НАЧАЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ

НАЧАЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ

В действительности эта разброска сил привела к катастрофе в Восточной Пруссии и к уменьшению стратегического результата нашей победы в Галиции.

Подъем национального чувства в наших народных массах в начале войны сопровождался энтузиазмом по отношению к союзникам, в особенности ко Франции, без всякого колебания ставшей, согласно договору, рядом с нами. Поэтому, когда с первых же дней войны из Франции начали прибывать тревожные вести, они немедленно же вызывали всеобщий порыв желания скорее выручить нашу верную союзницу из тяжелого положения.

Из напечатанных мемуаров французского посла в Петрограде г. Палеолога можно убедиться, как настойчивы были просьбы Франции о помощи и с каким же горячим сочувствием принимались эти просьбы Россией.

Уже 23 июля (5 августа), т.е. на следующий день после объявления войны Германией Франции, ее посол г-н Палеолог сделал императору Николаю II следующее заявление: «Французская армия вынуждена будет выдержать могущественный натиск 25 германских корпусов. Я умоляю Ваше Величество приказать Вашим войскам немедленное наступление. Иначе французская армия рискует быть раздавленной»^{246}.

8 (21) августа г-н Палеолог записывает:

«На бельгийском фронте наши операции принимают дурной оборот. Я получил приказание воздействовать на императорское правительство, дабы ускорить, насколько возможно, наступление русских армий».

Политические руководители Франции, испуганные призраком надвигающейся катастрофы, начали со всей доступной им силой давить на Государя и русские руководящие круги. Вопрос при этом ставился не только о содействии, но о спасении Франции. В результате политика не только препятствует русскому Верховному главнокомандованию исправить ошибки плана войны, но толкает на углубление их; и русские армии, не дожидаясь окончания своего сосредоточения и своей готовности, бросаются в наступление.

В своих воспоминаниях французский посол свидетельствует, что военные руководители Русской армии вполне сознавали опасность подобной торопливости в начале военных действий. В заметке от 13 (26) августа г-н Палеолог пишет, что имел беседу с русским министром иностранных дел С.Д. Сазоновым. В ответ на слова Палеолога: «Подумайте, какой тяжелый час наступил для Франции», — русский министр иностранных дел ответил, что начальник Штаба Верховного главнокомандующего и Главнокомандующий армиями Северо-западного фронта отдают себе отчет, что поспешное наступление на Восточную Пруссию осуждено на неизбежную неудачу, «так как наши войска еще слишком разбросаны и перевозка их встречает много препятствий».

«Но, — добавил С.Д. Сазонов, — так как мы не имеем права дать погибнуть нашему союзнику, то, несмотря на неоспоримый риск предпринятой операции, наш долг немедленно же наступать, что Великий князь и приказал…»

Русское Верховное главнокомандование работает под давлением постоянно гнетущей мысли о необходимости спасать гибнущую Францию. Торопя вступление армий генерала Ренненкампфа и генерала Самсонова в Восточную Пруссию, Ставка сочла нужным упомянуть в основном приказе о том, что это делается для оказания помощи Франции[120].

Наша первая операция в Восточной Пруссии, начавшаяся победоносным сражением армии генерала Ренненкампфа у Гумбинена, кончается катастрофой в армии генерала Самсонова, в которой центральные два корпуса окружены немцами, и поражением армии генерала Ренненкампфа в сражении у Мазурских озер.

Но тем не менее Франция спасена.

«Два корпуса, — пишет один из ближайших сотрудников маршала Жоффра генерал Дюпон, — сняты с французского фронта; корпус, дублировавший гвардию — Гвардейский резервный (G.R.), отнимают от армии фон Бюлова и XI армейский корпус — от армии фон Гаузена. Одна кавалерийская дивизия — 8-я (Саксонская) их сопровождает… Это мероприятие, может быть, является нашим спасением. Предположите Гвардейский резервный корпус на своем месте 7 сентября между Бюловым и Клуком, а XI арм. корпус с Саксонской кавалерийской дивизией — в армии фон Гаузена 9 сентября у Фер-Шампенуаза. Какие последствия! От этой ошибки начальника германского Генерального штаба в 1914 г. генерала фон Мольтке другой Мольтке, его дядя, должен был перевернуться в гробу»^{247}.

На русском фронте стратегические последствия неудач армии генерала Ренненкампфа и генерала Жилинского сведены к нулю разгромом четырех австро-венгерских армий в Галиции. Сотни тысяч пленных взяты доблестными армиями Юго-западного фронта; вся Галиция очищена противником, торопливо уводящим остатки своих разбитых армий к Кракову и за Карпаты. Хотя эта победа одерживается почти одновременно с нашим поражением в Восточной Пруссии, тем не менее она не может загладить тягостное моральное впечатление от этого последнего. Рождается недоверие к своим силам против немцев. Особенно тяжело отзывается это в тылу, где оппозиционные к правительству элементы легко поддаются мрачному пессимизму. А.И. Гучков в своих показаниях, данных в 1917 г., после революции, Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, утверждает, что уже в августе месяце 1914 г. «он пришел к твердому убеждению, что война проиграна», причем причиной подобного пессимистического взгляда явились его «первые впечатления уже на самом театре военных действий, поражение у Сольдау»[121], которое ему пришлось «одним крылом захватить…». Вот в какую панику впадали некоторые из наиболее энергичных общественных деятелей; какова же должна была быть «отдача» в обывательской среде!