§ 2. Деятельность судовых комитетов

§ 2. Деятельность судовых комитетов

На кораблях, стоявших в Гельсингфорсе, ещё в ночь с 3 на 4 марта 1917 г. были созданы выборные органы управления, в функции которых входило решение вопросов хозяйственной жизни кораблей, отношений матросов и офицеров, дисциплины, сохранения казённого имущества и др. Речь идёт о судовых комитетах. Были они созданы и на дредноутах. Первым стал “Гангут”, где выборы состоялись ещё вечером 3 марта, ночью же комитеты появились и на трёх других кораблях.*728 Избирались они следующим образом: от каждой роты выбиралось по одному человеку, офицеры корабля имели право выдвинуть одного своего депутата. Затем депутаты, в свою очередь, выдвигали кандидатуры председателя и секретаря. Их должен был утвердить командир корабля.*729

На первом заседании Соединённого комитета 2- й бригады линейных кораблей, проходившем 14 марта, был принят несколько другой порядок выборов в комитеты: каждую роту представляли теперь не один, а два человека, выборный от офицеров оставался один. На флагманских кораблях ещё один депутат выдвигался от штаба соединения. Члены комитета выбирались отныне сроком на два месяца, в случае же недовольства действиями своего депутата рота могла его переизбрать, но не ранее чем через месяц. Отказаться от своего избрания мог лишь тот, кто пробыл членом комитета 6 месяцев

без перерыва, т. е. тот, кто проходил выборы три раза подряд.*730 В состав комитета входили следующие комиссии: следственная, продовольственная, библиотечная, просветительная и судовая лавка.*731 По этому принципу были переизбраны и судовые комитеты на линкорах 1-й бригады.

Определялось разграничение сфер деятельности командиров кораблей и судовых комитетов. Первые должны были осуществлять командование в боевой ситуации, следить за обучением специалистов, судовым расписанием и расписанием учебных тревог, всеми средствами связи. Также они представляли к поощрениям и наградам, устанавливали количество личного состава, нужное для выполнения судовых работ, и сроки увольнения на берег, следили за регистрацией всех съехавших на берег, назначали сроки выполнения внеочередных работ. В сферу деятельности комитетов входили: “распорядительные функции по кормлению, по здравоохранению, просвещению и политическому образованию команды, наблюдение за добросовестным исполнением каждым своих обязанностей на корабле, поддержание строгой дисциплины и пресечение её нарушений, наблюдение за благопристойным поведением и нетчиками и наказание проступков такого рода, ведение очереди едущих в отпуск и съезжающих на берег, распределение служебных льгот, предоставляемых всему личному составу, вынесение примирительных решений в случае возникновения каких-либо недоразумений, приём и разбор всякого рода жалоб, производство дознаний по ним и отмена взысканий, наложенных командиром, устройство культурного досуга, контроль ведения хозяйства”.*732 Таким образом, комитеты получали достаточно широкие полномочия помимо хозяйственной области и там, где ранее распоряжались офицеры. Это вело к подрыву дисциплины, за которую и были призваны бороться комитеты. Нижний чин мог рассчитывать на менее суровый приговор за проступок, совершённый в отношении офицера или кондуктора, чем ранее, когда его судили бы корабельным судом. Матрос имел право обжаловать через судовой комитет скромный перечень наказаний, оставшихся в арсенале офицеров и командира. Например, объявление выговора (командирского в приказе, офицерского — на словах) и присмотр за провинившимся (даже не заключение его под стражу) на срок не более одного дня.*733 Подобное изъятие части офицерских функций не могло не привести впоследствии к трениям между комитетами и офицерами, чувствовавшими себя ущемлёнными.

Сфера совместной деятельности судовых комитетов и командного состава была узка. Она включала в себя несколько элементов. К ним относились проверка выполнения судовых работ, разводка фронта (её отныне надлежало производить старшему офицеру и боцману в присутствии члена комитета, т. е. и в этой сфере устанавливался своего рода контроль судового комитета за деятельностью судовых начальников). Ещё одним путем взаимодействия являлось установление процентных норм людей из экипажа, которые могли быть уволены в краткосрочный отпуск до 2 недель. Наконец, “обслуживание корабля на якоре”.*734 Данный пункт представляется весьма неопределённым. Возможно, он призван был декларировать формальное равенство двух властей в обычной корабельной жизни и подразумевал их взаимоконтроль. Столь подробная регламентация заставляет усомниться в справедливости утверждения С.С. Хесина, что “в первые недели революции комитеты не имели ни единой структуры, ни четко очерченного круга своих прав и функций”.*735

Летом 1917 г. на дредноутах началась активная структурная перестройка комитетов. В конце июня обсуждалась проблема о создании особой Провизионной комиссии. 24 июня решение было принято судовым комитетом “Севастополя”.*736 В последних числах они появились и на других кораблях. По проекту в неё вошли 3 чел.: офицер и два нижних чина. Особо оговаривалось, что в комиссию не должны включаться члены продовольственной комиссии судового комитета, содержатели или их помощники и ревизор корабля. Основными задачами этого органа были проверка отчетности по провизии, всей судовой отчетности, правильности регистрации и выдачи команде полагавшихся денежных сумм. Свои замечания провизионная комиссия представляла в письменном виде в двух экземплярах: общему собранию судового комитета и командиру.*737 Из этого мы можем сделать вывод, что путем создания новой комиссии судовые комитеты ставили под свой контроль денежную отчетность не только нижних чинов, но даже и офицеров, на что до этого они не претендовали и права не имели.

К концу августа 1917 г. произошла новая реорганизация судовых комитетов на линейных кораблях 1-й бригады. Комитет делился на 3 секции: юридическую, учетную, внутреннего распоряжения. Старые комиссии сохранялись. Наибольшее число депутатов входило в юридическую секцию — 19 чел., затем шла секция внутреннего распорядка — 5 чел. и учетная секция — 4 чел. Делегаты, никуда не вошедшие, а также кандидаты могли участвовать в заседаниях любой секции с правом совещательного голоса.*738 Общие заседания комитета в полном составе предполагалось проводить отныне по понедельникам и четвергам, а секции и комиссии должны были работать все остальные дни. Таким образом, налицо тенденция к усложнению структуры комитета, его бюрократизации как с положительной (рассмотрение дела в той комиссии или секции, которая этой областью только и занималась), так и с отрицательной стороны (затягивание решений по вопросам до общего собрания комитета). В то же время чувствуется стремление комитетов походить на другие выборные учреждения, в первую очередь на Гельсингфорсский Совет депутатов армии, флота и рабочих.

Распределение жалованья среди матросов (проект ЦКБФ)1

1 РГАВМФ. Ф. р-95. Оп.1. Д.16. Л.23.

В течение весны — лета 1917 г. комитеты дважды переизбирались. Выборы прошли 18 апреля и 21 июня. При этом схема выборов несколько изменилась. В апреле избиралось по 2 депутата с правом решающего голоса от каждой роты, а также по 1 кандидату, участвовавшему в заседаниях, но владевшему лишь совещательным голосом. В июне наиболее количественно значительные роты выдвигали 3 делегата. К тому же кандидатов стали избирать столько же, сколько и депутатов. За счет этого численность судовых комитетов линкоров бригады выросла. Так, на “Севастополе” судовой комитет II созыва насчитывал 25 чел., III (июньского) — 42 чел.*739 Офицеры больше в состав судовых комитетов не входили. Выборы проводились лишь среди нижних чинов, об участии же представителей командного состава в деятельности комитетов дредноутов данных не обнаружено. Возможно, что подобная ситуация могла возникнуть из-за возрастания недоверия к большей части офицерства и восприятие его как своего противника.

Отметим и такое явление, как выборы одних и тех же делегатов дважды. Это было нарушением положения о комитетах, принятого еще в середине марта на заседаниях Соединенного комитета 2-й бригады линейных кораблей и подтвержденного впоследствии Центральным Комитетом Балтийского флота. На “Севастополе” 5 человек были избраны повторно: матросы I статьи А. Гаврон, Г. Бобров, М. Жуков, гальванер П. Перепелкин и марсовый П. Данилов. 2 человека — матрос I статьи А. Абачин и электрик Н. Манчак — стали делегатами в третий раз. Кроме того, матросов А. Зубкова и Е. Дмитриева, бывших членов комитета апрельского созыва, экипаж избрал кандидатами в июне.*740 Иначе говоря, в составе команд появились своего рода “профессиональные” депутаты, которые были способны что-то решать, но не исполняли своих служебных обязанностей в полном объёме.

Осенью комитеты претерпели незначительные изменения. После перевыборов, состоявшихся 21 сентября, в них стало не 3, а 4 секции. К уже имевшимся юридической, учетной и секции внутреннего распорядка добавилась еще секция труда, вероятно, по аналогии с Советами. Кроме того, товарищей председателя стало двое, а не один, что похоже на ситуацию в Гельсингфорсском Совете.*741 Попрежнему в судовой комитет от команды избирался 21 делегат с правом решающего голоса и столько же кандидатов — с правом совещательного. На “Севастополе” 1 делегат, матрос I статьи В. Котаков стал им повторно, двое: унтер-офицер С. Товпеко и матрос I статьи М. Полуянов избирались так же во второй раз, но с перерывом — они были членами комитета с 18 апреля по 28 июня. Еще трое являлись до этого кандидатами (матросы I статьи П. Казачков, И. Кривошеин и К. Половин). Председателем судовой организации “Севастополя” стал уже третий раз избранный П. Перепелкин. Среди кандидатов четверо (унтер-офицер Е. Жеребцов, матросы I статьи И. Яшкин, Г. Антуфьев и В. Родионов) становились ими во второй раз подряд и двое (унтер-офицер С. Ручкин и матрос I статьи М. Жуков) являлись до этого судовыми делегатами. Жуков — 3 раза.*742 Иначе говоря, из 42 членов судового комитета 13 выполняли схожие функции ранее. Это составляет примерно 31 %, что, на наш взгляд, подтверждает вывод о появлении и даже расширении (на предыдущих выборах число участвовавших до этого в деятельности комитета составило 21,4 %) категории, обозначенной нами как “управленцы”.*743

В течение марта и судовые комитеты, и корабельное начальство, пытаясь укрепить пошатнувшуюся дисциплину, работали ещё в тесном сотрудничестве. Примером могут служить как постановления судовых комитетов, так и приказы командиров кораблей 1-й бригады. Так, на одном из первых заседаний судового комитета линейного корабля “Петропавловск” была принята такая резолюция: “Комитет призывает граждан матросов строго и неукоснительно исполнять обязанности и приказания по службе на благо Свободной Великой России и надеется, что этот призыв будет услышан, и каждый товарищ исполнит свой гражданский долг для сохранения корабля нужного для мощи родины… Нужно уяснить себе это, товарищи, и на службе быть матросом, а на берегу — свободным гражданином”*744. Двумя днями позднее, 10 марта, выходит приказ № 105 командира “Севастополя” капитана I ранга П.П. Владиславлева: “…Предлагаю: офицерам, кондукторам, унтер-офицерам и матросам вступить в полное и ответственное исполнение своих обязанностей как техническом, так и распорядительном отношении.

Надо ожидать, что в виду коренным образом изменившихся внеслужебных взаимоотношений личного состава, ещё будут случаться некоторые недоразумения и в служебной обстановке… все такие недоразумения предлагаю выяснить по принятому уже порядку на общем совещании судовых делегатов с последующим докладом мне.

Что же касается случаев, нарушающих основные нерушимые требования военно-морской службы и гражданской свободы, к каковым относятся проступки, угрожающие целости корабля, неисправное несение караульной службы, кража корабельного имущества, порча судовых механизмов, оскорбление действием офицера, кондуктора или матроса, оскорбления, носящие демонстративный характер, неповиновение, уклонение от служебных обязанностей, то об этих случаях надлежит доносить мне рапортами или докладными записками через надлежащее начальство”.*745

Представляется, что не последнюю роль в таком сотрудничестве сыграла беспартийность подавляющего большинства членов судовых комитетов.

14 марта была провозглашена амнистия солдатам и морякам, арестованным по каким-либо политическим делам. Кроме того, им предоставлялась возможность вернуться к месту службы. Это имело прямым следствием возврат на линейные корабли 1-й бригады, в частности, многих матросов, которые принимали участие в разного рода волнениях или были арестованы по делу Главного судового коллектива РСДРП. На линкор “Гангут”, к примеру, приказом командующего флотом № 52 от 20 марта 1917 г. разрешено вернуться матросам А. Черномызову, Г. Ваганову, Ф. Яцкевичу, И, Андрианову, И. Привалову, В. Госникову, Т. Попову.*746 Из них первые шестеро были осуждены за беспорядки в октябре 1915 г., а последний — списан за “неблагонадежность”, т. к. обвинялся в согласии на распространение агитации от имени Главного судового коллектива РСДРП. Полагаем, что не случайно вскоре после этого под давлением экипажа судовой комитет начал расследование о вине офицеров в событиях 1915 г.

В итоге депутаты выдвинули требование списания с корабля шести офицеров, наиболее, по мнению комитета, виновных. Это старший лейтенант А.И. Королёв, лейтенанты Н.Ф. Прохоров, А.Г. Хрептович, А.А. Сурандер, В.Е. Бурачек и И.В. Дитерихс. На каждого из них было составлено небольшое досье, главными пунктами которого являлись отношение к событиям февраля и взаимоотношения с экипажем. На основе этих досье и предлагалась форма наказания: Королёва рекомендовалось посадить в тюрьму, остальных — отправить в действующую армию.*747 С подобным решением комитета капитан I ранга П.П. Палецкий не мог согласиться, и дело отправилось в штаб бригады, оттуда — в штаб флота, затем ходатайство о пересмотре дела было передано в Исполком Гельсингфорсского Совета, где его отклонили.

Подобные “чистки” инициировались и на других кораблях бригады. Пострадали те, кто проявлял до революции строгость и требовательность, или пытался противодействовать беспорядкам. На “Полтаве” команда требовала списания тех офицеров, что в кровавую ночь с 3 на 4 марта отказались подчиниться экипажу и сдать оружие, за что и были заперты в своих каютах. В конечном счете, как и в случае с “Гангутом”, командир “Полтавы” капитан I ранга С.В. Зарубаев 13 марта вынужден был обратиться в штаб флота со следующей просьбой: “Ходатайствую о скорейшем списании старшего офицера вверенного мне корабля капитана II ранга В.В. Котовского, лейтенанта К.И. Юдина, мичманов В.М. Карякина и Г.А. Тевяшева с зачислением их в резерв флота, как арестованных по желанию команды в ночь с 3 на 4 марта”.*748

Подобная участь постигала и унтер-офицеров, и даже матросов. 9 апреля “по желанию судового комитета” с “Полтавы” был отчислен сверхсрочнослужащий боцманмат С. А. Мартынюк, а 15-го — якобы за сотрудничество с “охранкой” на “Севастополе” были арестованы и отправлены в Секцию охраны народной свободы Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта строевой боцманмат М. Козлов и моторист Я. Афанасьев.*749

Решениями комитетов началось отстранение от управления кондукторов и фельдфебелей рот. На линкоре “Севастополь” в марте по требованию судового комитета фельдфебелем 1-й роты вместо боцманмата И. Сухорукого был назначен унтер-офицер Т. Дрячин, 2-й роты — вместо унтер-офицера В. Потапенко — унтер-офицер И. Ковалёв, 4-й роты — вместо боцманмата М. Козлова — унтер-офицер И. Лихач. То, что эти действия шли вразрез с желаниями командира, косвенно подтверждает и объявленная смещённым в приказе благодарность.*750 С “Гангута” были уволены старший электрик В.К. Солодянкин, марсовый старослужащий Н.В. Баранчуков, кочегарные унтер-офицеры I статьи ЯД. Дорогинский, Н.Т. Понурин и В.А. Растворов, кочегары I статьи В.Г. Памин и А.А. Ткаченков, кочегар I статьи Ф.В. Зиновьев, строевой боцманмат Г.Д. Папонов. 2 мая на линкоре “Полтава” исполняющим обязанности фельдфебеля 1-й роты был назначен матрос I статьи П. Фимушкин.*751

Однако, даже при наличии ярко выраженной политической подоплеки в ряде случаев, заботились комитеты и об увольнении с дредноутов бригады тех, кто подозревался в халатном отношении к возложенным на них обязанностям. На “Гангуте” двоих подобная участь постигла за рукоприкладство — сигнального боцманмата Л.В. Николенко и писаря I статьи С.А. Малышева.*752 Зачастую командование линейных кораблей проявляло полную солидарность с мнением членов судового комитета. Командир “Гангута” капитан I ранга П.П. Палецкий поручил старшему штурману лейтенанту В.П. Дону провести расследование подлинности фактов, в которых обвинялся упомянутый выше Л.В. Николенко. Когда же всё это подтвердилось, то в штаб бригады были отправлены рапорты В.П. Дона и самого П.П. Палецкого, в котором он сообщал следующее: “Предоставляя подлинный рапорт лейтенанта Дона доношу, что сведения о боцманмате Николине были сообщены в судовой комитет для всестороннего освещения нравственной физиономии этого боцманмата, а также для того, чтобы знать мнение о нем всего корабля. Комитет пришел к тому же мнению, что и старший штурман. На основании вышеизложенного прошу ходатайствовать о недопущении сверхсрочнослужащего сигнального боцманмата Лаврентия Васильевича Николенко к кондукторскому экзамену, а также о списании его с исключением из списков вверенного мне линейного корабля”.*753

Боролся судовой комитет и за честь имени своего корабля, о чем свидетельствует тот факт, что на заседании 21 марта было решено обратиться на транспорт “Митаву” с требованием “принять решительные меры против боцманмата Ковальчука, носящего без всякого права на это ленточку “Севастополь” и занимающегося подозрительной деятельностью”.*754

Командование было вынуждено идти на уступки, иначе конфронтация неизбежно привела бы к полной потере ими управления. Действовало, на наш взгляд, нечто вроде джентльменского соглашения: офицеры не препятствовали “чистке”, а взамен комитет, при возможности, поддерживал их при разборе спорных вопросов. Это получило наглядное подтверждение, когда 11 апреля матросы 6-й кочегарки на всё том же “Севастополе” приказали своему непосредственному начальнику унтер-офицеру И. Чиркову “уйти из кочегарки вон”, так как он хотел “более равномерно распределить несение вахт”. Об этом случае в рапорте на имя командира сообщил инженер- механик капитан II ранга И.П. Иерхо. Данный рапорт был направлен в судовой комитет с такой резолюцией командира линкора капитана I ранга В.П. Вилькена: “Предлагаю судовому комитету разобрать дело, наложить взыскания и объяснить кочегарам всю незаконность способа их действий”.*755 Это и было исполнено, кочегарам комитет объявил порицание и восстановил Чиркова в его правах.

Линейный корабль “Петропавловск”. 1915–1916 гг. Купание команды. (Фото С. П. Славинского)

Дополнительным фактором, способствовавшим налаживанию деловых отношений между представителями экипажей и командным составом, являлось включение в состав комитетов офицеров и исполнение ими ответственных должностей. Это стало возможно, как уже говорилось выше, с 14 марта 1917 г., когда на заседании Соединенного комитета 2-й бригады линкоров было постановлено выбирать в судовые комитеты и офицеров. По данным, имеющимся по составам корабельных организаций “Гангута” и “Севастополя” можно с уверенностью говорить о довольно значительном влиянии в этот период офицеров на дела. На “Гангуте”, к примеру, лейтенант Г.И. Комаров являлся товарищем председателя, а мичман А.В. Тарановский — секретарем судового комитета. На “Севастополе” капитан II ранга И.П. Иерхо на нескольких заседаниях исполнял обязанности председателя, а с 30 марта им стал инженер-механик мичман В.Н. Соколов.*756 Подобным образом дела обстояли и на ряде других соединений. Об этом, например, упоминал С.Н. Тимирев применительно к 1-й бригаде крейсеров, базировавшейся в Ревеле. Аналогичную тенденцию в армейских полковых комитетах этого периода отметил и В.И. Миллер.*757

Основным направлением деятельности судовых комитетов на 1-й бригаде линейных кораблей являлась хозяйственная сфера. Самым злободневным вопросом на это время следует, по нашему мнению, считать продовольственный. По данным В.В. Петраша, к февралю 1917 г., в связи с ростом цен и падением курса рубля, стоимость ежедневного питания матросов была установлена в 80 коп. — 1 руб. в день (в месяц соответственно 24–30 руб.).*758 Такая сумма достаточной являться не могла. Поэтому судовые комитеты действовали в двух направлениях: с одной стороны устанавливали жесткий контроль над стоимостью, количеством и качеством провизии, с другой — старались изыскать дополнительные денежные суммы, которые матросы могли бы тратить на закупку съестных припасов. Меры в первом направлении успешно реализовывались благодаря полному переходу всего процесса в руки экипажа. Следила за этим специально создававшаяся продовольственная комиссия.

О роли, отводившейся этой комиссии, можно судить хотя бы по тому факту, что в комитете линейного корабля “Севастополь” II состава (18 апреля — 28 июня) из 25 человек в продовольственную комиссию входило 9, в комиссию “по проверке харчевых сумм” — 4 и в комиссию по проверке буфета — 3 человека*759, т. е. более 50 % от численности всего комитета. В случае необходимости закупки для нужд экипажа члены комиссии обращались к командиру корабля, а тот, в свою очередь, выписывал соответствующее удостоверение следующего типа: “Дано сие марсовому Володкину, вверенного мне корабля, на право покупки из Продовольственного склада четырех ящиков спичек. Капитан I ранга Палецкий”.*760 Очень сурово комитет карал за попытки кражи продовольствия, как в случае с матросом “Севастополя” П. Гольбиковым.

Второе направление выражалось в учреждении строгой отчетности всех расходовавшихся сумм. Если расход признавался необоснованным, то комитет требовал возврата денег, которые заносились в так называемые “экономические” или “харчевые” суммы. В качестве примера отношения к этому делу нам хотелось бы привести, несмотря на его объем, отчет комиссии судового комитета “Севастополя”: “Проверка денежной отчетности за март месяц ставит судовой комитет в известность о следующем:

1. По записи инженер-механика мичмана Войцикова от 22 марта сего года выдано командировочных по делам службы: унтер-офицеру Адамовичу 85 марок 60 пенни, унтер-офицеру Смирнову 21 марка 40 пенни; всего 107 марок — потребовать более подробного отчета, куда эти деньги расходовались.

2. Выдано заимообразно из экономических сумм и выдано в расход: матросу I статьи Петру Гаврикову 22 марки, машинисту I статьи Эйжену Бергу 50 марок — просить их внести обратно ревизору, и эти суммы по внесении должникам должны быть заприходованы в харчевые суммы.

3. Опротестовать целевой счет гальванера Кавешникова на сумму 30 рублей 40 копеек — необходимо заслушать его объяснения в судовом комитете.

4. Счет на 20 марок (фуражка для боцмана Манаева) — отнести на съестные суммы комитета комиссия категорически не нашла возможным. Эту сумму постановлено получить с боцмана Манаева или с того, кто ему разрешил покупать фуражку и записать на приход.

5. Выяснить в полном составе судового комитета, на какие средства должны приобретаться канцелярские принадлежности и медикаменты, т. к. отпускаемые из порта суммы на это уже израсходованы”.*761

И подобные, почти бухгалтерские, отчеты составлялись на всем протяжении этого периода.*762

Проводились и обследования деятельности баталеров. Если возникало какое-либо сомнение, то судовой комитет мог поручить специальному уполномоченному лицу провести следствие. Комитет “Севастополя” 23 апреля дал задание электрику П.В. Гущину подробно изучить материальное положение бывшего старшего баталера корабля кондуктора И.И. Тютрюмова, причем 25-го был даже сделан запрос в Гельсингфорсское казначейство о счетах самого Тютрюмова, его жены и троих детей.*763

Естественно, что скоро встал вопрос о том, как быть с экономическими суммами. Если ранее на эти деньги на бригаде покупались книги в матросскую библиотеку, инструменты для самодеятельности, киноаппараты для кинематографических сеансов, снаряжение для охотников и лыжников, то судовые комитеты настойчиво требовали выдачи сумм и дележа их между матросами. Ещё 12 марта в Исполнительный Комитет Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта от команды линейного корабля “Гангут” поступил запрос, что делать с экономическими суммами.*764

30 марта в газете “Известия Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта” был помещен ответ. Экономические суммы должны были расходоваться по усмотрению судовых комитетов. При этом, правда, высказывалось пожелание чтобы эти деньги были ими употреблены “на культурно-просветительские нужды своих команд и частей”.*765 Денежные суммы действительно были розданы, о чем с возмущением писал в своем дневнике И.И. Ренгартен.*766

Активно вносились средства на похороны “жертв революции” и семьям погибших на фронте. Этими сборами также ведали судовые комитеты. За первые полтора месяца после революции в фонд похорон судовыми комитетами было собрано 823 руб., 2849 марок, 11 офицерских орденов, 4 серебряных Георгиевских креста, 266 средних и 4 малых серебряных, 7 больших золотых медалей и 385 наградных знаков. Уже 13 марта по инициативе судового комитета линейного корабля “Севастополь” был создан фонд для помощи семьям погибших фронтовиков. Туда поступило 1416 руб., 165 марок, 3 офицерских ордена, 1 серебряный Георгиевский крест, 7 больших, 7 средних и 307 малых серебряных, 7 малых золотых, 163 бронзовых медалей, а также 1 нагрудный знак. Впрочем, с середины апреля сведения о пожертвованиях прекращаются.*767

Параллельно судовыми комитетами поднимался и вопрос о матросской заработной плате. Одновременно с запросом об экономических суммах, 12 марта с “Гангута” в Исполнительном Комитете поинтересовались, в каком размере должна исчисляться оплата всех работ, проведенных на линкоре зимой вместо судоремонтников, и какое жалование будут получать матросы.

Исполнительный Комитет ответил, что неправомочен решать подобные вопросы и что они должны обсуждаться в морском министерстве и специальной комиссии. В начале работы этой комиссии, известной сначала как комиссия Н.В.Савича (с 14 мая её возглавил В.И. Лебедев), стало известно 11 марта.*768 1 8 апреля предварительный проект о матросском жаловании был разослан для ознакомления по флотам. Согласно ему, происходило деление на 3 разряда: обычные матросы, которым должны были платить в месяц 15 руб.; специалисты, оклад которых равнялся 25 руб.; старшие специалисты (бывшие унтер-офицеры), получавшие 50 руб.*769 Судовые комитеты бригады одобрили этот проект, однако 28 апреля на заседании Центрального Комитета Балтийского флота было принято постановление, где говорилось, что матросское жалование должно составлять как минимум 45 руб. в месяц*770, т. е. в 3 раза больше! Очевидно, что после этого проект комиссии Савича был отвергнут.*771 Пожалуй, именно этот вопрос спровоцировал первые серьезные трения на бригаде между командами и её начальником — адмиралом М.К. Бахиревым. При этом необходимо отметить, что комитеты в этой ситуации сохранили, по крайней мере, внешнюю лояльность к командованию. Все обсуждения проектов комиссии Савича- Лебедева судовые комитеты выносили на общее собрание команды, сами при этом не давая никаких оценок резолюциям, там выносившимся.

Это может быть объяснено двумя причинами. Во- первых, строгим наказом Исполнительного Комитета Гельсингфорсского Совета депутатов армии, флота и рабочих от 20 апреля, последовавшим на ряд резолюций комитетов политического характера (к примеру, резолюция и солидарность с протестом Исполнительного Комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов по поводу ареста русских эмигрантов в Галифаксе).*772 В частности, в этом наказе говорилось следующее: “Исполнительный Комитет считает крайне нежелательным одиночное выступление комитетов каких- либо частей войск… помимо Совета Депутатов и Исполнительного Комитета”.*773 Поэтому резолюции такого рода сопровождались таким предисловием: “Состав команды 1-й бригады линейных кораблей в числе 5 тысяч человек по инициативе линейного корабля “Гангут” через Совет рабочих и солдатских депутатов требует…”.*774 Во-вторых, судовым комитетам незачем было лишний раз портить отношения с командным составом, им было выгоднее работать с помощью со стороны офицеров и в сотрудничестве с ними.

28 марта на “Севастополе” начала функционировать комиссия по улучшению быта команды, составленная из офицеров и членов комитета. 9 апреля ею, в частности, были осмотрены матросские одеяла и негодные заменены.*775 Подобная комиссия на “Гангуте” постановила 31 марта составить список сапожников от каждой роты с тем, чтобы экипажам могли сделать или отремонтировать сапоги по сходной цене.*776 Аналогичным образом действовали на “Севастополе”. Действительно, корабельные сапожники работали по цене в 2–5 раз меньше, чем на берегу.

Позднее, летом, основные направления деятельности комитетов не изменились по сравнению с весной 1917 г. Наибольшее внимание уделялось вопросам поддержания дисциплины среди команд кораблей. Однако, спектр проступков, которые рассматривались судовыми делегатами, заметно расширился по сравнению с первыми послереволюционными месяцами. С июля частыми стали дела о плохом исполнении обязанностей дневальных. Так, 7 июня судовой комитет дредноута “Севастополь” назначил на 4 суток на тяжелые работы и объявил порицание матросу II статьи В. Ульянову за “сон и сидение на посту”.*777 Через несколько дней рассматривался пришедший 9 июня циркуляр из штаба флота № 754 о плохом дежурстве на берегу. Матросские делегаты с “Гангута” оставили на 2 недели без увольнений дежуривших в Гельсингфорсе 12 июня, так как они “позволили себе заходить в кофейни, не спросясь у своего начальника”.*778 На “Севастополе” 26 июня были наказаны недельным пребыванием на корабле матросы П. Кумец и И. Дуркин, позволившие себе курение в не предназначенном для этого месте.

В тот же день по поручению судового комитета приступили к изготовлению специальных табличек “регламентирующих, где можно курить и где нельзя”.*779 22 июля судовой комитет “Полтавы”, рассмотрев вопрос о “порче паровых труб, загрязнении умывальников и писсуаров”, постановил налагать на нарушителей дисциплинарное взыскание, назначая их на внеочередные работы. Делегаты запретили мыть в умывальниках швабры и баки, бросать туда окурки.*780 Комитеты дредноутов начали борьбу с пьянством. При рассмотрении мер, которые надлежало принять, учитывались наличие отягчающих обстоятельств, а также условия, в которых задерживался виновный. В июле — августе комитетам пришлось рассматривать и несколько дел о воровстве, чего до этого практически не наблюдалось. 24 июля на “Петропавловске” были арестованы матросы С.П. Шакура, Д.И. Федоров и И.Н Гаврилов. Обвинялись они в краже дамского ридикюля с деньгами в кафе госпожи Острей, принадлежавшего хозяйке. Во время обхода они, самовольно зайдя в кафе, улучили момент, когда госпожа Острем наклонилась за чем-то, схватили сумочку и скрылись.*781 Ситуация была настолько необычной, что члены судового комитета не вынесли определённого решения о характере наказания. Обвиняемые были отправлены в секцию Охраны Гельсингфорсского совета. 26 июля их дело рассматривал незадолго до этого возобновивший свою работу военно- морской суд. Шакуру и Федорова приговорили к 1 году и 8 месяцам арестантских работ.

Гаврилов был оправдан.

Правда, и первые двое тоже были освобождены по амнистии от 17 марта 1917 г.*782

3 августа из-за участившихся краж “полтавцы” ввели запрет на вынос с кораблей любых вещей. Разрешение на уход можно было получить лишь в том случае, если желающий мог доказать, что данное имущество является его собственностью.*783 Такая практика принесла свои плоды. 16 августа в том же суде рассматривалось дело кочегара с “Полтавы” А. Попсуева, а 11-го — матроса “Гангута” А. Умрихина. Оба обвинялись в очень схожих поступках: в кражах на своих кораблях обуви у сослуживцев. Попсуев украл у матроса I статьи Н. Лаптева ботинки, Умрихин — у сигнальщика Машкова — сапоги. Наказание им было установлено одинаковое: 6 месяцев тюремного заключения и оба они, как и в предыдущем случае, были сразу же амнистированы. Правда, судовые комитеты тут же послали в ИК Гельсингфорсского Совета ходатайства о списании их с кораблей. Исполком просьбы, поддержанные командирами, удовлетворил.*784

Увеличилось количество дел о кражах на кораблях бригады продовольствия. 17 сентября были смещены с должности самоварщиков матросы “Севастополя” И. Ченцов и И. Чистоплюев. Основная причина — неоднократные хищения чая.*785 22-го комитет разбирал дело матроса П. Барановского, выдававшего из кладовой сахар члену комитета I созыва и депутату Гельсингфорсского Совета А. Барову. В результате Барановский был отстранен от должности кладовщика и посажен в карцер, а Баров — заплатил штраф.*786 В тот же день комитет арестовал артельщиков 2-й и 3-й роты Белякова и Королева за воровство во время угольной погрузки куска мяса.*787 Аналогичная история произошла и на “Полтаве”, где корабельный кок Ванеев попал в секцию Охраны народной свободы Гельсингфорсского Совета за кражу партии картофеля.*788

Однако экипажи иногда не доводили кражи до разбирательств в судовых комитетах, предпочитая наказывать вора самостоятельно. Возможно, что они считали меры наказания, применявшиеся к данной категории преступлений, недостаточными по сравнению с дореволюционными. Зафиксирован случай, когда над вором был устроен самосуд. 29 августа к старшему врачу ‘Гангута” С.В. Гуткевичу явился за помощью избитый кочегар В. Румянцев. В результате проведённого затем разбирательства выяснилось, что он пытался продать украденный у матроса Сулитина бушлат. Так как его давно подозревали, он был схвачен, избит и доставлен к члену судового комитета С. Андрееву. В ходе допроса В. Румянцев сознался, что эта кража у него пятая.*789

Линейный корабль “Полтава” на Гельсингфорском рейде

Важной проблемой для комитетов была борьба с “нетчиками”. Этому вопросу посвящались два заседания севастопольских делегатов, 19 и 21 августа. При рассмотрении мер, которые надлежало к ним принять, учитывались количество опозданий, наличие отягчающих обстоятельств. Так, матросам А. Морозову и П. Титову за отсутствие на борту в положенный срок в первый раз было увеличено на 6 суток число вахт в кочегарке, а Морозов за продажу подметок “заработал” порицание и лишился на 10 дней увольнения в город. Матросы Ф. Стулов и И. Филатов, как попавшиеся вторично, остались без берега на 20 дней и заплатили штраф — по 20 финских марок каждый. Такие же меры наказания члены комитета назначили и матросам Козлову и Киктенко. Матроса же Мылова “за неоднократное опоздание и побег с корабля с 15 мая по 21 июня” постановили арестовать и отправить в секцию Охраны народной свободы.*790 Однако делегаты не всегда были беспристрастны. 26 июля в судовой комитет поступила жалоба командира корабля капитана I ранга В.П. Вилькена на отсутствие в срок на борту членов комитета машиниста I статьи Э.А. Берга и матроса I статьи А. Агапова. И что же? Большинством голосов судовая организация “Севастополя” приняла резолюцию о том, что “произошло досадное недоразумение” и оставила поступок абсолютно безнаказанным.*791

Осенью участилось наложение денежных штрафов. Так, комендор. А Завьялов с линейного корабля “Севастополь” за долги лишался оклада на 2 месяца. Комендор В. Кузнецов с того же корабля за опоздание из отпуска на 40 суток остался без жалования на 3 месяца, а гальванер А. Семенчук за опоздание на 15 суток — на 2 месяца.*792

Однако в этот период команды получили возможность влиять на постановления о наказаниях. Согласно данным вахтенных журналов и протоколам заседаний комитетов с 29 июня раз в две недели на линкорах для “обсуждения общеполитических вопросов и текущих дел” проводились общие собрания.*793 Вероятно, тем самым делегаты желали сохранить доверие экипажа. Но одновременно они в несколько утратили возможность правового поддержания порядка, поскольку общее собрание команды могло и не утвердить приговор. Так случилось 17 октября на “Севастополе”, когда матросы отказались признать вину кочегара Г. Касперовича, необоснованно обвинившего комендора И. Шнырика и мичмана В. Саковича в возгорании угля. Дело отправилось повторно в судовой комитет для пересмотра.*794

Из бытовых вопросов основным по-прежнему являлось обеспечение питания. Еще в июле комитеты начали рассылать в различные губернии своих представителей, главной задачей которых было заключение договоров на поставку хлеба на дредноуты. Иногда для этих целей использовались матросы, посылавшиеся в качестве агитаторов. Так, 11 августа, судовой комитет “Петропавловска” поручил члену Всероссийского Крестьянского союза М. Самсонову, направленному в Рязанскую губернию, собрать сведения о ценах на мясо, рыбу, молоко, картофель. Их отсутствие ощущалось в Гельсингфорсе очень остро.*795 1 9 августа, по поручению депутатов “Полтавы”, согласно протоколу заседания, в разные города с этой же целью поехали 4 чел.*796 С “Севастополя” в Воронежскую губернию 20 августа отправился матрос И.Ф. Лазуткин. Там он сумел закупить партию картофеля по 5 руб. за пуд и затем поехал в другие места, чтобы выяснить, где что можно купить дешевле.*797 Еще один матрос с “Петропавловска”, П. Кожин, отправился по поручению своего комитета на Северную Двину и в Вологду с целью покупки дешевой рыбы для кораблей бригады.*798 Комитет “Петропавловска” при этом поручил ему изучать возможности размещения продовольственных заказов в близлежащих губерниях.*799 О важности проблемы свидетельствовало заседание от 28 августа на линейном корабле “Севастополь”.

В день, когда стало известно о выступлении Л.Г. Корнилова, прошло совещание представителей Гельсингфорсского Совета, ЦКБФ, Областного комитета, где принимались важные решения политического характера, судовой комитет сравнивал большую часть времени цены на картофель в Гельсингфорсе и в центральных губерниях. Лишь в самом конце заседания был заслушан доклад представителя эсеровской ячейки на корабле Ф. Вакса о положении в Петрограде. Члены комитета “приняли его к сведению” и постановили материалы доклада и вопрос о наказании офицеров-сторонников Л.Г. Корнилова (если они окажутся) отправить на рассмотрение в бригадный комитет.*800 1 сентября делегаты “Севастополя” М. Жуков, Е. Жеребцов и М. Солонко отправились в различные губернии “для закупки муки и картофеля”.*801 Посылая 6 сентября агитатором на Украину матроса I статьи. И Белоусова, комитет “Севастополя” дал ему полномочия вести переговоры для покупки хлеба для всей бригады. Тогда же было принято постановление: при посылке агитаторов в деревню требовать от них подробного отчета о сельском хозяйстве региона, куда они направлялись, и тамошних цен.*802

3 сентября для более эффективной заготовки продуктов комитеты бригады реорганизовали продовольственные комиссии. Если раньше ее штат состоял из 2-х человек, то теперь их число увеличилось вдвое. Функции каждого члена продовольственной комиссии четко регламентировались: один должен был закупать продовольствие, двое — вести соответствующие записи расплачиваться. Четвертый являлся контролером над закупщиком.*803 О трудностях, связанных с заготовкой продуктов, Д.И. Иванов, ставший в это время председателем продовольственной комиссии “Гангута”, вспоминал так: “… мне было поручено проверить продсклад [продовольственный склад — Д.Б.], кухню, учесть требования матросов об улучшения питания. Постоянного внимания требовал буфет…. Чуть ли не каждый день проходили короткие заседания судкома [судового комитета — Д.Б.] по проверке проделанного”.*804

Большое внимание уделялось и изысканию денежных средств для закупки продуктов. Штрафы, взимавшиеся с провинившихся, шли именно на эти цели. Приходилось в поисках дополнительных доходов проявлять иногда и удивительную изобретательность. 30 сентября судовой комитет “Севастополя”, изучив вопрос об остающихся на камбузе помоях, постановил продавать их желающим “поскольку помои могут служить как удобрением, так и идти на корм домашнему скоту.*805 Деньги, вырученные от продажи, планировалось передать в продовольственную комиссию.

Помимо решения продовольственной проблемы, судовые комитеты заботились об обмундировании команд. Интересно при этом, что действовали они часто в духе взаимовыручки и взаимоподдержки. 3 августа судовая организация “Полтавы” решала проблему покупки сукна. В конечном счете, его приобрели в интендантской секции Центробалта.*806 На заседании комитета “Севастополя” 17 сентября после сравнения цен на подошвенную кожу для обуви, депутаты постановили закупить партию на всю бригаду у Центрального Комитета Балтийского флота, продававшего ее дешевле остальных, по 2 руб. за фунт. На том же заседании члены судового комитета вынесли благодарность экипажу “Полтавы”, чей комитет закупил байку по 24 руб. за пачку и фуфайки по 10 руб. 25 коп. из расчета на все линейные корабли 1-й бригады.*807 Удалось обнаружить и запрос судового комитета “Гангута”, направленный на “Петропавловск”, когда экипаж сможет забрать со складов свою часть “теплых вязаных подштанников”, закупленных представителями с этого дредноута.*808

Уделялось некоторое внимание и медицинскому состоянию экипажа. Это выражалось в обязательной проверке качества продуктов, потреблявшихся командой. Кроме того, при тяжелом заболевании комитет обычно просил командира предоставить отпуск. Так было, к примеру, в случаях с кочегаром “Гангута” П.И. Куповых и трюмным машинистом “Севастополя” П.А. Ситавриным, больным катаром.*809 При необходимости срочного лечения, комитеты, обычно по договоренности с судовыми врачами, отправляли больных либо в Военно-морской госпиталь в Гельсингфорсе, либо в Петроград. Таким образом, поступили с унтер-офицером с “Петропавловска” В. Приходько, которому 18 июня был поставлен диагноз “сифилис”.*810 22 июля на повестку дня заседания судового комитета “Полтавы” был вынесен вопрос об увеличении числа случаев венерических болезней. Делегаты постановили провести прочитать экипажу лекцию на эту тему. Кроме того, снова вводилась практика медицинских осмотров прибывших с берега. Правда, в отличие от дореволюционного времени, они были добровольными и проходили по четвергам и субботам.*811 Когда же в конце августа в Гельсингфорс пришел тиф, комитеты линейных кораблей приняли решение “составить воззвание к командам, избегать свежей зелени на берегу”.*812 Приняв все во внимание, судовые делегаты проявили большую заботу об экипажах линкоров. Еще 26 августа распоряжением санитарного инспектора флота статского советника И.В. Ковалевского на бригаде требовалось начать “организацию прививок”.*813 Однако сделать это из-за недостатка средств своевременно не удалось. Денежные суммы на вакцину выдали именно судовые комитеты дредноутов, после чего прививки и были сделаны.*814

Занимались комитеты и просвещением экипажей линкоров. Летом 1917 г. были собраны обширные библиотеки для нижних чинов. На “Севастополе” судовые делегаты отметили, что матросская библиотека, достигшая пятисот с лишним книг, брошюр, журналов, “требует размещения в дополнительных помещениях”. Поэтому было принято предложение объединить офицерскую и матросскую библиотеки, разместив все издания в первой.*815 Помимо организации и поддержания судовых матросских библиотек, определенное внимание уделялось образованию. В сентябре при Гельсингфорсском матросском клубе открылся Матросский университет. Ещё 12 августа комитет “Полтавы” на своем заседании принял решение направить в него на обучение по 1 чел. от роты.*816 Комитеты вообще занимались агитацией среди матросских коллективов за поступление их членов в университет, причем их призывы содержались не только в резолюциях, но и публиковались в газетах.*817