4. ФРОНТОВЫЕ КОМАНДИРЫ, ГЕНЕРАЛЫ И МАРШАЛЫ
4. ФРОНТОВЫЕ КОМАНДИРЫ, ГЕНЕРАЛЫ И МАРШАЛЫ
В годы войны советский офицерский корпус потерял 35% от общего числа офицеров, состоящих на военной службе. Это 1023,1 тыс. чел. погибших в сражениях, умерших от ран и болезни, пропавших без вести и попавших в плен.
В том числе погибших, умерших от ран и болезни — 61,68% (631003), и пропавших без вести, попавших в плен — 38,32% (392 085).
Потери младших офицеров в этом списке составили, однозначно, ведущее место:
младшие лейтенанты — 279 967;
лейтенанты — 353 040,
старшие лейтенанты — 168 229,
капитаны — 71 738,
Всего: 872 974.
Далее идут старшие офицеры:
майоры— 19 404,
подполковники — 4887,
полковники — 2502,
Всего: 26 793.
И завершают его генералы и адмиралы: 416.
Безусловно, и то, что самые значительные потери офицерский корпус Красной Армии понес в командном составе. Это 80,3% от общею числа потерь.
Или 536 359 — погибших и умерших и 284 571 — пропавших без вести, попавших в плен.
А всего: 820 930 из 1023 088.
А если говорить о потерях по видам и родам войск, то самые страшные потери понесли офицеры Сухопутных войск — 95,13% от общего числа потерь.
Или 607 217 — погибших и умерших, 366 043 — пропавших без вести, попавших в плен.
А всего: 973 260. В том числе, командный состав пехоты — 58,54%.
Или 389 467 — погибших и умерших, 180 327 — пропавших без вести, попавших в плен.
А всего: 569 794.
Судите сами: общая списочная численность командно-начальствующего состава армии и флота на 1 января 1941 г. составила всего 579 581 чел., из которых — 426 942 приходилось на Сухопутные войска. На общем учете офицеров запаса армии и флота состояло 915 951 чел. При развертывании армии и на доукомплектование флота по мобилизации в 1-й месяц войны было призвано 652 336 офицеров запаса, или 74,1% всех ресурсов.
На восполнение потерь комначсостава действующих фронтов в 1941 г. было дополнительно отмобилизовано — 265 119 офицеров и младших командиров запаса.
При этом наибольшее число безвозвратных потерь в офицерском составе армия и флот понесли в 1941-1942 гг. — более 50% всех потерь офицеров за войну.
Только в 1942 г. потери офицерского состава составили свыше 550 тыс. чел.
В 1943 г. — 217 тыс. офицеров, а 400 тыс. выбыли из действующей армии в связи с ранениями и болезнью.
В 1944 г. — общие потери офицерского состава составили более 500 тыс. чел.
В 1945 г. армия и флот потеряли более 80 тыс. офицеров.
***
Референт по обобщению тактического опыта в Генеральном штабе сухопутных войск Германии Э. Миддельдорф в своей книге «Русская кампания: тактика и вооружение» писал о русских: «В ходе минувшей войны они исключительно быстро учли опыт первого этапа и приспособились к немецким способам ведения боевых действий. В частности, они заимствовали у немецкой армии использование крупных соединений бронетанковых войск для решения оперативных задач, массирование артиллерии и танков на решающих направлениях и непрерывное наращивание сил из глубины.
Таким образом, русские в 1944-1945 гг. придерживались в основном методов ведения боевых действий немецкой армии периода 1941-1942 гг. А немецкие “учителя” уже не могли что-либо противопоставить своему ученику, так как приказы Гитлера мешали применению испытанных немецких принципов ведения боя. (...)
В русской армии управление войсками, построение боевых порядков и использование соединений, частей и подразделений, а также постановка им боевых задач были направлены на то, чтобы ввести противника в заблуждение, заманить его в ловушку и нанести внезапный удар. Постоянно проводимая маскировка, строгое соблюдение тайны, распространение ложных слухов, систематическое применение ложных позиций — все это характеризовало русские приемы ведения боевых действий.
Русские войска неуязвимы от внезапных ударов. Однако если удается нарушить строгую схему, по которой организован бой, или лишить командиров подразделений возможности влиять на своих подчиненных, то среди русских солдат на мгновение возникает паника...
Основным видом боевых действий русской армии является наступление. В русском полевом уставе 1943 г. было указано, что “только наступление, проводимое с твердой решимостью уничтожить противника в ближнем бою, приносит победу”.
Постоянное стремление во что бы то ни стало наступать и ограничение инициативы низшего звена командного состава приводило к непрерывным повторениям захлебнувшихся атак и к большим потерям. (...)
При рассмотрении русской тактики нельзя не учитывать искусства русского командования, способности русских людей переносить непогоду и их умение быстро преодолевать трудные участки местности. Однако на воплощение тактических принципов в жизнь отрицательно сказалась громоздкость организационной структуры армии и несамостоятельность массы русских солдат».
Вот такие вот откровения немецкого профессионала были изданы в послевоенное время.
Однако учиться Красной Армии предстояло на собственных ошибках, а значит, на крови и костях!
В начале 1942 г., когда наши войска то и дело вгрызались в немецкую оборону, расшатывая ее на различных участках, они не были в состоянии прорвать фронт. Впрочем, одной из причин было непонимание того, что количеством дивизий тогда нельзя было определить соотношение сил.
Маршал Рокоссовский вспоминал: «Мы давно забыли, что дивизия — это 8 тысяч бойцов. Наши соединения насчитывали 3,5, а то и 2 тысячи человек; редко какая дивизия имела 4 тысячи, и та после одного — двух боев по численности приближалась к остальным.
Между тем у противника численность личного состава пехотной дивизии достигала 10-12 тысяч, а танковой и моторизованной — 12-15 тысяч». И вот еще: «Наша слабость определялась уже не только малочисленностью в людском составе частей и соединений, но и слабым вооружением. Не хватало в большом количестве автоматического оружия (пулеметов), мало имелось минометов, образовался огромный некомплект артиллерийских орудий разных калибров, танки исчислялись единицами, недоставало транспортных средств... Самым больным местом оказалось очень слабое обеспечение артиллерийскими и минометными боеприпасами. (...)
Нашей пехоте, наступающей жиденькими цепями, приходилось продвигаться по глубокому снегу под сильным огнем. Весьма слабую поддержку оказывала артиллерия, располагавшая малым количеством стволов и испытывавшая нехватку снарядов. Еще не видя противника, то есть задолго до атаки, наша героическая, но измученная пехота выбивалась из сил и несла большие потери».
Таким образом, Ставка ВГК и Генеральный штаб продолжали требовать от войск продолжение изматывания противника, после того как враг был отброшен от Москвы.
Однако изматывали они прежде всего сами себя.
Как вспоминал Рокоссовский: «Мне была непонятна основная цель действий войск Западного фронта. Генералиссимус Суворов придерживался хорошего правила, согласно которому “каждый солдат должен знать свой маневр”. И мне, командующему армией, хотелось тоже знать общую задачу фронта и место армии в этой операции. Такое желание — аксиома в военном деле». Но приказ оставался приказом, и будущему маршалу оставалось лишь одно — «думать о том, как лучше выполнить задачу».
Так и воевали тогда. А ведь шел уже сорок второй!
Более того, по вине командиров частей, соединений и командующих армиями нередко имели место плохое руководство боем. Вследствие чего части имели большие потери, совершенно не добиваясь должного успеха в проведении боевых операций.
Например, не принимались меры к организации войсковой разведки. Зато очень часто предпринимались неподготовленные лобовые удары на широком фронте.
Нередко планы наступлений просто не проверялись, а потому они оказывались неподготовленными.
В них отсутствовало единое руководство, т.к. каждое соединение или часть действовали самостоятельно, без какого-либо взаимодействия.
Кроме того, отдельные командиры частей могли себе запросто позволить самоустраниться от управления боем, перепоручив это своим подчиненным.
Например, «командир 36 отдельной стрелковой бригады подполковник Кононенко наступлением своих подразделений не руководил, а перепоручил это врид. нач. штаба бригады майору Сметана, недостаточно компетентному в военных вопросах. Подразделения бригады под управлением Сметаны 29.12.41 г. два раза предпринимали атаку противника у дер. Чертаново, но успеха не имели и к концу дня отошли на исходные позиции. (...)
Командиры 36-й и 49-й отдельных стрелковых бригад не использовали орудия ПТО при наступлении пехоты, в результате чего 30.12.41 г. противник окружил подразделения этих бригад несколькими танками и безнаказанно расстреливал личный состав этих бригад.
Подразделения 36-й и 49-й иосб успеха не имели и отошли на исходные позиции, потеряв до 70% личного состава.
Для участия в прорыве обороны противника были выделены 19 танков 22 и 146 танковых бригад, половина которых противником выведена из строя, так как командование танковых бригад и стрелковых частей (354 сд, 36 осб и 2-й Гвардейского кавкорпуса) не разведало систему огня, наличие на переднем крае у противника противотанковых средств».
Вот что докладывали особисты об итогах военных действий частей 1-й Ударной армии 14 февраля 1942 г, «Успехи нашей армии обуславливались:
Непрерывностью и стремительностью атак на позиции противника.
Смелостью и самоотверженностью личного состава.
Высоким морально-политическим сознанием личного состава.
Правда, в ходе операций со стороны отдельных командиров подразделений и соединений в целом допускались грубейшие ошибки и недочеты, которые приводили к большим потерям.
Командование соединений и работники оперативного отдела не изучали места проходов между укреплениями и обороной, где можно было скрыто зайти в тыл или во фланг противнику.
Не было постоянного наблюдения за огневыми точками противника и этому вопросу не уделялось внимания.
Выполняя задачу на прорыв укреплений противника, наши части действовали в основном лобовыми ударами, шли на укрепления без достаточных технических усилий и в большом некомплекте в личном составе.
Работники Опер, отдела штаарма неглубоко продумывали планы наступления и несвоевременно доводили его до отделов штаба.
Боевые приказы до штабов частей доходили с большим запозданием. Зачастую части шли в наступление вслепую, попадали под сильный огонь противника и отходили на прежний рубеж, не выполнив поставленной задачи.
Часто терялась связь между подразделениями и штабами.
Характерными в этом отношении примерами являются следующие.
При наступлении на дер. Гаврилово артотдел не провел соответствующей артподготовки и лишь потому, что не был поставлен оперотделом штаба в известность о плане наступления. В результате пехота понесла большие потери.
Санотдел, не зная планов наступления, в районе дер. Никольское не организовал эвакуацию раненых. Точно по таким же причинам Инженерный отдел не организовал переправу танков через канал Москва — Волга, в результате 2 танка утонули.
41 сб 29 декабря 41 г. была введена в бой. Наступление, как требовал приказ по армии, должно было начаться в 6 часов утра, но благодаря неорганизованности оно началось в 8 ч. Силы противника разведаны не были. Связь между подразделениями и со штабом бригады отсутствовала. В итоге за 3 дня боев бригада, не выполнив приказа, потеряла убитыми — 290 чел., ранеными -700 чел. и без вести пропавшими — 400 человек.
1-го декабря 1941 г. 44 стр. бригада прямо с марша была брошена в бой за дер. Степанова. Силы противника и его огневые точки установлены не были. Попыток к фланговому обходу не проводилось, артподготовка из-за отсутствия в бригаде пушек проведена также не была. В результате брошенные в наступление подразделения не выдержали огня противника и отошли на исходные позиции, потеряв в этом бою 30 чел. убитыми и 150 человек ранеными.
3 декабря в бою за эту же деревню командованием бригады не были учтены недочеты первого боя, подразделения также шли в лобовую атаку и под сильным огнем противника в беспорядке отошли на исходные позиции, неся при отходе значительные потери в людском составе. За время этого боя в одном 1-м б-не из 45 человек командного состава вышло из строя 20 человек, в том числе 4 командира роты, 2 политрука и 14 командиров взводов. (...)
До середины декабря м-ца в Оперативном отделе (армии) не были распределены обязанности между оперативн. работниками, работали по отдельным поручениям и никто не нес ни за что ответственности, в результате неорганизованности и обезличенности в работе работники Оперативного отдела иногда даже не знали места нахождения и действия отдельных подразделений».
Кроме того, в состав 1-й Ударной армии было придано 2 танковых батальона (66 танков, в т.ч. 15 — КВ, 12 — Т-34 и Т-60 — 39 плюс пополнение, которое проходило медленно и неорганизованно). Только на марше из строя вышло 9 машин. Общие их потери с 1.1141 г. по 20.1.42 г. составили 77 машин. Из них было подбито в боях — 33; утоплено на переправах — 4; вышло из строя по техническим неисправностям — 42 машины.
В процессе боевых действий были выявлены следующие недостатки в применении танков:
1. Операции детально не продумывались.
2. Взаимодействие с другими родами войск не организовывалось.
3. Разведка районов движения танков не проводилась. Кроме того, до 16 января 1942 г. в армии не было ни одной ремонтной бригады для восстановления танков, и полностью отсутствовали запасные части. Из-за чего застрявшие в болотах танки так и не были вытащены, а 33 подбитые артогнем машины и 42 вышедшие из строя по техническим неисправностям были оставлены на своих местах не эвакуированными.
Вскоре 1-я Ударная армия была передана на Юго-Западный фронт, а 3 марта 1942 г. особисты снова докладывали руководству о недостатках, которые, видимо, никто не хотел устранять: “1) неудовлетворительно поставленная служба разведки и наблюдения за противником;
2) частая потеря связи между подразделениями и штабами;
3) плохое взаимодействие соединений и родов войск во время наступательных операций;
4) пренебрежение к фланговым обходам сил противника, действие в основном лобовыми ударами даже при отсутствии поддержки артиллерии;
5) зачастую непродуманная, без учета всех конкретных условий и возможностей, разработка и проведение боевых операций;
6) слабая работа Оперативного отдела штаарма, несвоевременное вручение боевых приказов частям, из-за чего они нередко шли в наступление вслепую, без должной подготовки и разведки;
7) неудовлетворительная работа тыловых управлений армий. Эти же недочеты характерны для 1-й Ударной армии и сейчас. Зная о том, что к огневым рубежам имеется только одна дорога, штаарм, управление тыла не использовали саперных батальонов для прокладки новых дорог и разъездов, не разработали плана движения частей, не организовали службы регулирования. В результате все рода наземных войск и обоз передвигались неорганизованно, дорога была быстро приведена в негодность. От встречного транспорта создавались сплошные пробки. Артиллерия, танки и сотни машин с боеприпасами, продовольствием и горючим целыми сутками простаивали на одном месте. Промежуточно-заправочные пункты по вине начальника штаба армии майора Васильева вовсе не были организованы, что еще больше увеличило простой машин и усилило дезорганизацию в снабжении частей боеприпасами и продовольствием, а также ставило колонны под угрозу бомбежки вражеской авиацией. (...)
Оперативный отдел штаба армии работает негибко, вслепую, Начальник отдела полковник Фурсин только в последнее время распределил обязанности между своими помощниками, но вместо изучения обстановки, хода операций и контроля за соединениями, они значительную часть времени тратят на выполнение поручений, не имеющих прямого Ношения к их службе...
Были случаи, когда штаармом боевые приказы частям и соединениям спускались с большим опозданием и перепутывались, разрабатывались без учета обстановки и задач, поставленных перед каждым соединением.(...)
Глубокого изучения участка предстоящего наступления как в частях и соединениях, так и штабом армии проведено не было; огневые точки и инженерные сооружения противника перед наступлением не были выявлены;
Пехотные части были введены в бой без приведения их в порядок после длительного и тяжелого марша.
Не имея достаточной и своевременной поддержки артиллерии, минометов и танков, стрелковые соединения не выполняли поставленных перед ними задач и во многих случаях отходили назад.(...)
13-14 февраля 129 сд наступление вела только силами пехоты. Приданная артиллерия участия в боях не принимала: 264 пап АРГК стал на огневые позиции 15 февраля, а 613 артполк прибыл только 17 февраля. Полковая артиллерия дивизии бездействовала из-за отсутствия выстрелов, которые были еще вместе с тылами в пути.
84 стр. бригада была введена в бой без артиллерии. Приданная ей артиллерия прибыла в район сосредоточения на два дня позднее пехоты.
50 стр. бригада 17 февраля в наступлении на дер. Утошкино не использовала крупнокалиберной артиллерии — не было к ней снарядов.
Армейский 701 пап из-за отсутствия снарядов не использовал своей мощной крупнокалиберной артиллерии в боях по уничтожению узлов сопротивления противника.
25 февраля наступление 254 стр. дивизии на дер. Деревково не сопровождалось артиллерийским огнем из-за отсутствия снарядов.
Неподавленные огневые точки противника при подходе к ним нашей пехоты на 50-60 метров открывали ураганный огонь и вынуждали ее отходить обратно. (...)
201 и 129 стрелковые дивизии, 41,47, 50 и 84 стр. бригады зачастую ведут наступательные операции за овладение населенными пунктами только лобовыми ударами, хитрости и обходных маневров не применяют, мест проходов и ударов по флангам и тылам не выявляют. Нередко командный состав не рассредоточивает подразделения, при наступлении ведет их скученно, толпой, тем самым вызывая излишние потери.
19 февраля сего г. командир стр. полка 201 сд подполковник Варкална приказал командирам батальонов овладеть дер. Утошкино. Данных о силах противника, его огневых точках, о путях подхода к деревне батальоны от командира не получили. На исходные рубежи подразделения шли по компасу, заблудились и попали в болото. Лишь к утру они вышли на исходные рубежи. Атака на Утошкино немцами была отбита, подразделения понесли большие потери.
Командир стрелкового полка 129 сд подполковник Соколов приказания подчиненным командирам дает будучи выпивши, данных разведки не обобщает, кто из артиллерии будет поддерживать наступление, зачастую не говорит. Все это вынуждены выяснять сами командиры. (...)
Отдельные стрелковые бригады (2 гвардейская, 84), энергично стремительно начав наступление пехоты, добивались успеха в боях и вышибали противника из населенных пунктов. Однако закрепить и развить успеха не могли, так как продвигались в одиночку, без поддержки соседей артиллерии. Неподавленные огневые точки немцев открывали ожесточенный фланговый огонь, под силой которого бригады отходили обратно. (...)
Только за первую неделю боев — с 15 по 22 февраля — потери армии убитыми и ранеными превысили 16 000 чел.(...)
Интендантское управление армии не учло особенностей участка — удаление от железной дороги на большое расстояние — и не приблизило головные склады к передовым позициям. До последнего времени эти склады находились на расстоянии 180 км от передовых частей, а промежуточных складов не было создано.
Имея ограниченна число транспортных машин, части не в состоянии обеспечить бесперебойный подвоз боеприпасов, продовольствия, фуража и горючего...»
***
20 мая 1942 г. войска Крымского фронта потерпели поражение на Керченском полуострове. Хотя этот фронт располагал 16 стрелковыми дивизиями, 3 стрелковыми бригадами, 1 кавалерийской дивизией, 4 танковыми бригадами, 9 артиллерийскими полками усиления, 401 самолетом, в том числе 176 исправными истребителями и 225 исправными бомбардировщиками. А противник имел всего 7 пехотных дивизий, 1 танковую дивизию, 1 кавалерийскую бригаду; 1 механизированную бригаду и до 400-500 самолетов.
В директиве Ставки ВГК № 155452 от 4 июня 1942 г. Сталин подчеркнул несостоятельность руководства войсками фронта со стороны командующего, члена Военного совета, начальника штаба и представителя Ставки ВГК.
При этом основной причиной он назвал полное непонимание природы современной войны командованием фронта и представителем Ставки, которое нашло выражение в следующих фактах:
«1. Опыт современной войны, где танки и авиация играют большую роль показывает, что исход боя и судьбу войск нельзя ставить в зависимость только лишь от полевых укреплений и линейно растянутых по переднему краю сил боевого порядка. Войска, растянутые в линию по переднему краю линии обороны, могут быть прорваны, как говорят об этом многочисленные факты. Поэтому главная задача состоит в том, чтобы иметь сильные вторые и третьи эшелоны, развернутые на подготовленных в глубине рубежах, армейские фронтовые резервы, которые должны задержать прорвавшегося врага, а затем контрударом разгромить его. При этом расстановка вторых эшелонов и резервов должна всегда производиться с обязательным учетом характера местности. Например, открытая, ровная местность, как это имело место на Керченском полуострове, требует от всех командиров более глубокого построения своих боевых порядков, выделения сильных резервов в глубину, с размещением их на узлах дорог, в населенных пунктах, достаточно удаленных от передовых позиций, дабы иметь время для развертывания этих резервов и выдвижения их против прорвавшегося противника.
Вопреки этому опыту командование Крымского фронта растянуло свои дивизии в одну линию, не считаясь с открытым равнинным характером местности, вплотную пододвинуло всю пехоту и артиллерию к противнику, резервов в глубине не создало, причем на одну дивизию приходилось на фронте не более двух километров, — значит, фронт имел возможность создать вторые и третьи эшелоны.
Вследствие этого, после прорыва противником линии фронта командование оказалось не в силах противопоставить достаточные силы наступающему противнику. Приступив же с опозданием к организации контрудара по прорвавшемуся противнику, командование фронта не могло довести это дело до конца, ибо противник атаковал дивизии, разрозненно подходившие к полю боя с правого фланга своего фронта.
2. Опыт войны показывает далее, что организованное и твердое управление войсками в бою играет решающую роль и что потеря связи командования с войсками гибельно отражается на исходе боевой операции. Штабы обязаны иметь хорошо оборудованные, замаскированные командные пункты, должны иметь заранее оборудованные запасные командные пункты с тем, чтобы периодически менять свое местонахождение; штабы должны держать в полной готовности все виды средств связи (радио, провод, самолет, авто, офицер связи), дабы связь была бесперебойной и безотказной. Штабы должны, наконец, понять, что радио является наиболее надежным средством связи и что они обязаны всячески развивать и культивировать его в армии.
Вопреки этому опыту командование Крымского фронта в первые же часы наступления противника выпустило из рук управление войсками. Командование фронта и армий продолжительное время не меняли своих командных пунктов, вследствие чего противник, зная расположение этих пунктов, первым же налетом авиации разбомбил эти пункты, нарушил проводную связь на командных пунктах штаба фронта и армий и расстроил узлы связи, а радиосвязь по преступной халатности штаба фронта оказалась в загоне. К использованию других средств связи штабы армий оказались неподготовленными.
3. Опыт войны показывает, что успех боевой операции немыслим без четко организованного взаимодействия всех родов войск в бою. Особенно важное значение имеет организация взаимодействия в боевой работе наземных сил с авиацией.
Вопреки этому опыту командование Крымского фронта не организовало взаимодействия армий между собой и совершенно не обеспечило взаимодействия наземных сил с авиацией фронта. Командование Крымского фронта авиацией не руководило и допустило такое положение, когда наша авиация действовала распыленно и вне общего плана операции, ввиду чего она не дала массового контрудара против немецкой авиации, хотя она имела для этого все возможности.
3. Опыт войны показывает, что наряду с умением организовать наступательный бой, командование должно уметь, когда этого требует обстановка, вывести свои силы из-под удара противника. При отводе войск решающим является умение командования правильно наметить маршруты движения, рубежи и сроки выхода на них войск, умение организовать прикрытие отводимых сил достаточно сильными арьергардами.
Вопреки этому опыту командование Крымского фронта не организовало отвод войск. Командование Крымского фронта не поняло того, что противник, нанося главный удар против левого фланга фронта, сознательно вел себя пассивно против правого нашего фланга, будучи прямо заинтересован в том, чтобы наши войска на этом фланге оставались на своих позициях, и рассчитывая нанести им удар с выходом своей ударной группировки на тылы наших войск, остававшихся в бездействии на правом фланге. Когда же на второй день после начала наступления противника, учитывая обстановку, сложившуюся на Крымском фронте, и видя беспомощность командования фронта, Ставка приказала планомерно отвести армии фронта на позиции Турецкого вала, командование фронта и тов. Мехлис своевременно не обеспечили выполнение приказа Ставки, начали отвод с опозданием на двое суток, причем отвод происходил неорганизованно и беспорядочно. Командование фронта не обеспечило выделение достаточных арьергардов, не установило этапов отхода, не наметило промежуточных рубежей отвода и не прикрыло подхода войск к Турецкому валу заблаговременной выброской на этот рубеж передовых частей.
II
Вторая причина неудач наших войск на Керченском полуострове заключается в бюрократическом и бумажном методе руководства войсками со стороны командования фронта и тов. Мехлиса.
Тт. Козлов и Мехлис считали, что главная их задача состоит в отдаче приказа и что изданием приказа заканчивается их обязанность по руководству войсками. Они не поняли того, что издание приказа является только началом работы и что главная задача командования состоит в обеспечении выполнения приказа, в доведении приказа до войск, в организации помощи войскам по выполнению приказа командования.
Как показал разбор хода операции, командование фронта отдавало свои приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного положения войск. Командование фронта не обеспечило даже доставки своих приказов в армии, как это имело место с приказом для 51-й армии о прикрытии ею отвода всех сил фронта за Турецкий вал, — приказа, который не был доставлен командарму.
В критические дни операции командование Крымского фронта и тов. Мехлис вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета.
III
Третья причина неуспехов на Керченском полуострове заключается в недисциплинированности тт. Козлова и Мехлиса. Как уже отмечалось выше, тг. Козлов и Мехлис нарушили указание Ставки и, обеспечили его выполнения, не обеспечили своевременный отвод войск за Турецкий вал. Опоздание на два дня с отводом войск явилось гибельным для исхода всей операции...»
Всего удалось эвакуировать на Таманский полуостров около 140 тысяч человек. Потери же фронта составили более 176 тысяч человек, свыше 3,5 тысяч орудий и минометов, 400 самолетов, 347 танков. Это были огромные потери.
Всего же за 111 дней существования Крымского фронта его безвозвратные потери достигли около 450 тысяч человек.
***
Из дневника Маршала Советского Союза С.М. Буденного (в то время главнокомандующего войсками Северо-Кавказского направления): «Это случилось на Керченском фронте, которым командовал т. Козлов. Уполномоченным Ставки на этом фронте был Л.З. Мехлис, фактический виновник катастрофы этого фронта. Он совершенно терроризировал командование и принял на себя управление фронтом, чего делать абсолютно не умел. Но ему все сошло с рук, и он после войны попал еще в министры Госконтроля.
Когда произошла эта катастрофа на фронте, выехал туда для наведения порядка. Со мной были член Военного совета направления Исаков Иван Степанович и мой адъютант Зеленский П.П.
На фронте я застал невообразимую панику. Все пушки, пулеметы, противотанковые ружья были брошены на поле боя, а люди бежали группами и в одиночку к Керченскому проливу. И если видели плывущую у берега доску или бревно, сразу же на этот предмет прыгали по нескольку человек и тут же тонули. То же самое происходило, если удавалось обнаружить на берегу что-либо из плавучих средств или видели приближающуюся лодку — бросались тучей, тут же все затоплялось — люди гибли.
Такой паники я никогда не видел — в моей военной практике подобного не случалось. Это была какая-то стихия бедствия, хоть противник особенно и не наступал. Его авиация работала хорошо, она и создавала панику. Но ей это удалось сделать только потому, что наша авиация бездействовала, а командование фронтом растерялось и потеряло управление. Несмотря на это, мне удалось занять ближний оборонительный Керченский обвод и на нем закрепиться. Мехлису и Козлову я приказал руководить этой обороной, и если придется эвакуироваться, то они должны выехать с керченской земли последними.
Часть людей уже попала на Таманский полуостров через Керченский пролив. Там у меня была расположена стрелковая бригада трехполкового состава. Я приказал ей задерживать всех переправляющихся и сажать на оборонительный рубеж Тамани.
После всего этого я позвонил по телефону ВЧ И.В. Сталину и доложил об обстановке. Он спросил: “Что вы думаете делать дальше?” Я ответил, что будем бороться на ближнем оборонительном обводе (защищать Керчь). Но Сталин сказал: “Вы теперь должны прочно защищать Таманский полуостров, а Керчь эвакуировать”.
Я все же решил Керчь защищать как можно дольше, потому что падение Керчи сразу же скажется на обороне Севастополя, у которого к моему приезду на это направление была половина комплекта огнеприпасов. И я довел его к 15.5.42 до 6 боекомплектов.
У Керчи мы еще продержались 11 суток, а за это время Таманский полуостров был подготовлен для обороны.
Я был на командном пункте фронта, когда ко мне подошел И.А. Серов и представился как уполномоченный НКВД от Берии. Серов у меня спросил, какие будут распоряжения. Я ответил, что при эвакуации ему надлежит потопить паровозы, чтобы они не попали в руки немцам.
Спустя 2-3 часа Серов подошел ко мне и доложил, что мое распоряжение выполнено, паровозы затоплены. Я спросил: “Как?!” Он ответил, что спустил их с мола. Я сказал: “Ну и дурак. Я же вам сказал, что это надо сделать при эвакуации, а мы еще уходить не собираемся, и паровозы нам нужны”. Я приказал ему из Керчи выехать и не осложнять дела”».
Есть и еще не менее интересное воспоминание уполномоченного Смерш капитана Л. Иванова: «Я, когда пришел уполномоченным в батальон, на знаменитых Ак-Монайских позициях был по счету четвертым. Троих предшественников моих убили. Ведь в первые годы смершевец наравне с комиссаром должен был вести бойцов в атаку. А если погибнет командир — брать руководство на себя.
... Керчь — многострадальный город. Два раза его сдавали, два раза отбивали. Самая страшная мясорубка пришлась на май 42-го. Немцы прорвали фронт. Поднялась паника. Все устремились к Керченскому проливу — там было единственное спасение.
А фашист поджимает: идет на нас, его уже видно. Кто стреляется, кто петлицы срывает, кто партбилет выбрасывает. Я и сам, грешным делом, решил, что пришла моя смерть. В плен попадать нельзя. Один только выход — стреляться. Нашел валун попроземистей, присел. Достал уже пистолет, и вдруг — какой-то моряк. Видно, выпимши. “Братцы! — орет, — Отгоним гадов!”
Никто бы на это внимания не обратил, но откуда-то, словно в сказке, зазвучал “Интернационал”. И верите — люди поднялись. Здоровые, раненые — бросились в атаку, отбросили фашистов на 5-6 километров... (...)
В мае 42-го на Крымском фронте я организовал переправу раненых на Кубанский берег. Это было ужасающее зрелище.
У воды скопились тысячи солдат. Суматоха, никакого управления. Каждый сам за себя. Море заполнено нашими трупами: почему-то все они в вертикальном положении, и на волнах кажется, будто покойники маршируют.
А переправа — одна: с узкого пирса. Толпа напирает. Мы вместе с двумя особистами еле сдерживаем ее. В рыбацкие шхуны сажаем только раненых.
И тут сквозь толпу прорываются четверо кавказцев. Над головами у них — носилки с каким-то полковником. “Пропустите, это раненый командир дивизии!”
Что-то кольнуло у меня внутри. Приказываю: положить носилки на пирс, развязать бинты. И точно: никакого ранения нет.
“Расстрелять”, — загудела толпа. По лицам солдат видно, что, оставь я полковника в живых, меня убьют самого. Что делать? Достаю пистолет. В тот момент вид у меня был, наверное, жуткий: небритый, оборванный. Я не спал и не ел уже несколько суток; спасался лишь спиртом из фляги.
И на моих глазах полковник мгновенно седеет. За какие-то секунды его черные волосы становятся белыми. И я его пожалел.
“Слушай, — шепчу, — я буду стрелять мимо, но ты падай в воду, как будто убит. Если повезет — выберешься”.
... 21 мая все было кончено. Немцы взяли Керчь. Сотни тысяч солдат остались в плену. Сам я спасся чудом: на последней шхуне.
Пока плыли, почти все, кто был на борту, погибли: немцы били прицельно. Только пришвартовались, замертво упал в песок...»
***
Прошел год Великой Отечественной войны, и что изменилось? Судя по архивным документам и свидетельствам очевидцев, очень мало!
Красная Армия одержала победу под Москвой, осуществила ряд контрнаступлений, но в целом многие ее просчеты и недостатки продолжали упрямо повторяться!
Очень красочно об этом говорит письмо полковника Тетушкина, командира 141-й стрелковой дивизии (10.7.1942 г.): «Возьмем вопрос о взаимоотношениях высшего комсостава. Я был в 33-й армии зимой этого года. Там дело обстояло просто. Вызывает к телефону командарм или его начальник штаба, или даже начальник Оперативного отдела командира дивизии, его начальника штаба или вк (военный комиссар. — Примеч. ред.) дивизии и кричит: “Сволочь, оболтус... твою мать... почему ваш полк не может взять деревню, сегодня приеду и расстреляю вас всех”.
Конечно, никто из них за полгода к нам в дивизию не приезжал, а по телефону расстреливали командование дивизии по пяти раз в день. Я задаю вопрос — когда и в какой армии были и есть такие отношения между высшим комсоставом? Разве это поможет успеху боя? Как раз наоборот. Эта закваска спускается вниз во все звенья. Кругом стоит сплошной мат. А дело, конечно, не улучшается и улучшиться не может от этого. Командарм 33-й армии даже бил по лицу командиров, причем совершенно ни за что. Применяя эти методы, командир расписывается в своем бессилии, значит, у него нет более эффективных способов воздействия. Для такого лица, как командир дивизии, достаточно одного замечания в вежливой форме, и он уже чувствует. А помочь ему выиграть бой можно толковым указанием — как лучше организовать операцию, вовремя придать необходимые средства, дать необходимое время на подготовку боя. Смешивать командира с землей ежечасно и ежеминутно, это значит — создавать такое положение, чтобы командир не имел никакого авторитета у подчиненных. История военного искусства говорит, наоборот, что во все времена и во всех армиях принимались меры к созданию огромного авторитета для офицеров. Это имело и имеет решающее значение в войне и непосредственно на поле боя. Такое отношение к командирам, возможно, имеет место не во всех наших армиях. Но почти везде не считаются с мнением командиров дивизий (который лучше, чем кто-либо другой, знает условия обстановки в своей полосе), а просто ему говорят: “Записывай, что я приказываю, и делай”. А вот история всех войн подсказывает нам, что, организуя какую-либо операцию, собирается совещание высшего комсостава для обсуждения вопроса — как лучше организовать эту операцию. У нас совещаний и заседаний миллион, но такие, что я сказал выше, не практикуются.
Какая часть войск фактически участвует в бою, непосредственно ведет бой из находящихся на фронте людей? Не ошибусь, если скажу, что не больше 1/5 воюет, а 4/5 находится в тылу дивизий, армий, фронтов. Возьмите любую дивизию — в ней едоков, предположим, 5 тысяч, а штыков на фронте 500-600, максимум 1000 (при условиях). Из числа находящихся в тылу часть людей обеспечивает бой (единицы людей в штабах, обозы, сан. вет. учреждения).
Буквально десятки тысяч людей во фронтовом масштабе могут лечь спать во время боя, проспать неделю, и никто не вспомнит о них, ибо они для боя никому не нужны. Я воевал в войну 1914-1917 гг., бывал в штабах полков, дивизий. В штабе полка находились два лица: командир полка и адъютант и руководители боем, в штабе дивизии 3-4 лица, и все (с несколькими ординарцами). Теперь у нас: на КП командира полка десятки командиров и начсостава вообще, на КП к-ра дивизии сотни, а в армии или на фронте я даже не могу сказать — там тучи людей. Причем все они ездят на машинах, часто приезжают десятками, в штабы дивизий (дальше вниз не спускаются), в лучшем случае привезет какую-нибудь писульку и завалится спать при этом в штабе на неделю. Если армия отходит, то начинают движение назад прежде всего штабы армий, тылы — наводят сразу своим числом и беспорядком ужас на население, деморализуют жителей и дерущиеся войска, создавая картину массового отхода. Никто из этой массы, конечно, не подумает остановиться, занять боевой участок и задерживать противника! Считается, что они зачем-то должны передвигаться и съедать продпайки. Я спрашиваю — зачем все это нужно и почему никто решительной рукой не срежет все эти штабы и тылы немедленно на 50% минимум, а затем разобраться и срезать еще на 25%. Мы получили бы десятки новых дивизий. Пусть кто-нибудь займется анализом этого вопроса у противника. Все, что нам выгодно, будем перенимать у него. Там все до последнего музыканта и повозочного дерется в передней линии, и штат армейских тылов и штабов в немецкой армии минимум в 10 раз меньше нашего. Ведь до чего доходило дело: автомобильные б-ны при наших армиях, которые обязаны перевозить боеприпасы и продовольствие к дивизиям, едва справляются с перевозкой самого управления армии да еще забирают для этой цели последние машины из дивизий.
Главное: подвоз б/припасов, продовольствия войскам, эвакуация раненых отбрасываются в сторону, а машины используются бесчисленным количеством военных чиновников, которые с важным видом летают во все концы. Спрашивается, зачем они летают, — оказывается, собирать всякой, рода сведения. Потом эти сведения чиновник привезет к себе, положит в сумку, и больше они никому не нужны. Неужели этого не могут уловить работники нашего Генерального штаба и сделать из этого разумные выводы. Ведь мы заинтересованы в том, чтобы успешно завершить войну. Так как машины находятся не в войсках, а возят чиновников и их грузы в армиях и фронтах, то в бою мы плохо маневрируем — у нас нет средств перебрасывать войска. К месту прорыва пехота пребывает с опозданием. Противник жмет, а затем наступает момент, что выправить положение уже поздно. Несколько слов о Воронежской операции немцев (выход немецкой армии к р. Дон южнее Воронежа), свидетелем которой я был. Сколько возмутительной бестолковщины, неумения предвидеть события. Противник 4 июля переправил через р. Дон у деревни Малышево (10 км. ю.з. Воронежа) взвод пехоты и закрепился в деревне. Ко мне приезжали в эти дни три зам. комвойсками Брянского фронта, я им сказал: “Я не пророк, но если фронт не примет мер немедленно, чтобы отбросить этот взвод немцев на зап. берег Дона, мы потеряем Воронеж, а возможно, создадим угрозу и Ростову”. Эту фразу я повторил им несколько раз и добавил: “Пусть на этом деле погибнет полк, а выбить нужно, ибо завтра немцы подтянут сюда танки и дивизию пехоты на место этого взвода”.
Никто, конечно, мер не принял, противник вошел в Воронеж, и вот только 10 июля что-то решили сделать, но уже стало трудно даже одной, двумя дивизиями выбить пр-ка из Воронежа. Готовность артиллерии к этой операции к 19.00 9.7, а приказ я получил в 22.00 9.7. Судите сами, что это будет за операция.
На фронте от г. Воронежа до г. Коротояк напичкали всяких частей и целую неделю не могут разобраться — кто же кому подчинен и кто отвечает за боевой участок. Снабжение войск не наладили. Я получил пять приказов, что мне придается 1-я истреб. бригада, а затем 5-я истреб. бригада, но целую неделю ее отыскивают и нигде найти не могут (генералы из штаба фронта и армии). Полки снимают с участков, не ставя в известность об этом к-ра дивизии, он случайно узнает, что фронт оголен, а противник наводит переправу.
Выводы делайте из этого сами...»
Пока письмо попало к адресату, в действующей армии все продолжалось по-прежнему. 1 июля 1942 г. 6 и 114 танковые бригады 23 танкового корпуса начали наступление, не имея данных о силах противника, без организации взаимодействия с пехотой, артиллерией и авиацией. «В результате такой неорганизованности, танки были встречены из засад активным артиллерийским огнем противника во взаимодействии с авиацией, что сразу нарушило боевой порядок наступающих наших танков. Вследствие непродуманного наступления, части корпуса потеряли только за два дня боя до 30 танков и с боем отошли на восточный берег реки Оскол», — продолжали докладывать особисты НКВД Сталинградского фронта в Управление ОО НКВД СССР. Словом, «что в лоб, что по лбу»! Но продолжим: «4.7.42 г. командование 23 танкового корпуса получила распоряжение от генерал-майора Пушкина о немедленном отводе частей корпуса и занять новый рубеж обороны на реке Валуй:
“... Начать отход немедленно. К утру 5.7 быть готовым драться на реке Валуй”.
Командование корпуса приказ Пушкина выполнило, свои части отвели и заняли (рубеж) на реке Валуй, оставив район обороны без прикрытия наших частей.
5.7.42 г. в 11-30 № 01/ОП командование корпуса получает от 28-й армии новый противоречивый приказ: “... Почему вы без приказа отошли на новый рубеж и в результате этим дали возможность распространяться противнику в районе Солоти на восток? Приказываю немедленно лично вам, всеми имеющимися у вас силами и средствами, закрыть участок Селиваново — Борисовка, где образовался разрыв между 13 и 15 сд”.
Части корпуса не успели сосредоточиться и занять оборону на новых рубежах согласно приказу Пушкина, как по приказу командования 28-й армии снова были брошены на старые рубежи обороны.
Такая неразбериха, недоговоренность бесцельно изматывали материальную часть, вследствие чего в частях 23-го танкового корпуса за непродолжительное время, не участвуя в боях, танки израсходовали моточасы на 35-40 процентов...»
Другой пример не менее характерен: «... Около 9-00 8.7.42 г. командир корпуса полковник Хасин поставил боевую задачу командиру 6-й гвардейской танковой бригады. В то время выяснилось, что часть танков из-за отсутствия масла и горючего отстали и стоят в пути, другая часть уже прибывших танков также не имели гсм и боевую задачу решать не могли.
Вскоре удалось достать на авиабазе около тонны бензина и немного масла, машины были минимально заправлены и в 10.30 бригада выступила из с. Ржевка на выполнение боевой задачи.
До переправы Россошь танкам предстояло пройти около 40 километров. Было ясно, что танки из-за отсутствия гсм (горючесмазочных материалов. — Примеч. ред.) и боеприпасов в отрыве длительного боя вести не могли и были обречены на гибель, что признавал и сам командир корпуса, но приказ 28-й армии требовал любых жертв.(...)... наступление танков началось в тот момент, когда противник быстро распространялся от Россоши на юго-восток, а наши части поспешно отходили.
По существу, танки корпуса пошли в глубокий рейд без пехоты и боевого обеспечения, что грозило им окружением.
Танки, как и следовало ожидать, своей задачи — овладеть переправой — не выполнили. Россоши не достигли, встретив упорное сопротивление противника, потеряв несколько танков, были вынуждены отойти в район Кривоносовка».
21 августа 1941 г. командование 37 гвардейской стрелковой дивизии получило из вышестоящего штаба 4-й танковой армии два совершенно разных боевых распоряжения:
«Первым боевым распоряжением частям дивизии было приказано: перейти в наступление и выбить противника с восточного берега р. Дон; второе боевое распоряжение предусматривало наступление только частью подразделений дивизии, остальным подразделениям ставилась совершенно другая задача.
Наступление должно было начаться в 22.00 21.8-42 г., приказ получен в 21.00, а в 23.00 в штаб армии был вызван представитель штадива для получения новой боевой задачи.
В результате такого руководства, приказ дивизией был не выполнен, несмотря на превосходство наших сил».
24 сентября 1942 г. заместитель начальника Генерального штаба Боков связывается с командованием Сталинградского фронта (Еременко и Хрущевым). Их разговор сам по себе интересен той же проблемой, которая мешала Красной Армии с начала войны.
Боков спрашивает: «В чем основная причина наших неуспехов?»
Еременко: «Основная причина: а) это неумение командиров дивизий организовать бой, видеть этот бой, влиять на ход боя;
б) низкая требовательность;
Данный текст является ознакомительным фрагментом.