Фронтовые будни
Фронтовые будни
Во время войны от солдат иногда можно было услышать старую поговорку: «Голод не тетка». Чаще всего связано это было с перебоями в питании, а иногда и его низким качеством. Вообще-то кормили нас удовлетворительно, и от голода никто не умирал. Но случаи, когда регулярность поставок продуктов нарушалась, бывали. И не так уж редко. В большей степени это зависело от специфики воинской части, эффективности работы ПФС (продовольственно-фуражного снабжения) и организационных способностей старшины.
Наш полк, находясь в составе дивизии резерва главного командования (РГК), постоянно перебрасывали с одного участка фронта на другой. За первые месяцы фронтовой жизни зимой мы беспрерывно колесили по Гомельщине, поддерживая то одно, то другое соединение, и прошли от реки Сож города Жлобин, Речица, Гомель до Пропойска (ныне Славгород), форсировали реки Днепр, Друть и Березину, участвовали в операции «Багратион» и освобождали города Бобруйск, Пружаны и Брест-Литовск.
Были случаи, когда позиции приходилось менять дважды в сутки. А иногда не хватало времени даже на строительство окопов. Моя первая фронтовая зима не была лютой, но померзнуть все-таки пришлось. Да и питание не было стабильным. Случалось, что в одной армии, которую мы поддерживали, нас снимали с довольствия, а в другой не сразу ставили. Тогда по нескольку дней солдаты вообще не получали официального пайка. Потом к этому приспособились.
Старший сержант Юргин, например, имея за плечами огромный чебаркульский опыт, всегда старался сблизиться с кем-нибудь из располагавшегося неподалеку пехотного обоза и нередко, возвращаясь из гостей, прихватывал с собой буханку хлеба или пару банок американской тушенки.
Наш повар не блистал кулинарным искусством и разнообразием нас не баловал. Чаще всего он готовил одно блюдо – нечто вроде каши с тушенкой. Утром – погуще, в обед – пожиже. Утром – плоский котелок на троих, в обед – на двоих. Кроме того, мы получали буханку хлеба в день на троих и несколько кусков сахара. Иногда вместо горячего нам давали сухой паек – 500-граммовую банку тушенки на четырех человек, хлеб и сахар. В общем, жить было можно, да и помимо официального пайка расчеты доставали что-нибудь съестное.
В холодное время года это чаще всего были убитые лошади. Специалистом по разделке конских туш был наводчик Гарош. Как только кто-нибудь сообщал, что видел убитую лошадь, Гарош брал топор и через некоторое время возвращался с ведром, полным красного мяса. Его сначала промывали от крови, а затем варили, слегка прикрыв водой, на небольшом огне. Поскольку на передовой никто запасов не делал, ведро мяса пять-шесть человек съедали в один присест. А после этого наступало благодушное настроение и большинство солдат, покурив, заваливалось спать.
Кроме конины, большую радость доставлял нам хороший охотник Малинин, несколько раз приносивший зайцев, рябчиков, а однажды притащивший даже кабанчика килограммов на тридцать. Вот это был уже настоящий пир.
Позже, на территории Польши, кто-нибудь из шустрых ребят притаскивал домашнего поросенка, гуся или кур. Нельзя сказать, что мы сильно мародерствовали, но стащить у фермера какую-либо живность особо зазорным не считалось. Тем более ставить об этом в известность начальство было совсем не обязательно. Более того, некоторые офицеры даже сами посылали своих ординарцев раздобыть что-нибудь вкусненькое. Акценты сменились. Если в тылу пределом счастья считалось приобрести несколько картошек или кусок жмыха, то на фронте в основном охотились за мясом, да еще вкусненьким. А те голодные дни, которые сопровождали переброску полка с одного места на другое, быстро забывались и не оставляли в памяти трагических воспоминаний. Зато доставшийся деликатес, например ухо поросенка, поджаренное паяльной лампой, помнилось гораздо дольше. А может быть, кто-нибудь из старых солдат и до сих пор помнит.
Для большинства личного состава батареи важным делом, на которое уходило много времени, было поддержание в чистоте собственного тела. Огневые позиции часто располагались вдали от водоемов, и даже простое умывание нередко становилось проблемой. Зимой многие умывались снегом или талой водой. А вот когда не было снега, приходилось искать воду, ходить за ней достаточно далеко, а иногда и рыть колодец.
Еще одна трудность была связана с бритьем. Носить бороду не разрешали, а бриться надо было не реже одного раза в два-три дня. Но беда заключалась в том, что безопасные бритвы достать было негде, а опасные были не у всех, да и владелец давал их только некоторым своим товарищам. У меня, например, еще с довоенного времени была простенькая опасная бритва, которую я давал только половине нашего расчета. Лишь в Польше мне довелось обзавестись хорошей бритвой немецкой фирмы «Золинген», и я в качестве сувенира храню ее до сих пор.
Значительно проще было со стрижкой. В армии рядовые должны были быть пострижены под машинку, а сержантам разрешалась короткая стрижка. Вообще-то эту процедуру должен был обеспечивать старшина, но нашему расчету повезло – эту работу неплохо выполнял Малинин, и мы все всегда были аккуратно подстрижены и не получали замечаний от командиров.
За первую фронтовую зиму в бане мы ни разу не мылись. И только весной, когда дивизион расположился возле железнодорожной станции, старшина организовал нам настоящую баню в специально оборудованном вагоне. И это было прекрасно.
Запасной пары белья у солдат не было. Его выдавали не чаще одного раза в месяц, а стирать было не в чем, негде и некогда. Так что всегда оставалась вероятность того, что оно после стирки не успеет высохнуть. А тут надо ехать. Холодно, железный кузов «Студебекера». Нет, уж лучше так.
Летом расчеты устраивали себе помывку собственными силами. Строили нечто вроде шалаша, на костре нагревали ведро воды и мылись до опупения. Но приятнее всего было искупаться в реке, в озере или в каком-либо другом водоеме. Но такое удавалось редко.
Говоря о личной гигиене, вспоминаются серьезные трудности, доставляемые нам насекомыми, в первую очередь вшами. Нельзя сказать, что в годы войны вся армия была завшивлена. Но время от времени вши появлялись и доставляли массу неприятностей. Что это за насекомые, солдаты нашей батареи почувствовали уже вскоре после прибытия на фронт. Сначала бороться с ними мы не умели, и приходилось терпеть.
Так и жили. В свободные часы снимали рубашки и внутренние швы прикладывали к раскаленному боку железной печки, с удовольствием слушая легкое потрескивание гнид. Но это помогало лишь на короткое время. А потом измученное тело снова начинало чесаться.
Ночью, тесно прижавшись друг к другу, солдаты тряслись на «Студебекере», двигавшемся по заснеженной ухабистой дороге. Кроме орудийного расчета, в машине, как часто бывало, находилось несколько связистов. Дремали. Неожиданно командир отделения связи сержант Коваленок резко дернулся и остервенело зачесался. Никто не видел, как его автомат соскользнул с коленей, самовзвелся и начал строчить, крутясь на полу кузова. Мгновенно ноги всех солдат взлетели вверх и замерли до тех пор, пока не разрядился весь диск (71 патрон). Остановить ППШ никто не рискнул – было темно, и подставлять свои руки под дурацкие пули никто не хотел. Когда очередь кончилась, еще несколько секунд все сидели не шевелясь. Потом кто-то чиркнул спичкой, осторожно взял автомат и молча передал его испуганному Коваленку.
– Вши проклятые заели, – проворчал старший сержант Гарош.
И поскольку происшествие закончилось благополучно, все весело расхохотались. А могло быть и хуже. Ведь вокруг были солдатские ноги. Да еще ящики со снарядами. Попади пуля во взрыватель, и всем пришел бы конец.
Вши заедали не только солдат, но и офицеров. Правда, у них была пара сменного белья. Но это, видимо, мало помогало, так как насекомые прекрасно чувствовали себя не только в нательных рубашках и кальсонах, но и в гимнастерках, и даже шинелях.
Однажды в теплый осенний день лейтенант Леноровский сидел на бревне возле своей землянки и внимательно, шов за швом, проверял рубашку. Подошел командир второго взвода Малахов. Взглянув на Леноровского, он презрительно заметил:
– Лейтенант, постеснялся бы.
Старший на батарее медленно поднял голову, посмотрел на стоящего Малахова близорукими глазами и спокойно своим обычным тонким голосом ответил:
– Вшей надо не стесняться, а уничтожать.
Неожиданно пришло спасение. Недалеко от артиллерийских позиций расположилась кавалерийская часть. Вечером мимо батареи проскакал отряд конницы, затем потянулся длинный обоз. К нескольким подводам были привязаны двухсотлитровые металлические бочки, такие же, как те, в которых привозили бензин для наших машин.
На другой день ребята пошли знакомиться с кавалеристами. И первое, что они увидели, – железную бочку на костре. Сначала подумали, что готовят корм для лошадей. Но все оказалось гораздо проще. В бочке на высоте 25–30 сантиметров от дна была установлена деревянная решетка, под которой кипела вода – ведра два. На решетку клали нижнее белье, брюки и другую верхнюю одежду, а сверху бочку плотно закрывали деревянной крышкой или обвязывали старой плащ-палаткой.
Вошебойки работали безотказно. И вскоре на батарее забыли про этих тварей. Правда, еще долго вспоминали случаи, когда кто-то из дежуривших у костра вовремя не долил воды и вместо одежды из бочки вынули обгорелые рукава и воротник шинели. А в другой раз Малинина пришлось укутывать в одеяло, так как при срочной смене позиций бочку впопыхах опрокинули, забыв вынуть его одежду. Но все это было мелкими неприятностями, о которых вспоминали со смехом. А вшей больше не было. До самого конца войны. Вот уж поистине все гениальное – просто.
Среди солдат часто встречались умельцы, способные выполнять различные и достаточно сложные работы. Мой наводчик Гарош вырезал из полена деревянные ложки, пользовавшиеся постоянным спросом, а солдат из второго расчета, кузнец по гражданской специальности, отливал даже металлические ложки из крыла сбитого самолета. Подносчик снарядов Егоров ремонтировал обувь и шил вполне приличные сапоги. Заряжающий Малинин, как я уже говорил, стриг товарищей. У многих солдат в особой коробочке, всегда хранившейся в вещмешке, находились иголка и катушка с нитками для починки верхней одежды, а дивизионному артмастеру Касаткину всегда помогал ремонтировать личное оружие цыган Фатеев из четвертого расчета. И все эти и многие другие солдаты постоянно были заняты своими делами.
На фронте рядовой солдат сравнительно редко видел женщин. Разве только девушек-санинструкторов, оказывавших первую помощь на поле боя.
По моим наблюдениям, подтвержденным многими фронтовиками, на передовой, несмотря на очень тяжелые условия – голод, холод, большие физические и нервные нагрузки, солдаты болели много реже мужчин примерно такого же возраста в мирное время. Наиболее часто медицинская помощь нужна была при зубной боли, во время цинги, обострявшейся зимой, и при появлении фурункулеза. А вот расстройства желудка, головные боли, простуды и другие широко распространенные болячки бывали относительно редко. Анализируя роль фронтовой медицины, нельзя, разумеется, сбрасывать со счетов ранения, от которых страдало множество фронтовиков. Врачи и медсестры в первую очередь старались оказать первую помощь тяжелораненым и как можно лучше подготовить их к отправке в тыловые госпитали. Но они никогда не отказывались и от лечения наших бытовых болячек и легких ранений.
За полтора года пребывания в артиллерийском полку я всего один раз был в санбате, где молодая врач-стоматолог удалила у меня зуб, и два раза в санроте мне делали переливания крови в связи с обострением фурункулеза. Другие ребята из нашей батареи пользовались услугами медиков не чаще. Одна из главных причин редкого посещения врачей, даже при обычных заболеваниях, чаще всего объяснялась тем, что они, как правило, размещались в нескольких километрах от батареи и для похода туда требовалось довольно много времени. Наиболее просто вопрос решался, когда полк находился вблизи от санбата.
Раз в два-три месяца наш полк отправляли на отдых. Как правило, это было заранее подготовленное место, на котором размещались бытовые помещения, хозяйственные службы со специальным оборудованием, ремонтные мастерские, медицинские части и подразделения, баня, столовые, в которых нас кормили во время ремонта полевых кухонь, помещения для занятий, библиотека и другие.
Во время такого отдыха постоянно шли занятия по строевой, политической и артиллерийской подготовке, приводили в порядок наше тело, душу и оружие. На очередном отдыхе уже в Польше у нас даже родился свой лозунг: «Вперед на Запад! Впереди женщины и вино, а позади подъем и строевая». Насчет женщин и вина было некоторое преувеличение, а насчет подъема и строевой – истинная правда.
Вот и получалось, что, находясь на боевых позициях и даже на отдыхе, солдаты-артиллеристы практически совсем не имели свободного времени, и называть их лодырями было никак нельзя.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.