13 вандемьера — 5 октября 1795 года

13 вандемьера — 5 октября 1795 года

Какой трус! Как можно было впустить этих каналий! Надо было смести пушками 500—600 человек, — остальные разбежались бы.

Лейтенант Бонапарт о Людовике XVI

 Весной и в начале лета 1794 года комиссары Конвента на юге готовили вторжение в Пьемонт (Северная Италия), чтобы оттуда угрожать Австрии. Комитет общественного спасения колебался, Карно в то время был против этого плана. Влияя через Огюстена Робеспьера, Бонапарт мог надеяться на осуществление этой своей мечты: принять участие в завоевании Италии. Сама мысль об этом была еще необычной для французского правительства: идея защищаться от интервенции не обороной от контрреволюционной Европы, а прямым нападением на последнюю казалась дерзкой.

Планам Бонапарта не суждено было осуществиться в 1794 году. Внезапная, абсолютно непредвиденная политическая катастрофа перевернула все вверх дном. Из Парижа пришло известие об аресте 9 термидора (27 июля) прямо на заседании Конвента Максимильена Робеспьера и его брата Огюстена, Сен-Жюста, Кутона, их приверженцев и казни всех без суда на другой день, в силу простого объявления вне закона. Гильотина уничтожала своих творцов.

Немедленно по всей Франции начались аресты лиц, близких к бывшим деятелям павшего правительства. Генерал Бонапарт был арестован 10 августа. Через две недели заключения его отпустили. Наполеону повезло, его ни в чем не обвинили, но выйдя из тюрьмы, он сразу убедился, что времена переменились и что его счастливо начатая карьера приостановилась. Новые люди относились к нему с подозрением, да и знали его очень мало. Тулонский подвиг уже был забыт или во всяком случае расценивался не так высоко, как прежде.

Для Бонапарта опять наступил период материальной нужды. 25-летний генерал в отставке без всяких средств невесело просуществовал трудную зиму и весну 1795 года, обивая пороги военного министерства. Наконец в августе он оказался зачисленным как генерал артиллерии в топографическое отделение Комитета общественного спасения. Это был прообраз генерального штаба, созданный Карно. В топографическом отделении Бонапарт составлял «инструкции» для Итальянской армии республики, которая вела операции в Пьемонте. Должность не давала большого заработка, существование было полунищенским. «Я был в то время тощим, как пергамент», — вспоминал Наполеон.

И тут судьба еще раз выручила его: снова он понадобился Французской республике и опять против тех же врагов, что и в Тулоне.

1795 год был одним из решающих в истории Великой французской революции. Термидорианский Конвент, покончив с якобинской диктатурой, неуклонно продвигался в политическом смысле вправо. 9 термидора стало победой новой буржуазии, выросшей и разбогатевшей за годы революции и установившей свое полное господство, чтобы беспрепятственно воспользоваться всеми приобретенными благами.

Последовавшие вслед за этим подавления восстаний рабочих предместий в жерминале и прериале, разгул правого террора воскресили надежды монархической части буржуазии и дворянства: роялисты предположили, что их время пришло. Но это было ошибкой. Сломившая парижскую плебейскую массу буржуазия вовсе не за тем разрушала рабочие кварталы, чтобы облегчить возвращение на французский престол брата казненного короля — графа Прованского. Роялисты не хотели и не могли понять, что в 1789—1795 годах феодализм рухнул окончательно и уже никогда не вернется, что вследствие буржуазной революции возникла непреодолимая пропасть между старым и новым периодом истории Франции, и что их реставрационные идеи чужды большинству городской и сельской буржуазии.

Новая конституция, обсуждавшаяся летом 1795 года, хотя и сохранила во Франции республиканский строй, но отменяла всеобщее избирательное право, установив высокий избирательный ценз, две палаты вместо одной и исполнительную власть — Директорию, наделенную весьма широкими правами. Творцы новой конституции создавали новую страну — «страну, управляемую собственниками». Роялисты, не без основания, считали, что подобная избирательная система обеспечит им большинство в будущих собраниях и возможность «законного» восстановления монархии. Но такую перспективу учитывали и термидорианцы. Чтобы не допустить преобладания роялистов в будущих законодательных органах и прочно удержать за собой власть, Конвент постановил, что две трети состава будущих законодательных собраний должны быть избраны из числа депутатов Конвента.

Надежды роялистов на легкий конституционный путь к реставрации монархии рухнули. Декрет о «двух третях» вызвал их ярость. В столице было много сторонников монархии, хорошо вооруженных и научившихся за бурные годы обращаться с оружием. Немало роялистов насчитывалось и среди офицеров Парижского гарнизона. На этот раз выступление против произвольных декретов готовы были поддержать и представители крупной финансовой буржуазии, и часть центральных секций Парижа. Все это делало положение Конвента особенно опасным.

В начале октября заговорщики решили, что час действия пробил: в этом месяце вступала в силу новая конституция, медлить больше было нельзя. 11 вандемьера в Конвенте узнали, что в секции Лепелетье собираются враждебные силы, что в зале Французского театра происходят незаконные собрания, идет мобилизация недовольных. На стороне мятежников была и Национальная гвардия. Конвент объявил свои заседания непрерывными и поручил генералу Мену силой оружия восстановить порядок в столице.

Мену не спешил. Вместо того чтобы выполнять приказ Конвента, он вступил 12-го числа в переговоры с мятежниками, настойчиво намекая, что склонен идти на уступки. Его поняли, и обе стороны договорились отступить, не прибегая к оружию, а Мену первым отдал приказ подчиненным ему войскам.

Пока войска гарнизона отступали, роялисты собрали свои силы и быстро организовались. Во главе мятежников встал Рише де Серизи, главнокомандующим был назначен генерал Даникан, его помощником — Лафон, недавно вернувшийся из эмиграции. Пассивность Мену позволила роялистам добиться значительного численного превосходства над силами термидорианского Конвента. Роялисты располагали примерно 25 000 человек, и это было вчетверо больше, чем у правительства. По столице разнеслась весть, что Конвент оказывается от борьбы, что можно будет обойтись без сражения на улицах — войска уводятся в казармы, а город находится во власти восставших.

Но ликование оказалось преждевременным, Конвент решил сражаться. Немедленно в ночь на 13 вандемьера генерал Мену был отставлен от должности и арестован. Затем Конвент назначил одного из главных деятелей 9 термидора Барраса главным начальником всех вооруженных сил Парижа. Обстоятельства требовали решительных действий, потому что возмутившиеся секции, узнав об аресте Мену и поняв, что Конвент решил бороться, с поспешностью стали собираться на прилегающих к дворцу Тюильри улицах и готовиться к утреннему бою. Их победа казалась всем несомненной, но они плохо рассчитали.

При всех пороках и недостатках Барраса, ему нельзя было отказать ни в энергии, ни в решительности. Однако военного дела он не знал. В такой опасной обстановке Баррас привлек на помощь ряд генералов, в том числе и Бонапарта, наряду с Брюном, Карто и др. Таким образом, Бонапарт, находившийся столько времени не у дел, неожиданно оказался в самом центре стремительно развертывавшихся событий. Он не долго раздумывал, принять ли предложение Барраса, и быстро просчитал, какова будет выгода. Наполеон согласился выступить на стороне Конвента, поставив одно условие: чтобы никто не вмешивался в его распоряжения.

Положение было действительно трудным. Противник располагал превосходством в силах и готовил решающую атаку на дворец Конвента, а 5000 солдат в распоряжении правительства — этого было явно недостаточно, чтобы противостоять мощным силам мятежников. Решение напрашивалось само собой. Устранить численное превосходство противника можно было лишь прибегнув к самому сильному средству ведения боя — артиллерии. Бонапарт понял, что победы добьется та сторона, у которой будут пушки. Но орудия находились в нескольких километрах от Тюильри, в Саблонском лагере.

Был час ночи, и шел проливной дождь, когда Бонапарт отдал приказ командиру эскадрона 21-го стрелкового полка со своими солдатами и тремястами лошадьми как можно быстрее пробиться в Саблонский лагерь, взять пушки и привезти их в Тюильри. Задача была не простой, так как надо было пройти через территорию города, занятого мятежниками, и следовало опасаться, что роялисты так же попытаются завладеть артиллерией. Молодой командир, охотно принявший этот приказ, выполнил его блестяще. Он промчался вихрем со своим эскадроном по улицам ночного Парижа, сшибая и опрокидывая все встречавшиеся на пути патрули, отбросил прибывшую раньше него в Саблонский парк колонну противника, овладел пушками и в шесть часов утра доставил в Тюильрийский парк 40 орудий.

Молодого офицера звали Иоахим Мюрат. Бонапарт сразу оценил его храбрость и энергию. Таких людей он замечал мгновенно и старался удержать подле себя. Он назначил Мюрата своим адъютантом, и с этой ночи их пути соединились на двадцать лет.

Наступил исторический день — 13 вандемьера, сыгравший в жизни Наполеона гораздо большую роль, чем взятие Тулона. Утром солдаты правительственных войск, защищавшие резиденцию Конвента, стали получать лаконичные, деловые приказы, определявшие новое расположение частей и орудий. Тьебо, в ту пору капитан, позднее генерал и барон империи, оставил колоритную зарисовку первого впечатления, произведенного на него в то памятное утро незнакомым генералом: «Небрежность его туалета, длинные свисающие волосы, ветхость одеяния подчеркивали крайнюю нужду, но, несмотря на опалу, на двадцать шесть лет, на общий столь неимпозантный внешний вид... с этого дня он стал подниматься в общественном мнении...»

Бонапарт нашел простейшее решение. В ту пору еще не было многих мостов через Сену, соединяющих ныне левый берег с правым. Карто прочно удерживал Новый мост, и, следовательно, не приходилось опасаться угрозы с левого берега. Это позволило Бонапарту расположить основную массу орудий в направлении Пале-Рояль, откуда, как он предполагал, начнется главная атака.

^{Иоахим Мюрат (1767-1815), маршал Франции, король Неаполитанский.}

Он ждал, когда мятежники сконцентрируют для наступления крупные силы; в условиях уличной войны иначе и быть не могло. И действительно, когда у церкви Святого Роха скопились значительные силы противника, готовые идти на штурм, им навстречу загремела артиллерия Бонапарта. Мятежники отвечали ружейной пальбой, но время было упущено. У них была возможность ночью захватить пушки, которые теперь несколькими залпами решили исход сражения. К середине дня все было кончено. На улицах лежали сотни убитых и раненых, остальные разбежались в разные стороны. Бонапарт сказал своему другу Жюно: «Если бы эти молодцы дали мне начальство над ними, как бы у меня полетели на воздух все члены Конвента!» В письме брату Бонапарт так описывал этот день: «Наконец-то все позади... Мы выставили войска, противник атаковал нас у Тюильри, мы уложили кучу народа и сами потеряли 30 человек убитыми и 60 ранеными. Их сотни мы разоружили, сейчас все спокойно... На мне, как всегда, ни царапины».

Вечером Баррас поблагодарил молодого генерала и настоял, чтобы Бонапарт был назначен командующим военными силами тыла. В этом угрюмом, хмуром молодом человеке и Баррасу, и другим руководящим деятелям очень импонировала та полная бестрепетность и быстрая решимость, с которой Бонапарт пошел на такую меру, как стрельба из пушек среди города в самую гущу толпы. Но для самого Бонапарта в этом не было ничего исключительного. Он считал, что если дело дошло до битвы, нужно вырывать победу, чего бы это ни стоило. Этого правила Наполеон придерживался везде без исключения. Полная беспощадность в борьбе была его характерной чертой. «Во мне живут два разных человека: человек головы и человек сердца. Не думайте, что у меня нет чувствительного сердца. Я даже довольно добрый человек. Но с ранней моей юности я старался заставить молчать эту струну, которая теперь не издает у меня уже никакого звука» — так он говорил в одну из редких минут откровенности.

День 13 вандемьера сделал имя Бонапарта не только известным в военных кругах, где его отчасти уже знали по Тулону, но и во всех слоях общества, где до той поры о нем не слыхивали. На него стали смотреть как на человека очень большой распорядительности, быстрой сметливости, твердой решимости.

4 брюмера Бонапарт был произведен в дивизионные генералы и почти одновременно назначен сначала заместителем, а затем главнокомандующим внутренней армией Парижа, то есть гарнизоном столицы. Политики, завладевшие властью, и во главе их — Баррас, сделавшийся сразу самым влиятельным из директоров, взирали на генерала благосклонно. Они полагали, что на него и впредь можно положиться в том случае, если понадобится пустить в ход военную силу против тех или иных народных волнений.

Но сам Бонапарт мечтал о другом. Он стал влиятельным человеком, времена нищеты навсегда прошли, но его не прельщала перспектива быть исполнителем воли Барраса и нести фактически полицейскую службу. Его тянуло на театр военных действий, он мечтал о самостоятельном командовании одной из армий Французской республики. Артиллерийский офицер, дороживший своей профессией, не мог не чувствовать, что занимаемая им высокая должность уводит его все дальше от похода в Италию, к которому он давно стремился.