Книга четвертая

Книга четвертая

1

Несколько дней спустя к Александру пришло посольство от скифов, именуемых абиями (Гомер воспел их в своей поэме, назвав справедливейшими людьми; они живут в Азии, независимы – в значительной мере благодаря бедности и справедливости), и также от европейских скифов; это самое большое племя, живущее в Европе.

(2) С ними Александр отправил кое-кого из «друзей» под предлогом заключения дружбы; настоящая же цель этого посольства была в том, чтобы познакомиться с природой скифской земли и узнать, велико ли народонаселение, каковы его обычаи и с каким вооружением выходит оно на войну.

(3) Сам он решил основать на реке Танаисе город, назвав и его своим именем. Место это показалось ему подходящим для города, который станет расти, будет превосходно защищен от возможного нападения скифов и станет для страны оплотом против набегов живущих за рекой варваров. (4) Что город станет большим, за это ручалось и обилие поселенцев, которых он хотел собрать здесь, и блеск его имени.

И вот в это время варвары, живущие по соседству с рекой, захватили и перебили гарнизоны македонских солдат, стоявших по их городам, а города эти стали укреплять еще больше. (5) В этом восстании приняли участие и многие согдийцы, которых подняли те, кто захватили Бесса; они же привлекли на свою сторону и часть бактрийцев.

Может быть, они действительно боялись Александра, а может быть, только ссылались, как на причину восстания, на приказ Александра собраться всем начальникам этой страны в Зариаспах, самом большом городе; по их мысли, собрание это созывалось с целями недобрыми.

2

Получив эти известия, Александр приказал каждому пехотному лоху изготовить в числе, ему указанном, лестницы, а сам двинулся к ближайшему от лагеря городу, который назывался Газа. Говорили, что варвары сбежались из окрестностей в семь городов. (2) Кратера он послал под Кирополь[81], самый большой из них; там варваров собралось больше всего.

Ему было приказано разбить лагерь вблизи города, окопать его вокруг, обвести валом и сколотить потребное количество машин; пусть городское население будет поглощено мыслями о войне с Кратером и окажется не в состоянии подать помощь другим городам. (3) Сам он, подойдя к Газе, приказал с ходу брать город приступом, приставив повсюду кругом к его стенам, невысоким и сбитым из глины, заранее изготовленные лестницы.

В то время как пехота шла на приступ, пращники, стрелки из лука и дротометатели сбивали со стен бойцов; летели в них и стрелы с машин. Очень скоро град стрел согнал со стены ее защитников; македонцы быстро приставили лестницы и взошли на стену.

(4) Всех мужчин перебили – это был приказ Александра, женщин, детей и прочую добычу забрали себе солдаты. Отсюда он сразу же пошел на второй, соседний город, который и взял таким же образом и в тот же день; побежденных ждала та же участь. Александр пошел к третьему городу и взял его с первого же приступа на следующий день.

(5) В это же самое время, пока он занимался со своей пехотой этими городами, он отправил конницу к двум другим соседним городам, приказав никого оттуда не выпускать, чтобы никто не узнал о взятии соседних городов, а также о его скором прибытии, и чтобы, обратившись в бегство, жители от него не ускользнули. Все произошло так, как он и предполагал; конницу свою он послал с правильным расчетом.

(6) Когда варварское население двух еще не взятых городов увидело дым, поднимавшийся над соседними подожженными городами, и к ним прибежало несколько очевидцев штурма, спасшихся среди общего разгрома, – тогда все, как были, толпой кинулись бежать из этих городов, наткнулись на стройные ряды всадников и были в большинстве своем изрублены.

3

Взяв таким образом за два дня пять городов и поработив население, Александр пошел к самому большому их городу – городу Кира. Он, как и полагалось созданию Кира, был обведен стеной, более высокой, чем остальные; туда собралось большинство варваров, причем самых воинственных, и взять его македонцам с ходу было бы не так легко. Александр подвел к стене машины и думал, пробив в этом месте стену, через проломы, образующиеся один за другим, ворваться в город.

(2) Тут, однако, он обратил внимание на реку, которая протекала через город и от зимних дождей становилась полноводной, но теперь совершенно пересохла. Стены не перегораживали ее русла вплотную, так что солдаты могли по нему подлезть в город.

Александр взял с собой телохранителей, щитоносцев, лучников и агриан; варвары обратили все свое внимание на машины, оборонялись в том месте, где они стояли, и он, никем не замеченный, с малым числом людей по руслу этой реки вошел в город.

(3) Разбив изнутри ворота, находившиеся рядом с этим местом, они сразу же впустили и остальное войско. Варвары, видя, что город уже взят, все же обратились на Александра и его воинов. Завязалась жестокая схватка; Александр был тяжело поражен в голову и шею камнем, Кратер и многие военачальники ранены стрелами. Тем не менее варваров с площади оттеснили, (4) а в это время осаждавшие овладели стеной, на которой уже не было защитников.

Около 8000 врагов погибло при первом же захвате города; остальные (всего сошлось сюда около 15 000 воинов) бежали в кремль. Александр окружил их и продержал там в течение одного дня; они сдались, так как у них не было воды.

(5) Седьмой город он взял с ходу; по словам Птолемея, жители сдались сами; Аристобул же рассказывает, что и он был взят приступом и что перебили всех, кого там захватили. Птолемей же говорит, что Александр роздал людей своим солдатам и приказал им держать их в цепях до тех пор, пока он не уйдет из этой страны: пусть не останется никого из участников восстания.

(6) В это время на берега Танаиса прибыло войско азиатских скифов; многие прослышали о восстании варваров, живущих за рекой, и собирались и сами напасть на македонцев, если восстание окажется действительно серьезным. Пришло известие о том, что Спитамен осадил гарнизон, оставленный в кремле Мараканд.

(7) Александр отправил на Спитамена, Андромаха, Менедема и Карана, дав им около 60 всадников– «друзей» и 800 наемников, которыми командовал Каран; наемников же пехотинцев дал он около полутора тысяч. К ним прикомандировал он переводчика Фарнуха, родом ликийца; он хорошо знал язык местных варваров и вообще умел, по-видимому, с ними обращаться.

4

Александр занялся задуманным городом; за 20 дней он обвел его стеной и поселил там эллинских наемников, тех из соседей-варваров, которые пожелали там поселиться, и тех македонских солдат, которые уже не годились для военной службы. Принеся, как было у него в обычае, жертву богам, он установил празднество с гимнастическими и конными состязаниями.

Александр увидел, что скифы не уходят от реки (2) и даже пускают через нее стрелы (река была неширокой), причем, хвастаясь, по варварскому обычаю, дразнят его, крича, что со скифами он схватиться не посмеет, а то придется ему узнать, какая разница между скифами и азиатскими варварами. В раздражении он решил перейти реку и напасть на них и стал готовить меха для переправы.

(3) Когда, однако, намереваясь переправиться, он стал совершать жертвоприношения, то знамения оказались неблагоприятными. Его это очень раздосадовало, но все-таки от переправы он удержался. Скифы не оставляли его в покое. Александр опять принес жертву, собираясь перейти через реку, и Аристандр-прорицатель опять сказал, что ему грозит беда.

Александр ответил, что лучше ему пойти на смерть, чем, покорив почти всю Азию, стать посмешищем для скифов, как стал им когда-то Дарий, отец Ксеркса. Аристандр ответил, что знамения, посылаемые божеством, он не может толковать по-другому, только потому, что Александру хочется услышать другое.

(4) Меха для переправы были готовы; войско в полном вооружении стояло у реки, и машины по данному знаку стали метать стрелы в скифов, скакавших на лошадях по берегу. Некоторые были ранены; одному стрела пробила насквозь щит и панцирь, и он упал с лошади.

Скифы испугались стрел, летящих на такое большое расстояние, и того, что богатырь их убит, и отошли немного от берега. (5) Александр, видя их смятение, начал переправу под звуки труб; он шел впереди, войско за ним следовало. Он распорядился, чтобы первыми на берег вышли лучники и пращники: они должны были камнями и стрелами удерживать скифов и не давать им приблизиться к выходящим на берег пехотинцам до тех пор, пока не переправится вся конница.

(6) Когда все оказались на берегу, он пустил на скифов сначала одну гиппархию чужеземцев и четыре илы солдат, вооруженных сариссами. Скифы встретили их, окружили на своих лошадях, поразили – многие немногих – и скрылись беспрепятственно. Александр ввел между рядами всадников лучников, агриан и прочих легко вооруженных воинов, которыми командовал Балакр, и повел их на скифов.

(7) Когда они сблизились, он приказал трем гиппархиям «друзей» и всем конным дротометателям броситься на скифов. Сам он поспешно повел остальную конницу, построив ее глубокими рядами; теперь взять ее в окружение, как раньше, скифы уже не могли: одновременно с нападением конницы, легко вооруженные воины, перемешанные со всадниками, не давали скифам возможности увернуться и напасть снова.

И тут у скифов началось поголовное бегство. (8) Их пало около тысячи, в том числе один из их предводителей, Сатрак; в плен взято было человек полтораста. Врага преследовали стремительно, и воины замучились от сильной жары; все войско терпело жажду, и сам Александр на скаку пил воду, какая там была. (9) А была эта вода плохой, и у него началось сильное расстройство.

Поэтому и не удалось догнать всех скифов; я думаю, что если бы Александр не заболел, то их всех бы перебили во время их бегства. Он же в чрезвычайно тяжелом состоянии был отнесен обратно в лагерь. Так исполнилось предсказание Аристандра.

5

В скором времени к Александру явились послы от скифского царя с извинениями в том, что произошло: действовал ведь не скифский народ в целом, а шайки разбойников и грабителей; царь же готов исполнить все, что прикажет Александр. Александр ответил ему любезными словами: он доверяет ему, но ему кажется, что лучше не прекращать движения на врага и несвоевременно было бы его в данное время прекратить.

(2) Спитамен со своими воинами напал на маракандский кремль, охраняемый македонцами; они сделали вылазку, убили какое-то количество врагов, отогнали всех и без всякого ущерба для себя отступили в кремль. (3) Когда же Спитамену донесли, что уже приближается отряд, посланный Александром в Мараканды, он оставил осаду кремля и ушел на север Согдианы, Фарнух и его стратеги, торопившиеся изгнать его совсем из страны, следовали за ним до границ Согдианы и напали, вопреки здравому смыслу, на скифов-кочевников.

(4) Спитамен, набрав еще около 600 скифских всадников, ободренный союзом со скифами, решил сразиться с наступающими македонцами. Став на равнине около скифской пустыни, он не захотел, однако, ни ждать вражеского нападения, ни самому напасть на врагов; всадники его только скакали вокруг пехоты и пускали в нее стрелы. (5) Они без труда ускользали от наседавших Фарнуховых воинов, потому что лошади у них были быстрее и на ту пору свежее; у Андромаха конница, бывшая все время в пути и не имевшая достаточно фуража, была изнурена.

Скифы энергично нападали и на тех, кто удерживал позиции, и на тех, кто отступал. (6) Много людей было ранено стрелами, были и убитые, наконец, войско, выстроившись квадратом, отошло к реке Политимету, где находился лес, куда не могли проникнуть стрелы варваров и где от пехоты было больше пользы.

(7) Каран-гиппарх, ничего не сказав Андромаху, начал переходить реку, чтобы поместить конницу под ее прикрытием; пехота пошла за конницей, не получив на то никакого приказа; воины спускались в реку по обрывистым берегам, перепуганные и в полном беспорядке. (8) Варвары, заметив промах македонцев, стали вместе с лошадьми кидаться в реку с обеих сторон переправы.

Одни преследовали тех, кто уже переправился через реку и отошел от нее; другие же, выстроившись фронтом против переправляющихся, сбрасывали их обратно в воду, или пускали в них стрелы с флангов, или кидались сзади на входящих в реку. Македонцы, оказавшись в безвыходном положении, бросились к небольшому островку посреди реки. Скифы и воины Спитамена окружили их и всех перестреляли из луков; небольшое число, впрочем, взяли в плен, но и их всех убили.

6

Аристобул рассказывает, что значительная часть войска погибла, попав в засаду, устроенную скифами, которые спрятались в зарослях и напали из своего укрытия на македонцев как раз в разгар схватки. Варвары воспользовались смятением и беспорядком в войске и перебили всех: спаслось не больше 40 всадников и человек 300 пехотинцев.

Дело было в том, что Фарнух хотел передать командование македонцам, которые были с ним вместе отправлены, под тем предлогом, что он в военном деле человек несведущий и послан Александром больше для воздействия на варваров, чем для ведения войны; они же, македонцы и «друзья» царя.

(2) Андромах, Каран и Менедем, не приняли, однако, командования, боясь, как бы не показалось, что они нарушают приказы Александра и своевольничают, а кроме того, в эту страшную минуту они хотели, в случае поражения, отвечать каждый только за себя, а не нести в качестве плохих военачальников ответственность за все.

(3) Когда Александру донесли об этом поражении, горькая судьба воинов очень его опечалила, и он решил стремительно идти на Спитамена и его варваров. Взяв с собой половину конницы «друзей», всех щитоносцев, лучников, агриан и самых быстроходных пехотинцев, он пошел к Маракандам, куда, по его сведениям, Спитамен вернулся и вновь осаждает кремль.

(4) Александр прошел за три дня 1500 стадиев и на рассвете четвертого подошел к городу. Спитамен со своим войском при известии о приближении Александра не стал его ждать, а бежал из города. (5) Александр преследовал его по пятам.

Придя на то место, где происходила битва, он похоронил павших солдат так, как позволяли это обстоятельства, и гнался за убегавшими вплоть до самой пустыни. Повернув оттуда обратно, он опустошил страну, а варваров, скрывшихся в свои крепостцы, перебил, потому что, как ему сообщили, и они участвовали в нападении на македонцев.

Он прошел по всей стране, которую орошает река Политимет. (6) Там, где вода в реке исчезает, начинается пустыня. Исчезает же вода, несмотря на свое обилие, потому, что теряется в песках. Так же теряются там и другие; большие и непересыхающие реки, например, Эпард, протекающий через землю мардов, Арий, по имени которого названа земля ариев, и Этимандр, протекающий через землю «Благодетелей».

(7) А среди этих рек нет ни одной, которая была бы меньше Пенея, фессалийской реки, которая протекает через Темпейскую долину и впадает в море. Политимет же гораздо больше Пенея.

7

Покончив со здешними делами, Александр прибыл в Зариаспы. Здесь он оставался, пока зима не сломалась. За это время у него побывали Фратаферн, парфийский сатрап, и Стасанор, отправленный к ариям для поимки Арсака. Арсака привели в цепях, как и Бразана, которого Бесс поставил парфийским сатрапом; привели и некоторых других участников восстания Бесса.

(2) Тогда же вернулись Эпокилл, Меламнид и Птолемей, стратег фракийцев, которые сопровождали до моря деньги, отправленные с Менетом, и союзников. Вернулись тогда же Асандр и Неарх с войском из эллинских наемников. Бесс, сирийский сатрап, и Асклепиодор, гиппарх с побережья, и тоже с войском.

(3) Тут Александр собрал совет из присутствующих и велел ввести Бесса. Он обвинил его в измене Дарию, приказал обрубить нос и кончики ушей, отвести его в Экбатаны и там казнить перед толпой мидян и персов.

(4) Я не одобряю этого жестокого наказания и считаю варварским обычай увечить человеческое тело; я знаю, что Александр увлекся мидийской и персидской роскошью и жизнью варварских царей, совершенно отличной от жизни подданных, и я порицаю его за то, что он, Гераклид родом, сменил родную македонскую одежду на мидийскую. Порицаю и за то, что он не постыдился вместо головного убора, который он, победитель, носил издавна, надеть тюрбан побежденных персов.

(5) Великие дела Александра я привожу в свидетельство того, что ни физическая крепость, ни знатность рода, ни военное счастье, даже большее, чем у Александра, ни присоединение Ливии к Азии (Александр думал объехать их вокруг по морю и овладеть ими), ни обладание Европой, Азией и Ливией – ничто не дает человеку счастья, если этот человек, совершая великие, как кажется, дела, не обладает в то же время уменьем себя обуздывать.

8

Тут своевременно рассказать о насильственной смерти Клита, Дропидова сына (хотя она и случилась несколько позже), и о беде, постигшей в данном случае Александра. Наступил праздник в честь Диониса, который справляют македонцы; Александр ежегодно приносил на этом празднике жертву Дионису.

(2) Рассказывают, что в этот раз он презрел Диониса и принес жертву Диоскурам, определив с этого времени приносить жертву Диоскурам. Когда пирушка была в разгаре (у Александра уже вошло в привычку пировать по-новому, по-варварски), зашла речь о Диоскурах и о том, что родителем их считается Зевс, а Тиндару отказано в праве считаться их отцом.

(3) Некоторые из присутствующих, льстя Александру (такие люди были и всегда будут проклятьем для царей), заявили, что Полидевка с Кастором нельзя и сравнивать с Александром, а дела их – с его подвигами. Досталось от них на пирушке и Гераклу; зависть, по их словам, становится на пути живых и мешает современникам воздать им должный почет.

(4) Клит явно и уже давно огорчался и растущей склонностью Александра к варварским обычаям, и лестью, которую ему расточали. Тут, сам разгоряченный вином, он заявил, что не позволит ни кощунствовать, ни принижать дела древних героев и преувеличивать таким недостойным образом достоинство Александра.

(5) Да Александр и не совершил таких великих и дивных дел, которые содеяли они; то, что он сделал, – в значительной части дело македонцев. Александр обиделся на эти слова. И я не одобряю этой речи; по-моему, достаточно было среди общего опьянения самому сидеть молча и не подпевать лживым и льстивым речам.

(6) Когда же некоторые стали припоминать то, что сделал Филипп, и совершенно несправедливо называть дела его ничтожными и не заслуживающими удивления, таким образом угождая Александру, Клит, уже совершенно вне себя, стал превозносить Филиппа и принижать Александра и его дела. Был он уже совсем пьян, всячески поносил Александра и, между прочим, похвалялся, что он спас Александра в конном бою при Гранике.

(7) Дерзко протянув вперед свою правую руку, он воскликнул: «Вот эта самая рука, Александр, тогда спасла тебя!» Александр, уже не в силах переносить дальше пьяные дерзости Клита, в гневе вскочил, но его удержали собутыльники. Клит не унимался.

(8) Александр крикнул щитоносцев. Никто не явился на зов, и Александр заявил, что он находится в том же положении, в каком был Дарий, когда Бесс и его единомышленники схватили и вели его и он оставался царем только по имени. Теперь «друзья» не могли его удерживать; он вскочил и, по словам одних, выхватив копье у одного из телохранителей, ударил им и убил Клита; по словам других, он схватил сариссу у кого-то из стражей.

(9) Аристобул не говорит, с чего начались пьяные речи, но всю вину складывает на Клита; когда Александр в гневе вскочил, намереваясь убить его, то Птолемей, сын Лага, телохранитель, вытащил Клита через ворота за стены и ров кремля, где все происходило. Клит, однако, не смог усидеть там, вернулся и попался прямо на глаза Александру, который его звал. Он отозвался: «Вот я, Клит, явился, Александр». В эту же минуту, пораженный сариссой, он скончался.

9

Я сильно порицаю Клита за его дерзкое поведение с царем; Александра я жалею в этой беде; он обнаружил, что находится во власти двух пороков, а именно: гнева и пьянства – разумному человеку не подобает быть во власти даже одного из них. (2) И тут, однако, я хвалю Александра за то, что он сразу понял, какое страшное дело он совершил.

По словам одних, он упер сариссу в стену и хотел броситься на нее, считая, что недостоин жить после того, как в пьяном виде убил своего друга. (3) Большинство писателей рассказывает по-другому: Александр ушел к себе, рыдая, кинулся на кровать и, зовя по имени Клита и сестру Клита, Панику, дочь Дропида, свою мамку, твердил, что, став взрослым, хорошо отплатил ей за ее заботы: (4) она видела, как ее дети сражались за него и умирали, а ее брата он убил собственной рукой. Он все время повторял, что он убийца своих друзей; три дня ничего не ел и не пил и вообще забыл думать о себе.

(5) По этому поводу некоторые прорицатели объявили, что Дионис разгневался, так как Александр пренебрег жертвой ему. «Друзья» с трудом уговорили Александра притронуться к еде и кое-как привести себя в порядок. Дионису жертву он принес, потому что ему желательнее было приписать случившееся несчастье гневу божества, а не собственной порочности.

(6) Я очень хвалю, однако, Александра за то, что он не отнесся к своему преступлению, как к чему-то незначительному, не стал защищать себя (такой защитник хуже преступника), а сознался в падении, человеку свойственном.

(7) Некоторые рассказывают, что к Александру позвали софиста Анаксарха, чтобы он утешил его. Застав его лежащим и рыдающим, он засмеялся и сказал, что, по-видимому, Александр не знает, почему древние мудрецы сделали Справедливость сопрестольницей Зевса: причина в том, что все, что ни установил бы Зевс, творится по справедливости, и все, что идет от великого царя, должно почитаться справедливым, во-первых, самим царем, а затем и остальными людьми.

(8) Такими словами он утешил тогда Александра, но, выдав за мысль мудреца положение, которое не требует от царя, чтобы он действовал по справедливости, тщательно взвешивая свои дела, и признает справедливым любой царский поступок, он, утверждаю я, причинил ему великое зло, еще большее, чем то несчастье, от которого он тогда страдал.

(9) Известно ведь, что Александр, воображая себя в глубине души сыном Амона, а не Филиппа, потребовал, чтобы ему кланялись в землю; восхищаясь обычаями персов и мидян, он сменил одежду и переделал чин дворцового этикета. Тут не требовалось ни льстецов, толкавших его на этот путь, ни таких софистов, как Анаксарх или Агис, эпический поэт, аргивянин.

10

Каллисфен, олинфянин, ученик Аристотеля, человек простой и суровый, не одобрял всего этого. Тут я согласен с Каллисфеном, но никоим образом не считаю справедливыми его слова (если они действительно были написаны), что Александр и Александровы дела зависят от него, Каллисфена, и от его истории (2) и что он прибыл к Александру не за славой для себя, а чтобы прославить его, что Александр станет сопричастником богов не по лживым рассказам Олимпиады относительно его рождения, а по той истории Александра, которую Каллисфен напишет для мира.

(3) Некоторые сообщают еще следующее: Филота однажды спросил Каллисфена, как он думает, кого особенно чтят в Афинах, и тот ответил, что Гармодия и Аристогитона, потому что они убили одного из двух тиранов и уничтожили тиранию. (4) Тут Филота спросил, может ли тираноубийца найти убежище в любом эллинском государстве? Каллисфен ответил, что в Афинах, во всяком случае, беглец найдет убежище: афиняне ведь за детей Геракла подняли войну с Эврисфеем, тогдашним тираном Эллады.

(5) О том, как он противился тому, чтобы кланяться в землю Александру, рассказывают следующее. Александр сговорился с софистами… и знатнейшими персами и мидянами, окружавшими его, завести об этом разговор на пирушке.

(6) Анаксарх положил начало и стал говорить, что гораздо правильнее почитать богом Александра, а не Диониса и Геракла, и не только за множество его великих деяний, но и потому, что Дионис-фиванец и к македонцам не имеет отношения, а Геракл-аргивянин и с македонцами его связывает только происхождение Александра, Гераклида родом.

(7) Справедливее будет, если македонцы станут оказывать своему царю божеские почести. Нет ведь никакого сомнения в том, что, когда он уйдет из этого мира, они будут чтить его как бога; гораздо правильнее возвеличить его при жизни, чем чтить умершего, которому эти почести уже ни к чему.

11

Анаксарх вел подобные речи; соучастники составленного плана одобрили его слова и заявили, что они тут же желают земно поклониться Александру; большинство македонцев, раздосадованных слышанным, хранили молчание.

(2) Каллисфен прервал его: «Анаксарх, я считаю, что Александр достоин всяческой чести, которая подобает человеку; люди, однако, провели строгую границу между почестями, которые воздаются людям, и теми, которые воздают богам: им строят храмы, ставят статуи, выделяют для них священные участки, приносят жертвы и совершают возлияния, сочиняют в их честь гимны, а для людей пишут хвалебные песни.

Особо важен обряд преклонения. (3) Люди, здороваясь, целуют друг друга, но божество пребывает высоко над нами, и прикасаться к нему кощунство. Поэтому мы величаем его, склоняясь перед ним; в честь богов устраивают хоры, в честь богов поют пеаны. Нет ничего удивительного в том, что разных богов, клянусь Зевсом, и чтят по-разному; героям воздают ведь тоже почести иные, чем богам.

(4) Не подобает все это перемешать и привести в полный беспорядок, возводя людей на недосягаемую высоту и оказывая им преувеличенные почести, и в то же время низвергать и принижать, по крайней мере, насколько это от нас зависит, богов, почитая их наравне с людьми. Александр ведь не вынес бы, если бы частному человеку присвоены были поднятием рук или неправильным голосованием царские почести.

(5) Еще справедливее будут боги в своем гневе на тех людей, которые присваивают себе божеские почести или соглашаются на их присвоение. Для Александра более чем достаточно быть и считаться самым храбрым из храбрецов, самым царственным из царей, из военачальников самым достойным этого звания.

(6) И уж кому, как не тебе, Анаксарх, следовало бы сказать то, что говорю я, и помешать высказываниям противоположным: ты ведь живешь при Александре, чтобы приобщить его к образованию и мудрости. Не выступать с твоим словом подобало тебе, а вспомнить, что ты живешь советником не при Камбизе или Ксерксе, а при сыне Филиппа, ведущем род от Геракла и Эака; его предки пришли из Аргоса в Македонию и стали править ею не как насильники, а по закону.

(7) И самому Гераклу при жизни его эллины не воздавали божеских почестей и стали чтить его как бога не сразу после смерти, а только потом, по приказу дельфийского бога. Если же человеку, который рассуждает в варварской стране, приходится иметь и варварский образ мыслей, то, прошу тебя, Александр, вспомни об Элладе, ради которой предпринял ты весь этот поход, пожелав присоединить Азию к Элладе.

(8) Подумай: вернувшись туда, ты и эллинов, свободнейших людей, заставишь кланяться тебе в землю? или эллинов оставишь в покое и только на македонцев наложишь это бесчестие? или вообще почести тебе будут оказывать разные: эллины и македонцы будут чтить тебя, как человека, по эллинскому обычаю, и только варвары по-варварски?

(9) О Кире, сыне Камбиза, рассказывают, что он был первым человеком, которому стали кланяться в землю, и с того времени персы и мидяне продолжают унижаться подобным образом. Следовало бы подумать, что этого Кира образумили скифы, люди бедные и независимые; Дария опять-таки скифы; Ксеркса – афиняне и лакедемоняне; Артаксеркса – Клеарх и Ксенофонт со своими 10 000 воинов, а Дария, нашего современника, – Александр, которому земно не кланялись».

12

Такие слова Каллисфена чрезвычайно раздражили Александра, но македонцам пришлись по душе. Заметив это, Александр послал сказать, чтобы о земных поклонах не было больше и речи. (2) Когда, однако, после всех этих разговоров, наступило молчание, самые почтенные и старые персы встали и один за другим земно поклонились Александру. Леоннату, одному из «друзей», показалось, что кто-то из персов поклонился не по правилам, и он стал издеваться над его позой, как над чем-то унизительным. Александр тогда на него рассердился, но потом вернул ему свое расположение.

(3) Существует и такой рассказ. Александр, отпив из золотой чаши, пустил ее вкруговую, начав с тех, с кем он сговаривался относительно поклонов. Первый из получивших чашу отпил из нее, встал и земно поклонился Александру, который поцеловал его. Так чаша обошла подряд всех.

(4) Когда черед дошел до Каллисфена, он встал, отпил из чаши и, подойдя к Александру, хотел поцеловать его, не поклонившись ему земно. Тот в это время как раз разговаривал с Гефестионом и не обратил внимания, выполнил ли Каллисфен обряд поклона. (5) Деметрий же, сын Пифонакта, один из «друзей», сказал, когда Каллисфен подошел поцеловать Александра, что он подходит без земного поклона. Александр не позволил ему поцеловать себя, а Каллисфен заметил: «Я потерял только один поцелуй».

(6) Я никоим образом не одобряю этих слов, свидетельствующих о бестактности Каллисфена, обидевшего Александра как раз в такую минуту. По-моему, достаточно каждому вести себя подобающим образом и содействовать, насколько возможно, преуспеянию царя, находиться при котором ты не считаешь для себя унизительным.

(7) Я считаю вполне естественным, что Александр возненавидел Каллисфена за неуместное свободоречие и высокомерие, соединенное с неуменьем держать себя. Поэтому я вполне доверяю тем, кто обвиняет Каллисфена в том, что он участвовал в заговоре юношей против Александра; другие даже говорят, что он поднял их на этот заговор. А заговор этот возник таким образом.

13

Еще Филиппом было заведено, чтобы сыновья знатных македонцев, вошедшие в юношеский возраст, набирались для услуг царю; им поручали прислуживать царю и стоять на страже, когда он спит. Когда царь собирался выезжать, они приводили ему лошадь из конюшни, подсаживали его по персидскому обычаю, принимали участие в охотничьих состязаниях.

(2) В числе этих юношей находился и Гермолай, сын Сополида; он, по-видимому, занимался философией и поэтому с уважением относился к Каллисфену. Рассказывают, что, когда на охоте кабан несся прямо на Александра, Гермолай метнул в него копьем, раньше Александра. Кабан упал; Александр упустил момент, но рассердился на Гермолая; в гневе приказал он высечь его на глазах остальных юношей и отнял у него лошадь.

(3) Этот Гермолай, страдая от полученного оскорбления, сказал Сострату, сыну Аминты, своему сверстнику и другу, что он не сможет жить, если не отомстит Александру за оскорбление. Сострата он легко убедил помочь ему: тот любил его. (4) Они привлекли на свою сторону Антипатра, сына Асклепиодора, сирийского сатрапа, Эпимена, сына Арсея, Антиклея, сына Феокрита, и Филоту, сына фракийца Карсида. Сговорились в ту ночь, когда очередь держать ночную стражу дойдет до Антипатра, убить Александра, напав на сонного.

(5) По рассказу одних, само собой случилось так, что Александр пьянствовал до утра; Аристобул же пишет следующее: Александра сопровождала некая сириянка, которая бывала одержима божеством. Сначала Александр и его свита смеялись над ней. Когда же оказалось, что в состоянии одержимости она всегда вещает правду, то Александр стал относиться к ней с уважением, и сириянка получила доступ к царю ночью и днем; часто стояла она около него, когда он спал.

(6) Она встретила его, одержимая божеством, когда он шел с пирушки, попросила вернуться и провести всю ночь на пиру. Александр, считая, что это указание свыше, вернулся, продолжая пировать, и таким образом дело юношей провалилось.

(7) На следующий день Эпимен, сын Арсея, один из участников заговора, рассказал обо всем Хариклу, сыну Менандра, своему другу. Харикл рассказал Эврилоху, брату Эпимена. Эврилох пошел в палатку Александра и изложил все Птолемею, сыну Лага, телохранителю. Тот рассказал Александру. Александр велел схватить всех, чьи имена были названы Эврилохом. Их пытали, и они раскрыли весь свой заговор и назвали еще несколько человек.

14

Аристобул говорит, что они назвали Каллисфена, как человека, внушившего им этот дерзкий замысел. И Птолемей говорит то же. Большинство же рассказывает иначе: Александр сразу же поверил наветам на Каллисфена, потому что давно ненавидел его и потому что Гермолай был очень близок к Каллисфену.

(2) Некоторые же пишут следующее: Гермолай, когда его поставили перед собранием македонцев, заявил, что он действительно составил заговор – свободному человеку невозможно терпеть дерзостное самомнение Александра, – и он перечислил все: несправедливую казнь Филоты и уже совсем беззаконное уничтожение заодно с ним и его отца, Пармениона, и других людей; убийство Клита, совершенное в пьяном виде; мидийскую одежду; непрекращающееся обсуждение того, как ввести в обиход земные поклоны; попойки Александра, сменяющиеся сном. Он не в силах был переносить это и захотел освободить и остальных македонцев.

(3) Присутствующие побили камнями его и всех, кто был с ним захвачен. Каллисфена, по словам Аристобула, вели за войском в цепях; он заболел и скончался. По словам же Птолемея, сына Лага, его пытали и повесили. Так разноречивы сведения, идущие от людей, которые заслуживают наибольшего доверия, которые в то время были при Александре и пишут о событиях важных, чей ход от них скрыт не был.

(4) Другие рассказывают о них еще много другого, причем все по-разному; я считаю, что об этом хватит. Случилось все это несколько позднее несчастья с Клитом, но я пишу об этом заодно, считая, что тут много общего.

15

К Александру пришло опять посольство от европейских скифов; с ними были и послы, которых он сам отправил к скифам. Скифский царь как раз умер, когда их послал Александр, и теперь царствовал его брат. (2) Посольство должно было сообщить, что скифы готовы сделать все, что скажет им Александр; ему поднесли от скифского царя дары, которые у скифов почитаются самыми драгоценными; царь готов выдать за Александра свою дочь ради укрепления дружественного союза. (3) Если Александр не удостоит скифскую царевну своей руки, то царь готов выдать за самых верных друзей Александра дочерей скифских сатрапов и прочих могущественных людей скифской земли.

Царь и сам придет к Александру, если он ему это прикажет, чтобы от него самого услышать его распоряжения. (4) В это же время пришел к Александру и Фарасман, царь хорасмиев, с конницей в полторы тысячи человек. Фарасман рассказал, что он живет по соседству с племенем колхов и с амазонками, и вызвался, если Александр пожелает, ударив на колхов и амазонок, покорить заодно и племена, живущие у Эвксинского моря, быть ему проводником и заготовить все необходимое для войска.

(5) Скифским посланцам Александр ответил ласково и так, как ему на то время было выгодно, но от скифских невест отказался. Фарасмана он поблагодарил, заключил с ним дружественный союз, но сказал, что идти к Понту для него сейчас несвоевременно. Он поручил Фарасмана персу Артабазу, которого поставил управлять Бактрией, и другим соседним сатрапам и отослал его обратно на родину.

(6) Мысли его, говорил он, заняты теперь Индией; покорив ее, он овладеет всей Азией; овладев же Азией, вернется в Элладу и оттуда уже, через Геллеспонт и Пропонтиду, со всеми сухопутными и морскими силами ворвется на Понт. И он попросил Фарасмана отложить свою помощь, которую он предлагал сейчас.

(7) Сам он опять отправился к реке Оксу и решил идти обратно в Согдиану, получив донесение о том, что множество согдиан собрались по укреплениям и отказались повиноваться сатрапу, которого им поставил Александр. Когда он стоял лагерем возле Окса, то неподалеку от палатки самого Александра забил источник воды и рядом с ним другой источник, масляный.

(8) Об этом диве сообщили Птолемею, сыну Лага, телохранителю, а Птолемей рассказал Александру. Александр по поводу этого явления принес все жертвы, какие были указаны прорицателями. Аристандр сказал, что масляный источник предвещает труды, но предвещает также и победу после трудов.

16

Александр перешел с частью войска в Согдиану, а Полиперхонта, Аттала, Горгия и Мелеагра оставил в Бактрии, приказав им следить за страной, чтобы и тут варвары не возмутились; начавшиеся уже восстания велено было подавить.

(2) Бывшее при нем войско Александр разделил на пять частей: во главе одной он поставил Гефестиона, во главе другой Птолемея, сына Лага, телохранителя; командование третьей поручил Пердикке; четвертым отрядом предводительствовали Кен и Артабаз; с пятым отрядом он сам пошел через эту страну к Маракандам.

(3) Остальные действовали по своему усмотрению: покоряли силой собравшихся по укреплениям; принимали в подданство сдавшихся. Когда все войско, пройдя значительную часть согдийской земли, прибыло к Маракандам, он отправил Гефестиона с приказом вновь заселить города Согдианы, Кена же и Артабаза послал к скифам, так как ему донесли, что к скифам бежал Спитамен. Сам он с остальным войском прошел по той части Согдианы, которая была еще в руках восставших, и без труда покорил ее.

(4) Пока Александр был занят этим, Спитамен и несколько согдиан, бежавших с ним вместе в землю скифов-массагетов, набрали конный отряд в 600 массагетов и подошли к одной крепостце в Бактрии. (5) Ни фрурарх, ни его сторожевой отряд не ожидали вражеского нападения; солдат перебили; фрурарха взяли в плен и держали под стражей. Ободренные захватом крепостцы, они через несколько дней подошли к Зариаспам, но на город напасть не решились и ушли, захватив большую добычу.

(6) В Зариаспах оставалось по болезни несколько всадников– «друзей»; с ними были и Пейфон, сын Сосикла, ведавший царским двором в Зариаспах, и кифаред Аристоник. Узнав о набеге скифов (они уже оправились после болезни, могли ходить при оружии и садиться на коня), они взяли человек 80 наемных всадников, оставленных для охраны Зариасп, кое-кого из «царских юношей» и бросились за массагетами.

(7) Напав на ничего не подозревавших скифов, они в первой же стычке отняли у них всю добычу и перебили немалое число похитителей. Возвращаясь в беспорядке обратно, так как предводителя у них не было, они попали в засаду, устроенную Спитаменом и скифами, и потеряли 7 «друзей» и 60 наемных всадников. Аристоник-кифаред пал там, сражаясь не как кифаред, а как доблестный воин. Пейфона скифы ранили и живым взяли в плен.

17

Кратер, узнав о случившемся, стремительно пошел на массагетов. Они, узнав о его приближении, кинулись что было сил бежать в пустыню. Кратер, идя по пятам за отрядом Спитамена, настиг его недалеко от пустыни; с ним было теперь еще с тысячу всадников-массагетов. (2) Между македонцами и скифами завязалась жаркая схватка; победили македонцы. У скифов пало полтораста всадников. Остальные легко укрылись в пустыне, где македонцы не могли уже их преследовать.

(3) В это время Александр уволил Артабаза от должности сатрапа Бактрии (он сам просил об этом по старости) и на место его поставил сатрапом Аминту, сына Николая. Кена он оставил на старом месте с его отрядом, отрядом Мелеагра, сотнями четырьмя всадников– «друзей», со всеми конными дротометателями и теми бактрийцами и согдианами, которыми командовал Аминта. Им всем было велено подчиняться Кену и остаться на зимовку в Согдиане, чтобы следить за страной и охранять ее; если же окажется, что зимой где-то бродит Спитамен, то устроить ему засаду и захватить его.

(4) Спитамен и его люди, видя, что македонцы всюду расставили свои гарнизоны и что бежать им некуда, пошли на Кена и его войско, решив, что тут как раз они и могут оказаться победителями. Придя в Габы – это неприступное место на границе между согдийской землей и скифами-массагетами, – они без труда убедили около 3000 скифских всадников вторгнуться вместе с ними в Согдиану.

(5) Скифы эти жили в крайней бедности; не было у них ни городов, ни оседлого жилья; бояться за свои блага им было нечего, и потому склонить их на любую войну ничего не стоило. Кен, узнав о приближении Спитамена и его всадников, пошел ему навстречу с войском. (6) Завязалась жестокая битва, и македонцы победили; варваров-всадников пало в этой битве больше 800 человек, а у Кена – человек 25 всадников и 12 пехотинцев.

Согдиане, уцелевшие со Спитаменом, и многие бактрийцы покинули Спитамена во время бегства, пришли к Кену и сдались ему. (7) Скифы же массагеты, потерпев поражение, разграбили обоз бактрийцев и согдиан, воевавших вместе с ними, и бежали вместе со Спитаменом в пустыню. Когда до них дошла весть о том, что Александр собирается вторгнуться в пустыню, они отрезали Спитамену голову и послали ее Александру, чтобы этим поступком отвратить его от этого намерения.

18

Кен отправился в Навтаки к Александру, также Кратер со своими людьми, Фратаферн, сатрап Парфии, и Стасанор, сатрап ариев: все приказания Александра были ими выполнены. (2) Александр расположил свое войско в окрестностях Навтака на отдых, так как стояло самое суровое зимнее время. Фратаферна он отправил к мардам и тапурам с приказом привести сатрапа Автофрадата, за которым Александр неоднократно посылал, но тот на зов не являлся.

(3) Стасанора он послал сатрапом к дрангам, а к мидянам на сатрапию Атропата, так как Оксидат, по его мнению, против него злоумышлял. Стамена он отправил в Вавилон, так как ему сообщили о смерти вавилонского гиппарха Мазея. Сопола, Эпокилла и Менида он послал в Македонию привести ему из Македонии войско.

(4) В самом начале весны он пошел к Согдийской Скале, куда, как ему сообщили, собралось много согдийцев. Говорили, что на эту Скалу бежали жена бактрийца Оксиарта и дочери Оксиарта: Оксиарт спрятал их в этом, как казалось, неприступном месте, потому что и он отпал от Александра. Если бы эта Скала была взята, то у согдиан, желавших восстать, отнято было бы последнее убежище.

(5) Когда Александр подошел к Скале, он увидел отвесные, недоступные для штурма стены; варвары навезли туда съестных припасов с расчетом на длительную осаду. Нападал глубокий снег; это затрудняло подступ македонцам и обеспечивало варварам обилие воды. Тем не менее Александр решил брать это место приступом. (6) Высокомерные слова варваров разгневали Александра и подстрекнули его честолюбие.

Он предложил им начать переговоры и обещал, что они вернутся домой здравыми и невредимыми, если сдадут это место. Те с хохотом, на варварский лад, посоветовали Александру поискать крылатых воинов, которые и возьмут ему эту гору: обыкновенным людям об этом и думать нечего.

(7) Тогда Александр велел объявить, что первый, кто взойдет на Скалу, получит в награду 12 талантов, второй получит вторую награду, третий – третью, и так подряд; взошедшему последним причитается и награда последняя: 300 дариков. Это заявление еще больше подстрекнуло македонцев, которые и так рвались в бой.

19

Собраны были солдаты, привыкшие во время осад карабкаться по скалам, числом около 300. Они заготовили небольшие железные костыли, которыми укрепляли в земле палатки; их они должны были вколачивать в снег по тем местам, где снег слежался и превратился в лед, а там, где снега не было, прямо в землю. К ним привязали прочные веревки из льна и за ночь подобрались к самой отвесной и потому вовсе не охраняемой скале.

(2) Вбивая эти костыли или в землю, где она была видна, или в совершенно отвердевший снег, они подтянулись на скалу, кто в одном месте, кто в другом. Во время этого восхождения погибло около 30 человек, и даже тел их не нашли для погребения: они утонули в снегу.

(3) Остальные уже на рассвете заняли верхушку горы; взобравшись туда, они стали размахивать платками в сторону македонского лагеря: так им было приказано Александром. Он выслал глашатая и велел ему крикнуть варварской страже, чтобы они не тянули дальше, а сдавались, потому что крылатые люди нашлись и уже заняли вершину их горы. И глашатай тут же показал воинов на вершине.

(4) Варвары, потрясенные неожиданным зрелищем, решили, что гора занята гораздо большим числом вполне вооруженных людей, и сдались: так перепугались они при виде этой кучки македонцев. В плен было взято много женщин и детей, в том числе жена Оксиарта и его дети. (5) У Оксиарта была дочь, девушка на выданье, по имени Роксана. Воины Александра говорили, что после жены Дария они не видели в Азии женщины красивее.

Александр увидел ее и влюбился. Он не захотел обидеть ее как пленницу и счел ее достойной имени жены. (6) Я не порицаю за это Александра, а скорее хвалю. Он или не захотел жены Дария, которая слыла первой красавицей Азии, или сумел обуздать себя, хотя был молод и находился на вершине счастья, когда люди позволяют себе все. Он же отнесся к женщине с уважением и жалостью; проявил большое самообладание и вполне уместное желание доброй славы.

20

Рассказывают, между прочим, что вскоре после битвы при Иссе к Дарию убежал евнух, приставленный стражем к его жене. Увидя его, Дарий прежде всего спросил, живы ли его дочери, жена и мать. (2) Узнав, что они живы, что их величают царицами и обращаются с ними так же, как обращались с ними у Дария, он затем спросил, верна ли ему его жена. Узнав, что верна, он опять осведомился, не совершил ли Александр оскорбительного насилия.

Евнух клятвенно подтвердил: «Царь! жена твоя осталась такой, какой ты ее оставил; Александр – самый благородный и воздержанный человек». (3) Тогда Дарий воздел руки к небу и произнес такую молитву: «Зевс-владыка, ты ведаешь на земле судьбою царей! сохрани же мне теперь власть над персами и мидянами, которую ты же и дал мне. Если же тебе неугодно оставить меня царем Азии, то не передавай моего владычества никому, кроме Александра». Так уменье владеть собой и себя обуздать внушает уважение даже врагам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.