Глава 1. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ

Глава 1. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ

Обстановка, сложившаяся для советской стороны в Крыму к началу 1942 г., была сложной, но все-таки не давала поводов для пессимизма. Во-первых, несмотря на ожесточенный двухнедельный штурм, удалось отстоять Севастополь и не до­пустить выхода немецких войск к Северной бухте. Во-вторых, высаженными на Керченском полуострове десантами Кавказ­ского фронта были освобождены города Керчь и Феодосия. Несмотря на сложные метеоусловия и большие трудности, связанные со снабжением войск морем, наступление в запад­ном направлении продолжало развиваться. Дивизии 11-й не­мецкой армии генерал-полковника Манштейна, снятые из-­под Севастополя, находились на марше и еще не успели при­быть в район Феодосии. Не зная об этом, командование Кав­казского фронта, которому теперь был напрямую подчинен Севастопольский оборонительный район (СОР), допускало возможность, что немцы начнут отход из всего Крыма. В свя­зи с этим 1 января вышла директива командующего Кавказ­ским фронтом генерал-лейтенанта Д. Т. Козлова, в которой оборонявшей Севастополь Приморской армии предписыва­лось перейти в наступление на Симферополь и высадить так­тический десант в Евпатории.

Однако ослабленные и уставшие в предыдущих боях части к наступлению оказались неспособны. Все, что им удалось за 2—4 января, так это занять небольшую территорию в районе станции Мекензиевы горы, оставляемую немцами в связи с необходимостью сократить линию фронта и перенести линию обороны на выгодные естественные рубежи. Поддержка се­вастопольской авиагруппы была малоэффективна из-за не­большого числа остававшихся в строю самолетов и дробле­ния их для выполнения большого числа задач. В новогоднюю ночь шесть ДБ-3 и 24 МБР бомбили войска противника перед фронтом будущего наступления, но днем штурмовики и бом­бардировщики совершили только семь и 11 вылетов соответ­ственно, чтобы нанести потери отходившим немецким колон­нам. Днем 2 января Пе-2 вылетали всего семь раз, а Ил-2 — три раза, причем пропал без вести бомбардировщик капита­на Переверзева. На следующий день штурмовики нарастили свои усилия до 15 самолето-вылетов. Те, что были совершены в районе линии фронта, прошли успешно, но группа, попытав­шаяся атаковать немецкие войска на дороге Дуванкой — Симферополь, натолкнулась на противодействие зенитной артиллерии. Один из «яков» прикрытия оказался подбит, а его пилот ст. лейтенант Борис Бабаев, хотя и сумел совершить вынужденную посадку на своей территории, получил ожоги лица. Больше повезло подбитому штурмовику, который сел без шасси на своей территории и подлежал ремонту. Несмот­ря на это, днем 4 января две «пешки» снова бомбили колонны, а три даже осмелились без прикрытия атаковать аэродром группы III/JG77 под Сарабузом (немцы называли его Октобер­фельд), впрочем, без особого эффекта. На поддержку ата­кующих войск никто из авиаторов не высылался, поскольку и так было ясно, что наступление захлебнулось. 5 января само­леты авиагруппы снова бомбили Сарабуз и автоколонны. Вы­саженный в этот день десант в Евпатории оказался фактиче­ски без авиационной поддержки, если не считать удара двух Ил-2 и четырех И-16 по артиллерийской батарее вблизи Май­накского озера и налета двух Пе-2 на войска противника в пригороде. Отдельные пары «яков» пытались прикрыть кораб­ли и даже сбили «мессершмитт» из 9/JG77 (его пилот лейте­нант Bernhard был ранен, но спасся), но не помешали против­нику потопить ударом с воздуха торпедный катер № 91, когда тот попытался доставить десантникам боеприпасы. На сле­дующий день в боях над кораблями советская сторона лиши­лась опытного летчика, автора трех воздушных побед лейте­нанта К. Д. Шелякина. Что же касается десанта, то, оставшись без поддержки (корабли не смогли высадить подкреплений из-за штормовой погоды и ушли в Севастополь, опасаясь атак немецкой авиации), он в течение следующих суток был разгромлен. Также неудачей завершилось наступление 95 и 172-й дивизий СОРа в направлении Аранчи — Азис-Оба 6—7 января. На этот раз его поддерживали штурмовики севасто­польской авиагруппы, которые произвели за два дня 21 само­лето-вылет, не считая штурмовавших немецкие позиции ис­требителей. Они уничтожили как минимум пять минометных батарей, но все равно не смогли обеспечить прорыва враже­ской обороны. С таким же результатом завершилась двух­дневная попытка наступления 16—17 января. Одной из глав­ных причин этого были малочисленность атаковавших групп, а главное — отсутствие тесного взаимодействия с наступаю­щими войсками, которые на данном этапе все еще не научи­лись обозначать свой передний край и организовывать целе­указание непосредственно на поле боя.

После этого в воздухе над Севастополем ненадолго уста­новилось относительное затишье. По ночам и иногда днем со­ветские бомбардировщики и летающие лодки бомбили не­мецкие аэродромы, населенные пункты и колонны войск на дорогах. Осуществлялось это по-прежнему мизерным соста­вом сил, так что говорить о каком-либо эффекте не приходит­ся. Немцы сосредоточили усилия своей немногочисленной авиации на керченском направлении, где они коротким, но сильным ударом 15—18 января вернули себе обладание Феодосией. В этот период непосредственно в Крыму, кроме эскадрильи ближних разведчиков 3(Н)/11, базировалась только истребительная группа III/JG77 и группы пикирующих бомбардировщиков II и III/StG77, впрочем, и они с 20-х чисел января были переброшены в район Харькова для ликвидации очередного советского прорыва. Назад в Сарабуз вернулась только третья группа, но не раньше окончания первой декады февраля. С 30 января на крымский аэродром Саки (20 км от Евпатории и 60 км от Севастополя) начала базироваться бом­бардировочная группа I/KG100 и примерно в то же время тор­педоносная эскадрилья 6/KG26. Эти подразделения, специа­лизировавшиеся на ведении войны на море (подробнее о действиях немецкой авиации на советских морских коммуни­кациях мы расскажем в следующей главе), временно исполь­зовались как обычные бомбардировщики. Из материалов штаба «Fliegerfuhrer Sud», возглавившего с 18 февраля немец­кую авиацию, действовавшую в Крыму, известно, что одним из основных моментов, сдерживавших использование авиа­ции в этот период, являлось плохое состояние аэродромов, отсутствие на них технических средств для обеспечения ноч­ных полетов и обслуживания самолетов при низких темпера­турах, а также отсутствие запасов боеприпасов нужных ка­либров. Плохое состояние железнодорожного и автомобиль­ного транспорта, имевшегося в распоряжении 11–й армии в Крыму, в течение нескольких месяцев не позволяло увеличить состав действовавшей здесь авиагруппировки. В результате бомбардировочные группы I, III/KG27 и II, III/KG51, регулярно привлекавшиеся к боевым действиям в районе Керчи, продол­жали базироваться на аэродромы Кировограда, Запорожья, Ни­колаева и Херсона, преодолевая на пути к цели от 300 до 470 км. На Николаев также базировалась дальнеразведывательная эскадрилья 4(F)/122. К этому следует добавить, что по состоя­нию на январь 1942 г. в среднем в исправном состоянии нахо­дилось всего 40% от числа действовавших на Восточном фронте самолетов люфтваффе — такова была плата за сверх­напряжение летних месяцев и неготовность к русской зиме.

С учетом всего вышеизложенного командующий 4-м воз­душным флотом генерал-полковник А. Лёр не мог позволить себе отвлекать сколько-нибудь значительные силы для дейст­вий на второстепенных направлениях, а именно таким для не­мецкой стороны в этот период и являлся Севастополь. Совет­ский анализ деятельности авиации противника говорил о том, что он в этот период ограничивался только беспокоящими на­летами отдельных бомбардировщиков с больших высот, что в большинстве случаев, по-видимому, являлось бомбометани­ем по запасной цели, когда основная цель оказывалась за­крыта облачностью. Немецкие истребители над территорией СОРа вообще не показывались, опасаясь зенитного огня. Лишь в дни активизации наземных войск, что неизбежно влек­ло за собой активизацию авиагруппы СОРа, они пытались патрулировать в районе линии фронта, атакуя машины, отде­лившиеся от общего строя или поврежденные зенитным ог­нем. Впрочем, даже такое случалось нечасто. Насколько уда­лось установить путем двустороннего анализа документов, самолеты Севастопольской авиагруппы между 6 января и 5 марта 1942 г. не приняли участия ни в одном воздушном бою с истребителями врага. Косвенно это подтверждает и один из пилотов группы III/JG77 лейтенант Гюнтер Белинг (Guenter Behling). Он так впоследствии вспоминал тот период:

«На задание мы вылетали, как правило, парой или звеном. Русские самолеты встречались нам редко, но при этом зенитная артиллерия в городе и порте была чрезвычайно сильна! Пока мы совершали развороты над городом, вокруг нас возникали гус­тые черные облака от разрывов зенитных снарядов. Но нам везло, так как они редко попадали, и, чтобы у нас были потери в это время, я не помню. Это делало нас легкомысленными — смертельная опасность, исходившая от этих разрывов, как-то не замечалась. И мы привыкли к этому чувству страха».

К этому необходимо добавить, что как минимум одна пара советских истребителей постоянно находилась в воздухе, но не над линией фронта, где предпочитали рыскать немецкие «охотники», а над портом, куда «мессершмитты» тогда пред­почитали не залетать.

В отсутствие воздушных боев на первое место среди при­чин потерь у авиагруппы СОРа вышли небоевые причины, что обусловливалось как сложными метеоусловиями, характер­ными для этого времени года, большим количеством ночных взлетов и посадок, так и техническим износом устаревших машин. Так, 21 января при ночном взлете зацепился за мачту и разбился МБР-2. Весь экипаж во главе с летчиком Беловым погиб. Спустя два дня из-за отказа материальной части при­землились вне аэродромов И-153 и И-15бис, оба оказались разбиты. 19 февраля, попав колесом в воронку от артилле­рийского снаряда, зацепился за стену капонира и разбился взлетавший И-16. 22-го с задания по сопровождению бом­бардировщиков, летавших на аэродром Саки, не вернулся «як», пилотировавшийся ст. лейтенантом Николаем Шилки­ным. По докладам остальных экипажей, над целью самолеты встретил лишь слабый зенитный огонь, а «мессершмитты» в воздухе вообще не показывались, так что причиной потери признали отказ матчасти.

В качестве пополнения авиагруппа получала лишь отдель­ные самолеты. Так, в период с 22 февраля по 22 марта ее со­став пополнился тремя СБ, одним «яком» и тремя МБР, с 22 марта по 22 апреля — одним Пе-2, двумя СБ и «яком». Доста­точно сказать, что количество эскадрилий в авиагруппе с кон­ца декабря 1941 г. до начала мая 1942 г. оставалось неизмен­ным. Роль ее штаба выполняла находившаяся в Севастополе рабочая группа штаба ВВС ЧФ, действиями которой руководил сам командующий ВВС ЧФ генерал-майор авиации Н. А. Ост­ряков. Несколько позднее сюда перебазировался и сам штаб, который находился в Севастополе с начала февраля до по­следних чисел мая 1942 г. Получая задачи от штаба Примор­ской армии и Военного совета СОРа, штабные операторы ежедневно планировали боевые действия на следующий день, указывая, какое количество вылетов должно произво­диться для решения каждой конкретной задачи. Внутри себя авиагруппа по-прежнему делилась на сухопутную и морскую группы. Штабом сухопутной являлся штаб 8-го иап ВВС ЧФ (командир — подполковник К. И. Юмашев; с 3 апреля преоб­разован в 6-й гвардейский иап). Именно он отвечал за рас­пределение полетов между летчиками и за боеготовность са­молетов части. Полк состоял из 1–й эскадрильи на «яках» (ст. лей­тенант М. В. Авдеев), 2-й на «чайках» (капитан П. С. Пономарев) и 3-й на «ишачках» (капитаны К. Д. Денисов, затем А. И. Коро­бицын), кроме того, в непосредственном подчинении Юма­шева находились 2-я эскадрилья 7-го иап на «мигах» (майор Д. Кудымов) и 3-я эскадрилья 3-го иап на И-15бис (капитан Ф. Ко­жевников). Этому же штабу подчинялся 18-й шап (командир полковник A. M. Морозов; фактически полк состоял из одной 2-й эскадрильи, которой командовал майор А. А. Губрий) и бомбардировочная авиагруппа (БАГ) майора И. И. Морковки­на. Последняя была создана еще 6 декабря в составе трех ДБ-3 2-го мтап (с 3 апреля 1942 г. — 5-го гвардейского мтап) и де­сяти Пе-2 из 5-й эскадрильи 40-го бап. К началу февраля в ее составе числилось два ДБ-3 и восемь Пе-2, подавляющее большинство которых пережило уже не один ремонт. Устали и летчики. С момента формирования БАГ и до 9 февраля «пеш­ки» совершили 375 вылетов, сбросив на противника около 2,8 тысячи бомб весом около 320 т. Менее многочисленные ДБ-3 совершили 70 вылетов и сбросили около 85 тонн боевой на­грузки. По докладам, пилоты БАГ уничтожили 23 танка и бро­немашины, более 300 автомобилей, 8 артиллерийских и 35 минометных батарей, 22 самолета на аэродромах и два в воз­душных боях. Прилетевшие им на смену 9—10 февраля но­вые бомбардировщики и экипажи — а их было шесть на ДБ-3 (часть 1–й эскадрильи 2-го мтап) и десять на Пе-2 (1–я эскад­рилья 40-го бап) — полностью сменили старую группу, но сра­зу продемонстрировали, что ни в чем не уступают предшест­венникам по ювелирности выполнения боевой работы. Но их в Севастополе было всего 16, что намного уступало как числен­ности бомбардировщиков в «Fliegerfuhrer Sud», так и числу по­тенциальных целей. Современные истребители, штурмовики и бомбардировщики по-прежнему базировались на аэродро­ме Херсонесский маяк, который к этому времени был значи­тельно расширен и оборудован укрытиями, так называемыми капонирами. Последние представляли собой земляные насы­пи вокруг места стоянки каждого самолета, в которых имелись въездные ворота. Роль ворот и крыши играли натянутые мас­кировочные сети. Такие насыпи надежно защищали самолет от осколков, но естественно, не могли спасти от прямого по­падания бомбы или снаряда. Истребители старых типов бази­ровались на аэродроме Куликово поле на юго-восточной ок­раине города. Одновременно велось строительство третьего аэродрома — Юхарина балка (между западной окраиной горо­да и мысом Херсонес), однако оно завершилось только к 25 мая.

Гидроавиацию возглавлял штаб существовавшей еще с довоенного времени Особой авиационной группы ВВС ЧФ (майор И. Г. Нехаев). В нее входили гидросамолеты 16, 45 и 60-й морских разведывательных эскадрилий на летающих лодках МБР и 80-я дальнеразведывательная эскадрилья на ГСТ. Ни одна из этих эскадрилий не базировалась на Севасто­поль полностью, поскольку из-за слабых возможностей здеш­них авиаремонтных мастерских и постоянных обстрелов гид­роаэродромов для ремонта им часто приходилось перелетать в порты Кавказа. 27 января вышел приказ наркома ВМФ, ко­торым Особая авиагруппа, а также 16 и 45-я эскадрильи рас­формировывались, а на их базе создавался 116-й морской разведывательный авиаполк (майор И. Г. Нехаев). Кроме того, все части гидроавиации ВВС ЧФ сводились во 2-ю морскую авиабригаду, командиром которой назначался Герой Совет­ского Союза полковник В. И. Раков. Эти мероприятия были за­вершены к 22 февраля. И частично штаб бригады и 116-й мрап в полном составе базировались на бухту Матюшенко на северном берегу Северной бухты. Оборудовать капониры для их укрытия не представлялось возможным, что объясняло замет­но больший уровень потерь гидроавиации от вражеских уда­ров по аэродромам, по сравнению с сухопутными машинами.

Общая численность Севастопольской авиагруппы в рассмат­риваемый период находилась примерно на одном и том же уров­не — 90—100 самолетов, из них 70—80 исправных. Произ­водимое ежедневно количество вылетов сильно зависело от погодных условий. В летный день группа могла производить до 100—130 вылетов, причем до половины из них для ударов по войскам и аэродромам противника. Правда, их эффектив­ность не стоит переоценивать — примерно 2/3 от указанного числа вылетов производились МБР-2 и ДБ-3 в ночное время, когда точность бомбардировки не могла быть высокой. Ос­тальные вылеты производились истребителями: большая часть на прикрытие порта и меньшая — для сопровождения ударных самолетов, в первую очередь штурмовиков. Полетов истре­бителей на «свободную охоту» в район вражеских аэродромов не производилось вовсе, практически не было и случаев продол­жительного преследования немецких бомбардировщиков, пере­хваченных над городом. Все это позволяло немцам без серьез­ных потерь выполнять стоявшие перед ними задачи и посте­пенно наращивать состав своей авиационной группировки.

Таблица 3.1

ЧИСЛЕННОСТЬ АВИАГРУППЫ СОРА В ЯНВАРЕ — АПРЕЛЕ 1942 г.

Несмотря на потерю в январе Феодосии, в связи с отсут­ствием у немцев крупных резервов было ясно, что следующей станет наступать советская сторона. После серии отсрочек, связанных со срывом графика доставки вооружения и бое­припасов, войска Крымского фронта утром 27 февраля пере­шли в решительное наступление. Традиционно части СОРа наносили одновременный удар на своем участке. Командую­щий 11–й немецкой армией Э. фон Манштейн так охарактери­зовал эти бои в своих мемуарах: «На Севастопольском фрон­те он (противник. — М. М.) попытался вырваться на север и восток сквозь неплотное кольцо окружения 54-го армейского корпуса. Четырем немецким дивизиям и одной румынской горной бригаде он мог уже противопоставить в крепостном районе 7 стрелковых дивизий, 3 бригады и 1 спешенную кава­лерийскую дивизию… Атаки противника, предпринятые глав­ным образом в полосах Нижнесаксонской 22-й пехотной ди­визии и Саксонской 24-й пехотной дивизии, были отбиты в упорных боях благодаря прекрасным действиям наших войск и эффективному огню артиллерии». Но советские дивизии, количеством которых пугал читателей Манштейн, были лишь флажками на карте. По состоянию на 11 февраля в Примор­ской армии насчитывалось всего 21,5 тысячи пехотинцев и 12,2 тысячи солдат морской пехоты. Полевая артиллерия имела примерно 40% некомплект орудий, а значительная часть береговых батарей только осуществляла работы по смене стволов, расстрелянных в ходе отражения двух преды­дущих штурмов. Наступающих пыталась поддержать авиация, но что из этого получилось? Рассмотрим поподробней.

В ночь, предшествовавшую наступлению, ДБ-3 и МБР-2 произвели 22 вылета для бомбардировки немецких позиций в районе Черкез-Кермен и Языковой балки. С утра начались уда­ры по немецким артиллерийским батареям, которые своим огнем мешали продвижению советских войск. В них приняли участие восемь ДБ-3, 11 Пе-2 и три Ил-2. По докладам, пилоты уничтожили четыре полевых орудия и две минометные бата­реи, вывели из строя до роты пехоты. Из-за низкой облачности даже дальним бомбардировщикам приходилось сбрасывать свой груз с 600—1200 м, тем не менее потерь от зенитного огня не имелось. С полудня погода испортилась окончатель­но, что сорвало несколько групповых вылетов. Вечером штур­мовикам удалось нанести удар по тыловой колонне, которая потеряла 13 автомашин и 17 повозок. Всего за сутки авиа­группа СОРа произвела 130 самолето-вылетов (54 на бомбардировку войск, 12 штурмовых, 13 на воздушную разведку, 20 на сопровождение ударных машин, 26 для прикрытия порта и для сбрасывания листовок). Было сброшено 388 ФАБ-100, 120 ФАБ-50, три бомбовые кассеты РРАБ-3, 872 осколочные бомбы АО-2,5, 44 PC и около 50 бомб других калибров — всего около 50 тонн боевой нагрузки. Несмотря на все это, очевидно, что всерьез на ситуацию на земле летчикам повлиять не уда­лось — уничтожение трех батарей и роты пехоты на фронте наступления трех дивизий существенно картины не меняло.

28 февраля плохая погода помешала достигнуть даже сравнимого результата. Дважды штурмовики (восемь само­лето-вылетов) наносили удары по батарее и по полевым по­зициям в районе хутора Мекензия, сумев уничтожить шесть орудий и два взвода пехоты, но бомбардировщики из-за низ­кой облачности в воздух не поднимались. Только 1 марта, когда наземные части прекратили наступление и стали закреплять­ся на новых позициях, которые противник попытался отбить, авиация наконец-то смогла поддержать их относительно эф­фективно. Штурмовики совершили четыре групповых вылета (23 самолето-вылета), атакуя немецкие войска на командных высотах, за которые шла ожесточенная борьба. В первом вы­лете штурмовик, пилотируемый лейтенантом А. Ф. Евграфовым, был сбит зенитным огнем и упал на территории противника. Тем временем Пе-2 и ДБ-3 произвели 18 дневных самолето-вылетов по живой силе и главным образом батареям против­ника. Всего за день авиагруппа СОРа совершила 135 самоле­то-вылетов, сбросила 164 ФАБ-100, 2786 АО-2,5 и 173 PC, су­мев уничтожить, по докладам, орудие, две минометные бата­реи и до роты пехоты. Много это или мало? Для сравнения заметим, что в этот день самолеты, подчиненные штабу «Flie­gerfuhrer Sud», действовали исключительно на керченском на­правлении и произвели 120 самолето-вылетов — 53 истреби­телями, 40 пикирующими и около 30 горизонтальными бом­бардировщиками. Только пилоты «штук» доложили об уничто­жении 13 советских танков, в то время как истребители III/JG77 сбили без потерь шесть советских самолетов. При этом советская сторона постоянно жаловалась на действия авиации противника, в то время как немецкая чужих действий словно и не замечала. Так что вылет вылету рознь!

И все-таки пусть и не очень эффективные действия сева­стопольской авиагруппы привели к тому, что противник решил уделить ей больше внимания, подтянув для прикрытия войск на фронте большое количество зенитной артиллерии и начав регулярный обстрел севастопольских аэродромов дально­бойной артиллерией. Начали заглядывать «в гости» к колле­гам и одиночные немецкие бомбардировщики. Еще 25 февра­ля на стоянке в бухте Матюшенко в результате такого визита сгорел МБР-2. 5 марта там же артиллерийским огнем была сожжена другая летающая лодка, а две повреждены. Спустя три дня немецкие зенитчики сбили возвращавшийся с раз­ведки Пе-2 лейтенанта Акуратова. К счастью, все три члена экипажа смогли приземлиться на парашютах на своей терри­тории. Сделали несколько вылетов в направлении Севастополя и «мессершмитты» группы III/JG77. В ходе одного из них 5 мар­та фельдфебель Хаклер (Hackler) подбил возвращавшийся с воздушной разведки «як» ст. лейтенанта С. Данилко. Ранено­му летчику пришлось покинуть свой самолет с парашютом. Напарник Данилко лейтенант Ватолкин считал, что ответными очередями ему удалось сбить одного из нападавших, но нем­цы этого не подтверждают.

Более драматичный случай произошел днем 11 марта. Ут­ром в Севастополь прибыли крейсер «Красный Крым» и сани­тарный транспорт «Львов», которые доставили защитникам города 329 тонн боеприпасов, 60 т продовольствия, 20 авиа­моторов и 362 человека маршевого пополнения. После разгрузки корабли оставались в Севастополе, ожидая темноты. Вражеская разведка обнаружила их, и по бухте был открыт ар­тиллерийский огонь. Командующий Черноморским флотом и СОРом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский приказал обнаружить дальнобойную батарею и подавить ее огонь. Для выполнения задачи вылетели два штурмовика, пилотировавшиеся капита­ном Михаилом Талалаевым и старшим лейтенантом Евгением Лобановым. Немцы встретили машины сильным зенитным ог­нем, но летчики начали штурмовку, и огонь батареи был по­давлен. К сожалению, не обошлось без потерь — снаряд, уго­дивший в «ил» Талалаева, повредил мотор. Летчика осколком ранило в голову. Второй снаряд пробил масляный радиатор. Капитан приказал Лобанову возвращаться на аэродром, а сам пошел на вынужденную посадку на нейтральной полосе. Отту­да капитан начал ползком выбираться в сторону своих окопов, но осуществить это оказалось не так просто. Противник от­крыл по летчику огонь из всех видов оружия, а небольшая группа солдат направилась в его сторону явно с намерением взять в плен. Увидев, что командиру угрожает опасность, Ло­банов снизился до высоты бреющего полета и стал расстре­ливать немецких пехотинцев. Они бросились назад в свою траншею, но в этот момент в штурмовик Лобанова попал зе­нитный снаряд. Потеряв управление и пролетев по инерции несколько сотен метров, самолет упал за немецкими пози­циями. Только ночью нашим разведчикам удалось пробраться во вражеский тыл и обнаружить место последнего боя Лоба­нова. Судя по уцелевшим свидетельствам, Евгений после аварийной посадки укрылся в снарядной воронке, откуда дол­го отстреливался из пистолета от немецких солдат. В ходе этой перестрелки он и погиб. Указом от 14 июня 1942 г. по­смертно Евгению Лобанову было присвоено звание Героя Со­ветского Союза, а в полку долго летала машина с надписью на борту «За Женю Лобанова!».

Доставленные кораблями боеприпасы и маршевое попол­нение оказались весьма кстати, поскольку Крымский фронт подготовил очередное наступление, а его командующий гене­рал Козлов вновь требовал от СОРа активных действий. Прав­да, на этот раз предпринимаемое севастопольцами наступле­ние имело чисто демонстративные цели, к тому же начаться оно должно было не 13 марта одновременно с войсками фрон­та, а двумя днями позже. Погода снова не благоприятствовала атакующим, что, с одной стороны, говорило о пренебрежении советского командования фактором погоды, с другой сторо­ны, что оно явно не делало ставки на авиацию как на силу, способную взломать оборону врага. По этой причине, а также в силу демонстративности наступления авиация СОРа приняла в нем крайне ограниченное участие. За двое суток штурмови­ки не поднимались в воздух ни в один из дней, а бомбарди­ровщики совершили 21 самолето-вылет, причем больше по­ловины для бомбардировки аэродрома Саки. 16-го, патрули­руя над главной базой, капитан Бабаев на своем «яке» сбил бомбардировщик Не-111, который, судя по его докладу, вре­зался в воду. С некоторой натяжкой можно предположить, что это был «хейнкель» из эскадрильи 3/KG100 (Wr.N.4662), кото­рый значится сбитым истребителем в районе Саки 17 марта. В тот день капитан Рыжов и мл. лейтенант Лукин из той же эскадри­льи тоже доложили о воздушной победе, но не над Не-111, а над Ju-88, который упал горящим на территории противника. Скорей всего вражескому бомбардировщику, предположи­тельно из III/KG51, удалось совершить аварийную посадку, и его в соответствии с немецкой методикой сочли не сбитым, а только поврежденным.

Вообще же, переходя к теме воздушных боев, которые ве­лись в марте над базой, следует заметить, что советским лет­чикам удалось добиться некоторых успехов даже несмотря на то, что их ресурсы и возможности оставались довольно огра­ниченными. Прикрытие города и порта осуществлялось по старой схеме: пара истребителей старых типов постоянно барражировала в воздухе при наличии в порту кораблей, и еще одна пара новых истребителей дежурила на земле в не­медленной готовности к взлету. В случае массированного на­лета в воздух по готовности поднимались все современные истребители, которые находились на аэродроме Херсонес­ский маяк. Сигнал тревоги могли подавать наземные посты системы ВНОС, развернутые вдоль фронта сухопутной обо­роны, но чаще установленная на мысе Херсонес радиолока­ционная станция РУС-2. Опасаясь зенитного огня и не зная о радаре, немецкие летчики предпочитали заходить на Сева­стополь со стороны моря на высотах от 3000 до 4000 м, при этом Ju-88 иногда пикировали до высоты 1500—1000 м. Бла­годаря этому РУС-2 засекал их на удалении до 100 км от Се­вастополя, и перехватчики успевали взлететь и набрать необ­ходимую высоту. Именно так и были одержаны предыдущие победы.

Более серьезному испытанию на прочность советская сис­тема ПВО подверглась вечером 20 марта, когда немецкая авиация впервые за долгое время попыталась нанести удар по судам, разгружавшимся в порту. В 16.27 внезапно над Се­вастополем показались восемь Ju-87 в сопровождении четы­рех Bf-109. Самолеты летели со стороны линии фронта, в свя­зи с чем отражать налет пришлось паре барражировавших «чаек». Их пилоты ст. лейтенант Кологривов и лейтенант Кури­ченко доложили о сбитии трех «штук», из которых немцы при­знают лишь потерю одной (Wr.N. 5367). Пикировщики сброси­ли бомбы с высоты в 300—400 м, и только ожесточенный огонь зениток сократил их успех до одного близкого разрыва бомбы вблизи разгружавшегося танкера «Серго» (7596 брт). Осколки иссекли его надводный борт и вызвали серьезный пожар. На судне выгорели носовые помещения, но силовая установка уцелела, благодаря чему судно смогло своим хо­дом уйти на Кавказ. Тем временем налет продолжился. Спус­тя час (видимо, те, кто планировал удар, рассчитывали, что этого времени хватит, чтобы поднятые по тревоге перехватчи­ки израсходовали бензин и пошли на посадку) над портом по­казались пять Ju-88 в сопровождении двух «мессершмиттов». Расчет немцев оказался неверен, и над портом их встретили пара «яков» (капитан Капитунов, лейтенант Платонов) и пара «мигов» (капитан Сморчков и мл. лейтенант Лукин). В завя­завшейся воздушной схватке немцам не удалось прицельно сбросить бомбы на суда. Советские истребители потерь не понесли, в то время как пара «яков» донесла о сбитом «юнкер­се», а пара «мигов» об уничтожении обоих «мессеров»! Немцы признают потерю одного Bf-109, но, по их данным, он был сбит зенитным огнем. По этому поводу командир эскадрильи груп­пы II/JG77 (18—20 марта сменила в Сарабузе группу III/JG77, которая убыла на отдых в Германию) обер-лейтенант Хайнрих Сетц (Heinrich Setz), одержавший в предыдущий день над Керчью свою 50-ю воздушную победу, записал: «Сегодня сно­ва над нашим аэродромом дует ледяной ветер. С утра наши «птицы» замерзли, так что вылетали мы всего один раз. Впро­чем, задание было выполнено неплохо. Сопровождение «штук» на Севастополь. Черт возьми, это был фейерверк! Все воз­душное пространство прикрыто огнем. Я был вынужден оста­вить там одного парня». Более подробно по этому поводу вы­сказался уже цитировавшийся нами Гюнтер Белинг: «Не­сколько недель я летал на задания над Крымом на своем «белом 14-м». Он каждый раз доставлял меня невредимым домой, даже когда огонь русских зениток — особенно над Се­вастополем — был особенно плотным. Когда нас после этого переводили домой, мы оставили свои самолеты 2-й группе. При этом я стал свидетелем, как мой «14-й» не вернулся из первого же полета над Севастополем с другим пилотом. По­сле прямого попадания зенитного снаряда лейтенант Карл-Виктор Мюллер по прозвищу «КаФау» (KaVau) был сбит над городом. Меня это очень сильно поразило — как часто мне приходилось летать над Севастополем при самом плотном зенитном огне и оставаться совершенно невредимым, а дру­гой был сбит в первый же раз».

Несмотря на потерю двух из 19 участвовавших в налете са­молетов, на следующий день немецкое командование реши­ло повторить удар. При этом оно послало на порт всего три Ju-88 из III/KG51 в сопровождении двух «мессершмиттов». Атаковавшие зашли на малой высоте и потому не были зара­нее замечены системой ВНОС. В воздухе их встретили лишь два И-15бис, не сумевшие помешать прицельному бомбоме­танию. Одна из бомб поразила груженный стройматериалами транспорт «Георгий Димитров» (2482 брт) в третий трюм, по­сле чего он сел на грунт. Это судно было поднято только после окончания войны и сдано на слом. Расквитаться за немецкие успехи удалось лишь на следующий день, когда пара «яков» (капитан Спиров, ст. лейтенант Силин) вступила в бой с трой­кой «хейнкелей» из I/KG100 и сбила одного из них. Машина (Wr.N.4674) упала в районе железнодорожной станции города и в немецких списках до сих пор числится как пропавшая без вести при выполнении боевого задания над Севастополем. Этим заданием являлось сбрасывание бомб-мин ВМ-1000, которыми немецкое командование попыталось заблокиро­вать вход в гавань. Из-за сильного противодействия решить задачу немцам так и не удалось, но 26 марта случайным пря­мым попаданием мины был уничтожен очередной МБР.

Сами летающие лодки с конца февраля почти полностью переключились на борьбу с немецкой авиацией на аэродро­мах. Главными мишенями по-прежнему являлись Саки и Са­рабуз. Если в период с 22 января до 22 февраля с этой целью было произведено всего 23 самолето-вылета самолетов всех типов, то в следующий месяц (22.2 — 22.3.1942) уже 157, в том числе 69 — гидросамолетами. Особенно часто посеща­лись Саки — 133 вылета, из них 76 ночных. На летном поле взорвались 610 ФАБ-100, 426 ФАБ-50 и 11 бомбовых кассет РРАБ-11. По сравнению с этим в Сарабузе немцам жилось го­раздо спокойней — всего 24 вылета (17 ночных), сброшено 19 тонн бомб. Поскольку, несмотря на эти удары, активность авиации противника продолжала нарастать, в следующий ме­сяц (22.3 — 22.4.1942) объем действий по аэродромам был еще более увеличен — 164 вылета бомбардировщиков и 213 гидросамолетов. На Саки в результате 24 дневных и 249 ноч­ных налетов упало 5750 авиабомб общим весом 165 тонн. Са­рабузу досталось вдвое меньше — всего 84 тонны в результа­те 6 дневных и 98 ночных налетов. Сами по себе налеты, что дневные, что ночные, представляли собой весьма непростое мероприятие, поскольку наталкивались на все более ярост­ное сопротивление противника. Вот как штурман 116-го мрап В. И. Коваленко вспоминал свой первый «севастопольский» боевой вылет на бомбардировку аэродрома Сарабуз, состо­явшийся в ночь на 5 марта:

«Наступил самый ответственный момент. Ночью пользо­ваться оптическим прицелом для бомбометания нельзя, по­этому на наружной стороне борта самолета установлен визу­альный угломер, по которому штурман определяет необходи­мый угол сбрасывания бомб, в зависимости от высоты полета и скорости машины (эти углы рассчитываются заранее). У ме­ня был установлен угол на высоту три пятьсот. Астахов (пилот МБР лейтенант Астахов. — М. М.) забрался немного выше, чтобы заходить на цель с небольшим снижением — это собьет расчеты зенитчиков даже в том случае, если нас поймают прожектористы. Но над целью высота должна быть точно три пятьсот, причем в горизонтальном полете, иначе бомбы пой­дут мимо.

Внимательно слежу за землей. Уже отчетливо видна взлет­ная полоса, рулежные дорожки вражеского аэродрома…

— Разворот! — подаю команду. Астахов кладет машину в крутой левый вираж. Взлетная полоса быстро ползет вправо, к носу самолета. Поднимаю руку, и Астахов резко вырывает машину из виража. Припадаю к угломеру. Цель сползает вле­во, под самолет, значит, нас сносит вправо. Показываю Астахову рукой: доверни влево! Он точно исполняет команду. Те­перь цель идет точно по линии угломера. Все ближе и ближе к расчетному углу. Гулко лопается где-то рядом зенитный сна­ряд, потом другой, противно шаркнул по крылу луч прожекто­ра, но не зацепился, проскочил, потом спохватился — заме­тался по небу, ищет…

Как медленно движется цель! Скорей бы, скорей! Терпе­ние, еще секундочку. Передний обрез взлетной полосы, нако­нец-то, приближается к светлой линии угломера. Пора! Нажи­маю на кнопку бомбосбрасывателя, чувствую, как легонько вздрагивает самолет, освобождаясь от груза, по привычке взглядываю вправо-влево под плоскости, не зависла ли бом­ба по какой-то причине (и такое бывает!). — Отворот! Аэро­дром поплыл под самолет. Высунувшись из кабины, я смотрю вниз, хочу убедиться, куда легли бомбы. Вот яркие вспышки почти одновременно перечеркнули чуть наискосок взлетную полосу. Одна вспышка все больше и больше разгорается. Значит, поражена какая-то цель, скорее всего самолет».

К данному описанию необходимо добавить некоторые де­тали. Летающие лодки летали на задания группами по четыре машины, хотя для того, чтобы избежать столкновений в возду­хе, стартовали поодиночке с небольшим интервалом. В груп­пу входили два осветителя с четырьмя бомбами САБ-100 и два бомбардировщика с восемью ФАБ-50 или четырьмя ФАБ-100. На аэродром все также возвращались самостоя­тельно. Включение огней и прожекторов при посадке во всех случаях вызывало «нервную реакцию» немецких артиллери­стов, так что включались они лишь на короткие промежутки времени с длительным интервалом. Неудивительно, что, взлетая в таких условиях по два-три раза за ночь, летчики иногда допускали ошибки, и тогда с летающими лодками ре­гулярно происходили аварии и катастрофы.

Советское командование считало, что только с 22 марта по 22 апреля немцы потеряли в Саки 25, а в Сарабузе один са­молет, а еще 12 машин получили повреждения. Увы, это было не так. По немецким данным, в феврале группа I/KG100 поте­ряла уничтоженными и поврежденными пять «хейнкелей», в марте — один и в апреле — четыре. В Сарабузе два «мессер­шмитта» JG77 сгорели в ночь на 26 марта и один — 5 апреля. Торпедоносная группа II/KG26 потеряла поврежденными три машины (по одной за каждый месяц), группы пикирующих бом­бардировщиков — одну уничтоженную в апреле и одну повре­жденную в феврале. Кроме того, немцы потеряли Bf-109, когда 6 апреля пара истребителей попыталась атаковать возвра­щавшуюся с бомбежки Саки группу Пе-2. В развернувшемся бою инспектору ВВС ЧФ подполковнику Н. А. Наумову удалось сбить «мессершмитт» аса фельдфебеля Рудольфа Шмидта (42 воздушные победы), который пропал без вести. Ответным огнем с «мессеров» была повреждена одна из «пешек», убит ее воздушный стрелок. При посадке у бомбардировщика сло­жились стойки шасси, но мастерам-ремонтникам удалось вернуть поврежденный самолет в строй. Единственной бое­вой потерей при налетах на аэродромы советской стороны стал МБР-2 ст. лейтенанта Чепуренко, не вернувшийся с бом­бардировки Саки в ночь на 8 апреля.

Налеты на немецкие аэродромы в период с 22 апреля по 22 мая осуществлялись с заметно меньшей интенсивностью. Саки советские самолеты бомбили 162 раза, Сарабуз — 22 и Евпаторию (с 23 апреля здесь базировались бомбардировоч­ная группа III/LG1 и часть торпедоносной II/KG26) — 70 раз. Это отчасти объяснялось введением с 5 мая нового плана ве­дения воздушной разведки над морем, что потребовало боль­шого отвлечения МБР на данный вид деятельности. Дело в том, что, слабо представляя себе планы противника, совет­ское командование опасалось, что немцы могут попытаться высадить морские десанты на побережье Азовского моря. Больше стали отвлекаться самолеты и на прикрытие кораб­лей в море. Из-за заметного увеличения активности немецких истребителей весьма сократилось количество дневных выле­тов — всего 29 из 254 на бомбардировку аэродромов. Главное внимание по-прежнему приковывал аэродром в Саки, на ко­торый было сброшено 85 тонн бомб, и считались уничтожен­ными 15 «юнкерсов» (по немецким данным, один «хейнкель»). На Евпаторию обрушилась 41 тонна бомб, и считались унич­тоженными восемь машин (реально вдвое меньше). На Сара­буз упало всего 25 тонн бомб, разрушивших один «мессер­шмитт» из недавно прибывшей на театр группы II/JG52. Чем же объясняется такое снижение эффективности? Помимо объективных причин, таких, как ночное время и сильное про­тиводействие зенитной артиллерии, в отчете ВВС ЧФ отмечает­ся еще одна. Все ночные рейды проводились по определен­ному шаблону, который предусматривал обязательную вечер­нюю разведку аэродрома, как правило, с фотографировани­ем расположения самолетов на стоянках. Экипажи ночников тщательно готовились к вылету, изучая эти фотоснимки. Ко­гда же они прилетали и сбрасывали осветительные бомбы, выяснялось, что на указанной стоянке самолетов нет. После захода солнца немцы перемещали бомбардировщики на но­вые места и тщательно их маскировали. В этой ситуации эки­пажам МБРов и ДБ-3 оставалось только бомбить аэродром­ные постройки, часть из которых, несомненно, являлась лож­ными объектами, и подсчитывать число костров на земле, которые с целью дезинформации могли разжигать и сами немцы. Именно поэтому наибольший эффект имели первые февральские рейды, когда противник еще не успел изучить нашу тактику и выработать действенные меры противодейст­вия ей.

Для полноты картины боевой деятельности севастополь­ской авиагруппы следует упомянуть об эпизодической попыт­ке возобновить боевые действия на вражеских коммуникаци­ях у румынского побережья.

В середине марта нарком ВМФ издал очередную директи­ву, в которой требовал от флота активизировать минную вой­ну и действия на коммуникациях противника. Комфлота Ок­тябрьский ответил в том смысле, что главная задача флота за­щита Севастополя и наличных сил недостаточно даже для этого. Кузнецов указал, что, действуя на коммуникациях, флот и защищает Крым. Октябрьскому ничего не оставалось де­лать, как поставить перед пилотами БАГ и эту задачу. Присту­пить к практическим шагам оказалось нелегко. В итоговом от­чете ВВС ЧФ за Великую Отечественную войну писалось:

«Использование минно-торпедной авиации в бомбарди­ровочном варианте привело к тому, что в течение первых ме­сяцев войны был потерян подготовленный летный состав, а оставшийся из-за большого перерыва в практике торпедоме­тания навык потерял, ввиду этого часть летного состава была оторвана от выполнения бомбардировочных задач и пере­ключена на боевую подготовку для отработки низкого торпедо­метания. Всего к концу девятого месяца войны (марта 1942 г. — М. М.) было обучено за один месяц 11 экипажей низкому тор­педометанию».

К вышесказанному уместно добавить, что по состоянию на 16 апреля лишь пять самолетов 5-го гмтап имели оборудова­ние для постановки мин и сбрасывания торпед. В результате первые вылеты на морском театре оказались чисто бомбар­дировочными.

2 апреля воздушная разведка обнаружила в районе север­нее Констанцы группу транспортов противника. На самом де­ле нашему разведчику удалось застать в море отряд румын­ских минных заградителей, занятых постановкой противоло­дочных минных полей вдоль фарватера Констанца — Сулина. Одновременно заграждения ставили две группы кораблей, в которые входили минные заградители «Адмирал Мурджеску» и «Дачиа». В качестве первой ударной волны в воздух подня­лось по звену Ил-4 и СБ. Вскоре Ил-4 обнаружили отряд мин­зага «Дачиа» и отбомбились по нему. Прямых попаданий не было, но близкий разрыв нанес заградителю легкие повреж­дения, ранив на его борту пятерых моряков. Кого бомбило звено СБ, точно неясно — с борта румынских кораблей их вроде бы не видели, зато бомбардировщик капитана Земцева в Севастополь не вернулся. Спустя полчаса второе вылетев­шее звено «ильюшиных» атаковало шедший в авангарде ру­мынского соединения миноносец «Сборул». Несмотря на то что удар осуществлялся с высоты около 2300 м, нашим летчи­кам снова удалось добиться близких разрывов, ранивших двух человек. Поскольку к моменту атаки минные поля уже были выставлены, сорвать их постановку не удалось, но опа­сения новых нападений с воздуха затормозили выполнение вражеского плана минирования примерно на 1,5 месяца.

Малочисленность севастопольской группы и обилие сто­явших перед ней задач обусловили большие перерывы в дей­ствиях на коммуникациях противника. Следующий налет при­шелся лишь на 22 апреля. Обнаружить румынский конвой, шедший из Констанцы в Бугаз, не удалось, в результате чего «ильюшины» сбросили бомбы на Сулину. Повторная атака этого порта была осуществлена уже силами пяти бомбарди­ровщиков 3 мая. 7-го два Ил-4 вместе с тремя Пе-2 и двумя СБ принимали участие в нападении на конвой быстроходных десантных барж в районе Днестровского лимана. И на этот раз прямых попаданий добиться не удалось, но как минимум одна БДБ получила серьезные повреждения и потери в лич­ном составе. Спустя три дня вылетавший на разведку Ил-4 от­бомбился по одиночной шхуне в районе мыса Олинька, после чего наблюдал на ней взрыв и пожар, однако зарубежные ма­териалы на сегодняшний день не дают возможности как-либо прокомментировать это донесение. Кульминацией действий нашей авиации весной 1942 г. в западной части Черного моря, безусловно, стал удар 21 мая.

Утром экипаж разведчика (традиция посылать одиночные «ильюшины» в дальнюю разведку сохранялась на Черномор­ском театре вплоть до второй половины 1943 г.), пилотируе­мого ст. лейтенантом Ермолаевым, обнаружил одиночный транспорт, шедший из порта Сулина в направлении Одессы. Командование приказало нанести по судну удар, причем си­лами не только бомбардировщиков, но и торпедоносцев. Штурман эскадрильи капитан Дуплий (впоследствии — Герой Советского Союза) так вспоминал этот вылет:

«Можете представить состояние комэска Чумичева и мое. Ведь это был первый боевой вылет в истории полка на тор­педный удар. Готовились мы к нему по тревоге. Решено было лететь к цели двумя группами. Ведущая группа — три бом­бардировщика, которую мы возглавляли, за нами на пределе видимости — пара низких торпедоносцев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.