Переход к мобилизации бывших генералов и офицеров в целях создания регулярной Красной Армии

Переход к мобилизации бывших генералов и офицеров в целях создания регулярной Красной Армии

Мирная передышка, полученная в результате заключения брестского мира, оказалась непродолжительной — спровоцированный Антантой мятеж Чехословацкого корпуса, поддержанный эсеро-белогвардейскими формированиями ряда городов по пути его следования, с еще большей остротой, чем это было в феврале — марте, поставил вопрос о безотлагательном создании массовой регулярной Красной Армии. Но это было возможно только при широком привлечении бывших генералов и офицеров старой армии.

Для характеристики сложившейся тяжелой обстановки приведем выдержки из донесения от 5 июня А.Ф. Мясникова, назначенного 30 мая 1918 г. главнокомандующим всеми войсками, действовавшими против Чехословацкого корпуса и внутренней контрреволюции на Востоке страны[332]. Причину первоначальных неудач он видел в безграмотности руководителей, отсутствии единоначалия и подчиненности, борьбе личных самолюбий, отсутствии в рядах руководителей военных специалистов и в постоянных указаниях из центра, что «сбило с толку местных руководителей, передалось войскам, понизило боевое настроение лучших частей и разложило до дезертирства слабые части…». В заключение Мясников настоятельно просил «о срочной присылке… бывших офицеров и лиц Генштаба…»[333]. Дополнением к этому донесению может служить свидетельство военного специалиста Н.В. Соллогуба, который в период с 26 июня по 10 июля был начальником штаба Восточного фронта. По его мнению, чрезвычайно трудная обстановка, сложившаяся на Восточном фронте, объяснялась отсутствием «инструкторского состава (из бывших офицеров. — А.К.), потому что тем безграмотным людям, которые стоят сейчас во главе командования, поручать дело командования частями нельзя…». «Когда я приехал в Казань, – продолжал Соллогуб, – из лиц Генерального штаба в штабе фронта был я один», и для того чтобы сформировать штаб, пришлось пригласить через губернский комиссариат бывших офицеров, которым после проверки были выданы справки, «насколько они замешаны или не замешаны в каких-нибудь (контрреволюционных. — А.К.) организациях»; с помощью этих лиц был получен в конце концов более или менее организованный штаб[334].

После ликвидации муравьевской авантюры в донесении Реввоенсовета фронта в лице П.А. Кобозева, Г.И. Благонравова и К.А. Мехоношина из Казани в Наркомвоен от 12 июля 1918 г. говорилось, что на фронт следует назначить «военного руководителя, опытного боевого настоящего военного специалиста…». Революционный военный совет считал своим долгом указать, что малейшее промедление в исполнении этого совета «в высшей степени сказывается губительно на деле борьбы с восстанием (Чехословацкого корпуса. — А.К.)»[335]. В заключение приведем свидетельство председателя Высшей военной инспекции Н.И. Подвойского, который с 2 июня 1918 г. также находился на Чехословацком фронте. «Я был самым ярым инициатором добровольческой армии (без военных специалистов. — А.К.), — говорилось в его телеграмме В.И. Ленину. — В настоящее время… я пришел к выводу, что в такой исключительного напряжения момент мы должны немедленно и решительно отказаться от принципа добровольческой армии»[336].

Таким образом, на Востоке создалась крайне тяжелая обстановка, оценка которой была дана В.И. Лениным в письме от 1 августа 1918 г.: «Сейчас вся судьба революции стоит на одной карте: быстрая победа над чехословаками на фронте Казань — Урал — Самара. Все зависит от этого»[337]. Тяжелые уроки борьбы с Чехословацким корпусом были вторым (после интервенции войск Четверного союза в феврале — марте 1918 г.) серьезным аргументом в пользу перехода от добровольческого принципа комплектования Красной Армии к всеобщей воинской обязанности граждан определенных возрастов, в том числе и командного состава старой армии, для создания массовой регулярной Красной Армии.

Вопрос о переходе к обязательной воинской повинности впервые ставился в докладах военного руководителя Высшего Военного Совета в Совнарком уже в марте 1918 г. Так, в докладной записке в Совнарком № 200 от 15 марта говорилось, что следует «немедленно приступить к формированию кадровой армии и к обучению населения» и что «основанием для призыва в ряды войск должна быть общеобязательная личная воинская повинность»[338]. А 8 апреля того же года М.Д. Бонч-Бруевич писал в Высший Военный Совет: «Вновь считаю своим долгом совести остановить Ваше внимание на изложенном и усердно прошу о скорейшем формировании частей постоянной армии, на которую можно было бы надежно опереться»[339]. Однако в марте — мае 1918 г. еще не было условий для отказа от добровольческого принципа комплектования Красной Армии, хотя подготовительная работа в этом направлении уже проводилась. Мятеж белочехов заставил лишь ускорить решение этого вопроса, что было законодательно закреплено в постановлении V Всероссийского съезда Советов.

Постановлению съезда и последовавшим вскоре за ним декретам Совнаркома, приказам Наркомвоена и т.д., о чем речь пойдет ниже, предшествовала подготовительная работа во Всероглавштабе, и в частности в Управлении по командному составу армии[340]. Так, например, в управлении были подготовлены проекты «Временных правил приема на службу лиц командного состава в части вновь формируемой армии и порядка аттестования этих лиц»[341] и «Временных правил о зачислении в резервы лиц командного состава для назначения на все командные должности во вновь формируемую армию»[342]; подготовлены проекты приказов Наркомвоена о назначении бывших генералов офицеров на командные должности формируемой армии в порядке осуществления этих назначений[343]; разработаны «Правила о порядке отчисления от должности в период формирования армии лиц командного состава и административной службы «следствие их несоответствия по служебным и нравственным (политическим. — А.К.) качествам»[344]; подготовлен материал для разработки нового «Положения об учете лиц командного состава по запасу армии»[345].

Следует особо отметить, что Управлением по командному составу армии проводилась весьма трудоемкая работа «по пополнению сведений послужных списков, по подготовке аттестационного материала о командном составе, полученного из дел б. Главного штаба, а также из дел, присланных в период демобилизации (до 5000 ящиков)… из Действующей армии, и по приведению и порядок учетных карточек»[346], что потребовало предварительной разборки этих дел, их систематизации, составления описей и т.д. Наконец, в управлении проводились также «запись и учет всех бывших военнослужащих, не состоявших еще на военной службе и желающих вновь быть назначенными на командные и административно-хозяйственные должности» в Красной Армии[347].

23 июня 1918 г. в коллегию Наркомвоена был представлен проект декрета о призыве на военную службу бывших офицеров, составленный в мобилизационном отделе Управления по организации армии Всероглавштаба[348]. В нем говорилось, что ввиду принятого решения о принудительности призыва бывших офицеров производство его следует приурочить к тем же местностям, где согласно декретам Совнаркома от 11 и 17 июня уже исполняются частные мобилизации[349]; из подлежащих призыву бывших офицеров надлежит пополнить три Московских, две Петроградских, Новгородскую, Владимирскую и Нижегородскую дивизии, а также десять дивизий, формируемых в восточных военных округах (Приволжском, Уральском и Западно-Сибирском); для указанных первых восьми дивизий согласно существующим штатам требуется 20 596 человек (бывших офицеров, военных чиновников и врачей), не считая резерва в 10%[350]. Ввиду того что принятие на учет бывших офицеров, не состоящих на военной службе, но служивших ранее в армии и получивших военное образование, впервые последовало лишь по приказу Наркомвоена № 324 от 7 мая 1918 г., полных учетных сведений о наличии лиц командного состава и административно-хозяйственной службы собрать еще не удалось, поэтому было неизвестно, как подлежащие призыву бывшие офицеры распределились по возрастам и месту жительства (по губерниям и уездам). Возможное скопление значительного числа бывших офицеров в отдельных местах вызывало серьезное опасение, и потому предлагалось ограничиться призывом только тех возрастов, сверстники которых призывались по мобилизации в трех указанных восточных военных округах, т.е. пяти возрастов лиц, родившихся в 1893–1897 гг., а затем по мере необходимости путем повторных мобилизаций обеспечить Красную Армию требуемым контингентом командного и административно-хозяйственного состава из бывших офицеров. Этих пяти возрастов должно было быть достаточно для замещения в пехоте должностей командного состава младшего и среднего звеньев, так как такие возрасты призываемых, как родившиеся в 1893 и 1894 гг., во время первой мировой войны «уже занимали средние командные должности до батальона включительно»[351].

Было высказано пожелание призвать также один старший возраст офицеров, родившихся в 1888 г., чтобы иметь «во главе хотя бы батальонов главных непосредственных руководителей в бою и учителей инструкторского состава в казарме и на походе, офицеров более подготовленных теоретически и с больший служебным стажем», ибо бывшие офицеры военного времени в пехоте «были весьма низкого уровня общего (и военного. — А.К.), образования»[352]. Порядок призыва бывших офицеров следовало оставить тот же, что был объявлен при мобилизации указанных трех восточных военных округов, с той лишь разницей, что принятых на военную службу бывших офицеров до распределения по войсковым частям надлежало предварительно подвергнуть «аттестованию в установленном при назначении на командные должности порядке»[353]. А так как на это требовалось известное время, то призванных бывших офицеров следовало зачислять в резерв. Срок службы в Красной Армии для бывших офицеров устанавливался такой же, как и для призванных рабочих и крестьян, т.е. 6 месяцев, с выдачей им довольствия по занимаемым должностям на основании существующих штатов. В заключение Всероглавштаб обращал особое внимание на то, что проектируемый призыв бывших офицеров в Красную Армию принесет пользу только в том случае, если бывшие офицеры «будут приняты армией с доверием и им будет обеспечено соответственное положение в войсках». При несоблюдении этих условий «призыв бывших офицеров будет мерой вредной для самой армии и ни в коем случае не поможет ускорению и упрочению (так в тексте. — А.К.) ее организации»[354]. Поэтому Всероглавштаб считал необходимым в качестве подготовки к призыву бывших офицеров «обращение (воззвание) правительства к солдатам и населению с объяснением существа принимаемой меры и с призывом к доверию ко вновь вступающим в ряды армии офицерам»[355].

В проект декрета были внесены замечания и рекомендации, с учетом которых Всероглавштабом был разработан новый вариант проекта, который послужил основой для декрета Совнаркома от 29 июля 1918 г.

В отношении Высшего Военного Совета № 2923/569 от 2 июля 1918 г. было указано, что одновременно с призывом нескольких возрастов населения на действительную военную службу необходимо «призвать бывший командный состав и лиц военно-административной службы»[356], хотя служба по принуждению на ответственных постах в роли руководителей красноармейской массы и не может дать тех результатов, которых можно было бы ожидать при добровольном согласии бывших офицеров, считавших защиту Советской Республики «не только своей обязанностью, но и неотъемлемым правом», взять на себя «всю тяжесть и ответственность по созданию боевой силы… и ее целесообразному использованию»[357]. Отсутствие точных учетно-статистических данных о результатах регистрации бывшего командного и административного состава на местах не позволяло установить, «насколько итоги предположенного принудительного призыва могут удовлетворить потребность в военных специалистах формируемой Красной Армии»[358]. Это вызывало опасение, что в пределах Великороссии (т.е. Европейской России. — А.К.) к рассматриваемому времени не найдется необходимого числа бывших офицеров, «не состоящих ныне на военной службе»[359]. Поэтому было бы «весьма желательным» содействовать переезду с Украины и Кавказа значительного числа офицеров, которые изъявили желание (в частности, в письмах) поступить на службу в Красную Армию, но «не имеют ни возможности, ни средств это выполнить». К сожалению, сложность быстро меняющейся обстановки, отсутствие необходимых средств и т.д. не позволили своевременно решить вопрос о переезде этих бывших офицеров на территорию Советской России, и они либо рассеялись по стране в качестве частных лиц, либо оказались в рядах белогвардейских или других антисоветских армий.

В докладе военного руководителя Высшего Военного Совета № 917 от 21 июня 1918 г.[360] рассматривался также вопрос о резервах командного состава, которые были, как отмечалось раньше, упразднены в период слома старой армии. Между тем призванные на службу бывшие генералы и офицеры, шедшие в незнакомые и не обеспеченные прочными кадрами части вместе с вливавшимися в армию пополнениями, не могли иметь в них должного авторитета. Поэтому непосредственное направление кандидатов на строевые должности в войска и тем более их допущение к временному исправлению соответствующих должностей не могли принести ожидаемой пользы, тем более что в Красной Армии имелись еще части, в которых даже после июля 1918 г. «прибегали к выборному началу и несочувственно относились к назначенным бывшим офицерам»[361]. В связи с этим, а также недостаточно точным выполнением на местах требований Советского правительства представлялось необходимым и единственно правильным «проведение всех без исключения назначений лиц командного состава в определенном установленном порядке», который включал бы сбор соответствующих сведений о каждом из кандидатов на командную должность, обязательное опубликование списка их «во всеобщее сведение» и рассмотрение кандидатур в аттестационном порядке. При таких условиях, а также предполагая, что призванными лицами командного состава могут быть пополняемы только такие войсковые части, которые ко времени их мобилизации обладали достаточно прочными кадрами, обеспечивающими нормальную деятельность войскового организма, было решено направлять привлеченных на службу лиц командного состава «не в войсковые части, а в особый резерв названных лиц»[362]. Конечно, сосредоточенно в резерве значительного числа бывших офицеров могло «вызвать подозрительное и недружелюбное к себе отношение на местах», в связи с чем было необходимо разъяснить соответствующим органам Советской власти и должностным лицам необходимости создания резервов командного состава и «путем особых мер вызвать доверие как широких слоев населения, так и армии к опыту и специальным знаниям командного состава и внушить массам, что создание без его участия вооруженной силы немыслимо»[363]. Только при условии первоначального направления призванных лиц командного состава в резерв могли быть произведены необходимая оценка технической подготовленности этих лиц и распределение их в соответствии с потребностями соединений и частей, а главное — «достигнуто узаконении в глазах красноармейцев назначений после всесторонней оценки призванных лиц… и проверки их соответствия в политическом отношении»[364].

Для этого Всероглавштабом были разработаны «Временные правила о резервах лиц командного состава и административно-хозяйственной службы», которые вводились в действие с 1 декабря 1918 г. В этом документе говорилось, что резервы «для призываемых на действительную военную службу по мобилизации» или определяющихся «в таковую службу добровольно» лиц создаются при военно-окружных штабах и военно-окружных управлениях «для незамедлительного замещения» командных и административно-хозяйственных должностей. Состав резервов не ограничивался никакими нормами и зависел только от наличия призванных на службу и эвакуированных бывших генералов и офицеров. Все они должны были числиться на учете Управления по командному составу Всероглавштаба и предназначались на вакантные должности от командира роты (батареи) и выше лишь по нарядам и указаниям этого управления. Служебные, политические и иные качества всех лиц, зачисленных в состав резервов, должны были рассматриваться соответствующими аттестационными комиссиями. В случае заключения последних о непригодности для службы в Красной Армии лиц, состоявших в резерве или уже допущенных к замещению вакантных в армии должностей, они отчислялись от таковых, а еще не получившие назначения — увольнялись из резерва (при этом лица, годные к военной службе, должны были зачисляться в тыловое ополчение, а остальные — увольняться с действительной военной службы). Состоявшие в резерве лица со дня зачисления в него обеспечивались всеми видами довольствия, как и служившие в Красной Армии, денежным содержанием в зависимости от занимаемых должностей в старой армии. Зачисленные в резерв лица, которые по своему служебному положению старой армии или по возрасту не соответствовали назначению на должности в Красной Армии, либо по состоянию здоровья (болезни, раны и т.д.) не могли исполнять обязанностей военной службы, имели право из резерва увольняться «в первобытное состояние»[365].

Ленинский курс на строительство массовой регулярной армии принципах всеобщей воинской обязанности был законодательно закреплен V Всероссийским съездом Советов в июле 1918 г. В принятой съездом Конституции РСФСР было сказанo, что «почетное право защищать революцию с оружием в руках» предоставляется только трудящимся. Что же касается нетрудовых элементов, то на них возлагалось «отправление иных военных обязанностей»[366]. В принятом 10 июля на четвертом заседании съезда специальном постановлении «Об организации Красной Армии» говорилось, что «для создания централизованной, хорошо обученной и снаряженной армии необходимо использование опыта знаний многочисленных военных специалистов из числа офицеров бывшей армии. Они все должны быть взяты на учет и обязаны становиться на те посты, какие им укажет Советская власть. Каждый военный специалист, который честно и добросовестно работает над развитием и упрочением военной мощи Советской Республики, имеет право на уважение Рабочей и Крестьянской Армии и на поддержку Советской власти. Военный специалист, который попытается свой ответственный пост вероломно использовать для контрреволюционного заговора или предательства в пользу иностранных империалистов, должен караться смертью»[367].

8 июля 1918 г. М.Д. Бонч-Бруевич направил в Высший Военный Совет докладную записку № 2903/568[368], в которой обращалось внимание на то, что в связи с происходящими формированиями частей и мобилизацией возникает необходимость принятия мер по привлечению в ряды Красной Армии значительного числа кандидатов на командные должности. Между тем вело различных военных специалистов, желающих поступить в армию, далеко не достаточно для пополнения некомплекта соответствующих должностных лиц в мобилизуемых дивизиях. «Бывшие кадровые офицеры в подавляющем числе воздерживаются от поступления в новую армию, и количество изъявивших желание служить не составляет, по некоторым донесениям, и 10% зарегистрированных»[369]. Таким образом, если при малоуспешном формировании дивизий на добровольческих началах уже ощущался большой недостаток в командном составе, то теперь «в случае объявления призыва для формирования 60-ти дивизий вопрос о командном составе станет во весь рост (потребуется около 55 тысяч человек) и неудачное его разрешение, несомненно, губительно скажется на самой возможности возродить боевую мощь России»[370].

Чем же объяснялось, что бывшие кадровые офицеры воздерживались от поступления в Красную Армию на командные должности и количество изъявивших желание служить не составляло и «10% зарегистрированных»?

Ответы на эти вопросы содержались в той же докладной записке. Для воссоздания Вооруженных Сил, как отмечалось выше, требовалось около 55 тыс. военных специалистов только для замещения должностей командного состава, не считая еще значительного количества «для организации комиссариатов по военным делам»[371]. Но если правительство, говорилось в докладной записке, признало необходимым «привлечь бывших офицеров к строительству армии, оно не может не согласиться с тем, что оскорбляемые не могут становиться во главе народных масс… и не могут быть начальниками»[372]. Поэтому необходимо, безусловно, прекратить «травлю бывшего командного состава в который огульно бросаются обвинения, совершенно дискредитирующие его в глазах если не всех граждан то во всяком случае в глазах именно тех, кто призывается в ряды армии», и разъяснить, что лица, «не обличенные персонально в антиправительственной деятельности, наравне с прочими лояльными гражданами заслуживают полного доверия и уважения»[373]. Так как «большинство офицеров хотя и признает Советскую власть, как фактически существующую в стране, но не стоит на платформе находящейся у власти политической партии признавалось естественным желание Советской власти контролировать деятельность командного состава из бывших офицеров через институт «политических комиссаров»»[374]. В записке содержались высказывания против полковых и ротных комитетов, которые еще оставались в некоторых частях. Последнее объяснялось тем, что, по мнению автора докладной записки, опыт сотрудничества командного состава русской армии с комитетами на протяжении всего 1917 г. показал, что, какой бы ни был определен для них круг деятельности, «комитеты расширяют» свои полномочия «захватным путем» и приобретают полноту власти, преобладающее влияние в деле управления и жизни войск, «сводя этим самым на нет значение командного состава»[375].

Следует отметить, что в этом документе содержались рекомендации, с которыми нельзя не согласиться, как, например, необходимость введения в Красной Армии уставов, регламентирующих жизнь армии и определяющих права и обязанности командного состава. Действительно, отсутствие уставов приводило к бесправному положению командного состава, и никакой бывший генерал или офицер, особенно кадровый, «любящий свое дело и преданный долгу службы»[376], на такое положение, естественно, пойти не мог. Однако рассматриваемый документ содержал и положения, которые свидетельствуют о том, что военные специалисты, стоявшие у руководства Высшим Военным Советом, так до конца и не разобрались в коренном отличии Красной Армии от армии старой. «Вновь создаваемая армия, — говорилось в документе, — названа Красной и Рабоче-Крестьянской», ибо ее «главное назначение — борьба с контрреволюцией». Поэтому «в создание армии и в ее основные задачи вносится в большой степени элемент узкоклассовый, партийный, и этим самым затеняется, отводится на дальний план основная и всеми приемлемая (для военных специалистов. — А.К.) идея — защиты родины от внешнего врага»[377]. Бывший кадровый офицер, далеко стоящий «как от революционных, так и от контрреволюционных стремлений», отзовется «в подавляющем своем числе» лишь на определенно выраженную идею — защиты родины, ибо эту защиту он считает не только своей обязанностью, но и правом, принадлежащим ему неотъемлемо[378]. Отсюда, по мнению авторов, необходимо «правительственное заявление, что формируемая армия является полевой армией Российской Республики имеющей основной задачей борьбу с внешним врагом и содействие правительству в поддержании внутреннего порядка в республике во время его нарушения». В связи с этим необходимо отметить наименование армии Рабоче-Крестьянской и Красной, указав, что «защита родины от внешнего врага есть не только обязанность рабочих и крестьян, но и священное право каждого гражданина без различия партий и классов»[379]. Несостоятельность этих рассуждений настолько очевидна, что не требует каких-либо доказательств. Как показали дальнейшие события, десятки тысяч бывших генералов и офицеров добросовестно служили в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, которая на протяжении 28 лет (до 1946 г., когда она стала именоваться «Советская Армия») под этим названием служила надежной защитой Советского государства.

На цитируемом нами документе имеется резолюция Троцкого, суть которой состоит в том, что если бывшие генералы и офицеры не могут быть привлечены в строящуюся Красную Армию, то следует ускорить подготовку нового командного состава из рабочих и трудящихся крестьян. Известно, что партия и Советское правительство принимали все меры к тому, чтобы как можно скорее решить ту задачу. Однако в 1918 г., когда встал вопрос о немедленном формировании 60 дивизий, для чего требовалось не мене 55 тыс. человек командного состава, а все командные ускорение курсы к концу года смогли выпустить только 1773 красных командира[380], было ясно, что успех формирования указанных дивизий, а следовательно, и судьба молодой Советской Республики зависели прежде всего от того, удастся ли привлечь к военному строительству командный состав (преимущественно кадровый) старой армии. Этого не мог не знать народный комиссар по военным делам и председатель Высшего Военного Совета. Не мог ему также быть неизвестен курс партии на привлечение бывших генералов и офицеров в Красную Армию, получивший подтверждение на VIII съезде РКП(б): даже в том случае, если бы Красная Армия получила возможность «в течение нескольких лет планомерно формироваться и подготавливать для себя одновременно новый командный состав, — и в этом случае у нас не было бы никаких принципиальных оснований отказаться от привлечения к работе тех элементов старого командного состава, которые либо внутренне стали на точку зрения Советской власти, либо силой вещей увидели себя вынужденными добросовестно служить ей»[381].

В связи с подготовкой во Всероглавштабе проекта декрета Совнаркома о призыве бывших офицеров на обязательную военную службу представляется небезынтересным мнение по этому вопросу начальника Мобилизационного управления Всероглавштаба бывшего Генштаба генерала П.П. Лебедева[382]. «Ясное понимание того, что без соответствующего командного состава нельзя создать сильной армии, — говорится в докладной записке Лебедева, — привело правительство к определенному решению, призвать в ряды Красной Армии бывших офицеров». Но для создания армии необходимо не только заполнить штаты формируемых частей необходимым количеством командного состава, но и обеспечить, чтобы он соответствовал своему назначению; последнее немыслимо без доверия к нему и без авторитета в среде подчиненных. Между тем в настоящее время, когда делаются первые попытки призыва офицеров, в Москве[383] и Петрограде имеют место аресты бывших офицеров, причем не исключено, что аресты будут производиться и в провинции. Эти меры, являющиеся «актами даже не классовой борьбы, а борьбы с профессией», необходимой для создания сильной армии в целях защиты Советского государства, неизбежно приведут к тому, что «офицеры будут стараться уйти из страны или раствориться в ней так, чтобы вполне уберечь себя и свои семьи»[384]. В результате Советское государство лишится значительной части необходимого командного состава и останется без него на долгое время, так как для подготовки командного состава из рабочих и трудящихся крестьян потребуется весьма продолжительный срок. «С расстройством же офицерского запаса государство на долгие годы лишится возможности воссоздать свою военную мощь»[385]. Согласно данным многочисленных регистраций бывших офицеров, «число их в стране очень велико»; это свидетельствует о том, что «призыв офицеров во враждебные (Советскому. — А.К.) правительству лагери (прокламации Алексеева и др.) не имели в их среде заметного успеха. Огромная масса офицеров оставалась доныне нейтральной, а не враждебной правительству». Но проводимые аресты, не вызванные какими-либо активными контрреволюционными действиями бывших офицеров, «не могут не толкать их на открытую вражду, на переход на сторону ведущих борьбу с правительством». При этом врагами сделается «лучшая, более энергичная… часть офицеров». Среди же прочих эти аресты «только разовьют до небывалых размеров офицерскую проституцию», т.е. «показную верность ради шкурных благ с затаенной готовностью проявить истинное настроение при первой возможности»[386]. Нельзя также не учитывать и того, говорилось далее в документе, что сложившаяся с бывшими офицерами ситуация не может не отразиться «крайне вредно и на положении офицеров, добровольно вступивших на службу до настоящего времени». Положение их, «и без того весьма трудное», несомненно, еще более ухудшится «обостряемым крайним недоверием» к ним. Последствия от принятых против офицеров мер особенно тяжелы и вредны в настоящее время, когда начал налаживаться приток бывших офицеров в Красную Армию, «развивающийся по мере укрепления существующего строя в стране». В связи с этим «в целях государственной пользы необходима полная отмена начатых мер, роспуск задержанных офицеров (Лебедев имел в виду прежде всего больных и неспособных к военной службе. — А.К.) и запрещение подобных репрессий в будущем»[387].

В докладе военного руководителя Высшего Военного Совета М.Д. Бонч-Бруевича от 31 мая 1918 г.[388] говорилось, что «в воззваниях правительства к народу» часто упоминается о «контрреволюционных генералах и офицерах», и, таким образом, народ, естественно, «восстанавливается огульно против всех вообще бывших генералов и офицеров». В результате, опасаясь самосудов и расправы, бывшие генералы и офицеры, причем даже те, кто вполне искренне желает служить в Красной Армии, вынуждены от этого отказываться. Между тем для всех очевидно, что «без боеспособной армии — с опытным и научно подготовленным командным составом — Российская Республика существовать не может». Поэтому вполне признавая, что упоминания о контрреволюционных генералах и офицерах в воззваниях правительства имеют свои основания, тем не менее для пользы дела формирования массовой регулярной армии Бонч-Бруевич ходатайствовал о том, чтобы правительство разъяснило народу, что наряду с контрреволюционными генералами и офицерами, изменниками вроде Скоропадского и Краснова, существуют и работают «над созданием Красной Армии генералы и офицеры другого типа, вполне преданные России и русскому народу, достойные не порицания, а всесторонней признательности и похвалы». На этом документе имеется резолюция В.А. Антонова-Овсеенко: «Для управления Совнаркома. Огульное безоговорочное упоминание о контрреволюционности офицеров, безусловно, крайне вредно для дела формирования новой армии, и разъяснение правительства было бы желательно в указанном смысле»[389].

В заключение приведем точку зрения по рассматриваемому вопросу видного военного специалиста бывшего Генштаба полковника Н.В. Соллогуба, высказанную им в беседе с Н.И. Подвойским 14 августа 1918 г.[390] «Я надеюсь, — говорил он, — что нам удастся найти кадр (т.е. бывших кадровых офицеров. — А.К.) с достаточным образованием и достаточно широким взглядом на вещи». Многие бывшие кадровые офицеры станут на государственную точку зрения и поймут, что «нам невыгодно никакое объединение ни с той, ни с другой из враждебных коалиций (Антантой или Четверным союзом. — А.К.)», так как у Советского правительства «представление о России одинаково с моим. Как этому правительству нужна армия, так и России, по моему представлению, нужна армия». Если бы я думал иначе, говорил Соллогуб, я был бы у французов, или на Мурмане, или у чехословаков. С такой, как моя, точкой зрения можно найти достаточно большое число бывших генералов и офицеров, которые понимают необходимость создания армии в России, чтобы защитить ее от «вторжения со всех сторон». Но чтобы найти такой командный состав старой армии, необходимо предоставить ему соответствующие условия службы в Красной Армии.

Кроме перечисленных выше обстоятельств, послуживших причиной нежелания бывших кадровых офицеров добровольно вступать в Красную Армию, следует указать еще на одно — так и не решенный, по сути дела, за время гражданской войны вопрос социального, и прежде всего пенсионного, обеспечения бывших генералов и офицеров[391].

Между тем, как отмечалось выше, в результате слома старой армии из нее было уволено четверть миллиона бывших офицеров в том числе тысячи бывших генералов и кадровых офицеров, без выслуженных ими пенсий. В особенно тяжелом положении оказались бывшие офицеры, потерявшие работоспособность «в следствии ранений, контузий», которых советские органы государственного призрения были еще «не в состоянии принять»[392]. Эти обстоятельства оказали отрицательное влияние на поступление в Красную Армию бывших генералов и офицеров как в период строительства ее на добровольных началах, так и с переходом к их мобилизации.

Отсутствие нового закона о пенсиях, неясность с пенсионным обеспечением бывших офицеров, уволенных из армии и заслуживших право на получение пенсии по закону от 25 июля 1912 г., вызвали многочисленные запросы в военное ведомство, в частности в Главный штаб (который до Октябрьской революции, а затем до мая 1918 г. ведал пенсионными вопросами), из Действующей армии и внутренних округов, а также отбывших генералов и офицеров, излагавших в частных письмах свое бедственное материальное положение и просивших ускорить решение вопроса. Так, например, Генштаба генерал Н.М. Истомин, бывший командир 46-го армейского корпуса, уволенный от службы 23 октября 1917 г., писал в Главный штаб 7 апреля 1918 г.: «Со дня отбытия моего в отпуск, т.е. с 9 августа 1917 года, я не получаю никакого содержания, ни пособия, ни пенсии. За это время существовал с семьей на некоторые сбережения от содержания по службе. Теперь эти сбережения пришли к концу, и я более не имею никаких средств к жизни. Не имею также надежды на какой-либо заработок, так как к физическому труду по возрасту и по болезни не способен, а на интеллегентный труд нет спроса при массовом предложении. Находясь в безвыходно-критическом положении, прошу о назначении мне за 40-летнно службу пенсии»[393]. Подобных писем можно было бы привести сотни.

О том, что пенсионный вопрос волновал все инстанции военного ведомства, подтверждает письмо от 24 июля 1918 г. в Наркомвоен Орловского окружного комиссара Н.А. Семашко[394], который просил сообщить возможно скорее, в каком положении сейчас находится дело выдачи военнослужащим пенсий, назначенных до Октябрьской революции: «Кто сейчас ведает и будет впредь ведать выдачей, в каких размерах и случаях, есть ли соответствующий отдел во Всероглавштабе. На обязанности кого лежат выдачи пособий бывшим военнослужащим, утратившим трудоспособность на войне, и их семьям, производятся ли таковые выдачи в настоящее время, какими органами в таком случае эти лица удовлетворяются, местными ли органами Народного комиссариата социального обеспечения или военными комиссариатами». Семашко просил также сообщить, выдается ли в настоящее время или может ли быть выдаваема пенсия «по закону 25 июля 1912 г.»[395].

Но в Наркомвоен поступали и письма иного содержания. Так, в письме из Полтавы от 17 февраля 1918 г.[396] сообщалось, что в военно-революционный комитет ежедневно являются массы голодных и оборванных рабочих, солдат, крестьян с семьями и требуют оказать им хотя незначительную материальную помощь, чтобы не дать им и их детям умереть с голода и холода, а между тем по полученным комитетом сведениям управлениями воинских начальников производится выдача бывшим офицерам, чиновникам и их семействам содержания, всякого рода пособий на прислугу, на квартиру и т.д., установленных старым правительством лицам, пользовавшимся тогда особыми привилегиями и преимуществами. «Сумма этих несправедливо выдаваемых народных денег достигает колоссальных размеров». Поэтому, сообщалось в письме, ВРК «предписал начальнику Полтавской местной бригады прекратить с первого февраля впредь до проведения в законодательном порядке» выдачу аттестатов на получение из казначейства содержания и разного рода пособий семьям офицеров и чиновников, всем эвакуированным офицерам и чиновникам, получавших довольствие по чинам и должностям, наконец, бывшим офицерам, «которые не состоят на службе… находятся и отпусках, уволены от службы в запас, остались без должностей за расформированием частей и другим случаям»; производить выдачу довольствия офицерам и их семьям по нормам, положенным солдатам и их семьям, только в тех случаях, когда это довольствие выдается солдатам и их семьям. Письмо заканчивалось словами: если эта мера будет признана Советом Народных Комиссаров «целесообразной и своевременной, прошу провести ее спешно в законодательном порядке»[397].

Первоначально предполагалось вопрос о пенсиях для бывших офицеров передать из пенсионного отдела Главного штаба в Народный комиссариат призрения, возглавляемый А.М. Коллонтай[398]. Однако в марте 1918 г. «учет и регулирование всех вопросов о пенсиях и пособиях» для военнослужащих Красной Армии были переданы Народному комиссариату социального обеспечения (Наркомсобес)[399]. Пенсионный отдел последнего просил Наркомвоен «в срочном порядке» сообщить о всех выдаваемых пенсиях, так как многие пенсии до сих пор выдаются бывшим царским ставленникам за «услуги», «ордена» и т.п., а также «сделать распоряжение о том, что о всех назначаемых пенсиях должно сообщаться в центральные и местные комиссариаты социального обеспечения»[400].

Следует отметить, что еще в феврале 1918 г. Наркомсобес разъяснил всем народным комиссариатам, что «до выработки нового закона о социальном обеспечении всех трудящихся категорий он находит необходимым оставить в силе действующие до настоящего времени (т.е. существовавшие при самодержавии и Временном правительстве. — А.К.) пенсионные уставы с предоставлением права лицам, состоящим во главе ведомств, разрешать во всех случаях назначение пенсий»[401]. Между тем местный комиссар Московской казенной палаты и казначейства 4 июля 1918 г. прекратил выдачу пенсий из казны всем бывшим офицерам в размерах, назначенных декретом Совнаркома от 11(24) декабря 1917 г. (т.е. не более 3600 рублей в год)[402]. А 8 июля 1918 г. наркомсобес А.Н. Винокуров сообщил в Наркомвоен, что основанием для назначения пенсий бывшим офицерам и их семьям может считаться только нетрудоспособность и отсутствие других источников существования[403]. Что же касается назначения пенсий за выслугу лет, так называемые «заслуги» разного рода ставленникам царского режима, равно и выдачи пенсий «всем б. офицерам, независимо от их работоспособности и наличности источников существования (заработка, дохода и имущества и т.д.)», то Народный комиссариат считал их не только не правильными и нарушающими пролетарские принципы, так как они ведут «к развитию паразитизма и тунеядства», но и вообще недопустимыми в Российской Советской Республике[404]. На возражения же Всероглавштаба, что «невыдача пенсий б. офицерам отрицательно влияет на положении командного состава», Наркомсобес сослался на разработанный в Наркомвоене под руководством Н.В. Крыленко (и одобренный Наркомсобесом) проект положения о пенсионном обеспечении красноармейцев и их семей, который также был построен на «вышеуказанных началах потери трудоспособности (п.п. 1 и 2) и отсутствия источнике и существования (п. 6)»[405].

Как видно из этого документа, Наркомсобес, которому Совнарком поручил назначение пенсий бывшему офицерскому составу старой армии, ориентировался лишь на бывших офицеров, либо служивших в Красной Армии, либо потерявших трудоспособность либо, наконец, не имевших каких-либо источников доходе. Однако на территории Советской России проживали десятки тысяч офицеров, которые выслужили пенсии, но в Красной Армии в период ее комплектования по добровольческому принципу по различным причинам, в том числе по возрасту, не служили, а также множество семей офицеров, для подавляющего большинства которых пенсия после смерти главы семьи являлась единственным средством существования. Поэтому указанная точка зрения Наркомсобеса вызвала справедливые возражения; руководства Высшего Военного Совета.

При обсуждении 16 июля 1918 г. вопроса о комплектовании Красной Армии командным составом за счет бывших генералов и офицеров Высший Военный Совет постановил «сохранить впредь до разработки новых положений о пенсионном обеспечении служащих (бывших офицеров. — А.К.) действующий порядок выдачи пенсий по преподанным Народным комиссариатом финансов указаниям», т.е. назначать бывшим офицерам пенсии в размере не более 3600 руб. в год, установленные Декретом Совнаркома от 11(24) декабря 1917 г.[406]; всем же представления, одержанным вследствие возникшего предложения об установлении нового порядка выдачи пенсий, дать немедленное движение. Подобное решение объяснялось тем, что «неясность и неопределенность этого вопроса в данное время… отрицательно влияет на пополнение командного состава армии, что задерживает формирование таковой…»[407].

Однако распоряжение Наркомсобеса от 31 июля 1918 r.[408] всем местным комиссариатам социального обеспечения было предложено пересмотреть старые пенсии бывшим офицерам и назначать новые лишь нетрудоспособным и «не имеющим источников существования», отменить выдачу пенсий «за ордена, выслугу лет слугам царского и соглашательского режима, духовенству и т.п. лицам». Этим же распоряжением местным комиссариатам социального обеспечения предписывалось «запросить от всех ведомств, казенных палат, пенсионных сберегательно-вспомогательных, эмеритальных и т.п. касс сведения о выдаваемых: ими пенсиях» и предложить им представить пенсионные дела на рассмотрение местных комиссариатов социального обеспечения.

7 августа и 10 октября 1918 г. были изданы декреты Совнаркома о пенсионном обеспечении солдат Красной Армии и их семейств[409]. Однако в отношении пенсионного обеспечения бывших офицеров осталось по-прежнему много неясных вопросов, подтверждением чему служит докладная записка начальника Полевого штаба Реввоеновета Республики бывшего Генштаба генерала А.В. Костяева во Всероглавштаб от 28 ноября 1918 г.[410]. В этом документе было сказано, что в Полевой штаб поступают «запросы с фронтов и представления с ходатайствами об оказании лицам, пострадавшим на военной службе, единовременной материальной помощи и о назначении пенсий». Пострадавшие безуспешно обращались уже в различные инстанции, но нигде не могли получить точного ответа и определенного указания, куда и каким порядком надлежит обратиться. Такое положение недопустимо, так как «беспомощность пострадавших не может не вызвать в массах нарекания на власть и нежелательные разговоры»[411]. Для устранения подобного положения и в целях упорядочения вопроса о выдаче единовременных пособий и о назначении пенсий Костяев предлагал созвать межведомственную комиссию «для срочного составления положения о пособиях и пенсиях военнослужащим применительно к вновь установленному строю»[412].

31 октября 1918 г. было издано «Положение о социальное обеспечении трудящихся», в статье 2 которого было сказано «Обеспечению подлежат все без исключения лица, источниками существования которых является только собственный труд, без эксплуатации чужого»[413]. Как отмечалось выше, бывшее офицерство не относилось к категории тех, кто эксплуатировав чужой труд, и, следовательно, статьи положения должны были полностью относиться и к нему. Однако на практике при разрешении этих вопросов возникало множество проблем. Это было связано, прежде всего, с тем, что в Народном комиссариате труда оказалось сосредоточено множество пенсионных дел лиц различных общественных категорий, в том числе и командного состава старой армии, который еще не получал пенсий или, утратив трудоспособность в обычных условиях жизни, не относился к категории инвалидов войны.

19 марта 1919 г. наркомсобес А.Н. Винокуров направил в Наркомвоен отношение, в котором были изложены основные положения пенсионного обеспечения бывшего командного состава старой армии: пенсии для этой категории лиц «должны быть назначаемы местными отделами социального обеспечения, причем увечные должны получать пенсию наравне с солдатами прежней армии, а не относящиеся к категории увечных, потерявшие общую трудоспособность по прежней государственной службе должны получить пенсию наравне со всеми государственными службами» (т.е. по нормам, получаемым последними) и «лишь при условии материальной необеспеченности и в зависимости о степени утраты трудоспособности, но не за чины и не за выслугу лет»[414].