Пиккард, Бэкон и Дюкен

До войны наше внимание было привлечено одним голландцем, Лео Пиккардом, разъезжавшим по всей стране с труппой карликов. Было замечено, что крупные центры, как Бирмингем и Шеффилд, его совершенно не интересовали, но что он охотно и часто останавливался в военных портах и по соседству с лагерями, как, например, лагерь Альдершот и лагерь Солсбери-Плэн. Он довольно часто ездил в Голландию, но эти поездки можно было легко объяснить требованиями его ремесла и необходимостью постоянно обновлять и пополнять труппу.

Как-то раз его застали в беседе с немецким агентом в Роттердаме Штейнгауэром. Кроме того, за несколько недель до объявления войны, в летнем лагере, в котором труппа Пиккарда давала свои представления, исчезли секретные военные документы, и подозрение пало на одну из его артисток, карлицу по имени Мария. С тех пор Пиккард находился под подозрением, но прямых улик против него не было.

В последние дни, предшествовавшие объявлению войны, он покинул свою бродячую труппу и получил место заведующего театром «Бижу» в северной части Лондона. Вскоре он без всякой видимой причины снова переменил занятие и стал выдавать себя за агента по распространению американских фильмов. В течение первых двух лет войны дела его, по-видимому, шли довольно вяло, хотя он и объезжал все прибрежные города. Он не подозревал, что за ним следили и что его привычка тратить деньги без счета была замечена. В начале 1916 г. он стал торговать фильмами, которые он по случаю покупал в Англии и вывозил их затем в Голландию. Он настаивал, чтобы цензура разрешила ему экспортировать 15 тыс. м пленки в Голландию по адресу господина Блома. Мы же располагали некоторыми сведениями об этом Бломе и посоветовали цензуре не давать разрешения на вывоз.

Мы решили более тщательно следить за Пиккардом, и дело было поручено одному из моих лучших сыщиков. Вскоре после представления своего последнего ходатайства в цензуру Пиккард зашел однажды в дешевый ресторан и сел за единственный свободный столик. Через несколько минут какой-то человек вошел в тот же ресторан и стал искать глазами свободное место; так как все столики были заняты, он сел за стол Пиккарда, предварительно извинившись перед ним за эту смелость, но Пиккард очень охотно завязал с ним разговор и стал особенно словоохотливым, как только узнал, что его собеседник был также представителем кинофирмы. Он пустился даже на откровенность. Обругав цензуру за ее глупое отношение к торговым делам, он заявил: «Все-таки мне никто не может помешать посылать товар в Голландию, и я могу заработать много денег». С этими словами он вынул из кармана пачку банковых билетов, показывая ее своему новому знакомому.

Получив это донесение, мы предупредили почтовую цензуру, что в корреспонденции, отправляемой в Голландию, надо тщательно следить за всеми письмами, адресованными на имя Блома. Через несколько дней было задержано письмо, подписанное «Лео Пиккард». В этом письме не удалось обнаружить никакого следа секретного текста, и содержание его было совершенно невинным. Пиккард жаловался на препятствия, которые ему ставила кинематографическая цензура, и добавлял, что рыночные цены на фильмы были в Лондоне очень низки. Это письмо было отправлено, и через несколько дней цензура натолкнулась на ответ П. Блома, который советовал Пиккарду попробовать счастье в провинциальных и особенно в прибрежных городах. Вслед за этим за Пиккардом был послан около шести часов утра инспектор. Растрепанная женщина отворила дверь и заявила, что мужа ее нет дома. Посетитель показал тогда свой мандат и потребовал, чтобы его допустили к обыску квартиры. Сначала женщина хотела захлопнуть дверь перед его носом, затем раздумала и впустила его. Поднимаясь по лестнице на первый этаж, она ворчала, что муж ее, находившийся еще в постели, будет страшно зол, что его побеспокоили в такой ранний час. Пиккард действительно лежал в постели и бросил угрожающий взгляд на свою жену, когда она впустила инспектора, сразу приступившего к обыску в комнате.

Пока его везли в такси по направлению к Скотланд-ярду, Пиккард, оставив свой нахальный тон, заявил, что может доставить весьма полезные сведения о шпионах. А подъезжая к темному гранитному зданию, он был уже готов работать для Англии, только бы ему платили за его информацию.

За время всей войны я не видел более отталкивающей личности, чем этот Лео Пиккард. Это был человек огромного роста с бегающими по сторонам глазами. Он вполне отдавал себе отчет в опасности своего положения, и мундиры сухопутных и морских офицеров моих товарищей его сильно смущали. Он не отрицал, что поддерживал переписку с немецким агентом в Голландии (П. Блом), и выразил полную готовность его предать. Нас совсем не соблазняло предложение этого неисправимого лжеца, но мы тем не менее записали одно из его сообщений. В нем было столько же лжи, сколько и правды, но впоследствии оно оказалось нам все-таки довольно полезным. Этот факт был отмечен в его пользу, и поэтому он был присужден к пожизненным каторжным работам. Тогда было неблагоразумно по многим причинам казнить голландского подданного. Я нисколько не удивился, узнав по окончании войны, когда Пиккард был уже на свободе, что он хвастал в Германии тем, что был орудием потопления королевского крейсера «Гемпшир». Это как раз был тот род лжи, на которую был способен человек его характера.

Тот же инспектор, который арестовал Пиккарда, был послан в Дублин, чтобы привезти оттуда американского журналиста Джорджа Вокс Бэкона, деятельность которого в конце 1916 г. возбуждала серьезные подозрения. Американские корреспонденты путешествовали по всем воюющим странам, и им показывали гораздо больше интересного, чем простым гражданам. Впрочем крупные американские газеты с большой осторожностью назначали своих корреспондентов, и только в конце 1916 г. некоторые из них навлекли на себя подозрение. В данный момент довольно серьезное подозрение возбуждал корреспондент, фамилию которого я буду обозначать Р.; он находился тогда в Голландии, и его должны были арестовать, как только он окажется в Англии или на территории союзной страны. Бэкон же провел некоторое время в Англии в качестве представителя нью-йоркского агентства и просил разрешения отправиться в Роттердам. Прежде чем покинуть Лондон, он указал свой адрес в Роттердаме, как раз тот, который нам был известен как адрес центра немецких шпионов. С другой стороны, он написал одному подозрительному типу в Амстердаме письмо, в которая часть слов была слегка подчеркнута. Но, когда это было обнаружено, Бэкон уже покинул страну. Теперь оставалось только следить за ним в Голландии, и вскоре мы узнали, что он находится в постоянных сношениях с Р. и еще другим подозрительным американцем. 3 ноября он высадился в Гревсэнде и, вероятно для того, чтобы не возбуждать подозрений, пришел сообщить нам, что ему предложили в Голландии поступить на службу германского шпионажа и что, разумеется, он с негодованием отверг это предложение. Произвели осмотр его багажа, но так осторожно, что не привлекли его внимания. Он провел несколько часов в Лондоне, затем объездил всю страну, посылая время от времени статьи в Нью-Йорк. Затем он отправился в Ирландию. Между тем следствие, произведенное в Голландии, указало нам, что лицо, которому он отправил письмо с подчеркнутыми словами, находилось на службе у неприятеля. Поэтому мой инспектор, проводив Бэкона в Ирландию, остановился с ним в Дублине в одной гостинице, где уже находился и другой американский журналист, собиравшийся уезжать в Нью-Йорк. Оба коллеги обедали вместе.

Инспектор не располагал еще достаточными доказательствами, чтобы арестовать Бэкона Единственное, что он мог сделать, — это пригласить его последовать за ним в Скотланд-ярд, но он придумал лучшее. Постучавшись в дверь, он попросил разрешения обыскать его комнату. Бэкон принял его холодно, но не враждебно. Он разрешил ему сделать обыск и, в то время как инспектор выполнял свою обязанность, просил его дать кое-какие сведения для того, чтобы он мог написать статью о воздушной обороне Лондона.

Среди предметов, обличавших Бэкона в немецком шпионаже, в его бумагах нашли вексель на 200 фунтов, выданный 9 октября. Он пытался стереть фамилию Р. в своей записной книжке, в которой находился также адрес одного лица в Роттердаме, о котором мы уже знали в течение нескольких месяцев, что он был неприятельским агентом. Когда все эти факты были изложены ему на допросе, Бэкон не потерял присутствия духа, но все же не мог нам дать удовлетворительного объяснения.

Мы теперь располагали всеми подробностями германского плана, по которому предполагалось наводнить Англию американскими журналистами, которых вербовал некий Сандер, поддерживавший самые тесные сношения с недовольными ирландцами в Америке. Эти шпионы должны были посетить Ирландию и передать сведения немцам в Роттердам. Им была также дана инструкция войти в сношения с вернувшимися с фронта ранеными офицерами и выудить у них сведения о настроении войск.

Бэкон исполнил свое поручение. Он завязал дружбу с одним раненым офицером и предложил ему поехать вместе в Шотландию. Он получил чек на сумму, какую немцы обыкновенно выдавали своим шпионам на их предварительные расходы. Отбывая свое заключение в тюрьме, он получил из Голландии письмо от Р. следующего содержания: «Я бы очень хотел, чтобы старик Ц. был со мной, чтобы помочь мне прочесть письмо». Нуждался ли Р. в помощи для прочтения письма, если бы оно не было шифрованным? 3 февраля Бэкон написал из Брикстонской тюрьмы, что хотел бы видеть ответственное лицо, которому он мог бы сделать важные сообщения. Старший офицер отправился в тюрьму, и Бэкон сознался во всем. Он рассказал, что за некоторое время до его отъезда из Нью-Йорка человек с иностранным акцентом, называвший себя Дэвис (псевдоним Чарльза Винненберга, как нам было известно), по телефону назначил ему свидание. Он встретился с Винненбергом, который изложил ему, чего от него хотели. Бэкон не соглашался, указывая на опасность, которой он подвергался, но Винненбергему возразил:

— До сих пор им удалось поймать всего двух или трех лиц, и все они были дураки. Вас не могут подозревать. Мы будем вам платить 25 фунтов в неделю и покроем все ваши расходы.

Винненберг дал ему адрес нескольких лиц в Голландии, с которыми Бэкон должен был войти в сношения, и уверил его, что трое или четверо американцев, находившихся в Нидерландах, будут пересылать, если понадобится, его телеграммы. Когда Бэкон намекнул, что цензура могла перехватить его донесения, Винненберг сказал ему:

— Я вам открою секрет, как надо наводить на ложный след цензуру.

Бэкона судили в военном совете и приговорили к повешению. К счастью для него, Америка как раз собиралась вступить в войну, и была учтена важная роль, которую он мог сыграть как свидетель для Соединенных Штатов. Поэтому его послали под конвоем в Америку, и там он был приговорен к одному году тюремного заключения за нарушение законов нейтралитета. Отбывая свое наказание, он донес на главных немецких шпионов в Америке, что дало возможность арестовать и судить Винненберга и Сандера. Первый во всем сознался и обвинял Р., который имел смелость посылать статьи о продовольственном положении в английскую газету. Мы надеялись заманить его в Англию, попросив директора газеты пригласить его приехать лично, якобы для получения гонорара, но он был слишком осторожен и предпочел не ездить.

Один из немецких агентов, который больше, чем кто-либо другой, принес вреда союзникам и которого никогда не могли поймать, потому что он остерегался показываться на союзной территории, был Фрид Дюкен. Жизнь его была полна приключений. Во время англо-бурской войны он был разведчиком со стороны буров, и англичане не могли его захватить. В момент объявления войны 1914 г. он находился в Южной Америке, где прилагал все усилия к уничтожению британских кораблей. Метод, которым он пользовался, состоял в изготовлении взрывчатых веществ, до неузнаваемости ловко замаскированных под уголь. Он их помещал среди топлива, которое погружалось на пароходы, особенно на суда, перевозившие продовольствие и снаряды в Англию. Первой его жертвой был пароход «Сальвадор», направлявшийся в Англию с грузом продовольствия и исчезнувший без следа. Затем он положил свои адские бомбы на судно «Вобан». На этом последнем вспыхнул пожар после взрыва, но капитану корабля удалось добраться до Гибралтара с остатками своего судна, при потере семи человек из экипажа Через некоторое время Дюкен взорвал угольные склады в Бахиа. Военный корабль «Пемброкшир» исчез таким же образом как и «Сальвадор». Относительно четырех других судов, которые не пришли в порт, куда они направлялись, Дюкен хвастал впоследствии, что он их потопил. Портовая полиция тщетно пыталась поймать его; три раза подряд сыщики настигали его, но каждый раз он от них ускользал. Удалось установить его местожительство, и было решено устроить ему засаду. Кордон полиции окружил дом, но когда взломали дверь, было уже поздно: Дюкен удрал по крышам соседних домов. В третий раз его видели на корабле, который он собирался потопить. Его схватили и посадили в лодку, на которой должны были доставить на сушу. Но, в момент, когда шлюпка подходила к берегу, Дюкен бросился за борт и скрылся в волнах. Долгое время обыскивали кругом, но не нашли никаких следов беглеца. Думали, что его сожрала акула или что он утонул и что союзники больше никогда о нем не услышат. Однако вскоре после заключения перемирия один из инспекторов встретил его на улицах Нью-Йорка, прогуливающегося в мундире австралийской легкой кавалерии; вся грудь его была увешена орденами и медалями. Его арестовали и отправили в тюрьму в Тумбос, а затем хотели увезти в Англию и судить там по обвинению в убийстве английских матросов. Но на другое утро после его ареста надзиратель нашел камеру пустой. Он снова убежал, и никто этого не заметил. Предполагали, что он купил свободу ценой золота. Он дошел до такой дерзости, что написал из Мексики письмо нью-йоркской полиции и рассказал, как ему понравилось путешествие, которое он совершил на самолете, взятом с аэродрома в Филадельфии. Можно было предполагать, что он побоится вернуться в Нью-Йорк после этого подвига. Действительно, он соблюдал осторожность в течение нескольких лет, но совсем недавно его снова арестовали в Нью-Йорке, и последний раз я слышал о нем, когда британское правительство собиралось обсудить, следует ли требовать его выдачи за убийства, совершенные им во время войны.