5 (17) — 6 (18) СЕНТЯБРЯ 1854 г. День 5-й и день 6-й: отдых перед испытаниями

5 (17) — 6 (18) СЕНТЯБРЯ 1854 г.

День 5-й и день 6-й: отдых перед испытаниями

17 сентября союзники отдыхали. С утра провели молебен и смотр войск, после чего людям была дана возможность привести в порядок снаряжение и оружие, готовя его к маршу и предстоящему сражению. Солдаты и офицеры купались в море. Немного улучшилось положение с питанием. За это все должны были благодарить французов. Их пехотные и кавалерийские взводы провели рейды по окрестным деревням, завершившиеся конфискацией у местного населения огромного количества скота и фуража. Таким образом, постепенно все тяготы и лишения войны стало ощущать на себе местное население.

Английские солдаты наблюдали огромные стада, перегонявшиеся по степи. Их сопровождали французские кавалеристы — спаги, которых за странный для европейского глаза военный костюм британцы прозвали старухами. Но скоро смех и издевательства над африканцами прекратились. Выполняя, кроме эскортирования своего главнокомандующего маршала Сент-Арно, еще и функции военной полиции, спаги с приданной им пехотой сумели обеспечить свои войска весьма пристойным питанием. Французские авторы утверждают, что во время одного из разведывательных рейдов произошла стычка между спаги и русскими казаками, в которой арабские солдаты были первыми кавалеристами, скрестившими сабли с противником во время Крымской кампании.^{938}

Англичане вели себя пассивно. Казалось, британское командование совершенно не думало об улучшении рациона личного состава. Некоторых английских офицеров голод заставил превратиться из джентльменов в воров: товарищи лейтенанта Пида устроили обед из продуктов, украденных одним из них на корабельном камбузе.^{939}

Общая идиллия этого солнечного и теплого сентябрьского дня была нарушена сообщениями об участившихся случаях смерти от болезней, вновь напомнивших о себе. 20-й пехотный полк в этот день недосчитался еще троих солдат.

В этот день вернулась с демонстрационных действий эскадра, на борту которой находилась 4-я дивизия генерала Форе, назначенная в резерв. В день высадки она подошла к устью Альмы, помаячила там, выслав шлюпки, которые сделали промеры на расстоянии 55 сажен от берега. Через некоторое время «…войска сели обратно на корабли, которые не замедлили отправиться далее к устью Качи, где, простояв около часа, эскадра снялась с места и пошла на соединение к остальному флоту».^{940}Дивизия высадилась после того, когда основную часть французских войск маршал Сент-Арно уже увел в глубь русской территории. Генерал Форе прикрывал своими батальонами тыл французского контингента.^{941}

Выгрузка материальной части французских войск была полностью завершена 5 сентября. Англичане сделали это сутками позже — 6 сентября. «Таким образом, при благоприятных условиях высадка была произведена французами за четыре, а англичанами — за пять дней».^{942}

Эти сентябрьские дни стали одним из уроков Крымской войны. Речь идет о так называемом пароходном мосте. О нем много говорили в 1840-х годах, впервые его осуществимость была продемонстрирована в Чивитавеккье в 1849 г.[181] Тем не менее вплоть до 1854 г. не было уверенности в том, что большая армия может пересечь море на пароходах в порядке, достаточном для того, чтобы осуществить вторжение в страну, обладающую достаточно мощным флотом. Судьба союзнической армии после высадки была отнюдь не безоблачной, но сама переправа прошла быстро и была неплохо организована; управление высадкой также было осуществлено на должном уровне. Экспедиция показала, что построить такой мост, по крайней мере в определенных обстоятельствах — вполне возможно.

«Выжженная земля»

Мы уже говорили, что объединенные силы союзников с момента начала высадки находились под постоянным наблюдением русских. Это раздражало англичан и французов, постоянно заставляя их находиться в состоянии волнения и беспокойства. Союзные офицеры вспоминали, что с первого дня русская кавалерия и казаки постоянно «маячили вокруг». Первой воинской частью, вступившей в визуальный контакт с десантом неприятеля, стал казачий полк полковника Тацина. Он пришел к лейтенанту Стеценко в д. Контуган в день высадки примерно в 16 или 17 часов и с этого времени не выпускал из вида союзный десант, информируя Меншикова о перемещениях неприятеля. Но не только разведка и наблюдение возлагались на казаков, с которыми, кстати, прибыл и сын главнокомандующего — Виктор Александрович Меншиков.^{943} Князь опасался движения Сент-Арно и Раглана в глубину полуострова на Перекоп или Симферополь. Для предотвращения этих попыток казакам был дано указание уничтожать все, что могло благоприятствовать союзникам. Жизнь неприятеля должна была стать невыносимой. С этой целью по приказу Меншикова отряд иррегулярной кавалерии под командованием флигель-адьютанта Исакова (полк Тацина) должен был выжечь все стога сена в окрестностях Евпатории.^{944} Лейтенант Пид был одним из тех, кто видел пожары в степи и понимал, что вражеская кавалерия предает пламени все, чем могли воспользоваться союзники.^{945}

Это еще больше раздражало союзников, мало того, что ощущавших на себе постоянное внимание противника, но и опасность. Ни один солдат не рисковал отойти дальше чем на 20 шагов от своих товарищей. К тому же, по словам подполковника Калторпа, русскими были уничтожены и все строения в окрестности.^{946}

6 сентября полковник Тацин передал, что французская дивизия Боске, имея впереди веер стрелков двинулась к Симферополю. В штабе главнокомандующего начался переполох, продолжавшийся до опровержения этой не самой приятной для штаба Меншикова новости.^{947}

Продолжает удивлять абсолютная пассивность А.С. Меншикова, не предпринявшего никаких, даже самых элементарных мер для срыва плана союзников. Он не пытался ни оттеснить их к Евпатории, ни хотя бы прижать к морю и удерживать максимальное время на безводном берегу, изматывая атаками кавалерии и артиллерийским огнем. Единственным, по словам английских солдат, проявлением активности русских была попытка казаков еще в самый первый день захватить в плен непонятно зачем удалившегося без сопровождения генерала Брауна. Но, принимая к сведению скептическое отношение к этому событию лейтенанта Стеценко, поставившего под сомнение этот эпизод, будем считать его абсурдным. Хотя этот случай и вошел во все британские источники, Стеценко в написанных им после войны «Воспоминаниях и рассуждениях» опроверг предположение, что у него даже появилась мысль «…с пятью казаками… отбить генерал-квартирмейстера в виду высаживающихся войск и флота».^{948}

И вновь холера…

До 19 сентября союзники находились на берегу залива, продолжая высадку и пытаясь хоть как-то наладить снабжение войск в условиях жесточайшего дефицита транспорта.

Мы уже не раз говорили, что высадившиеся в Крыму войска имели численность своих подразделений значительно меньшую штатной. С каждым днем число личного состава, находящегося в строю, продолжало таять. Не столь заметные, как пули и осколки, но не менее, а в некоторых случаях даже более беспощадные болезнетворные бактерии продолжали делать свое вот уж действительно «грязное» дело. Английский 28-й пехотный полк (командир полка подполковник Фрэнк Адаме) насчитывал в строю при посадке на корабль «Циклоп» в Варне 26 офицеров, 37 сержантов и 720 солдат и сержантов. В Крыму их стало на несколько десятков меньше. У французов было не лучше. Мы уже говорили на примере 7-го полка линейной пехоты, что некоторые подразделения и части имели в строю не более 50% своего личного состава.

Холера и другие болезни, которые нашли благодатную почву в переполненных отсеках кораблей, продолжали свирепствовать в Крыму точно так же, как ранее в Варне, Балчике и Скутари. Они уносили жизни с не меньшей интенсивностью, чем делали это до погрузки на корабли, хотя многие медики надеялись, что морской воздух во время перехода выдует заразу. Но надеждам не суждено было сбыться.

Английские военные медики, в частности, Томас Лонгмор, анализируя санитарную ситуацию в Крыму в первые дни после высадки и до Альминского сражения, говорит, что именно климатические неприятности первых дней, помноженные на совершенно непригодную систему военно-полевой администрации, стали одной из причин, по которым английская армия понесла громадные небоевые потери осенью 1854 г. Он считает, что достаточно здоровые британские солдаты хотя и переболели массово в лагерях в Болгарии, действительно за несколько дней морского перехода сумели в значительной мере прийти в себя. Однако трудности первого дня, перепады температуры воздуха, холодная земля, некачественная и холодная пища, отсутствие укрытий от дождя, легкая, непригодная к осенним крымским ветрам одежда, тяжелые физические нагрузки, переохлаждения привели к тому, что болезнетворные бактерии снова начали брать свое в ослабленных организмах.^{949} Кривая смертности резко пошла вверх.

С момента выхода в море и до конца сентября только офицеров скончалось 15 человек. Особенно доставалось несчастным шотландцам из 79-го полка. Даже менее других страдавшая артиллерия британцев добавила к 156 умершим в Болгарии еще 39 несчастных.^{950} Некоторые из солдат умерли на крымском берегу в первую же ночь, сидя возле скудных костров, завернувшись в мокрые одеяла. По этой причине несколько офицеров и солдат в полевую артиллерию было временно передано из осадного парка. Оттуда же был взят и конский состав, необходимый в первую очередь для перевозки полевых орудий. Это самым неблагоприятным образом сказалось на организации снабжения войск и стало одной из причин, по которым союзникам не удалось нанести окончательное поражение русским на Альме. Материальную часть осадного парка выгружали позднее, в Евпатории, в основном силами моряков Королевского флота. Питание до сих пор не было налажено тыловыми службами. В результате «…от недостатка в горячей пище в английском лагере развились в сильной степени холера и другие повальные болезни. Все это убеждает в несомненной истине, что в деле продовольствования и гигиены десятков тысяч людей, поставленных в исключительное положение условиями походной жизни, нет ничего маловажного».^{951}

Что дальше?

Но в скором будущем вместо ожидаемого полноценного отдыха союзников ждали новые трудности. Для тысяч солдат союзных армий, волею судьбы оказавшихся вдали от родины, началась «…кампания, в которой храбрость и доблесть солдат, терпение их командиров одержали победу не только над врагом, но и над неподготовленной и убогой администрацией».^{952}

В некоторой степени расшатанное моральное состояние союзников, вызванное вынужденной бездеятельностью в Варне и перенесенной там холерной эпидемией, было несколько сглажено после успешной беспрепятственной высадки при полной пассивности со стороны русской армии. Постепенно инициатива окончательно перешла в руки противника.^{953}

Высадившиеся на российское побережье союзники встали перед вопросом, как продолжать военные действия. В этом случае перед ними был классический по Коломбу набор перспектив:^{954}

1. Атака неприятельского приморского пункта (в нашем случае Евпатория уже была взята, а Севастополь был только в перспективе);

2. Атака неприятельской позиции (русские войска уже сосредоточивались на Аль-минской позиции);

3. Осада приморской крепости (до Севастополя можно было дойти только сломив сопротивление войск князя Меншикова);

4. Вторжение в глубь неприятельской территории (исключалось, так союзная армия не была готова к этому).

Из предложенного выбирать много не приходилось — перед союзными войсками стояла на Альминской позиции армия князя Меншикова, и никакие дальнейшие действия нельзя было предпринять, не атаковав ее.

Подведем итоги десантной операции. Для военно-морской теории «…из Крымской войны были вынесены четыре основных урока. Первый — амфибийные операции с использованием пароходов проводятся и быстрее, и увереннее, чем с использованием парусников. Второй — современную, хорошо устроенную морскую крепость захватить весьма непросто. Третий — тогда как даже самые крупные и мощные винтовые корабли весьма уязвимы для вражеского огня, броненосные корабли могут выдержать почти всё, что может быть направлено против них. Четвертый — паровые флотилии являются весьма важным элементом современной морской войны. Очевидно, что первый урок был вынесен из перевозки войск в Крым: транспорты за несколько дней пересекли Черное море и спокойно высадили войска на берег. Против этой операции возражало большинство старших офицеров британской и французской армии; «Это экспедиция на Сицилию», ворчали они. Но в результате операция стала подтверждением опыта, полученного в 1849 году при высадке в Чивитавеккье. Та операция уже привлекла к себе благосклонное внимание, но была далека по масштабам от высадки в Крыму, и при ее проведении исключалась наиболее беспокоившая генералов союзников возможность вмешательства большого, хотя и уступавшего в численности и устаревшего Черноморского флота. То, что 60 000 человек несмотря на присутствие вражеского флота оказались способны переправиться через Черное море, стало одним из наиболее удачных моментов операции и поводом для беспокойства тех британских офицеров, которые думали о возможности будущей англо-французской войны.

Хотя сама высадка стала безусловным успехом, собственно осада Севастополя оказалась долгой и кровопролитной. Захват города потребовал почти года — и то некоторые укрепления так и остались не занятыми. Отсюда и был сделан второй вывод: морская крепость может упорно сопротивляться далее мощному штурму с воды и с суши».^{955}

Теперь союзникам предстояло двигаться навстречу ожидавшей их русской армии. У них был только один шанс — победить. Поражение означало катастрофу.