Из дневника

Из дневника

19 марта

Из Министерства информации выносят сотни компьютеров, грузят в машины и увозят. Странно. Я там ни одного компьютера не видел раньше. Наверное, они были в каких-то секретных отделах, и гэбэшники просто валяли ваньку и притворялись более сирыми и убогими, чем они есть на самом деле, для отвода глаз.

Последние телевизионщики демонтируют свое оборудование с балкона второго этажа. Все это переезжает на крышу второго этажа гостиницы «Палестина».

Совершил одну из самых страшных ошибок в своей жизни. Перед тем как отправиться из министерства в гостиницу, послал водителя и переводчика поменять 100 баксов на всякий случай. Их нет и нет.

Уже все свалили из министерства. Ни души не осталось. На улице ни одной машины. Даже такси не поймать. А я все торчу здесь. Вот-вот прилетят самолеты и сбросят бомбы.

От стресса у меня пошел камень из почки. Срочно надо в туалет. Побежал в туалет на первом этаже флигеля рядом с основным зданием. С силой захлопнул кабинку. По-моему, камень вышел сразу же. Вот что страх делает с людьми. У меня раньше выходили камни пару раз. И всегда это сопровождалось многочасовыми мучениями. А тут раз и все.

Начинаю поворачивать ручку замка, а ее заело. Дверь открывается на себя. Дергаю за ручку, что есть силы, и отрываю ее. Бью ногой в дверь. Бесполезно. Толстенная дубовая дверь. Маленькое зарешеченное окошечко выходит во внутренний двор, где стоят генераторы. Начинаю орать в него как сумасшедший. Никакой реакции. Там никого нет. Все ушли. Все сбежали. Министерство разбомбят, и я приму мученическую смерть на толчке. И никто не узнает, где могилка моя.

Никогда, никогда, никогда больше не зайду в общественный туалет.

Что делать? У меня нет ни одного металлического предмета. Эх, как я был подготовлен. У меня целых четыре пожарных топора. Три в комнате, один в машине. Опять ору, теперь уже в сторону двери. Никакого ответа. Там никого нет. И никого больше не будет. И ничего больше не будет.

Опускаю крышку унитаза, сажусь на него и начинаю думать. А чего тут думать? Кроме жалости к себе и раздражения никакие мысли в голову не лезут. Остается ждать, что или меня найдут, или меня здесь похоронит бомба, или я умру от голода. В бачке полно воды, так что с жаждой я справлюсь, но пока потерплю. Эх, зачем я выкинул учебник по выживанию! Там наверняка была глава «Пять Советов, Как Себя Вести, Если Вы Застряли в Сортире Перед Самым Началом Операции «Шок и Трепет».

Короче, так я просидел час или полтора, вспоминая всю свою жизнь и прося прощения за все свои грехи. Вдруг услышал чьи-то шаги. Кто-то разговаривает на заднем дворике. Я начал орать диким голосом. Два здоровенных иракца сломали дверь через пять минут, и я вылетел на свободу. Все мои страхи улетучились, и я перестал бояться войны. Все самое страшное было уже позади. Впереди была только работа, подвиги и слава.

Какое счастье, что эти ребята вернулись за генератором. Первый раз за все время я восхищался местными жителями. Я даже помог им погрузить генератор в пикап. Они не понимают, что спасли мне жизнь. Они думают, что просто сломался замок и они выломали дверь. Они люди прямого действия и не рефлексируют по пустякам.

На город в это время опустилась желтая пелена песчаной бури, принесенной ветром из пустыни.

Тут как раз подъезжает моя машина. Они, наверное, в Иорданию ездили деньги менять, но это меня уже не волнует. Забыл написать, что у меня уже неделю новая машина. Джип «Шевроле Джи Эм Си». На войне нужна новая, вездеходная машина. Водитель, правда, похож на Шамиля Басаева и все время молчит. Но мне уже на все наплевать. Я больше ничего не боюсь.

Делаем круг почета по городу. Город словно вымер. В гражданском смысле. Ни одной женщины. Даже мальчишки исчезли с пустырей со своими ободранными мячами. Одни суровые, пузатые, усатые мужики. В дурацкого фисташкового цвета робах без опознавательных знаков. Стоят на каждом углу. Сидят и лежат на мешках с песком. Пьют чай и ждут американцев.

В телевизионной группе одного из наших центральных каналов бунт подавлен. Оператор и звукооператор, которые вчера решили уехать, сегодня согласились остаться при условии, что поедут ночевать в посольство. Говорят, там отличное бомбоубежище.

20 марта

Война началась в 5:30 утра. Сирена зазвучала ровно в пять. Но почти никто не спал в эту ночь.

Вечером накануне я совершил обмен комнат в «Палестине» без помощи маклера. Обменял две комнаты на 10-м и 13-м этажах на три: на 8-м, 6-м и 4-м.

Сам перебрался в комнату на четвертом этаже. Здесь будет спальня и кабинет. На 8-м будет склад. Перетащил туда генератор, бензин и всякие запасы воды и продовольствия. Юра живет на 10-м этаже.

На шестом может жить переводчик. Во всех комнатах снял со стен застекленные репродукции в рамах и аккуратно положил их под кровати. Заклеил оконные стекла широким скотчем в несколько слоев крест-накрест. Заклеил зеркало в ванной на четвертом и шестом крест-накрест. Положил один топор в прихожую, один под кровать. Один в машине. Один у Юры. Вторую кровать поставил на бок, вплотную к моей. От прямого попадания не спасет, а от битого стекла и даже металлических осколков спасти может. Вставил заглушку в дно ванны. Наполнил ванну водой. То же самое сделал в двух других комнатах. Надел бронежилет, который выменял у Юры на каску. Так получилось, что у Юры было два жилета, а у меня две каски. Надел каску. Надел сумку с противогазом. Попробовал надеть противогаз на голову — перебор. На темной лестнице долбанешься, костей не соберешь и войны не дождешься.

Я поднялся на 12-й этаж. На этом этаже никто не живет. Во всех номерах этого этажа когда-то начали ремонт, да и забросили все. Все равно война. Грязь и разруха. Можно снимать последствия войны хоть сейчас. Выломал топориком дверь в торцевую комнату, выходящую окнами на реку с отличным видом на западный берег, на всю административную часть города с дворцами и министерствами. Появляются Юра и его друзья — финн Илке и итальянец Франко, французы Джером и Александра, все фотографы. Замечательные ребята. Они в восторге от прорубленных возможностей.

До четырех утра дежурим на балконе. Ждем налета. Джон, который живет на последнем, 17-м, этаже, был прав, когда сказал, что налет начнется после пяти. Идем спать. Ровно в пять меня будит воздушная тревога.

Ничего не может быть напряженнее и страшнее времени, после того как отзвучит тревога. Сейчас все оставшиеся в городе попрятались в убежищах, ямах или просто вод кроватями, обнявшись и обняв детей. «И ужас режет души напополам…»

В 5:30 утра заработала ПВО. Потом где-то далеко прозвучало два или три взрыва, и все. Тишина упала на обезлюдевший город.

В 8:30 Cаддам Хусейн появился на телеэкране и сказал, что «преступник Буш-младший начал войну». Свою речь Саддам начал с того, что прочел пару цитат из Корана.

Днем появились слухи, что вице-премьер Тарик Азиз бежал из страны. Тарик Азиз немедленно появился перед журналистами в военной форме с пистолетом на боку.

«Я пришел с пистолетом, чтобы подтвердить, что мы готовы сражаться с агрессорами», — сказал Азиз.

Город как будто вымер. Ни одной машины на улицах. Все магазины и офисы закрыты. Буш обещал страшные бомбардировки. Все ждут обещанного. Пословица про три года здесь не проходит.

Из людей попадаются только добровольцы партии Баас.

Специально проехал почти по всему городу. Встретил только одну женщину.

Захра Хасун (62 года): «Вот пошла купить детям хлеба и фруктов в магазин в конце улицы. Все закрыто. Мои дети любят свежий хлеб. Теперь придется ждать, когда кончится война».

На улице Тахариат в центре города попадается единственная лавка, в которой торгуют ароматным табаком и нархиллами — водными трубками вроде нашего кальяна.

Хозяин лавки Азет Саид (39 лет): «Я открылся в 9 утра и буду торговать до темноты. Я буду торговать, пока не придут американцы, а потом пойду драться. Вот этим». Азет поднимает костыль. У него нет обеих ног.

В 9 вечера новая бомбежка. В этот раз видно, как ракета попадает в здание Министерства планирования на том берегу Тигра. У нас в гостинице дрожат стекла и стены. Министерство вспыхивает как факел и гаснет через несколько минут. Потом несколько разрывов в городе, к югу от центра, и опять гнетущая тишина.

21 марта

Ночь прошла спокойно. Ни сирен ни бомбежек. Где обещанный град бомб и ракет? Что происходит?

Министр обороны Султан Хашем Ахмед сказал по телевидению, что Америка высадила десант в двух местах на западе Ирака и встречает жестокое сопротивление со стороны иракских войск и местных жителей.

По радио объявили о премии в 100 миллионов динаров за сбитый самолет (около 40 000 долларов), 50 миллионов за сбитый вертолет и пленного американца (соответственно 20 000 долларов), 25 миллионов (10 000 долларов) за убитого американца или сбитую ракету. Гуманно, однако. За живого врага дают больше, чем за мертвого. Теперь американцев будут щадить.

Министр внутренних дел Махмуд Диаб Ахмад, похожий свирепым спокойствием на тяжеловеса-боксера Холифилда, пришел на пресс-конференцию с хромированным автоматом Калашникова. Его текст не имел большого информационного значения, но, пока он говорил, он водил автоматом вверх, вниз и в разные стороны с дулом, направленным на журналистов. Магазин был пристегнут. Указательный палец на спуске. Я так и не разглядел, был ли снят предохранитель, но на всякий случай отошел в сторону. Министр сказал, что положит автомат, когда кончится война.

Министр информации Мохаммед Саид Эль-Сахаф пришел на пресс-конференцию с кучей фотографий раненных гражданских лиц и назвал США «супердержавой злодеев и супердержавой аль Капоне». Сахаф сказал, что на самом юге Ирака идут ожесточенные бои за маленький приграничный городок Умм Касср.

Потом я успел побывать в больнице «Эль-Кинди», где увидел первых раненых этой войны. Человек двадцать. Все гражданские. Ранения осколочные. Кровь на полу.

В 8:05 вечера сирены. Через пять минут уже падали бомбы на противоположном берегу Тигра. Бомбили некоторые дворцы Саддама, здание Совета министров, базы Республиканской гвардии, штаб-квартиру Организации специальной безопасности, главной спецслужбы страны. Это здание напоминает пирамиду ацтеков. Страшные разрывы сотрясали всю гостиницу, и стекла гудели. На 17-м этаже в торцовом люксе, где расположилась команда CNN, вылетело несколько стекол верхней части пентхауса.

Люди в панике спускались на первый этаж гостиницы по темным боковым лестницам. Некоторые вскрикивали от страха при каждом взрыве.

Бомбили часа два. Странно, но электричество во всем городе продолжает работать. На том берегу на набережной горят длинные ряды фонарей. Позади них кажется, что полыхает весь город.

Телефон работает. Я делаю радиорепортаж во время бомбежки. На мне каска и бронежилет. Мне кажется, что я весь состою из сгустков адреналина.