Поединок

Поединок

Очнулся Тихон в помещении. Услышал резкий разговор, похожий на перебранку. Говорили двое. Грубый голос кого-то отчитывал. Тонкий — оправдывался.

Тихон лежал на чём-то мягком и холодном. И на голове у него тоже было что-то холодное. Он с трудом открыл глаза. Увидел обитую чёрной кожей или клеёнкой спинку дивана. Смотреть было больно, и он снова закрыл глаза.

Но фашисты, по-видимому, заметили, что он пришёл в чувство, подошли к нему, склонились. Заговорили что-то с ним, и совсем не сердито. Потом один гитлеровец вышел в соседнюю комнату и возвратился с переводчиком.

— Мальчик, господа офицеры спрашивают у тебя, как ты себя чувствуешь?

Тихон молчал.

— Ты можешь подняться? Помочь тебе?

Он снял с головы Тихона мокрое полотенце.

Тихон не хотел, чтобы ему помогали, и сел сам.

С трудом, но сел.

Прямо со стены напротив дивана на Тихона смотрел Гитлер. На портрете снизу написано: «Гитлер — освободитель!»

Раньше Тихон видел только карикатуры на Гитлера. В партизанских газетах и в «Штыке», который рисовал Василий. Там Гитлер смотрел на горы трупов советских людей. И тоже была подпись: «Гитлер — освободитель». И было ещё написано: «От чего Гитлер освободил этих людей?»

Здесь, на этом портрете, фюрер был такой же, как и на карикатуре.

Тихон отвернулся.

На столе на подносе стоял чайник.

Гитлеровец налил в стакан чаю, положил сахар и стал размешивать ложечкой. Стекло звенело. Тихон снова вспомнил Волковыск, тюрьму и этого фашиста.

Немец протянул стакан Тихону. Тихон проглотил густую слюну. Он хотел пить, но стакана не взял.

— Бери, бери, — сказал переводчик, — не стесняйся. Господин офицер не желает тебе ничего дурного.

— Я не хочу.

— Может, шоколаду, печенья?

Тихон помотал головой.

И чай и тарелку со сладостями всё же поставили около Тихона на кресло.

Один гитлеровец сел за стол и принялся читать какие-то бумаги, а тот, круглорожий, заговорил. Переводчик переводил:

— Я тебя запомнил ещё в тюрьме, когда ты хотел бежать. Уже тогда я догадался, что ты связан с партизанами. Но я знал также, что они тебя принуждали. Сами прячутся в лесу, а таких, как ты, заставляют рисковать своей жизнью. Ты парень сообразительный, всё это и сам понимаешь. Потому я и подарил тебе жизнь и тогда и теперь.

Пока немец говорил, Тихон старался догадаться, что этому выродку с человеческим черепом на шапке нужно от него.

— Ты думаешь, нам не жаль тех людей, что погибли сегодня? — перевёл далее переводчик. — Жаль. Но что мы могли сделать? Село возле самого леса, ворота в пущу. Мы их закрыли. Война!

Фашист развёл руками, будто и впрямь другого выхода у них не было.

— И потом, — не унимался он, — мы тоже отметили ваш скорбный день, день смерти Ленина. Так что нас нельзя обвинять, что у нас плохая память…

Тихон опять ничего не сказал.

На него напало какое-то безразличие, и тонкий голос гитлеровца только неприятно резал слух, а смысл слов переводчика перестал доходить. Тихон думал совсем о другом: здесь была школа, он здесь учился. В этой комнате был класс. Тихон вспомнил, как он первый раз пошёл в школу. Нина и Женя — тогда ещё совсем маленькие — хотели пойти вместе с ним. И никак не могли, не хотели понять, почему Тихону можно, а им — нет. Они ведь всегда были вместе. И они заплакали. Стояли около дома, держались за руки, смотрели ему вслед и плакали.

У Тихона даже сердце заныло: ну почему он тогда не взял их с собой? Им так хотелось в школу…

А теперь здесь немцы. И этот фашист что-то гнусавит и гнусавит. Зачем он столько говорит? Или после расстрелов им всегда хочется поговорить?

— Господин офицер — человек слова, он обещает, что ни один волос с твоей головы не упадёт, — говорил переводчик.

«Что им от меня надо?» — подумал Тихон.

— Так ты согласен?

Тихон молчал. Что-то он пропустил в речи немца, что-то важное!

— Ты согласен провести наш отряд к партизанам? Ты же знаешь дорогу?

Так вон оно что: его хотят сделать предателем! Думают задобрить сладким чаем.

Немец курил сигарету, а Тихону показалось, что в помещении — дым от сгоревшего села и он сейчас задохнётся от дыма. И это не стекло в стакане с чаем звенит — трещат, лопаются стёкла в окнах и кричат люди и куда-то хотят бежать. Он стискивает в кармане Женины чулочки и не знает, что делать, что он может сделать… Только б скорей из этой комнаты куда-нибудь, только б не видеть спокойные морды немцев, пьющих чай, словно ничего не стряслось!..

— Поведёшь? — снова спросил немец.

Тихон кивнул головой.

— Ну, вот и молодчина. Я знал, что ты согласишься.