2.2. Генеральный округ «Литва»
2.2. Генеральный округ «Литва»
В Каунасе и Вильнюсе немецкие войска были уже к вечеру 24 июня 1941 г. Не известно ни одного факта спонтанного или организованного сопротивления наступающему вермахту со стороны литовцев{288}. (За исключением литовских 179-й и 184-й дивизий РККА, значительная часть личного состава которых после начала военных действий не покинула их и с тяжелыми боями отступила в Белоруссию и Россию.) Происходило прямо противоположное. 23 июня, когда части Красной Армии и представители советской власти спешно отступали из Литвы, почти одновременно практически во всех городах и в крупных населенных пунктах республики вспыхнуло антисоветское восстание, организованное Фронтом литовских активистов (ФЛА был создан 17 ноября 1940 г. в Берлине, его численность к июню 1941 г. превышала 25 тыс. человек){289}.
Действия вооруженных отрядов были скоординированы: они громили офисы органов советской власти, занимали радиостанции (первой была захвачена радиостанция Каунаса), расправлялись с бывшими советскими чиновниками и — нередко — их семьями, выискивали коммунистов и учиняли расправы над ними, устраивали еврейские погромы (преимущественно — при приближении вермахта), наконец, пытались разоружить отступающие части Красной Армии.
«Восстание июня 1941 г. не было совершенно стихийным и спонтанным (как иногда утверждают в историографии). Во многих местах Литвы его организационные структуры… при помощи эмигрантских организаций и немецкой разведки — Абвера. Они вооружались, у них были стычки с советской милицией, от них еще до войны пострадали первые чиновники советской власти»{290}. Формально ФЛА руководил посол Литвы в Берлине полковник К. Шкирпа, активный сторонник сближения Литвы с Германией еще с середины 1930-х гг. В 1938 г. он создал и возглавил пронацистскую организацию «Жигис» в Клайпеде, финансируемую из Берлина{291}. В 1940 г. Шкрипа не выполнил указание советского МИДа, адресованное дипмиссиям включенных в состав СССР республик, ликвидировать их зарубежные представительства, и не вернулся в Литву после ее советизации. Уже летом 1940 г. он в результате нескольких встреч с представителями германского МИДа начал формирование Фронта литовских активистов. В октябре эту организацию взял «под опеку» Абвер. 25 января Шкирпа представил полковнику Абвера И. Гребе план «освобождения Литвы».
Вот его основные тезисы: «Немецкая армия представляется как освободитель Литвы и других угнетенных народов СССР…, предлагается: во-первых, организовать общее восстание в Литве после вступления немецких войск; во-вторых, препятствовать снабжению и помощи Красной Армии путем саботажа; в-третьих, встречать немецкие войска как освободителей, оказывая им всяческую поддержку и помощь»{292}. В Каунасе есть улица, носящая имя Шкирпы. Таким образом Каунас является единственным в мире городом, где увековечено имя официального пособника Абвера.
В воззвании Литовского информационного бюро — пропагандистского центра Фронта литовских активистов в Берлине — от 19 марта 1941 г. содержался призыв, когда начнутся военные действия, поднимать «местные восстания», взять власть в свои руки, «незамедлительно арестовать местных коммунистов и иных предателей Литвы, чтобы ни один не избежал возмездия за свои действия»{293}. В «Инструкции по освобождению Литвы» от 24 марта 1941 г., выпущенной Фронтом литовских активистов, говорилось: «Нашей целью является изгнание евреев из Литвы вместе с Красной Армией… Пришел час окончательного расчета с евреями. Литва должна быть освобождена не только от рабства большевиков-азиатов, но и от многолетнего еврейского ярма»{294}. ФЛА в отношении коммунистов и советских работников литовского происхождения был относительно лоялен — письменные и устные инструкции лидеров ФЛА предписывали не расстреливать литовцев, сотрудничавших с Советами.
Де-факто Шкирпа был марионеткой в немецких руках — с началом управляемого из Берлина восстания его даже не выпустили из Германии. Нацисты не были заинтересованы в том, чтобы восстание обрело национального лидера, находящегося на территории Литвы. Надо заметить, что и после этого, симптоматичного шага сколько-нибудь заметного охлаждения в отношениях между литовским руководством ФЛА и германскими властями не произошло — ФЛА продолжал играть по берлинским правилам.
В Вильнюсе восстание началось вечером 23 июня. Литовские солдаты, полицейские, студенты и служащие захватили важнейшие административные объекты города, на башне Гедеминаса вывесили литовский национальный желто-зелено-красный флаг. До утра в городе звучали выстрелы.
После начавшегося в тот же день восстания в Каунасе вооруженные отряды ФЛА захватили склады с оружием на площади Парода. В руки восставших попало 25 тысяч единиц стрелкового оружия: автоматы, винтовки, пулеметы, пистолеты. Студенты на машинах «скорой помощи» развезли оружие по отрядам повстанцев. Восставшие проникали на военные склады с горючим, техникой и боеприпасами, пользуясь зачастую хаотичным отступлением советских войск. Бойцы ФЛА пытались захватить и мосты (хотя в ряде случаев их успели опередить красноармейцы, взорвавшие переправы).
Всего в эти дни в Литве погибло около 2 тысяч повстанцев — больше чем во времена борьбы за независимость в 1918—1920 гг.{295} Вермахт за время наступательной операции в Литве потерял погибшими почти 3 тысячи человек{296}.
23 июня, в день восстания ФЛА, было создано Временное правительство Литвы (ВПЛ). Временным оно должно было оставаться до установления отношений между независимой Литвой и Германией. За месяц с небольшим своего существования ВПЛ издало более ста законов и распоряжений, большинство из которых отменяло законодательные акты советского времени и восстанавливало досоветскую государственно-правовую систему. Часть документов, выпущенных Временным правительством, касалась вопросов государственных институтов в военное время. Вопрос о легитимности ВПЛ по сути является риторическим: назвав себя верховной властью в республике в условиях хаоса первых дней войны, Временное правительство не было даже самопровозглашенным — оно действовало «под прикрытием» наступающих германских войск, которые считали союзниками. Кстати, находившийся в эмиграции в Лондоне президент независимой Литвы А. Сметона, прагматично заявил, что «восстание, видимо, было инспирировано в Германии» и что «объявление независимости Литвы преждевременно»{297}.
Бывают странные сближения. 12 сентября 2000 г. Сейм Литвы принял закон о признании правовым актом заявления Временного правительства Литвы «Декларация о восстановлении независимости», опубликованного 23 июня 1941 г. В ней сказано: «Образовавшееся Временное правительство возрождающейся Литвы этим объявляет о восстановлении свободного и независимого Литовского государства. Перед лицом всего мира молодое Литовское государство с энтузиазмом обещает присоединится к новым основам организации Европы. Литовский народ, измученный жестоким большевистским террором, решил строить свое будущее на основах национального единства и социальной справедливости»{298}. Сейм отметил, что основной целью вооруженного восстания жителей Литвы 23 июня 1941 г. была борьба и против советской, и против предстоящий нацистской оккупации, чего, как свидетельствуют документы, не подразумевали даже сами члены ВПЛ в июне 1941 г.: «Миссия Гитлера мирового масштаба и ее значение вполне понятно, (она. — Ю. К.) может оцениваться положительно и искренне поддерживаться»{299}.
25 июня 1941 г ВПЛ издало обращение «Слово независимого Временного правительства к народу Литвы». В нем была осуждена большевистская оккупация и коммунистическая система, выражена благодарность Германии — «Временное Литовское правительство благодарно спасителю Европейской культуры рейхсканцлеру Великой Германии Адольфу Гитлеру и его отважной армии, освободившей Литовскую территорию»{300}. По уже послевоенному признанию К. Шкирпы (умершего в 1979 г. в США), ВПЛ решило множество организационных задач, без чего продвижение германских вооруженных сил через Литву было бы более затруднительным{301}. ВПЛ делало различные реверансы в сторону Берлина, стараясь получить признание государственного суверенитета Литвы. В частности, начало сотрудничество с немецкой временной военной администрацией. 27 июня 1941 г был назначен связной офицер между ВПЛ и руководством вермахта в Каунасе и ответственный за связь с другими немецкими учреждениями. Немецкий военный комендант генерал-майор Р. фон Поль отказывался разговаривать с представителями Временного правительства Литвы. Более того, оккупационные власти требовали в официальной переписке и объявлениях не употреблять слова «Литовская республика», «независимость», «министры временного правительства»{302}. Радиостанции уже 26—27 июня были включены в радиосеть Третьего рейха, и соответственно все передачи контролировались немецкой цензурой — таким образом ВПЛ было лишено возможности влиять на большую часть населения. По вопросу о признании независимости Берлин отмалчивался — оккупация республики еще не была закончена, и прямой отрицательный ответ мог осложнить относительно легкое продвижение вермахта.
«Летом 1941 г. в Литве происходила оргия арестов, пыток, расстрелов лиц — не евреев, обвиненных в сотрудничестве с советской властью, сначала стихийная, а потом как бы узаконенная. Поскольку партийные и административные руководители, тем более работники НКВД, успели эвакуироваться, террор обрушился на оставшихся на родине рядовых членов компартии, комсомольцев, участников подготовки июньской депортации, подозреваемых в доносительстве, членов земельных комиссий, проводивших национализацию»{303}. Резюме Комиссии по расследованию преступлений тоталитарных режимов в Литве гласит: «Антикоммунистический террор был неоправданно жестоким, беспощадным, незаконным… Масштабами этого террора и их трагичностью Литва, по-видимому, выделялась среди всех стран Восточной Европы»{304}.
С самого начала войны мишенью литовских коллаборационистов стало еврейское население. Когда летом 1941 г. по Литве прошли погромы, их первой жертвой была еврейская интеллигенция, верующие иудеи — раввины и студенты ешив (еврейские религиозные школы. — Ю. К.). Объектом издевательств погромщиков становились не столько коммунисты, сколько ортодоксы и вообще верующие евреи, а также соблюдавшие иудейские традиции в одежде. Кроме насилия над евреями-ортодоксами, погромщики сжигали еврейские книги и свитки Торы. В некоторых местах раввинов заставляли самих сжигать свитки Торы или плясать вокруг костра со свитками{305}. Расправа с евреями Каунаса началась 24 июня, еще до вступления в город немцев. Из тюрьмы были выпущены узники, и туда «партизаны» начали собирать евреев «для проверки» по подозрению в сотрудничестве с советской властью. Поскольку в тюрьме не хватало места, евреев повели в 7-й форт каунасской крепости, на северной окраине города. Здесь было собрано и убито более трех тысяч человек. 27 июня в Каунасе начался второй погром. Свидетель описывал то, что он увидел в тот день:
«С левой стороны большого двора находилась группа мужчин от 30 до 50 лет. Их там было человек 45—50. Этих людей пригнали туда какие-то гражданские. Эти гражданские были вооружены винтовками и носили на руках повязки… Молодой мужчина (это был литовец) в возрасте примерно 1 б лет, с засученными рукавами, был вооружен железным ломом. К нему подводили человека из стоящей рядом группы людей, и он одним или несколькими ударами по затылку убивал его. Таким образом он менее чем за час убил всех 45— 50 человек…»{306}.
Ненависть к евреям в Литве достигла такого масштаба, что даже сотрудники немецких спецслужб удивлялись рвению своих литовских помощников. Из донесения командира айнзатцгруппы А бригаденфюрера СС В. Штальэккера о деятельности группы в оккупированных областях Белоруссии и в Прибалтике становится ясным механизм раскрутки еврейских погромов руками литовских коллаборационистов. Немцы не стали приказывать литовцам произвести погромы, все было обставлено иначе:
«Для этой цели был использован Климайтис, руководитель партизанского отряда, который преуспел в возбуждении погрома только после совета, данного ему небольшим отрядом, действовавшим в Ковно (Каунасе. — Ю. К.), и сделал это таким образом, что извне не было заметно никакого германского руководства или подстрекательства. В течение первого погрома… в Литве уничтожили более чем 1500 евреев, сожгли несколько синагог, разрушили… квартал, где было примерно 60 домов. В течение последующих ночей примерно 2300 евреев было обезврежено подобным же путем. В других частях Литвы имели место такие же действия по примеру Ковно, хотя менее значительные и направленные против оставшихся в тылу коммунистов. Эти самоочистительные действия проходили гладко, поскольку армейские власти, которые были информированы обо всем, помогали в этой процедуре»{307}. Местом массовых казней евреев гитлеровцами и их литовскими пособниками были избраны форты Каунаса, а также лес в Понеряе (Понарах), где только за один день в апреле 1943 г. было уничтожено два эшелона советских граждан в количестве около 5 тысяч человек. В понеряйских расстрелах принимали активное участие отряды полиции безопасности и СД (состоящие преимущественно из литовцев). В девятом каунасском форте было расстреляно 80 тысяч человек, в шестом — 35 тысяч, в седьмом — 8 тысяч. В октябре 1941 г. литовцы под руководством немцев вывезли из каунасского гетто 10 тысяч евреев и уничтожили их{308}. Штандартенфюрер СС К. Егер докладывал 1 декабря 1941 г. в своем отчете командующему полиции безопасности и СД Штальэккеру, что литовскими партизанами и зондеркомандами айнзатцгруппы А было уничтожено с 2 июля 1941 г. 99 804 еврея и коммуниста{309}. О том, как происходило «освобождение от евреев» и как при отступлении в 1943—1944 гг. нацисты пытались скрыть следы этих своих преступлений, опубликовано множество архивных документов и мемуаров очевидцев. И, увы, минимум воспоминаний выживших, поскольку таких были единицы. Вот одно из таких уникальных свидетельств. Автор этого документа — Ю. Фарбер, инженер-электрик из Москвы, в 41-м добровольцем пошел на фронт, попал в нацистский плен, бежал, попал к партизанам, а оттуда был доставлен в опергруппу майора госбезопасности Волокитина из партизанского отряда Вилейского обкома КП(б) Белоруссии. По прибытии в чекистскую опергруппу Фарбер сделал письменное заявление о зверствах, совершенных немцами в 1941—1944 гг. в Понарах. Документ доставили в Москву. Нарком госбезопасности СССР Меркулов 13 сентября 1944 г. принял решение передать «Заявление Юлия Фарбера о зверствах, совершенных немцами в 1941—1944 годах в мест. Понары, близ Вильно, и о мерах, принятых оккупантами по сокрытию следов своих преступлений» председателю Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников Швернику.
9 сентября 1944 г. в Понарах закончила свою работу Чрезвычайная государственная комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (ЧГК). Результаты ее расследования были предъявлены советской стороной Международному трибуналу в Нюрнберге: «Пункт массовых расстрелов в местечке Понары был организован в июле 1941 года и действовал до июля 1944 года… Сжигание трупов продолжалось с конца 1943 года до июня 1944 года. За это время из девяти ям с общим объемом 21 179 кубических метров было извлечено и сожжено на кострах не менее 100 тыс. трупов»{310}.
Свидетельствует Ю. Фарбер: «Слева от шоссе, у колючей проволоки, часовые. На воротах надписи: «Не подходить. Опасно для жизни. Мины». В центре, за двойной колючей проволокой, круглая яма диаметром 24, глубиной 4 метра. Крупные камни образуют совершенно отвесные стены. На дне ямы—деревянная хижина-бункер, в котором мы будем жить. Нас заковывают в цепи, которые плотно обжимают ноги чуть пониже колен и не дают возможности сделать шаг более полуметра. После этого шеф — штурмфюрер держит речь: «Вы будете работать на специальной работе государственного значения, поэтому во избежание побега вы закованы в цепи. Бежать не пытайтесь, так как никто никогда не убежал из Понар и не убежит. За попытку снять цепи — расстрел. Работайте хорошо. Иначе за саботаж— расстрел. Всякие распоряжения выполнять безоговорочно, иначе расстрел…» И далее длинное перечисление всех возможных нарушений порядка, за которые — смерть. Невольно возникает мысль: «А возможно ли вообще выбраться отсюда живым?» Ответ ясен. Если и возможно, то во всяком случае не следуя указаниям штурмфюрера, а наоборот, нарушив основные из них. Идем на работу. Котлован диаметром до 100 метров засыпан песком. Если снимешь пару лопат песка, то обнаруживаются… разложившиеся трупы людей; по немецкой терминологии «фигуры». Рядом с котлованом сооружен очаг. Этот деревянный помост 7 на 7 метров с трубой посредине. Нужно очистить фигуры от песка. Из плотно слежавшейся массы фигур железными крюками вырывают одну. На носилках перенести фигуру на очаг, где они укладываются елями, плотно, одна к другой. Когда слой готов, его обкладывают сверху еловыми ветвями, сухими поленьями и поливают горючим маслом. Сверху кладут следующие слои. Когда костер содержит 3500 фигур, его обкладывают по бокам сухими термитными шашками и поджигают. Фигуры горят более трех суток — до тех пор, пока не останется груда пепла с пережженными костями. Кости эти толкут трамбовками до состояния порошка. Порошок лопатами перебрасывают через мелкие железные сетки для того, чтобы пепел не содержал ни одной крупной частицы. Просеянный пепел смешивается с большим количеством песка так, чтобы песок даже не изменил цвета, и засыпается в котлован, из которого уже извлечены все фигуры. Смысл «особой работы государственного значения» ясен. Убийцы пытаются скрыть следы своих преступлений. Штурмфюрер не скрывает этого. Он говорит: «Вражеская пропаганда распространяет слухи о том, что в Понарах лежит 80 тыс. расстрелянных. Чепуха. Пусть через пару месяцев ищет, кто хочет и как хочет, ни одной фигуры здесь не найдут». Возразить ему нечего. Какова емкость понарских ям, точно сказать невозможно. Немцы называли цифру 80 тыс. Из них 55 тыс. евреев. Несколько тысяч (до 10 тыс.) русских, литовцев и людей различных национальностей. Остальные поляки»{311}.
25 июля 1941 г. Верховное командование сухопутных сил (ОКХ) передало Литву ведомству А. Розенберга, а рейхскомиссаром Остланда стал обергруппенфюрер СА X. Лозе. Управлять Литвой был назначен генеральный комиссар Т. А. фон Рентельн — высший носитель немецкой гражданской власти на территории Литвы. В воззвании оккупационных властей немецкие войска были представлены как «друзья и спасители от большевистского ига», которые «несут свободу» и возвращают «человеческие условия жизни». Цена этим словам стала ясна уже в первые дни после оккупации, когда немцы приступили к введению норм «нового порядка», немедленно ликвидировав любые ростки государственной самостоятельности литовцев, начав репрессии среди интеллигенции и «неблагонадежных» в расовом и политическом отношении. Национальные литовские флаги были сняты и запрещены к использованию под угрозой штрафов или тюремного заключения. Немцы, использовав ВПЛ для «смягчения» реакции населения на приход оккупантов и для удобства проведения первых административных оккупационных мероприятий, 5 августа 1941 г. Временное правительство распустили.
Фронт литовских активистов продолжал существовать и после роспуска ВПЛ. 15 сентября ФЛА обратился к Гитлеру и главнокомандующему германскими войсками В. фон Браухичу с меморандумом, в котором указывал на свои заслуги в борьбе с советской властью:
«Меморандум Фронта литовских активистов А. Гитлеру и главнокомандующему германскими войсками В. Браухичу о положении в Литве в связи с созданием немецкой гражданской власти.
15 сентября 1941 г. Каунас
Фронт литовских активистов создался во время большевистской оккупации как военная организация, задачей которой было восстановление независимости Литвы с помощью вооруженного восстания. ФЛА для этой цели завязал контакт с немецким военным командованием. Основой сотрудничества между ФЛА и немецким военным командованием являлось то, что последнее признало главную цель ФЛА — борьбу за независимость Литвы. В присяге литовских добровольцев, которую они давали немецкому военному командованию, говорится: «Принимая добровольно на себя задание по освобождению моей родины Литвы, добровольно обязуюсь перед Богом и моей совестью выполнять это задание сознательно, не жалея своего здоровья и жизни»{312}.
После начала войны ФЛА совместно с остатками частей литовской армии начал восстание и совершил целый ряд акций, согласованных с немецким военным командованием. Руководители ФЛА считали, что в борьбе с большевизмом цели литовского и немецкого народов совпадали. В ФЛА полагали, что Германия не будет искать никакой территориальной экспансии за счет Литвы. «Вся благоприятно настроенная в отношении Германии молодежь Литвы, уважая и высоко оценивая национальный принцип, доминирующий в немецкой политике, считала и считает, что в основе национальной идеи лежит и уважение другой национальности»{313}, — этот тезис в сентябре 1941 г. мог вызвать в Берлине только снисходительную улыбку.
ФЛА, обращаясь к «Вождю Великой Германии Адольфу Гитлеру и его доблестной армии», надеялся, «что кровь молодежи Литвы, пролитая в борьбе с большевизмом», позволяет уповать на предоставление независимости{314}.
Авторы письма недоумевали, почему работа правительства, «которое, несмотря на большие трудности, выполнило ряд организационных задач, без решения которых марш немецкой армии был бы значительно затруднен», теперь остановлена. В Литву — «в область бывшего (выделено мной. — Ю. К.) независимого литовского государства»{315} — был назначен генеральный комиссар, в скором времени взявший гражданскую власть в свои руки. К этой откровенности «господина рейхскомиссара» Фронт литовских активистов оказался не готов, предпочитая по-прежнему уповать на фюрера.
«После вступления немецкой армии в Литву здесь повсюду встречала благожелательные ей литовские органы власти, а не учреждения большевиков. Части литовской армии, литовские партизаны везде, как смогли, помогали наступающей через Литву немецкой армии. Литовцы воевали вместе с Германией, а не против Германии. Но, несмотря на это, органы немецких властей рассматривают Литву как оккупированную территорию противника»{316}, — писали руководители ФЛА в Берлин, и эта их оценка положения дел была вполне реалистичной.
По сути в меморандуме ФЛА содержится анализ ситуации в оккупированной Литве, причем анализ, подтверждающий крах иллюзий в отношении нацистов как «освободителей». «Отмена частной собственности и отмена частной инициативы в области хозяйства в глазах литовцев являлись ненавистными чертами советского строя. Понятно, что как литовские крестьяне, так и горожане нетерпеливо ждали конца большевистской власти в Литве, чтобы как можно скорее опять начать творческую хозяйственную и культурную работу. Условием для такой творческой работы в глазах каждого литовца является частная собственность и свобода частной инициативы, которые могут быть раскованы настолько, насколько этого требует общественный интерес. Литовское правительство, начав свою работу, немедленно приняло все меры к тому, чтобы вернуть законным собственникам частное имущество, изъятое большевистской властью. Городские дома, предприятия, земельные наделы должны были быть возвращены тем, кому все это принадлежало до вторжения в Литву большевиков. Однако немецкие гражданские власти в Литве, остановившие работу литовского правительства, начали уничтожать все то, что было сделано для возвращения национализированного имущества законным собственникам. Имущественные отношения приводятся в такое положение, в каком они были, когда в Литве правили большевики. Мало того, указ генерального комиссара в Каунасе от 20 августа настоящего г. об уборке урожая и севе делает имущественные отношения еще более неустойчивыми, чем они были в большевистские времена (выделено мною. — Ю. К.). Хотя большевистскими актами во время национализации земля и была признана собственностью государства, но каждый, кому она была оставлена, владел ею лично. Если это и не была собственность, то все равно каждый знал, что владеет землей по праву вечного пользования. Указом генерального комиссара то вечное пользование, которое признавалось законами большевиков, делается иллюзорным. Каждый собственник земли по этому указу наталкивается на «законного управляющего», права которого неизвестны. Кроме того, целый ряд людей, у которых и большевики не считали нужным отнять землю, по этому указу лишаются ее, так как они не утверждаются законными хозяевами своей земли. Например, те, которые по какой-либо причине во время большевистской оккупации сами землю не обрабатывали, а давали ее на прокат или пенсионерам для обработки. По указу земли должны лишиться и так называемые нехозяева. Указ, правда, не говорит, кого он считает нехозяевами. Но можно предвидеть, что под нехозяином по указу будет пониматься каждый, кто кроме хозяйства занимается другой работой: такими профессиями, как, например, учитель, профессор или занимающий другие общественные должности. Большевики тоже хотели эту категорию людей лишить земли, но этого не сделали, столкнувшись с большой народной оппозицией, так как лишение земли этой категории хозяев означало не что другое, как выталкивание из деревни в основном самых сильных и образованных хозяев… Тысячи хороших хозяев, которые продержались в сельском хозяйстве в большевистские времена, хотят вытолкнуть из сельского хозяйства по совсем непонятным причинам. Имущественные отношения, которые были расстроены большевистской властью, еще больше разрушаются»{317}.
Аграрный вопрос и проблема денационализации земли для Литвы — один из самых важных как в экономическом, так и политико-правовом отношении. Потому и место ему в меморандуме уделено максимальное. «Указ генерального комиссара по уборке урожая мало руководствуется хозяйственными соображениями, видно из положения в так называемых советских хозяйствах (совхозах). Большевистская власть отняла у лучших хозяйств землю, не оставив ни одного гектара и не отдав эту землю безземельным и малоземельным крестьянам, а эксплуатировала ее как большие хозяйственные единицы. В л ад ельца ми таких хозяйств в основном являлись лучшие крестьяне Литвы, которые умели образцово распоряжаться хозяйством. Все эти хозяйства немецкая гражданская власть оставила в своем распоряжении, не вернув их собственникам, несмотря на то, что худшие хозяйства, которые не были оставлены для эксплуатации как совхозы, возвращены владельцам… Владельцы хозяйств, которые в основном вложили немалый в условиях Литвы капитал и еще больше труда, теперь живут как бездомные у своих соседей или должны искать какую-то другую работу, к которой они меньше подготовлены, и только потому, что они были очень хорошими хозяевами и их хозяйства понравились большевистской власти, которая сделала из них так называемые совхозы. Экономическое и моральное положение складывается непоправимое»{318}.
Авторы меморандума не скрывали горького сарказма: «Понятно, что большевистские инстанции хотели навязать литовцам советскую власть, но литовцам совершенно непонятно, почему немецкая гражданская власть в Литве хочет руководить их жизнью большевистскими принципами»{319}. Как показали последующие события в Литве, «методы большевиков» были куда более мягкими по сравнению с методами национал-социалистов.
Выполняя политэкономическую задачу «выкачать из подчиненных областей все, что необходимо для германского государства и его вооруженных сил», рейхскомиссариат «Остланд» исходил из того, что «нечего было считаться с потребностями местного населения»{320}. Литовские экономисты — авторы упоминавшегося меморандума фюреру — констатировали, что в условиях искусственно установленного грабительского курса марки к рублю полная распродажа литовских товаров происходит и из-за установленных цен на литовские продукты немецким гражданским правительством в Литве, особенно цен на литовские промышленные товары. Вся промышленность Литвы была обязана продавать свои товары в соответствии с директивами рейхскомиссариата. «В результате такой политики может быть только всестороннее разрушение литовской промышленности или возникновение огромной ее задолженности. Все это настолько противоречит интересам литовского народа и хозяйству Литвы, так не оправданно по некоторым рациональным соображениям, что литовский народ следит за распоряжением немецкого гражданского правительства в области экономики с большой озабоченностью. Все более вызывает озабоченность тот факт, что актуальные проблемы хозяйства Литвы целыми месяцами не были решены:
а) сельское хозяйство не поставило городу продуктов питания при отсутствии доверия к рублю, так как вопрос валю ты остается открытым;
б) торговля работает с ущербом, потому что не переоборудована огромная большевистская система торговли, хотя количество товаров каждый день уменьшается;
в) продовольственная норма для жителей города установлена такая маленькая, что они должны или голодать, или взяться за спекуляцию;
г) не упорядоченный до сих пор транспорт парализует обращение хозяйского добра и тем самым весь процесс производства.
Двигаясь дальше по этой дороге, литовское хозяйство будет абсолютно разрушено, и тем самым нанесен ущерб не только Литве, но и Германии»{321}.
Сопоставление большевистского и нацистского режимов привело авторов документа к таким выводам: «Если власть большевиков была так ненавистна в Литве, так это, между прочим, потому, что она пробовала силой выселять нежелательных себе литовцев в дальние области России. То насильственное переселение литовцев в дальние земли России оставило на все времена незабываемое впечатление. Один из приказов рейхскомиссара по делам Остланда напомнил литовцам недавние трагичные переживания, связанные с насильственным выселением многих тысяч литовцев из Литвы. Мы имеем в виду распоряжение рейхскомиссара по делам Остланда от 15 августа ст. по использованию рабочей силы. В параграфе 9 этого распоряжения говорится: «Для важных и поспешных работ органы наемного труда могут подходящие этим работам силы за соответственную доплату использовать и в другом месте, не на месте их постоянного жительства». Так как это распоряжение издано рейхскомиссаром по делам Остланда и таким образом касается не только Литвы, но и других стран, руководство которыми входит в компетенцию рейхскомиссара по делам Остланда, то это распоряжение интерпретируется таким образом, что, судя по этому распоряжению, литовцев хотят посылать для работы в другие страны, находящиеся в ведении рейхскомиссара по делам Остланда»{322}. Эта «интерпретация» была правильной — уже с 1942 г. литовцев стали угонять на работы в различные территории Остланда и в рейх.
В августе 1943 г. появился приказ Гитлера о вывозе с территории «Остланд» 18 тысяч военнопленных в рейх для добычи угля: речь в данном случае шла о литовцах, служивших в РККА и взятых в плен на поле боя, — все мужчины с 16 до 55 лет отныне приравнивались к военнопленным и вывозились в рейх{323}.
Эти депортации к концу 1943 г. пробрели столь массовый характер, что немецкие власти вынуждены были сообщить в Берлин, требовавший все больше рабочей силы с Востока: «В отношении поставки рабочей силы из Литвы не следует питать завышенных ожиданий по следующим основополагающим обстоятельствам. Общая численность населения Литвы имеет около 1,5 млн. человек в возрасте 15—45 лет, т. е. в том возрасте, когда мужчина и женщина могут рассматриваться как пригодные для трудовой повинности. Однако, напротив, почти исключительно этого же возраста 25 667 человек были поставлены для отправки за рубеж, 14 200 добровольно поступили в охранную полицию, 541 человек — добровольно на рабочую службу. Около 60 тыс. человек из коренного населения были угнаны большевиками или взяты с собой, около 10 тыс. бежали в Германию через зеленую границу. Приблизительно 200 тыс. евреев были выселены или направлены в рабочие соединения центрального округа. Кроме возвращенцев фольксдойче, около 30 тыс. человек как фольксдойче были выселены в Германию. 67 тыс. сезонных рабочих ежегодно прибывали в Литву из нынешних областей Белоруссии и центр, губернии. Это составляет приблизительно 0,5 млн. человек, т. е. треть общего населения Литвы в возрасте 15—45 лет. Если представить себе, что эти 500 тыс. человек почти без исключения являются принадлежащими к этой возрастной категории, то станет очевидным, что резерв рабочей силы в центральном округе Литвы уже максимально себя исчерпал»{324}.
Кроме того, в Литве после изначально дружественно встреченной немецкой оккупации ожидали возвращения на родину литовцев, бежавших в Германию в 1940 г. Однако этого не произошло — Рейх не намеревался подпитывать национальный дух какой-либо из частей «Остланда», разрешив репатриацию тех, кто выступал против лишения Прибалтийских государств независимости. «Большинство литовцев воспользовалось гостеприимством Германии. Литовский народ с благодарностью будет всегда вспоминать эту помощь. Но надо заметить, что положение литовцев, бежавших в Германию, делается все труднее, — писал ФЛА Гитлеру. — Многие из них имеют в Литве имущество, легко могли бы получить здесь работу и опять стать полезными гражданами Литвы, но по неизвестным соображениям их возвращение всячески затрудняется. Положение становится все страннее, в среде беженцев есть очень много людей, известных всей Литве, которым оказанная Германией помощь по неизвестным причинам была заменена принудительным задержанием в рамках Германии, хотя эти люди очень необходимы Литве»{325}. Оккупантам вовсе не нужны были влиятельные, имеющие общественный вес реэмигранты, как не собирались они возвращать и оставшееся в Литве их имущество, которое должно было быть «освоено» арийцами, направляемыми сюда с колонизаторскими целями.
Кстати, по имеющимся документам, возвращение фольксдойче в Литву произвело на литовских крестьян хорошее впечатление. Он видели в нем знак, что Германия рассматривает Литву как «полностью защищенный от возврата большевизма». Случаи, когда немецкие крестьяне на сборных пунктах встречались литовцами с радостью и дружелюбием и помогали им добраться до своих дворов, были далеко не единичными… Русские крестьяне, — сообщали в Берлин представители нацистской гражданской администрации, — в большинстве индифферентны, поляки большей частью настроены негативно{326}. (Также отмечалось, что настроение рабочих чрезвычайно подавленное, а интеллигенция и вовсе настроена конфронтационно.)
Надо отметить, что умонастроения литовских поляков перманентно были поводом для раздражения представителей оккупационных властей. В этом отношении особенно неудобным для немцев был Вильнюсский край, где поляков было большинство. Вот один из характерных отчетов, касающихся настроений населения региона: руководитель местной городской полиции в письме от 2 марта 1942 г. начальнику Вильнюсского округа обозрел положение в Вильнюсском крае: «Разные пришельцы из бывшей Польши и бывшие служащие Польши не перестают распространять разные злые придуманные ими слухи: 1) что увозимые в Германию рабочие будут поселены в тех областях, которые англичане постоянно бомбят и поэтому они должны будут там погибнуть; 2) что немецкие военные ловят женщин и используют их и, кроме того, у схваченных женщин насильно берут кровь и переливают ее раненым и ослабевшим немецким воинам; 3) что немцы посылают на Восточный фронт уже последние свои силы и если только зима продержится еще дольше, то немцев настигнет конец Наполеона, потому что на Восточном фронте тысячи воинов погибают не от пуль, а от свирепых зимних холодов и 4) что по Вильнюсскому краю разъезжают лица польской национальности, которые тайно скупают оружие, организовывают в Вильнюсском крае партизанские отряды и призывают всех поляков быть готовыми»{327}. Историки и правоведы констатируют: «Политика нацистских оккупантов (и литовской администрации самоуправления) по отношению к полякам была несравненно более жесткая нежели по отношению к литовским жителям. За все время нацистской оккупации Литвы подверглись репрессиям и были уничтожены польское духовенство, офицерство и др. Во время разных массовых экзекуций против поляков могли быть убиты более 1000, из Вильнюсского края на работы в Германию вывезены около 7000 поляков»{328}.
Впрочем, вскоре негативное отношение к оккупационной власти стало все более четко проявляться и у литовцев. Так, например, в докладе полиции безопасности Паневежского района от 12 ноября 1942 г. утверждается:
«В настоящее время общественность очень недовольна немцами. Распространившиеся слухи, что в провинции немцы выселяют из хозяйств литовцев, на их место поселяют немецких репатриантов, говорят, что теперешнее время ровняется 14 июня 1941 г, когда большевики вывозили литовцев в СССР, так же немцы теперь выселяют литовцев из хозяйств, где жили они и отцы их отцов. Другие рассказывают, что у литовских крестьян есть оружие и они готовятся их применить против немцев…. Что у немцев теперь одна цель — как можно больше немцев насадить в провинции и хозяйства, чтобы была более широкая сеть шпионов и движение к ассимиляции литовского народа»{329}.
В отчете СД от июня 1943 г. указывалось, что литовские военно-политические слои и общественность все больше верят, что Германия войну проиграет. «Надежду на это дают следующие действия: 1) высадка английской и американской армии в Европе (на Сицилии); вермахт не сможет устоять, потому что его силы рассеяны на огромном пространстве — от Атлантики до середины России; Италия остается послушной Германии только потому, что в ней находятся войска Германии, интенсивные бомбардировки авиации союзников причинят огромные убытки военной промышленности Германии;
2) политическое руководство немцев раньше придерживалось позиции воевать только силами немцев и их сателлитов, а теперь оно вынужденно старается мобилизовать мужчин оккупированных областей в вспомогательные военные подразделения и бросить их на Восточный фронт, однако эти принудительно организованные части ненадежны; заметив, что вермахт слабеет и проигрывает, они могут восстать и направить оружие против немцев»{330}.
Литовцы очень боялись «второй советской оккупации», уповая, однако, на то, что союзники СССР по антигитлеровской коалиции будут отстаивать право Литвы на суверенитет. Поляки, хотя и отлично помнили события раздела Польши между СССР и Германией в 1939 г., все же, судя по имеющимся документам, были настроены куда более позитивно: врагом номер один для них оставалась гитлеровская Германия. Кроме того, они рассчитывали на обещания возродить после войны польское государство. Большинство русских в Литве и оставшихся евреев хотели скорейшего возвращения Красной Армии, надеясь спастись от преследований нацистских оккупантов и местных коллаборантов{331}.
«Приобщение» к национал-социалистической идеологии шло карательными методами. В Литве было арестовано примерно 20 тысяч человек, большинство — литовцы по национальности. Органы СД и гестапо имели общую директиву ликвидировать просоветски настроенных и национально ориентированных политических деятелей{332}. Начальник СД и гестапо «Остланд» В. Штальэккер «имел книжечку в темно-красной обложке, в которой были перечислены все антифашисты, советские активисты и коммунисты в СССР, в том числе в Латвии, Литве и Эстонии. Причем особо опасные для нас (нацистов. — Ю. К.) люди были в этой книжечке отмечены крестами, что означало необходимость их немедленного расстрела. Эту книжечку В. Штальэккеру выдал Гейдрих, согласно приказу Гиммлера»{333}. Среди «ликвидированных» был и экзарх Русской православной церкви в Прибалтике митрополит Сергий, отказывавшийся сотрудничать с оккупационными властями. Начальник полиции и СД «Остланда» Ф. Еккельн вспоминал: «Митрополит Сергий как антифашист находился давно под наблюдением СД и гестапо… В 1943 году, в одну из встреч со мной, Гиммлер интересовался поведением митрополита Сергия и сказал, что вопрос о нем скоро решит. Затем… дал мне прочитать приказ о ликвидации митрополита Сергия, за подписью Кальтенбруннера, из которого следовало, что Сергий должен быть убит таким способом, чтобы путем провокации его убийство можно было свалить на советских партизан. Так и было сделано фактически. Когда митрополит Сергий в марте или апреле 1944 г. проезжал на легковой машине по дороге из Каунаса на Вильно, он вместе с его шофером был убит из автомата сотрудниками СД и гестапо, а наши газеты написали, что это было сделано якобы советскими партизанами»{334}.
Политический отдел министерства Розенберга в ноябре 1942 г. подготовил «Рассуждения по вопросу онемечивания народов Восточного края». Нацисты не ставили себе целью всеобщую германизацию народов Балтии. Главной проблемой было отобрать и медленно онемечить «годные с точки зрения расы» элементы и изолировать, устранить «нежелательных с точки зрения расы». В упомянутых «Рассуждениях» литовцы были оценены подобным образом, как и в докладах антропологических комиссий. Было отмечено, что расовое строение литовцев сильно отличается от немцев, эстонцев и латышей и более близко к белорусам. Были предложены два способа онемечивания: 1) эвакуация ценных с точки зрения расы инородцев в Германию; 2) ценных сточки зрения расы инородцев онемечить на их родине. Оба способа могли быть применены одновременно или последовательно. По вопросу онемечивания литовцев в «Рассуждениях» писали, что лишь около 25—30% литовцев могут быть годными для онемечивания. В отличие от эстонцев и латышей, ценных с точки зрения расы, литовцы, по мнению авторов документа, должны были быть онемечены только в Германии. Таких могло бы быть до полумиллиона. Годных литовцев следовало везти на работы в Германию, крестьян рассеять в немецких населенных областях Гене рал губернаторства (территория Польши), Западной Пруссии, Верхней Силезии. Литовские крестьяне были бы германизированы за одно поколение. Ввиду того, что большая часть литовского народа не годилось для этого, предлагалось не проводить интенсивной политики языковой и культурной ассимиляции.
Один из пяти экземпляров «Рассуждений» был отправлен советнику министерства Розенберга, уже упоминавшемуся В. Хассельблату, который 21 декабря 1942 г. прислал свои замечания к «Рассуждениям». Хассельблат по сути одобрил его идеи и предлагал во время войны в Эстонии и Латвии медленнее проводить политику онемечивания, а в Литве и Белоруссии ее осуществление отложить на послевоенное время: политика германизации могла вражески настроить народы Балтии и уменьшить их вклад в борьбу с большевизмом. 17 марта 1943 г. на базе «Рассуждений» были подготовлены «Директивы по вопросу онемечивания эстонцев, латышей и литовцев». В них была повторена мысль, что «годные с точки зрения расы» литовцы должны быть германизированы в Рейхе, а в Литве не нужно осуществлять активную языковую и культурную ассимиляцию. Поражения немцев на фронтах замедлили осуществление проектов германизации. В мае 1943 г. было решено отложить реализацию этих планов до «уточнения» военного положения{335}.
На оккупированных восточных территориях по приказу министерства Розенберга от 13 мая 1942 г. было начато составление списков местных немцев (фольксдойче). Их должны были поддерживать экономически, юридически и воспитывать в националистическом духе. Руководство Литовского отделения НСДАП зарегистрировало всех жителей Литвы немецкого происхождения. В 1943 г. в Каунасе проживали 304 фольксдойче, в Каунасском округе — 2000, в Вильнюсе — 370, в Вильнюсском округе — 60, в округах Шауляй и Паневежис — 6850. Всего в Литве было зарегистрировано 9584 жителя немецкого происхождения.
19 июля 1943 г. руководство литовского отделения НСДАП приказало посещающих немецкие школы детей немецкого происхождения поддерживать материально и воспитывать их настоящими немцами{336}. Были также зарегистрированы дети смешанных (немецких и литовских) семей. Они, как и жители немецкого происхождения, были самым благонадежным резервом в Литве. Нацисты рассчитывали детей из смешанных семей превратить в «настоящих немцев и национал-социалистов». К концу оккупации в Литве насчитывалось около 54 тыс. граждан рейха и литовских немцев.
Из обобщающего доклада Т. фон Рентельна в Берлин:
«Каунас. 16 октября 1942 года. Секретно.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.