генералы, даже выходцы из старой прусской аристократии, тоже восхищались фюрером. Но, в отличие от своих будущих советских противников, они были уверены в собственном профессионализме, в превосходстве собственной системы подготовки кадров и командования. За сто пятьдесят лет они создали государство в государстве, однородную и эндогамную касту, очень слабо подвергшуюся влиянию национал-социализма. Они полагали, что им нет равных, будь то за карточным столом или в бою, и имели собственное мнение по стратегическим вопросам. С советскими генералами их роднило только одно: единство мысли. «Большая тактика», унаследованная от Мольтке и Шлиффена, являлась для немцев тем же, чем для красных полководцев оперативное искусство.

Нарком обороны Тимошенко открыл совещание, откровенно заметив, что большинство высших командиров в военном деле «остались на уровне Гражданской войны». После него на трибуну поднимались шесть основных докладчиков – по одному на день,  – зачитывали свои доклады, которые присутствующие в зале затем обсуждали. Первым выступил начальник Генштаба Мерецков, представивший малоутешительные выводы масштабной инспекции, проведенной по его распоряжению осенью: «Командиры подразделений в ходе боя не оценивают обстановку, не отдают себе отчета в том, что представляет собой противник, какова система его заграждений, не определяют, где находится передовая позиция промежуточных рубежей и какими силами он обороняется…» В своем докладе он сделал упор на плачевное состояние взаимодействия в бою различных родов войск, на слабую связку пехота – танки и пехота – авиация. Выступивший во время обсуждения начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант Федоренко дополнил его слова: «Механизированные соединения еще не отработали взаимодействия внутри себя, не отработали взаимодействия даже с мотопехотой и артиллерией, которые входят в состав механизированных корпусов и дивизий. В этом отношении только есть попытки. В этом году корпуса и дивизии отрабатывали вопросы вхождения в прорыв и наступление, но это только ознакомление, никакого боевого взаимодействия и сплоченности в этих вопросах еще нет». И, чуть позже: «У нас карты имеет, как правило, только командир роты, а командир взвода и экипаж карт не имеют. В танковых войсках даже экипаж должен иметь карту и отлично уметь ею пользоваться. Пустишь танк в разведку, он пройдет вокруг леса, болота, экипаж выйдет и не знает, где юг, где север. […]…21 000 машин по заявкам округов требует капитального ремонта, а когда проверишь, многие машины требуют всего 2-х часов времени, за которые их можно привести в порядок»… Начальник штаба Белорусского военного округа Климовских объяснял, что штабы батальонов существуют только на бумаге и что командиры действуют изолированно друг от друга: «…находясь рядом, сидя, что называется, бок о бок, командир стрелкового корпуса не знал, что делается у командира механизированного корпуса и наоборот. […] Надо и командный состав, и штабы стабилизировать, с тем чтобы у нас не было такого положения, когда командиры в частях и в штабах сидят всего по нескольку месяцев.

Не успеет человек привыкнуть к работе, как его назначают на другую должность». Командующий Забайкальским военным округом Иван Конев выступил с предложением: «Мы много говорим, что у нас молодые кадры, и мы должны им помочь разобраться и понять современные требования. Мы должны дать какой-то тактический справочник для нашего командного состава, так как командиры часто не разбираются в технике родов войск. Дать такой тактический справочник, где была бы показана современная техника, современные рода войск…»

25 декабря пришла очередь Жукова выступать с докладом о характере современной наступательной операции. В своих «Воспоминаниях» он утверждает, что доклад был хорошо принят его коллегами. Его четко выраженная агрессивность полностью соответствовала теории глубокой операции, принятой советским высшим командованием. Доклад пронизан той страстью к наступлению, которая была характерна для РККА со времен Фрунзе и Тухачевского. Ричард Харрисон отметил в докладе Жукова значительные по объему заимствования из работ Георгия Иссерсона. В этом нет ничего удивительного, поскольку Баграмян и Пуркаев, литературные «негры» Жукова, слушали курс оперативного искусства, который Иссерсон читал в Академии Генерального штаба. Начал Жуков с анализа сражения на Халхин-Голе, затем проанализировал Французскую кампанию. Он обратил внимание слушателей на необычайно высокие темпы германского наступления, на мощную связку танки – авиация, на смелость прорывов и их развитие на большую глубину самостоятельно действующими механизированными соединениями. Затем он перешел к Красной армии, покритиковал ее и завершил доклад… словами о мощи Красной армии. В обсуждении доклада участвовали шестеро присутствовавших на совещании, в том числе генерал Романенко, командир 1-го мехкорпуса. «Я, товарищи, считаю, что разработанная операция отражает насыщенность техническими средствами и военную мысль периода 1932–1933 – 1934. Кроме того, мы имеем опыт на Западе… […] Прежде всего я считаю необходимым обратить внимание высшего командного состава армии на тот факт, что решающим звеном операции германской армии была механизированная армия». Нам понадобятся такие же, пророчески заявил Романенко, который станет в конце 1942 года командующим одной из танковых армий. С критическими замечаниями выступил и Штерн. В частности: Жуков недооценил то, что основную роль в прорыве должны осуществлять пехотные соединения при мощной артиллерийской поддержке, а танковые соединения следует вводить только после прорыва тактической обороны противника на всю ее глубину. Будущее покажет, что Романенко и Штерн мыслили по этим двум пунктам правильнее, чем Жуков.

31 декабря маршал Тимошенко выступил на конференции с заключительным словом. Сталин при этом не присутствовал. Нарком обороны два часа говорил о двух принципиально важных вещах: обороне и наступлении. Его анализ действий германской армии в Польше и во Франции был безупречен. Здесь тоже чувствовалось влияние взглядов Иссерсона, которого Тимошенко приблизил к себе после финской войны. Далее следовал здравый анализ выхода из тупика, в который зашла Первая мировая война. Затем докладчика занесло: «Все выступления по докладам об армейской обороне и об оборонительном бое показывают правильное, в основном, понимание сущности современной обороны. Однако многие из высказанных здесь положений нуждаются в более точных определениях и существенных поправках. […] Ряд успешно проведенных на Западе прорывов в войне 1939–1940 гг. породил у некоторых исследователей мысль о кризисе современной обороны. Такой вывод не обоснован. Его нельзя делать из того, что ни на польском, ни на французском фронтах немцы не встретили должного отпора, который мог бы быть им оказан при надлежащем использовании противниками существующих средств обороны (механизация оборонительных работ, разнообразный арсенал инженерных средств, мощные огневые противотанковые средства). Оборонительная линия Вейгана, например, будучи наспех и не совсем по-современному оборудована, в добавление к этому, как тактическая оборонительная полоса, совершенно не имела подготовленной оперативной глубины. И все же, несмотря на свое многократное превосходство, немцы потратили более недели на преодоление с боем только этого препятствия. Опыт войны показывает, что современная оборона не может ограничиться одной тактической зоной сопротивления [как у французов], что против новых глубоких способов прорыва необходим второй и, пожалуй, третий оперативный эшелон обороны, состоящий из оперативных резервов, специальных противотанковых частей и других средств, опирающийся на подготовленные в тылу оборонительные противотанковые районы или рубежи. При этих условиях оборона приобретает вновь свою устойчивость. Оборона не является решительным способом действий для поражения противника: последнее достигается только наступлением. К обороне прибегают тогда, когда нет достаточных сил для наступления, или тогда, когда она выгодна в создавшейся обстановке для того, чтобы подготовить наступление. […]…Оборона является составной частью задуманного маневра операции. Советские войска являются единственными, которые с успехом осуществили опыт такого прорыва [современной оборонительной линии, вроде линии Маннергейма или Мажино] на Карельском перешейке. Немецкие войска не прорвали, а обошли с севера аналогичную линию Мажино».

Смысл речи Тимошенко таков: у нас немцам не удастся повторить то, что получилось у них в Польше и во Франции. Красная армия ответит им: 1. эффективной глубокой обороной; 2. контрударом механизированных соединений, способным быстро опрокинуть вермахт; 3. эффективной доктриной – оперативным искусством. Действительно ли он верил, что РККА имеет два первых козыря? Многие места в речи позволяют предположить, что, по мнению наркома, она будет ими располагать… через год или два. Вторая часть выступления Тимошенко полностью посвящена тщательному анализу наступательных операций, которые Красная армия будет проводить против любого агрессора.

Если считать это совещание последней возможностью осуществить aggiornamento (обновление, модернизация (ит.)  – Пер.), то надо признать, что закончилось оно провалом. Высшие командиры Красной армии, включая Жукова, обошли почти полным молчанием два ключевых момента. Каким будет начальный период войны? Не лучше ли, имея дело с таким мощным орудием прорыва, как германские Panzerdivisionen (танковые дивизии), прибегнуть к традиционному русскому способу – глубокой стратегической обороне? Только генерал Кленов, начальник штаба Прибалтийского военного округа, заговорил о проблемах начального периода войны, но лишь затем, чтобы раскритиковать оригинальные воззрения Иссерсона, высказанные тем в его последней книге. Тема не заинтересовала собравшихся, и дискуссий по выступлению Кленова не было. Ни один доклад из сделанных в течение недели не был посвящен вопросам организации оборонительных операций. В вырезанных цензурой кусках своих мемуаров Жуков открыто признаёт провал декабрьского совещания 1940 года: «Военная стратегия в предвоенный период строилась равным образом на утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора и что оборона будет играть сугубо вспомогательную роль, обеспечивая наступательным группировкам достижение поставленных целей»[313]. «Организация стратегической обороны, к которой мы вынуждены были перейти в начале войны, не подвергалась обсуждению»[314]. Ниже Георгий Константинович признаёт: «Крупным пробелом в советской военной науке было то, что мы не сделали практических выводов из опыта сражений начального периода Второй мировой войны на Западе. А опыт этот был уже налицо, и он даже обсуждался на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года. О чем говорил этот опыт? Прежде всего, об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы»[315]. Следует заметить, что Жуков – единственный из пятидесяти или шестидесяти выступающих упомянул об оперативной и/ или стратегической внезапности, но не развил эту тему: «Что необходимо отметить характерного и поучительного в этой операции [Халхин-Гольской]? Прежде всего, вопрос внезапности. Вопрос внезапности, вопрос маскировки был, есть и будет главнейшим элементом в победе как в операции, так и в бою. Исходя из этих соображений, [советское] командование принимало все меры и продумало достаточно основательно маскировку этой операции»[316]. Прежде чем разойтись для празднования Нового года в кругу семьи или сослуживцев, главные военачальники решили встретиться через два дня, чтобы проверить свои догадки и соображения в большой Kriegspiel.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.