Глава 27. Битва под Мукденом. Отступление, превратившееся в катастрофу

Глава 27. Битва под Мукденом. Отступление, превратившееся в катастрофу

24 февраля(9 марта) Куропаткин отдал приказ об отступлении, которое не смог организовать. Неудачное сражение под Мукденом закончилось катастрофой именно во время отступления от города. В результате неудовлетворительной работы штаба Главнокомандующего 25 февраля(10 марта) в дефиле на Мандаринской дороге за Мукденом перемешались войска 2-й и 3-й армий с обозами и тыловыми службами — свыше 300 000 человек — 370 батальонов, приблизительно 1000 орудий, десятки тысяч повозок{1989}. Обозы, госпитали, гурты скота — все это создавало чудовищный хаос при неорганизованном движении{1990}. Войска отступали после тяжелых боев, через поля, покрытые убитыми и ранеными, не оказывая помощь последним. Люди замертво падали в сон при редких остановках. Настроения были таковы, что только слуха о приближающейся японской кавалерии хватало для паники{1991}. Тем не менее, до того, как масса войск 2-й и 3-й армий, уже основательно расстроенная «отрядными импровизациями», перемешалась на выходе из Мукдена, отступление 3-й армии шло в относительном порядке.

24 февраля(9 марта) в 18.00 штабс-капитан А. А. Свечин — обер-офицер для поручений при управлении генерал-квартирмейстера — известил по телефону Алексеева, что японцы перешли Хуньхе на участке IV Сибирского корпуса и устремились в тыл армии, за Мукден, к поселку Пухэ. С утра бушевал ураган, несший на русские позиции тучи пыли, видимость не превышала 10 шагов. Под покровом песчаной бури противник и перешел по льду реку. Главнокомандующий был извещен о прорыве приблизительно в 19.00. В начале девятого вечера в штабе 3-й армии получили приказ Куропаткина об отходе по Мандаринской дороге. Сразу были собраны все офицеры, которые начали писать под диктовку Алексеева диспозицию для отхода корпусов. Приказ был дублирован по телефону, работа была закончена в 22.00. Приказ гласил: «24 февраля 1905 г. Между 9—10 часами вечера. Восточная Импань. 3-й армии предписано, с наступлением темноты, отойти от предмостных укреплений вдоль Мандаринской дороги, не втягиваясь в Мукден. 2-й армии задерживать противника до отхода 3-й армии из предмостных укреплений и затем отойти вдоль железной дороги, прикрывая движение 3-й армии от ударов с запада»{1992}.

Отход был тяжелым, песок и пыль, которые ветер нес в лицо отступавшим, не только слепили, но и портили оружие. Затворы винтовок засорялись и выходили из строя{1993}. Увидеть что-либо далеее нескольких шагов, ориентироваться на местности и поддерживать связь с соседями было невозможно{1994}. Войска отступали широкой волной, постепенно перемешиваясь друг с другом, «…вся огромная площадь, которую видел глаз всадника, была сплошь покрыта отступавшими, и все тянулись в одну точку: в Мукден!»{1995} Так как Мукден официально оставался нейтральным городом, русские войска его не занимали и обходили вдоль стен, где дорог и мостов, естественно, не было. Это, а также и продолжавшаяся буря чрезвычайно осложняло отступление. Часть корпусов смогла выступить только с опозданием в несколько часов — от 23.00 24 февраля до 01.00 25 февраля. Обозы, артиллерия, войска двигались зигзагообразными колоннами, буквально наощупь находя себе путь. Связь корпусов со штабом армии и соседями была потеряна{1996}.

Около 04.00 25 февраля штаб 3-й армии также начал отступление в тыл. Алексеев в это же время выехал на Мандаринскую дорогу и увидел на ней результат слияния обозов, артиллерии и войск 2-й и 3-й армий: «Море-море повозок вливалось потоками с различных боковых дорог. Беспорядочно, в несколько рядов, все это тянулось к северу и тянулось почти до 10 час. утра. Только в 11 час. могли тронуться наши ничтожные по силе войска 3-й армии»{1997}. На самом деле, положение ранним утром 25 февраля было гораздо более худшим. Беспорядок приводил к пробкам, в которых колонны больше простаивали, чем двигались. В толкучке все перемешалось. Генерал из штаба 2-й армии так описал картину, которую он застал около 06.00: «При выходе из Мукдена на Мандаринскую дорогу, мы сразу наткнулись на такой хаос и такой и вопиющий беспорядок, который далеко превосходил самые мрачные представления мои о беспорядочном отступлении. Со всех улиц Мукдена и вообще со всех сторон повозки, пушки, команды, или вернее, толпы людей — спешили на Мандаринскую дорогу, и у самого выхода из города образовалась какая-то беспорядочная масса, которая сама себе не давала возможности двигаться. Тут были и понтоны, которые, неизвестно для какой надобности, держались до последнего времени в Мукдене (самыми бесполезными и громоздкими были похожие на понтоны мостовые парки, которые так и ни разу не были использованы во время войны, так как не было подходящих к ним по ширине (около 220 метров), глубине и берегам рек, использовать их можно было бы только на Ялу; тем не менее, они постоянно возились за частями, стесняя их движение — А.О{1998}.) и санитарные транспорты, и повозки артиллерийских парков, и патронные двуколки, одним словом, — повозки обоза всех трех разрядов, артиллерийские орудия и толпа будто бы искавших свои части людей; все это не только не было распределено по родам повозок, но не было даже вытянуто в одну, две, три, хотя бы в 10 линий, а составляло доподлинно какую-то громадную кучу, в которой каждый хотел двигаться сам по себе, нередко даже по пути других повозок. На беду недалеко от выхода из города дорога имела вид врезанного в высокую гору дефиле; тут образовалась пробка, явно свидетельствующая о том, что весь этот беспорядок произошел вследствие крайней нераспорядительности начальства и полного безначалия в обозе»{1999}.

На самом деле, даже в этой ситуации начальство продолжало распоряжаться и вводить бесконечные импровизационные «улучшения». Движение по лессовому глинистому грунту Мандаринской дороги с ее крутыми спусками и подъемами для обозных повозок было весьма непростым делом. Осложняла его и разница в ширине дороги (около 17 метров) и мостов через овраги и ручьи (около 4–4,5 метров){2000}. Примером того, каким образом начальство превращало на «Мандаринке» отступавшие части в перемешанную толпу людей может послужить отход 1-го восточносибирского понтонного батальона. Эта часть уже имела весьма печальный опыт отступления от Ляояна, когда понтонеры со своим громоздким обозом тоже отступали в арьергарде армии. Тогда с огромным трудом удалось избежать значительных потерь{2001}.

Под Мукденом батальон получил приказ о начале движения из города 24 февраля в 21.00, и через час начал отступление обычном порядком, повозка за повозкой, в одну линию. «При первом встречном овраге с одним переездом через него, — отмечал в дневнике командир батальона, — означенный порядок нарушался заездами задних повозок по сторонам основной магистрали, из желания найти по сторонам другой переезд. За неимением же такового, означенные колонны останавливались перед обрывами оврага в 5–6 параллельных линий, имея впереди себя лишь один переезд. Пропуская через овраг обоз одной части, другая ждала своей очереди, заставляла ждать третью и т. д. При таком способе переправы сохранялась целостность обозов частей. Между тем кому то из распорядителей по переправе обозов через овраги показалось, что такая система переправы ненормальна, почему и сделано было распоряжение пускать из каждой колонны по 1–2 повозки. Пропустив из колонны 2 понтонные повозки, следующие могли проходить за первыми лишь тогда, когда из 5 остальных колонн пройдут по 2, т. е.(2х6=12) 12 повозок; после этих шли снова 2 понтонные и т. д. Получалась разрозненность обозов, и тем большая, чем чаще встречались овраги. При этом способе переправы управление обозом начальствующими лицами становилось окончательно невозможным»{2002}. Не удивительно, что в конце концов понтонеры понесли при отходе на Пухэ и на Мандаринской дороге значительные потери. Некоторые, как сводный батальон, потеряли все свои повозки и обоз{2003}.

Так как резерва, которым можно было попытаться восстановить дисциплину и контроль над отступавшими не было, Алексеев послал часть своих офицеров навести порядок в обозах и направить отступавших за дефиле широким фронтом вдоль дороги, благо промерзший грунт позволял это{2004}. Впрочем, и это сделать было не просто. «Движение без дорог в Манчжурии зимой, — вспоминал отступавший из Мукдена офицер, — весьма тяжело; поле все вспахано бороздами и сплошь покрыто срезанными пнями гаоляна до 1/4 аршина высотой»{2005}. За дефиле на расстоянии километра слева и справа от дороги массами шло то, что раньше было армией. Одновременно генерал-квартирмейстером были сделаны попытки наладить связь с VI Сибирским корпусом, потерянным в ходе движения вокруг Мукдена{2006}. Когда его головные колонны около 08.00 вышли из предгорья на дорогу, ситуация еще более осложнилась. Командир корпуса вспоминал: «На обширной площади, шириною в 5–7 верст и длиною в 15–20 верст, несколько всхолмленной, почти лишенной растительности и залитой лучами южного солнца, стояли и двигались войска и обозы трехсоттысячной армии. С трех сторон гремела артиллерийская канонада. Картина была грандиозная… Сразу нельзя было разобрать, что именно происходило. Войска двигались, как это мне показалось, большими массами, почти без промежутков. Обозы тянулись вереницею. Движение было очень медленное, так что в первую минуту, когда перед нами открылось отступление огромной армии, мне показалось, что войска не двигаются, а стоят на месте»{2007}.

Несколько ручьев, оврагов и река с обрывистыми берегами — все это никак не способствовало быстрому движению беспорядочной массы шириной в несколько километров. Железнодорожный вокзал Мукдена и окружавшие его склады также находились за городом, как раз на пути отступавших войск. Эвакуировать армейское имущество было невозможно — в районе городского вокзала был расположен армейский магазин, т. е. главный склад интендантства армий. Там было собрано свыше 3600 вагонов зерна и сухарей, свыше 1000 кубических саженей угля, огромное количество фуража. С вечера 24 февраля(9 марта) из Мукдена вывозился подвижной железнодорожный состав. Поезда в составе от 52 до 55 вагонов (в два раза больше нормы!) уходили «пакетами». Это были группы по 8—16 поездов, отходивших с интервалами в 8 минут. Исключительную выдержку и организованность проявили сотрудники железной дороги, благодаря работе которых эвакуация обошлась без несчастных случаев и жертв. В 5 часов 45 минут утром 25 февраля(10 марта) отошел последний «пакет». Крыши вагонов были облеплены людьми — начиналась паника{2008}. В Харбин было вывезено 1,5 тыс. только неразгруженных вагонов{2009}. Оставшееся имущество поджигалось. Утром 25 февраля обходившие город войска увидели огромные пожары — горели интендантские склады. На войска это зарево производило самое тяжелое впечатление{2010}. Вскоре появились проблемы материального характера.

Второй раз за короткое время люди, уставшие за время двухнедельных боев в февральские морозы вынуждены были сталкиваться с одним и тем же искушением. Оставляемые запасы разбирались — из-за «пробки» на Мандаринской дороге и медленного движения солдаты перемешавшихся частей вынуждены были простаивать около уничтожаемых запасов продовольствия, обмундирования, спирта. Видя оставление города многочисленные «вольные» торговцы начали раздавать свои товары, состоявшие прежде всего из спиртных напитков. Часть лавок стояла открытыми, и оттуда вывались пьяные солдаты, растаскивавшие коняк, ром, вина. Появилось большое количество пьяных, часть из них бесцельно бродила между городом и станцией. Брошенный русский городок начали грабить китайцы. Значительная пьяных на вокзале и при отступлении попала в руки японцев и китайцев. Участь вторых была незавидной — как правило, их убивали{2011}. После Ляояна они начали терять свой страх перед русскими{2012}. «Страсть к разрушению ради разрушения, — вспоминал английский журналист, — охватила солдат и грозила сделать их неуправляемыми. Допускать войска грабить свои же собственные склады — это как разрешать частично прирученным тиграм попробовать кровь»{2013}. Сделано было практически все, чтобы войска перестали быть войсками.

При отходе русские войска проходили между флангами обходивших их японцев, ширина разрыва между частями противника в ночь на 25 февраля(10 марта) составляла уже 24 версты{2014}. Противника удерживали сводные отряды, которые по мере сил держали оборону, в тылу у них подымались столбы пыли, явно указывавшие на движение обозов и войсковых масс по дороге. В конце концов, оказавшись без поддержки и без прикрытия артиллерии, части прикрытия начали откатываться{2015}. Близость японцев немеделнно сказалась на состоянии отступавших. «Расплывшаяся на широком фронте, — писал ген. М. В. Алексеев, — эта сволочь повалила назад уже вполне беспорядочной толпой. Ни уведомления, ни шашки, ни угроза револьвером не могла сдержать мерзавцев, потянувших в узкое пространство, еще не замкнутое неприятелем»{2016}. Солдаты бросали винтовки, а иногда направляли их против своих командиров{2017}. Войска медленно шли по переполненным дорогам, слыша справа и слева от себя огонь противника, все это угнетающе влияло на психику уставших людей{2018}. Около 9 часов утра несколько японских орудий обстреляли дорогу, по которой шли обозы, началась паника{2019}.

Японские артиллеристы поначалу опасались открывать огонь, так как их орудия находились слишком близко, но после первых же выстрелов все изменилось{2020}. «Произошло то, — анализировал доктор Е. С. Боткин, — что происходит в любом театре, когда вся собравшаяся толпа, вследствие действительной или ложной тревоги, должна выйти из здания через его узкие проходы. Произошла давка, паника; люди, находившиеся в крайнем нервном напряжении, совершенно обезумели: забыли родство, чины, душу, Бога и только спасали свой живот. Реакция соответствовала героизму предшествовавших дней…»{2021}. Один из молодых офицеров, пытавшихся навести порядок, в отчаянии покончил с собой{2022}. В какой-то момент единственной управляемой силой, бывшей в распоряжении командующего армией Бильдерлинга и начальника его штаба ген.-л. Мартсона, Алексеева был штабной конвой. Один из его младших офицеров предложил отправить этих кавалеристов в атаку на японские орудия. Но кризис был преодолен за счет нескольких полков, отступавших в порядке — их и направили на выстрелы. После этого Бильдерлинг и Мартсон отправились дальше, а руководить или вернее, пытаться руководить, остался Алексеев{2023}.

В принципе это руководство уже сводилось к тому, что, находя в отступавшей толпе какую-нибудь часть с офицерами, идущую в порядке, генерал-квартирмейстер армии направлял ее на прикрытие отступления. Беспорядок рос лавинообразно, начиналась полная потеря морали, когда заставлял бежать визуальный контакт с разъездом противника{2024}. Тем не менее управляемые подразделения еще встречались. Это мог быть и батальон с батареей и пулеметом, даже команда хлебопеков — все бросалось на укрепление цепи по сторонам Мандаринской дороги. «Недоумевавшие лица солдат этой команды, — вспоминал находившийся при Алексееве полк. Парский, — хорошо запечатлелись в моей памяти»{2025}.

Естественно, что для этого импровизированного заслона, находящегося под обстрелом артиллерии противника, было важно иметь поддержку собственной артиллерии. Кризис на дороге поначалу был преодолен благодаря иницативе одного командира батареи. Выведя орудия на прямую наводку, он заставил японцев прекратить огонь{2026}. Но управлять батареями в этом беспорядке было сложно — некоторые из них произвольно снимались с позиций, отстрелявшись по одной, раз указанной цели. При приближении японской пехоты артиллеристы не хотели рисковать своими орудиями и уводили их на дорогу. К часу дня она опять оказалась под перекрестным обстрелом японских пушек{2027}. И здесь, в котловине у реки Пухэ, армия окончательно разложилась, именно с этого момента применимы слова Алексеева: «25 февраля армия не хотела сопротивляться (подч. Алексеевым. — А.О.)»{2028}. В обозе и среди отступавших началась паника, после которой порядок уже навести было невозможно. Офицеры штаба армии собирали бежавших группами по 15–20 человек, но они разбегались при первом же взрыве шимозы. Повозки мчавшихся обозов калечили людей, особенно отличились артиллерийские парки с мощными лошадьми, сметавшими все на своем пути{2029}.

Находившийся с конницей у западного края «Мукденского горлышка» А. И. Деникин имел возможность наблюдать произошедшее: «Одни части пробивались с боем, сохраняя порядок, другие, расстроенные, дезориентированные — сновали по полю взад и вперед, натыкаясь на огонь японцев. Отдельные люди, то собираясь в группы, то вновь разбегаясь, беспомощно искали выхода из мертвой петли. Наши разъезды служили для многих маяком… А все поле, насколько видно было глазу, усеяно было мчавшимися в разных направлениях повозками обоза, лазаретными фургонами, лошадьми без всадников, брошенными ящиками и грудами развороченного валявшегося багажа, даже из обоза главнокомандующего… Первый раз за время войны я видел панику»{2030}.

Контроль над войсками был утерян. Обозные обрубали постромки и спасались верхом — о масштабах происходившего можно судить по потерям 2-й и 3-й армий в материальной части. Были потеряны 29 скорострельных орудий, 46 лафетов, 44 передка, 547 зарядных ящиков, 9 передних ходов зарядных ящиков, 279 патронных двуколок, 753 хозяйственных двуколки, 79 походных кухонь, 489 разных повозок. Теттау говорит о 6000 повозок, потерянных при отступлении от Мукдена{2031}. Большая часть этих потерь, без сомнения, выпадает на Мандаринскую дорогу. Гибель обоза завершила разложение еще контролируемых войск. Штаб ничего не мог сделать. Солдаты бросали оружие, грабили брошенное имущество, даже повозки штаба 3-й армии. В то же самое время в обозе хозяйничали мародеры{2032}.

Территория в несколько квадратных километров была усеяна убитыми, ранеными и… пьяными. Штаб армии, снова собравшийся у выхода из этой котловины, мог только наблюдать — «…обширное ровное поле было усеяно шедшими и бежавшими врассыпную солдатами, всюду валялись сломанные повозки, с выброшенными из них вещами, некоторые из них горели, видны были бежавшие люди и много лошадиных трупов… Это была картина бегства!»{2033} Посетивший дорогу на следующий день вместе с победителями германский офицер описал увиденное так: «Страшное впечатление производил вид дороги, по которой отступали русские. Она была на несколько километров покрыта мертвыми людьми, опрокинутыми пушками и повозками. Отступление приняло здесь характер панического бегства»{2034}.

Русская армия отступала в полном беспорядке. Не было ни предпринято никаких мер для упорядочения движения войсковых колонн и обозов, порядок при переходе рек и ручьев никем не соблюдался. Очередь для перехода немногочисленных мостов и бродов бралась с боя{2035}. Арьергард отходивших на Телин частей шел по полям, усеяным брошенным армейским имуществом — повозками, кухнями, бумагами, сухарями, цинковыми коробками с патронами и т. п{2036}. Не удивительно, что толпа из солдат пришла в Телин без вещмешков, патронташей, патронных сумок и т. п. — отступавшие бросали все то, что казалось им лишним. Переутомление было таким, что люди и кони падали от бессилия падали на холодную землю и сразу же засыпали{2037}. К счастью, ослабленные потерями (около 70 000 чел.) японцы не вели энергичного преследования. «Японская армия была очевидно истощена, — вспоминал П. А. Половцов, — и не преследовала нас. Если бы они только послали за нами несколько эскадронов хорошей кавалерии, катастрофа могла бы стать ужасной, но они дали нам уйти»{2038}. Впрочем, и русская кавалерия, к удивлению многих, ни во время сражения, ни при отходе не попыталась предпринять что-либо против японской, а между тем в абсолютных цифрах перевес был впечатляющим: 150 эскадронов против 16{2039}.

Противник не заметил сразу отхода русских сил из «мешка» и начал преследование в центре русских позиций, на фронте 3-й армии, около полудня 25 февраля(10 марта). Только тогда армия Оку начала движение и заняла Мукден к четырем часам дня — в результате русские арьергарды были отрезаны{2040}. Официальное японское сообщение от 10 марта было более оптимистичным: «Наши войска заняли Мукден сегодня в 10 час. утра и мы достигли цели наших действий, которые развивались в последние дни»{2041}. Так или иначе, противник добился своей цели и сделал это раньше, чем успели отойти все наши войска. Отряд генерал-майор А. П. фон Ганненфельда втянулся в город и после уличных боев вынужден был сдаться. Организованное отступление смог организовать только подполковник Генерального Штаба Л. Г. Корнилов — начальник штаба 1-й стрелковой бригады. Под его руководством 17 рот из 3 стрелковых полков не только сумели сохранить порядок, но и присоединить к себе стихийно отступавшие команды. Теснимый и обстреливаемый с трех сторон, отряд Корнилова спас несколько пулеметов и знамя 10-го стрелкового полка и к семи часам вечера соединился с основными силами армии. Корнилов уходил вдоль насыпи железной дороги. Арьергардный бой шел без всякого руководства высшего начальства. Его и не могло быть, до вечера связи между штабами армий и штабом Главнокомандующего не было{2042}.

1-я армия Линевича, отступила вдоль железной дороги, и сохранив боеспособность, прикрывала отход толпы, в которую Куропаткин превратил две свои армии. Потери были огромны. Кроме оставленных 29 скорострельных трехдюймовок, были потеряны 2 полевые мортиры и 2 поршневых орудия. В плен попали почти 30 тыс. рядовых, один генерал, убито и ранено свыше 60 тыс. человек. 5 полков потеряли свои знамена(4 из них, как выяснилось позже удалось спасти и вернуть, в том числе и из плена){2043}.

После Ляояна, когда Куропаткин сумел отвести войска в порядке, не было ни таких потерь, ни ощущения, что война окончательно проиграна. Строго говоря, «Седана», то есть окружения и полного уничтожения армии не было и в этот раз, но потери оказались слишком велики и уже никто не говорил, что русская армия сможет перенести несколько таких поражений. Дело, конечно, не только в потерях людских и материальных. «Для каждого непредубежденного человека, — отмечал Теттау, — было ясно, что после сражения под Мукденом исключалась всякая вероятность поворота уже определившегося исхода войны. Правда, русские имели полную возможность пополнить свои потери в людях и оружии; они имели возможность получить из дому гораздо больше, чем на это могли надеяться японцы, но нельзя было наполнить потерю нравственного духа войск, их готовность к самопожертвованию, веру в собственные силы, а самое главное — доверие войсковым начальникам»{2044}.

Даже поздно вечером 25 февраля(10 марта) порядка среди отступавших русских войск не было, в темноте к панике и давке добавилась хаотическая стрельба, которой бегущие защищали себя от несуществующих японских разъездов. Утром 26-го Мандаринская дорога по-прежнему представляла собой смесь из частей 2-й и 3-й армий. Только между двумя и тремя часами дня 26 февраля(11 марта) ген. М. В. Алексееву с огромным трудом удалось собрать отряд из 12 батальонов с 3–4 батареями, который стал прикрывать отступление армии на Телин{2045}. Японское офицальное сообщение в ночь с 10 на 11 марта гласило, что к северу от Мукдена «находятся десятки тысяч русских войск; они совершенно измучены и в паническом состоянии отступают все на север»{2046}. Прикрывавшие отход части уходили с позиций, сопровождаемые огнем артиллерии противника. Они несли большие потери{2047}.

Поскольку в результате паники 25 февраля(10 марта) армия потеряла и большую часть своих подвижных запасов, то при отходе на Сыпингай она столкнулась с проблемой отсутствия снабжения. Отступавшие толпы состояли из людей, которые по несколько суток не получали не только горячего, но и вообще никакого питания. Уже в последние дни под боев Мукденом систематическое снабжение войск было сорвано импровизационным «отрядостроением» Куропаткина, а после 25 февраля, когда он отдал приказ отводить обозы на север, связь войск с интендантскими магазинами была полностью утеряна. Эти лишения только усилили беспорядок и увеличили потери русской армии в Мукденском сражении{2048}. Сказывалось перенапряжение — от усталости люди засыпали на ходу, падая на обочины дороги от изнеможения. «У всех была одна цель: поскорее дойти до Телина, — вспоминал один из отступавших, — где были готовы позиции для отступающих армий и где предполагалось остановка орды, в которую превратились наши обозы»{2049}.

Подходы к Телину, находившемуся в 64 верстах к северу от Мукдена, были укреплены. Телинская позиция была предназначена для обеспечения переправы и задержания неприятеля в случае отхода русских войск на север по дефиле между горами и рекой Ляохе. Она была рассчитана на 2 армейских корпуса, для которых было построено 24 батареи, 2 форта, 3 люнета, 9 редутов на 1–2 роты каждый. Между этими укреплениями были проведены окопы и ходы сообщения. К работам приступили с июня 1904 года, с небольшим перерывом в августе они велись вплоть до ноября. К началу 1905 года укрепления были почти готовы{2050}. Кроме того, в городе еще ранее был устроен тыловой армейский интендантский склад. Впрочем, до него еще нужно было дойти. Идущие по всей той же Мандаринской дороге люди бросали все, что казалось им теперь лишним. Выбившиеся из сил голодные животные уже не были им помощниками.

«Никогда в жизни, — вспоминал корпусной контролер VI Сибирского Армейского корпуса, возглавивший отход обоза II разряда, — мне не приходилось видеть столько падали как здесь, — на каждом шагу валялись павшие или находящиеся при последнем издыхании лошади, мулы, ослы; вся дорога была усеяна всевозможными вещами, усыпана гаоляном, овсом, сапогами, сукном, мундирной одеждой и т. п. Я даже подобрал совершенно новую швейную машинку Зингера в футляре. По этой же дороге шли целыми толпами нижними чины без офицеров, всех родов оружия, лица у всех были серьезные, нахмуренные. На мой вопрос: «Куда вы идете?» они отвечали «За людьми». Да и что другое они могли ответить? Оторванные от своих частей, без руководителей, не зная, где их части находятся, они и могли идти только «за людьми», руководимые инстинктом самосохранения. Не только нижние чины, но и начальствующие лица, в большинстве случаев не знали, где находятся вверенные им части. Вдоль Китайско-Восточной железной дороги были устроены так называемые колонные саперные мосты, которые все без исключения в самом начале отступления разрушились от тяжести повозок и артиллерии…»{2051}.

Интендантские склады вдоль дороги были частично сожжены, а в сохранившихся отступавшим не выдавали ни продовольствия, ни фуража без распоряжений начальства. Таковых не поступало, так как штабы утратили управление над войсками и тылом. При приближении японцев склады сжигались, и голодные солдаты могли видеть дым их пожаров. Тем не менее, во многом благодаря отряду, собранному генерал-квартирмейстером 3-й армии, отступление её проходило с меньшими потерями, чем шло ранее. Порядок сохранялся только на железной дороге и в арьергарде. При отходе взрывались мосты, разрушалось железнодорожное полотно, до последнего момента на своих постах оставались телеграфисты, уходившие с последними солдатами, уничтожая все, что невозможно было вывезти. Это позволяло поддерживать связь, но в тылу отсутствовал штаб, который мог бы воспользоваться ею{2052}. 27 февраля(12 марта) к пяти часам вечера эта колоннообразная масса достигла Телина, где Алексеева ждали командующий армией ген. Бильдерлинг и начальник штаба армии ген. Мартсон. Только с этого времени была налажена связь со штабом Куропаткина — 3-й армии было приказано отходить в тыл под прикрытием 1-й и 2-й. Это был единственный способ навести порядок в войсках — потерять контакт с противником и выиграть время. 1-я армия Линевича отходила в большом порядке, удачно задерживая японцев на промежуточных рубежах{2053}.

Сохранившие порядок части поначалу были размещены на позициях. Положение было тяжелым — холодный северный ветер, усталость и отсутствие порядка не оставляла надежды на организацию обороны{2054}. Обстановка в Телине исключала возможность восстановить дисциплину и организацию{2055}. Улицы города были заполнены обозами, стоящие в несколько рядов повозки двигались в полном беспорядке, мешая друг другу, тыловые службы не работали, порядка не было. Один из командиров отступавших рот отметил: «Хорошо, что японцы преследовали вяло»{2056}. Пришлось оставить мысль удержать укрепленный город. Уставшие и голодные люди собирались у складов, где поначалу никто не мог принять решения о выдаче продовольствия — распоряжений долгое время не было, что вызвало недовольство у солдат и офицеров. Возникла угроза повторения событий на Мукденском вокзале. «Главный интендант, — вспоминал контролер VI Сибирского корпуса С. Я. Гусев, — сейчас же распорядился отпустить провиант и фураж по простым запискам, за подписью офицеров, ограничиваясь указанием количества и названия части. Что делалось около складов — трудно описать словами. Огромная орава озверелых от голода людей осаждала склады и буквально рвала друг у друга караваи хлеба, сухари, крупу, соль. Громадные скирды сена уничтожались в несколько минут»{2057}. На вокзале солдаты штурмовали вагоны, один из офицеров, пытавшихя навести порядок, был убит{2058}.

В таких условиях армия по прежнему не была способна защищать себя. Да и армии по-прежнему не было. Полковник Парский, прибывший с Алексеевым, так описал обстановку: «В городе был страшный беспорядок, особенно около вокзала, где отправляли на север раненых и у складов; кажется, тут можно было встретить толпящихся представителей решительно всех частей; много, вероятно, было и беглецов, которых, говорят перехватывали иногда далеко за Телиным. Впоследствии от бывших тут в последний день боя лиц приходилось слышать о происходивших в городе безобразиях — беглецы силою занимали места в поездах, тесня раненых, грабили склады, было много случаев оскорбления офицеров, пытавшихся остановить и водворить порядок и проч. Так откликнулась в тылу Мукденская катастрофа!»{2059} Отступая, армия продолжала нести потери и расплачиваться за скверное управление. Эвакуировав из Мукдена прежде всего госпитали и санитарные части, Главнокомандующий не озаботился тем, чтобы оставить хотя бы часть их Телине, хотя по плану Куропаткина именно здесь должно было закончиться отступление. Состояние армий исключало такую возможность, и они отошли к Сыпингаю, находившемуся почти в 200 километрах севернее Мукдена, где они собрались к 9(22) марта{2060}. Японцы взяли Телин в полночь с 16 на 17 марта{2061}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.