Ответные меры
Ответные меры
Нет, никаких иллюзий относительно враждебных намерений фашистской Германии у советского руководства не было. Благодаря неустанной и кропотливой работе разведывательных органов командование флотов, военных округов, Генеральный штаб РККА и Главный морской штаб, члены правительства и лично И.В. Сталин были прекрасно осведомлены о положении, сложившемся на западных границах СССР. Собранная разведывательная информация из различных источников была настолько обширной и подтвержденной, что не обратить на нее внимание было просто преступно.
Если на карте Финляндии, Восточной Пруссии, Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии поставить флажки в местах расположения вражеских частей и сосредоточения их войск, то даже не посвященному в военные дела человеку станет ясно то тревожнейшее положение, в котором оказалась наша страна летом 1941 года. В каждом приграничном селе, в каждой деревне, хуторе разместились вражеские солдаты и боевая техника. Не на отдых же, в конце концов, они сюда пришли?
И.В. Сталин прекрасно понимал и знал, что рано или поздно военное столкновение между Германией и СССР произойдет неизбежно. Еще в марте 1940 года, отправляя нашу военную делегацию в Берлин для закупки боевой техники, И.В. Сталин откровенно сказал руководителю группы: «У нас, конечно, договор с Германией о ненападении, но вы учтите, что фашизм — наш злейший враг и война у нас с ним неминуема»[186].
И для такого высказывания советского вождя были все основания. Центр непрерывно получал огромное количество информации о военных приготовлениях Германии, которая не проходила мимо внимания Сталина. Маршал Советского Союза К.А. Мерецков (являвшийся в 1940 году начальником Генерального штаба РККА) вспоминал: «Главный (так в ту пору называли за глаза И.В. Сталина) дал указание тщательно следить за перегруппировкой и сосредоточением немецких войск, за перемещениями их командного состава и штабов в Восточной Пруссии, Финляндии и Румынии… Велено интенсивнее готовиться к проведению общевойсковых учений в приграничных округах и быстрее завершить разработку плана оборонительного строительства»[187].
И это требование вождя советского народа беспрекословно выполнялось. В стране был взят курс на значительное увеличение количества войсковых соединений, огромные темпы перевооружения войск, форсированное строительство укрепленных районов и других важных объектов на западных границах страны. Была проведена закупка боевой техники, находившейся на вооружении германских войск и авиации, чтобы советские воины могли с ней ознакомиться и научиться ее уничтожать в боях.
Большие организационные мероприятия проводились в войсках РККА и на флотах[188]. Но для их проведения требовалось какое-то мирное время.
Опасаясь, что любой вспыхнувший конфликт на границе может преждевременно развязать крупномасштабные боевые действия, руководством страны и армии вводились различные (иногда и непродуманные) ограничения на боевую деятельность войск, ограничивалась деятельность командующих округами и армиями, направленная на повышение боевой готовности вверенных им войск. Маршал Советского Союза К.А. Мерецков так вспоминал об этом трудном предвоенном периоде: «Общая направленность работы была таковой: не делать непосредственно в приграничной зоне ничего, что могло бы спровоцировать фашистов или как-то ускорить их выступление против нас; осуществлять мероприятия, необходимые для укрепления обороноспособности страны, но не поддающиеся учету со стороны немецкой разведки»[189].
Да, каждый отсроченный день войны, каждый час и минута работали в пользу Советского Союза.
Знали ли о возможном нападении фашистской Германии военные моряки? Конечно, однозначно ответить на этот вопрос нельзя, но то, что они не исключали такой возможности, было вполне вероятным. Поступавшие командованию ВМФ и флотов данные о сосредоточении немецких войск на границе с СССР, ввод их частей и соединений на территорию Финляндии и Румынии, участившиеся визиты германских кораблей в порты этих государств, интенсивная воздушная и корабельная разведка состояния наших военно-морских баз, ускоренный отъезд из Берлина семей сотрудников аппарата советского военно-морского атташе — все эти факты, безусловно, наталкивали на самые мрачные предположения.
Адмирал Н.Г. Кузнецов так характеризовал этот сложный период: «К началу 1941 года к нам стали просачиваться сведения о далеко не мирных намерениях Гитлера. Сперва сведения эти были скудными, потом они стали носить более разносторонний и в то же время определенный характер… Сводки Генштаба и донесения с флотов приносили тревожные вести… Думал ли об этом Сталин? Конечно думал. Полагаю, что у него было твердое убеждение, что война неизбежна, что она обязательно вспыхнет на западе или на востоке. А возможно, в одно и то же время и там и тут. Недаром же наши войска сосредотачивались одновременно и на западе и на востоке. И тут и там укреплялись границы. Да и перемещения крупных военачальников в конце 1940 года и в начале 1941 года тоже говорят о подготовке к войне «на два фронта». Вообще же, подготовка к возможному военному конфликту началась значительно раньше и проводилась последовательно с огромным напряжением сил»[190].
Не было сомнений по этому поводу и у командного состава советских флотов. Вот что вспоминал командующий Северным флотом А.Г. Головко: «…война, развязанная немецким фашизмом в Европе, все ближе придвигалась к нашим государственным границам… Ни у кого из нас, кто размышлял над обстановкой и присматривался к поведению гитлеровцев, не было уверенности, что мы доживем до лета без войны»[191].
Учитывая серьезность угрозы фашистского нападения, командование Военно-морского флота взяло курс на всемерное повышение боевой готовности своих соединений и частей, быстрейший ввод в строй ремонтировавшихся и достраиваемых кораблей. Был проведен и целый ряд других мер, к которым относились[192]:
— создание на флотах маневренных соединений (боевого ядра), состоящих из кораблей различных классов, в зависимости от поставленных перед ними оперативных и тактических задач;
— 26 февраля была издана директива Главного морского штаба, согласованная с Наркоматом обороны СССР, в которой флотам была поставлена задача на разработку планов прикрытия, включавших совместные действия сил и средств флота и армии на случай внезапного нападения противника. В документе четко указывалось, что противником следует считать коалицию государств во главе с Германией (Румыния, Финляндия, Венгрия, Швеция и Италия). На востоке предполагалось вооруженное выступление Японии;
— 3 марта Главный морской штаб разрешил открывать огонь по самолетам-нарушителям без предупреждения, но в апреле, по указанию Наркомата обороны, это было отменено. Флот получил указание огня не открывать, а высылать свои истребители для принуждения самолетов-нарушителей к посадке на свои аэродромы;
— в начале мая Главный морской штаб конкретизировал задачи флотов и флотилий в соответствии с уточненными планами прикрытия государственной границы;
— тогда же народный комиссар ВМФ отдал приказ об усилении на всех флотах дозорной службы и ведения разведки. Главным морским штабом были разработаны конкретные указания по выполнению этого распоряжения. Так, Военному совету Северного флота предписывалось: а) один раз в сутки вести воздушную разведку до мыса Нордкап, не нарушая территориальных вод Норвегии; б) усилить корабельный дозор на подходах к Кольскому заливу одной подводной лодкой; в) установить дежурство в базе одного эсминца, одной подлодки и на аэродромах — звена бомбардировщиков, звена гидросамолетов и двух звеньев истребителей; г) установить дежурство батарей ПВО; д) увеличить состав боевого ядра частей ВВС в районе Кольского залива.
Одновременно Балтийскому флоту предписывалось: а) с 8 мая установить следующие дозоры: устье Финского залива — один миноносец или сторожевик, на подходах к Ирбенскому проливу — одну подводную лодку; б) на подходах к Таллинну, Лиепае и Ханко — силами охраны водного района; в) с 10 мая воздушной разведкой ежедневно после рассвета просматривать районы между островом Готланд и латвийским берегом; устье Финского залива — маяк Свенска, Биери, последний маршрут повторить перед заходом солнца; г) усилить радиоразведку тех же районов и обеспечить взаимодействие дозоров и авиаразведки.
Задача — освещение обстановки указанных районов театра для обеспечения соответствующей оперативной готовности флота;
— в феврале—мае 1941 года комиссиями Наркомата ВМФ и Главного морского штаба на всех флотах был проведен целый ряд проверок с целью повышения боевой готовности. Так, в феврале была проверена готовность флотов к минным постановкам; в апреле—мае — готовность боевого ядра; в мае — готовность сил ПВО;
— в связи с близким расположением военно-морской базы Лиепая к госгранице и возможностью войны командующий ВМФ 24 мая приказал перевести ряд соединений и кораблей, базировавшихся на ней, в дальние базы и порты;
— со второй половины мая на флотах было введено постоянное несение дозоров подводными лодками и надводными кораблями, были усилены ближние дозоры на подходах к своим военно-морским базам;
— для ускорения ввода в строй строившихся береговых батарей было приказано ставить их не на бетонные основания, как раньше, а на деревянные;
— строившиеся аэродромы включались в число действующих еще до полного завершения работ. На них сразу размещались авиационные части;
— 14 июня Главный морской штаб приказал Военному совету Балтийского флота кроме действующего уже дозора установить надводный дозор в устье Финского залива, а в ночное время предусмотреть и надводный корабль в Ирбенском проливе для связи с находившимися в море подводными лодками;
— 16 июня начальник Главного морского штаба приказал постоянно держать надводный дозор в Ирбенском проливе;
— 19 июня народный комиссар ВМФ перевел Балтийский и Северный флоты в оперативную готовность № 2 (Черноморский флот, проводивший в это время учение, уже находился в этой степени готовности). Была активизирована воздушная разведка, средства ПВО флота приведены в готовность к отражению воздушного нападения, подводные и надводные корабли рассредоточены по разным бухтам, заливам и губам, проведено затемнение кораблей и выключение некоторых маяков, штабы и учреждения флота перешли на защищенные командные пункты, вводилось дежурство руководящего состава. На флоты поступила команда готовить к выходу в море подводные лодки с задачей отражения возможного нападения кораблей противника на наши базы;
— 20 июня Главный морской штаб приказал командованию Балтийского и Северного флотов провести воздушную разведку и установить наличие возможного скопления десантных средств в портах Финляндии. В дальнейшем продолжать вести непрерывное авиационное наблюдение за обстановкой в этих портах;
— тогда же адмирал Кузнецов, не получив официального разрешения свыше, отдал смелое приказание: при приближении на опасное расстояние к нашим кораблям вражеских подводных лодок и самолетов применять против них оружие;
— 21 июня около 18 часов нарком приказал командующим флотами и флотилиями принять дополнительные меры по повышению боевой готовности вверенных им частей и соединений. В Таллинне, Лиепае, Севастополе, Одессе, Полярном, Измаиле и Пинске, на Ханко и Рыбачьем командирам баз, кораблей и частей предписывалось находиться на командных пунктах или в своих гарнизонах.
Не сидел в это время сложа руки и руководящий состав всех флотов и флотилий, на которых интенсивно велась боевая подготовка, проводились учебные тревоги и тренировки по отражению воздушных налетов вражеских самолетов. Учились штабы, экипажи кораблей, береговой обороны, противовоздушной обороны и летный состав.
В объединениях было проведено несколько флотских учений и оперативных игр на разные темы. Так, на Краснознаменном Балтийском флоте в январе 1941 года было проведено одностороннее учение по отражению внезапного нападения противника на наши военно-морские базы с моря, воздуха и суши. В этом же месяце с руководящим составом флота была проведена штабная игра на тему «Нарушение коммуникаций противника». В марте было проведено общефлотское учение на тему «Активная оборона устья Финского залива во взаимодействии всех сил флота».
На всех военно-морских базах Балтийского флота в течение января—апреля был также проведен целый ряд учений по проверке оперативной готовности всех основных штабов и соединений. Штабом флота были разработаны подробные наставления по обороне устья Финского залива и по обеспечению безопасного входа и выхода подводных лодок из военно-морских баз.
Во исполнение приказа наркома, 7 мая из Лиепаи в Усть-Двинск перешел дивизион подводных лодок, а находившийся на ремонте минный заградитель был отбуксирован в Таллинн. В Лиепае на ремонте остались эсминец «Ленин» и 8 подводных лодок, которые пришлось взорвать при оставлении нашими войсками города и базы.
В этом же месяце в Рижский залив перешли корабли отряда легких сил, а 20 июня из Таллиннской базы в сопровождении группы тральщиков и сторожевиков в Кронштадт перешел и линейный корабль «Марат».
Выполняя приказ командования флота, подводная лодка «С-7» в мае заняла позицию у Ирбенского пролива, а в устье Финского залива — подводная лодка «Щ-309». А всего к началу Великой Отечественной войны на Балтике в ближних и дальних дозорах было развернуто 20 подводных лодок[193].
На подходах к Лиепае, Ханко, Таллинну и Кронштадту были выставлены базовые дозоры. С 17 июня флот приступил к систематическому проведению воздушной разведки акваторий, прилегающих к нашим территориальным водам, Ботнического залива, Данцигской бухты и средней части Балтийского моря с целью обнаружения в них боевых кораблей противника. Корабельные дозоры были выставлены в устье Финского залива, Ирбенском и Соэлозун-дском проливах.
19 июня, по приказу народного комиссара ВМФ, Балтийский флот в 17.25 перешел на оперативную готовность №2.
21 июня командованию флота было приказано оставить в Рижском заливе один крейсер и дивизион эскадренных миноносцев, а второй крейсер и корабли отряда легких сил перевести в Таллиннскую военно-морскую базу.
Вечером в соединения, части и на корабли поступило распоряжение командующего Балтийским флотом вице-адмирала Трибуца, в котором говорилось: «За последние дни значительно усилились случаи нарушения нашей морской, сухопутной, воздушной госграниц немецкими самолетами. Наблюдается сосредоточение войск на территории Финляндии и государственной границе с Восточной Пруссией. Немцы вызывающе держат себя, вызывая на провокацию и на море.
Приказываю: темпы боевой подготовки не снижать, выполнять поставленные задачи, использовать каждый день, час хорошей погоды и видимости. Держать дежурные части, находящиеся в боевом ядре, готовыми в любой момент использовать оружие. При выполнении задач боевой подготовки усилить наблюдение в водах, воздухе, немедленно донося о всех происшествиях и нарушениях. Меньше говорить о военной опасности, а больше делать для того, чтобы свои боевые части и корабли привести в полное боевое состояние»[194].
И это требование добросовестно выполнил командир военно-морской базы Ханко генерал-майор С.И. Кабанов. Получив от советского полпреда предостережение о возможном нападении, он еще 19 июня привел базу в готовность № 1, что способствовало личному составу достойно встретить и отразить нападение врага. А запоздай он это сделать, то могло случиться непоправимое, ведь известие о начале войны командование Ханко получило только в 4 часа 50 минут 22 июня 1941 года[195].
Готовились к войне и на Черном море. Весной 1941 года штаб Черноморского флота разослал в соединения Временное наставление по огневому взаимодействию кораблей с сухопутными войсками, но применить его на практике пришлось уже в боевых условиях. В марте штабы Черноморского флота и Одесского военного округа провели в районе Севастополя совместное двустороннее учение по отражению крупного воздушного десанта, высаженного в тылу главной военно-морской базы для ее захвата с суши.
14 июня Военный совет флота в связи с начавшимся флотским учением потребовал от командиров частей, соединений и кораблей в пятидневный срок проверить по-настоящему боевое управление, противовоздушную оборону, развертывание и режим полетов авиации и многое другое.
Для повышения боевой готовности сил флота вице-адмирал Ф.С. Октябрьский отдал своим соединениям и частям следующий приказ: «В связи с появлением у наших баз и нашего побережья подводных лодок наших соседей, появлением неизвестных самолетов, нарушающих наши границы, а также учитывая все возрастающую напряженность международной обстановки, когда не исключена возможность всяких провокаций, приказываю:
1. При нахождении в море всем кораблям особо бдительно и надежно нести службу наблюдения, всегда иметь в немедленной готовности к отражению огня положенное оружие.
2. О всякой обнаруженной подводной лодке, надводном корабле и самолете, если в этом районе не оповещено или по ходу учения наших кораблей и самолетов не должно быть, немедленно доносить мне по радио»[196].
18 июня флотские учения закончились, корабли стали возвращаться на свои базы, но повышенная степень готовности с них не снималась. Контролировавший ход учений начальник Главного морского штаба адмирал И.С. Исаков, переговорив с Москвой, не стал проводить их разбор, а срочно убыл в столицу, сказав провожавшим его морякам: «Обстановка серьезная, товарищи. Можно ожидать чего угодно»[197].
С 17 июня и Северный флот расширил зону воздушной разведки в Баренцевом море, усилил корабельные дозоры у Кольского залива. Было установлено дежурство кораблей в главной военно-морской базе, самолетов на аэродромах, береговых и зенитных батарей.
19 июня флот перешел на оперативную готовность № 2, приступив к рассредоточению своих основных сил по гаваням и заливам Полярного. Для обеспечения охраны подходов к базе на двух линиях были развернуты дозоры надводных кораблей. Усилено авиационное ядро, в состав которого вошли 2 эскадрильи истребителей и 1 гидросамолет, 6 бомбардировщиков и 3 самолета ГСТ, половина из них находилась в готовности к немедленному вылету на задание. Авиация флота начала систематическую разведку побережья от мыса Нордкин до острова Харлова.
21 июня командование флота получило директиву Наркомата ВМФ о выделении для обороны горла Белого моря двух подводных лодок, двух эскадренных миноносцев и эскадрильи морских бомбардировщиков. Да, внимательно следило руководство Наркомата ВМФ за обстановкой на всех театрах, руководя даже отдельными кораблями и авиационными эскадрильями.
Вечером с командующим Северным флотом по телефону переговорил адмирал Кузнецов. Выслушав данные об обстановке на театре, он приказал Головко оставаться на своем рабочем месте.
Такой же разговор состоялся и с другими командующими, но большего нарком не мог сказать. Вспоминая эти последние мирные дни, Н.Г. Кузнецов с горечью писал: «Однако, заботясь об укреплении обороноспособности страны, наш Наркомат и Главный морской штаб все еще не имели четких указаний относительно повышения боевой готовности флотов, о предполагаемых совместных действиях флота с другими родами войск»[198].
Так что же происходило в это время в Москве? Почему флот и армия не получили своевременных указаний о переходе на самую высокую степень боевой готовности, когда было ясно, что война может вспыхнуть в любой день, час, минуту?
Невозможно поверить, что И.В. Сталин, столько сделавший для укрепления обороноспособности страны, в эти часы мог безучастно смотреть на последние военные приготовления Германии. Такое спокойствие может быть только в двух случаях: или правительство страны и руководство Красной Армии ничего не подозревают о намерениях противника, или полностью уверены в «несокрушимой и легендарной».
Первое предположение сразу отпадает, данных о дате и времени фашистского удара у руководства страны и армии было предостаточно и никаких иллюзий у них относительно этого не было. Еще в феврале 1941 года вышла директива НКО СССР, четко нацеливающая командование округов и флотов на Германию, как на самого вероятного противника в будущей войне.
В начале мая в штабах западных военных округов была получена оперативная директива Наркомата обороны на случай внезапного нападения Германии о действиях наших войск[199].
Да и в неопубликованном пока дневнике Маршала Советского Союза СМ. Буденного есть одна очень интересная запись, подтверждающая, что руководство СССР и Красной Армии прекрасно знали дату нападения на нашу страну. Развязанная фашистской Германией война была неожиданной только для советского народа, но не для высшего руководства страны и армии.
Остается второе — полная уверенность руководства страны в боеспособности своей армии и флота, в их немедленной готовности дать отпор любому агрессору. Это подтверждает и адмирал Н.Г. Кузнецов: «Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И.В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу»[200].
Но извините, почему вся ответственность перекладывается на Сталина, который не бывал в войсках, поэтому об их состоянии он мог судить только по докладам наркомов обороны и флота, их начальников штабов, руководителей Наркомата оборонной промышленности. А в том, что эти доклады были бодрыми и обнадеживающими, я нисколько не сомневаюсь.
А где было высшее руководство РККА? Разве Сталин определял места расположения войск, укрепленных районов, аэродромов и складов? Конечно, нет! В этом вопросе наблюдается полный провал руководителей Красной Армии. В истории Великой Отечественной войны, изданной в 1961 году (Т. 2. С. 10), было четко и правильно подмечено, что виновниками народной трагедии являются Маршалы Советского Союза С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков, стоявшие во главе вооруженных сил страны и лично несущие ответственность за все случившееся в июне 1941 года.
Теперь возникает вопрос: была ли готова Красная Армия в июне 1941 года встретить наступление врага? Почему же она не была своевременно приведена в боевую готовность?
После написания ряда книг о состоянии западных военных округов («Западный Особый…», «Прибалтийский Особый…», «Киевский Особый…»), я, продолжая анализировать обстановку, сложившуюся перед началом войны, пришел к твердому убеждению, что советское руководство ждало этого удара Германии, чтобы в глазах мирового сообщества выглядеть не агрессором, а страной, подвергнувшейся нападению. Эту мысль подтверждает и Г.К. Жуков: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен (выделено мной. — Р.И.)»[201].
О многом говорит последняя фраза. Оказывается, наступление германских войск Генеральный штаб РККА предвидел, но не ожидал, что оно будет таким мощным и сосредоточенным. Но позвольте возразить маршалу: данных о сосредоточении ударных группировок врага, об их стремительных действиях в странах Западной Европы у Генерального штаба было предостаточно, поэтому все это можно было заранее предусмотреть. И не надо было Жукову ссылаться на то, что он только полгода находился во главе Генерального штаба, поэтому не смог полностью разобраться в ситуации.
Нет, видно в этом вопросе руководство Красной Армии думало по-другому. Что там потеря десятка дивизий приграничных войск, подвергнувшихся неожиданному удару, для могучего Советского Союза, зато будет хороший повод подошедшими стратегическими резервами остановить дальнейшее продвижение врага, перейти границу и стальным катком пройтись по Европе, сметая все препятствия на своем пути. И это будет понято всеми странами, так как Советский Союз являлся в этом случае страной, подвергнувшейся агрессии и имеющей полное право на защиту своего суверенитета.
Политическое и военное руководство страны рассчитывало, что войска Красной Армии, даже при неблагоприятном стечении обстоятельств на границе, сумеют остановить дальнейшее продвижение врага в глубь своей территории и с помощью подошедших резервов разгромить противника.
А чтобы наши части беспрепятственно продвигались на запад, не минировались участки предполья, не ставились инженерные заграждения, у границы складировались запасы боеприпасов, топлива, продовольствия, экономился моторесурс поступавшей на вооружение новой техники. И для этого мнения у руководства страны и армии имелись все основания.
К июню 1941 года Красная Армия насчитывала 5 030 980 человек, в ее составе имелись 1 фронтовое, 16 окружных и 20 армейских управлений, 62 управления стрелковыми корпусами. Сухопутные войска были представлены 303 дивизиями (198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковая и 31 моторизованная), только 1/4 из них находились в стадии формирования.
Большая часть самых боеспособных, носивших почетные наименования, доукомплектованных до штатов военного времени дивизий была сосредоточена на западной границе. В войсках Красной Армии имелось 112 800 орудий и минометов, 23 815 танков, 255 000 пулеметов[202].
Войска Красной Армии имели достаточное количество боевой техники, намного превосходящей по боевым характеристикам вооружение частей вермахта. Вот как характеризовал состояние авиационной техники генеральный конструктор А.С. Яковлев: «Сравнение отечественной авиации с немецкой было в нашу пользу. Созданные советскими конструкторами истребители быстроходнее и маневреннее немецких. Ильюшинский штурмовик — уникален. Но огорчались мы тем, что на вооружении нашей авиации новых машин находилось еще немного: процесс их серийного производства только развертывался.
В 1940 году было произведено всего 64 истребителя Як-1, 20 истребителей МиГ-3. Пикирующих бомбардировщиков Пе-2 насчитывалось лишь два экземпляра. В первой половине 1941 года было выпущено 1946 истребителей МиГ-3, Як-1, ЛаГГ-3, 458 бомбардировщиков Пе-2 и 294 штурмовика Ил-2.
В ВВС подавляющее большинство самолетов было старых марок. Но машин таких имелось у нас много, и это несколько успокаивало»[203].
А если вспомнить о подавляющем превосходстве Красной Армии над войсками вермахта по танкам?!
Расположение войск РККА на западных рубежах имело глубоко эшелонированный характер. Непосредственную охрану государственной границы здесь несли 47 сухопутных и 6 морских погранотрядов, 9 отдельных комендатур и 11 полков оперативных войск НКВД, всего около 100 000 человек.
К 22 июня 1941 года в первом эшелоне армий прикрытия западных приграничных округов (дислоцированных на расстоянии до 50 км от границы) находились 56 стрелковых и кавалерийских дивизий и 2 отдельные стрелковые бригады.
Во втором эшелоне армий прикрытия (на удалении 50–100 км от границы) дислоцировались 52 дивизии. Еще 58 дивизий находились в резерве командования западных приграничных округов, располагаясь на удалении 100–400 км от границы.
К этому времени и некоторые перебрасываемые из внутренних военных округов соединения второго стратегического эшелона уже находились в заданных командованием РККА районах (восемь дивизий 19-й армии, восемь дивизий 21-й армии и 112-я стрелковая дивизия 22-й армии). Вместе с соединениями 7-го стрелкового корпуса (четыре дивизии) они составили сильный резерв Генерального штаба.
Таким образом, на западных границах СССР сосредоточилась огромная группировка войск Красной Армии, имевшая на вооружении значительное количество боевой техники. Всего 187 дивизий и 17 стрелковых и воздушно-десантных бригад (свыше 3 100 000 человек), свыше 14 000 танков и 9 200 самолетов ждали приказа руководства страны.
К середине 1941 года Советский Союз располагал мощной материально-технической базой, обеспечивающей при ее своевременной мобилизации массовое производство боевой техники и вооружения для армии и флота.
Все это и рождало у руководства страны и армии твердую уверенность в том, что войска Красной Армии смогут противостоять агрессии со стороны фашистской Германии. Это подтверждают и слова, сказанные вождем советского народа югославскому послу в ответ на его предупреждение о возможном нападении Германии. Ответ Сталина не оставлял никаких сомнений: «Мы готовы, если им угодно — пусть придут». И это была не пустая бравада.
Подавляющим было превосходство СССР по авиации на всех театрах, что видно из приведенной ниже таблицы.
Таблица 53.
Соотношение сил и средств на советско-германском фронте на 22 июня 1941 года
Количество …… Германия … Союзники[204] … Всего … РККА … Соотношение
Личного состава …… 3 300 000[205] … 830 000 … 4 130 000 … 3 100 000 … 1,3:1
Дивизий: …… 123 … 29 … 152 … 187 … 1:1,2
в т.ч.:
танковых …… 17 … — … 17 … 40 … 1:2,3
моторизованных …… 13 … — … 13 … 20 … 1:1,5
Бригад …… 3 … 12 … 15 … 17 … 1:1,05
Орудий и минометов, ед. …… 43 200 … 5000 … 48 200 … 37 500 … 1:1,05
Танков и штурм, орудий, ед. …… 3637 … 146 … 3783 … 14 200[206] … 1:3,7
Боевых самолетов …… 2770 … 930 … 3700 … 9200[207] … 1:2,5
Тогда становится ясно, почему войска Красной Армии и флот не были своевременно приведены в боевую готовность — чтобы заранее не насторожить руководство Германии и, проявляя как бы мнимую беспечность, подтолкнуть Гитлера к активным боевым действиям. Все было тонко продумано и рассчитано, но об этом плане знало только ограниченное количество людей из ближайшего окружения И.В. Сталина. Подтверждением служит тот факт, что после катастрофического разгрома войск Красной Армии в приграничном сражении не слетели головы ни у маршала Тимошенко, ни у генерала армии Жукова. Вместе со Сталиным планировали, но все получилось не так, как это было задумано. Уровень подготовки войск вермахта, их организация боевых действий оказались на голову выше боеспособности Красной Армии и ее высших руководителей.
Но это определилось позже, а пока руководство Красной Армии, по понятным только ему причинам, оттягивало приведение своих войск в боевую готовность. Совсем по-другому действовало советское руководство в апреле—мае, получив предупреждение о начале войны 15 мая 1941 года и прекрасно понимая, что к этому времени страна и армия не в полном масштабе готовы к ведению боевых действий. В это время СССР находился в самом разгаре военных приготовлений. И тогда был принят ряд срочных мер, чтобы избежать нападения Германии:
— в феврале 1941 года утвержден план укрепления Вооруженных Сил СССР, предусматривавший срочное развертывание большого количества новых соединений (в том числе танковых и моторизованных);
— в первой половине года завершена реорганизация центрального аппарата и местных органов военного управления, увеличены штаты Генерального штаба, управлений ВВС и ПВО;
— в конце марта советским правительством принимается решение о призыве 500 000 красноармейцев, сержантов и командиров для доукомплектования частей и соединений приграничных военных округов. А несколькими днями позже принимается решение о дополнительном призыве 300 000 человек для доукомплектования частей укрепленных районов, артиллерии РГК и других специальных войск (обратите внимание, что сборы впервые проводятся в разгар посевной, а не осенью после уборки урожая);
— весной началась большая скрытная переброска войск из внутренних округов на западное направление, срок прибытия которых установлен к 15 мая;
— главное — в апреле в боевую готовность приводятся приграничные войска Красной Армии, гарнизоны укрепленных районов занимают огневые точки на границе, в которые завезен трехмесячный запас боеприпасов и продовольствия;
— 13 мая Генеральный штаб приказал начать переброску на запад еще 28 стрелковых дивизий и 4 армейских управлений;
— 15 мая Генеральный штаб своей директивой запретил командованию западных приграничных округов все перемещения войск;
— на границу были посланы группы офицеров с радиостанциями, которые должны были немедленно докладывать в свои штабы всю получаемую информацию о противнике;
— в стране проведен досрочный выпуск курсантов;
— значительно увеличилось количество военных учебных заведений.
Большие мероприятия по повышению боевой готовности были проведены непосредственно в военных округах.
Так, в Киевском Особом военном округе в январе 1941 года свыше 5000 человек летно-технического состава ВВС были переведены на казарменное положение. Несомненно, что такие мероприятия были проведены и в других западных военных округах.
В начале мая 1941 года в штабах западных военных округов была получена оперативная директива Наркомата обороны СССР на случай внезапного нападения фашистской Германии. Так, перед командованием КОВО были поставлены следующие задачи{1}:
— своевременно выявлять сосредоточение войск противника и группировку его сил;
— не допустить вторжения врага на нашу территорию;
— быть готовыми в упорной борьбе надежно прикрыть мобилизационное сосредоточение и развертывание войск округа.
Несомненно, что все эти проводимые в Красной Армии мероприятия стали известны гитлеровскому командованию. Германский генерал К. Типпельскирх (в 1941 году возглавлявший разведывательное управление Генерального штаба сухопутных войск вермахта) вспоминал: «Конечно, от русской разведки не укрылось, что центр тяжести военной мощи Германии все больше перемещался на восток. Русское командование принимало свои контрмеры. 10 апреля Высший Военный Совет под председательством Тимошенко решил привести в боевую готовность все войсковые части на западе. 1 мая были проведены дальнейшие неотложные военные приготовления и приняты меры для защиты советской границы. 6 мая Сталин, который до сих пор был только Генеральным секретарем коммунистической партии, хотя и самым могущественным человеком в Советском Союзе, стал преемником Молотова на посту Председателя Совета Народных Комиссаров и, таким образом, официально возглавил правительство. Этот шаг означал, по крайней мере формально, усиление авторитета правительства и объединение сил…
Советский Союз подготовился к вооруженному конфликту насколько это было в его силах. На стратегическую внезапность германское командование не могло рассчитывать. Самое большее, чего можно было достигнуть, — это сохранить в тайне срок наступления, чтобы тактическая внезапность облегчила вторжение на территорию противника»{2}.
Несомненно, что все проведенные в СССР в апреле— мае оборонные мероприятия повлияли на сроки фашистского нападения. Но дальше июня оттягивать свое наступление Гитлер тоже не мог. В перехваченной советской разведкой телеграмме турецкого посла в Москве отмечалось, что «судя по заслуживающему внимания донесению…, учитывая быстрые темпы подготовки Красной Армии…, немцы считают, что акция против России стала настоятельной необходимостью»{3}.
Тогда возникает правомерный вопрос: почему руководство Красной Армии в июне не привело войска в боевую, готовность, а наоборот, отвело части полевых войск от границы? В архивах до сих пор не обнаружено ни одной докладной записки руководства Красной Армии И.В. Сталину с просьбой о приведении войск в боевую готовность. Маршал Жуков позднее объяснял журналистам, что они с Тимошенко докладывали Сталину об этом устно. Конечно нет, в них должны содержаться аргументированные данные о соотношении сил на границе, на основании чего и делаются соответствующие выводы и принимаются соответствующие решения.
Если бы руководство страны заранее привело свои войска в боевую готовность, как это было сделано в апреле 1941 года, разве посмел бы тогда Гитлер двинуть вермахт к своему краху? Да отдай советское командование своевременно приказ о приведении в боевую готовность войск, посади солдат в окопы, подведи к границе тысячи танков и орудий, подними в небо тысячи самолетов — и ни один враг не посмеет нанести удар по ощетинившейся тысячами стволов армии. Но этого, к сожалению, в июне 1941 года не произошло. Маховик войны был уже запущен, и остановить его не пыталась ни одна из противостоящих сторон.
Неясным остается вопрос и о действиях высшего руководства Красной Армии 21 июня 1941 года, в преддверии неминуемого фашистского удара. Я позволю себе привести отрывок из воспоминаний Г.К. Жукова: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев. И.В. Сталин сказал:
— Приезжайте с наркомом в Кремль.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И.В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С.К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро.
— Что будем делать? — спросил И.В. Сталин. Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — ответил И.В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И.В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи…
С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года»{4}.
Как будто бы все понятно, но почему-то маршал об этом дне допускает в своих воспоминаниях много неясностей и неточностей, хотя именно он должен был навсегда остаться в его памяти. Вечер 21 июня— это понятие растяжимое, значит, что-то недоговаривает Жуков, не приводя четкое время посещения Кремля. Простая забывчивость или указание точного времени очень нежелательно для маршала, что может натолкнуть читателей на интересные мысли?
Попробуем разобраться в этом вопросе. В сохранившейся стенограмме посещений кабинета Сталина есть записи о лицах и времени визитов за 21 июня 1941 года{5}.
Таким образом, оказывается, что последнее мирное совещание с военными в Кремле закончилось в 22 часа 20 минут, когда до начала войны еще оставалось целых пять часов. Именно тогда руководство армии уже четко знало о времени удара немецко-фашистских войск. В этом случае необходимо было срочно бить в набат по всем каналам, но этого не произошло. Почему-то телеграмма в войска была отправлена только в 00.30 минут 22 июня?! Неясно, где был целых 2 часа генерал Ватутин, да и был ли он в Кремле (по воспоминаниям Жукова)? Может быть, сидел в соседней комнате, потому что в стенограмме посещений Сталина его фамилия не указана. К сожалению, сам генерал армии Н.Ф. Ватутин ничего не может опровергнуть или согласиться со сказанным, он погиб на поле боя в 1944 году. Или на зашифровку телеграммы на узле связи Генерального штаба ушло целых два часа? Да за это расстрелять мало связистов.
Таблица 54.
Стенограмма посещений И.В. Сталина членами правительства и руководством армии
Время прибытия …… Кто посетил … Время убытия
18.27 …… Молотов … 23.00
19.05 …… К.Е. Ворошилов … 23.00
19.05 …… Л.П. Берия … 23.00
19.05 …… Н.А. Вознесенский … 20.15
19.05 …… Г.М. Маленков … 22.20
19.05 …… Б.Г. Кузнецов … 20.15
19.05 …… С.К. Тимошенко … 20.15
19.05 …… Сафонов … 20.15
20.50 …… С.К. Тимошенко … 22.20
20.50 …… Г.К. Жуков … 22.20
20.50 …… С.М. Буденный … 22.00
21.55 …… Л.З. Мехлис … 22.20
И нарком обороны, и начальник Генерального штаба не предприняли никаких других действий, чтобы срочно уведомить руководящий состав западных округов о времени возможного удара и посланной им директиве. Да и нужно ли им было это?
Адмирал Н.Г. Кузнецов, вызванный к наркому обороны около 23 часов и получивший от него предупреждение о возможном нападении Германии, вспоминал очень интересные факты своего посещения: «Когда я возвращался в Наркомат, меня не покидали тяжелые мысли: когда наркому обороны стало известно о возможном нападении гитлеровцев? В котором часу он получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность? Почему не само правительство, а нарком обороны отдал мне приказ о приведении флота в боевую готовность, причем полуофициально и с большим опозданием? Было ясно одно: с тех пор как нарком обороны узнал о возможном нападении Гитлера, прошло уже несколько часов. Это подтверждали исписанные листки блокнота (когда Кузнецов прибыл к Тимошенко, Жуков под его диктовку писал радиограммы в войска. — Р.И.), которые я увидел на столе. Уже позднее я узнал, что руководители наркомата обороны — нарком и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО.
Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в этот вечер к И.В. Сталину были вызваны московские руководители А.С. Щербаков и В.П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев» — предупредил он»{6}.
Сам Сталин, переговорив напоследок о чем-то с Берия, спокойно отправился к себе на дачу, ну чего -просто нельзя было ожидать от этого осторожного человека в такой напряженный момент. Вот вам и еще одно подтверждение нашей версии — руководство страны и армии ждали нападения Германии, возлагая большие надежды на «несокрушимую и легендарную». Но уровень боевой подготовки и организация боевых действий войск вермахта оказались на голову выше боеспособности Красной Армии и ее высших руководителей.
А события 21 июня продолжали идти своим чередом, неотвратимо приближая начало кровавого столкновения. Получив от наркома обороны информацию о возможном нападении Германии и разрешение флоту на применение в этом случае оружия, Н.Г. Кузнецов отдал приказ, немедленно привести флоты и флотилии в оперативную готовность № 1.
Телеграмма с узла связи Главного морского штаба о приведении Северного, Балтийского и Черноморского флотов, Дунайской и Пинской военных флотилий ушла по назначению в 23 часа 50 минут 21 июня 1941 года{7}.
Вернувшись в свой кабинет, нарком ВМФ, прекрасно понимая, в каком тяжелом положении может оказаться Балтийский флот в случае внезапного удара противника, позвонил вице-адмиралу Трибуцу и приказал, не ожидая получения официальной телеграммы немедленно привести флот в готовность № 1, но предупредил, чтобы на возможные провокации немцев не поддавались{8}. Этот звонок наркома, несомненно, сказался на результатах приведения Балтийского флота в высшую степень боевой готовности.
В 00 часов 10 минут 22 июня нарком переадресовал на флоты полученную от Генерального штаба РККА шифрованную телеграмму о приведении войск Красной Армии в боевую готовность{9}:
Военным Советам 1) КБФ, 2) СФ, 3) ЧФ Экстренно
Командующему Пинской флотилией
Командующему Дунайской флотилией
В течение 22.6–23.6 возможно внезапное нападение немцев. Нападение может начаться с провокационных действий.
Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный удар немцев или их союзников.
Приказываю перейти на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю.
Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Кузнецов.
Конечно, эта посланная телеграмма внесла некоторую нервозность и неопределенность в действия руководства флотов, которые должны были довести ее требования до командиров подчиненных им соединений и частей. Посмотрим, как действовали флоты.
Телефонный разговор наркома ВМФ с командующим Краснознаменным Балтийским флотом закончился в 23 часа 33 минуты 21 июня 1941 года. В 23 часа 37 минут по флоту была объявлена оперативная готовность № 1. Через 20 минут боевая готовность была объявлена в Либавской и Виндавской военно-морских базах. К этому времени в боевой готовности уже находились 28 тральщиков и 14 катеров-тральщиков, в дозорах находились несколько боевых кораблей и подводных лодок.
В полночь на защищенный командный пункт в полном составе перешел личный состав управления, штаба и Военного совета флота.