ПРАВДА О «СОКРУШИТЕЛЬНОМ»
ПРАВДА О «СОКРУШИТЕЛЬНОМ»
История трагедии эскадренного миноносца Северного флота «Сокрушительный» — одна из самых нелюбимых нашими историками. Если можно, то о ней вообще предпочитают лишний раз не вспоминать. Если последнее не удается, то говорят о «Сокрушительном» вскользь и скороговоркой. Причин для такой стойкой нелюбви предостаточно. Долгое время о «Сокрушительном» вообще никогда ничего не писали. Упоминался опальный эсминец, разве что в мемуарах командующего Северным флотом в годы Великой Отечественной войны адмирала Головко..
Для меня знакомство с историей «Сокрушительного» произошло достаточно необычно. В 1977 году я поступил в Киевское высшее военно-морское политическое училище. Где-то в середине первого курса в училище приехал бывший член военного совета Северного флота в годы Великой Отечественной войны вице-адмирал Торик. Для встречи с ним в одной из аудиторий был собран наш курс Вице-адмирал долго рассказывал о минувших днях, а затем поинтересовался, есть ли к нему вопросы. И тут черт дернул меня поднять руку. Торик милостиво кивнул.
— А что вы можете рассказать о гибели эсминца «Сокрушительный»? — поинтересовался я без всякой задней мысли.
Об истории с эсминцем я слышал лишь самые отрывочные сведения, а потому, воспользовавшись случаем, решил пополнить свои знания по данному вопросу.
Надо было видеть лицо бывшего члена военного совета в этот момент! Оно в одно мгновение стало багрово-красным.
— Эта история не имеет никакого отношения к теме нашей встречи! — зло ответил мне Торик.
И тут я допустил вопиющую бестактность.
— Но ведь эсминец погиб в годы войны, а вы о ней как раз и рассказываете! — вставил я.
Обидеть ветерана я нисколько не хотел, просто хотелось узнать поподробнее об одном из плохо известных мне эпизодов Великой Отечественной. Вместо ответа Торик грозно сдвинул брови и разразился громкой бранью в адрес недостойного эсминца и его командира, а затем, указуя на меня перстом, заявил, что будущему офицеру-политработнику ВМФ об этом гнусном случае знать вообще не следует, так как в нашей истории есть куда более героические примеры, которые и следует изучать. После этого вице-адмирал поднял присутствовавшего на этой встрече замначальника политотдела училища и попросил его разобраться с курсантом, который лезет туда, куда ему лезть не следует. Все это происходило при полном недоумении двух сотен моих сокурсников. Никто из них никак не мог понять, из-за чего, собственно, разгорелся такой сыр-бор.
Дальнейшее выступление ветерана было скомкано. Торик быстро ушел, роту увели на занятия. Я же был оставлен и получил серьезное внушение о нетактичном поведении с заслуженным ветераном. Самое интересное, что, закончив официальную часть воспитательной работы, замначпо, который, как выяснилось, сам не имел ни малейшего представления о «Сокрушительном», попросил меня рассказать о злосчастном эсминце, который так взволновал бывшего члена военного совета. Я рассказал ему то немногое, что знал, на что седой капитан 1-го ранга мудро заметил:
— Правильно тебе сказали, не лезь, куда не надо, чего заслуженного человека огорчил! Поступил в училище, так учись, а не забивай голову всякой дурью!
К слову сказать, я лишь много лет. спустя понял, что мой вопрос на самом деле задел бывшего члена военного совета за весьма больное место. Как выяснилось, вице-адмирал Торик имел к делу «Сокрушительного» самое непосредственное отношение, поэтому и реакция его на мой вопрос была вполне закономерной…
Особых последствий для меня, впрочем, эта история не имела. Через пару дней я, правда, был вызван на заседание комитета ВЛКСМ, где меня заслушали по какому-то надуманному вопросу. Этим все и закончилось.
На долгие годы я забыл о «Сокрушительном». Однако пришло время, и он сам напомнил о себе. Где-то в середине девяностых годов ко мне неожиданно обратился за помощью об информации о «Сокрушительном» известный российский писатель Анатолий Азольский. В то время я служил заместителем начальника пресс-службы ВМФ. С удовольствием я отыскал для Азольского кое-какие материалы в библиотеке Главного штаба ВМФ. Снова пробудился былой интерес к забытой теме. Но даже в фундаментальной библиотеке ГШ ВМФ документов было, честно говоря, кот наплакал. Впоследствии Азольский написал и опубликовал в журнале «Знамя» повесть «Война на море», по мотивам трагедии «Сокрушительного». Однако повесть есть произведение художественное, и поэтому автор смело дополнял отсутствие документальной базы своими вымыслами. Чуть позднее появилась еще небольшая статья в питерском журнале «Гангут». Вот, пожалуй, и все, что опубликовано в настоящее время о давней трагедии «Сокрушительного» и его команды.
Последние годы время от времени я все чаще возвращался к мысли попытаться узнать подробности трагедии эскадренного миноносца. И вот наконец такой случай представился. В Центральном архиве ВМФ в Гатчине я отыскал уникальные документы, связанные с гибелью «Сокрушительного». На их основе и написано настоящее повествование.
Однако, прежде чем начать разговор о событиях 1942 года, вернемся в довоенное время.
Эскадренный миноносец «Сокрушительный» относился к серии эсминцев проекта «7». Эсминцы проекта «7» (или, как их обычно называют, «семерки») по праву занимают видное место в нашей военно-морской истории. И неудивительно — ведь они были активными участниками Великой Отечественной войны, являлись самыми массовыми советскими надводными кораблями постройки 30-х годов, именно от «семерок» ведут свою родословную несколько поколений отечественных эсминцев, больших ракетных кораблей и даже крейсеров. Один эсминец типа «7» стал гвардейским, четыре — краснознаменными. В то же время о них сказано и написано немало противоречивого. Особенно это относится к боевым действиям «семерок» в годы войны — здесь реальные, часто трагические события в течение долгого времени подменялись легендами. Особо много слухов ходило всегда вокруг трагической гибели эскадренного миноносца «Сокрушительный».
Постановление «О программе военно-морского судостроении на 1933–1938 гг.», принятое 11 июля 1933 года Советом Труда и Обороны, предусматривало строительство 1493 боевых и вспомогательных кораблей, включая 8 крейсеров и 50 эсминцев. Выполнение его вызвало массу проблем во всех отраслях народного хозяйства, но в те годы не было принято считаться с ценой. «Мы строим и построим большой морской военный флот» — этот почти стихотворный призыв из газеты «Правда» от 9 декабря 1936 года мог бы стать эпиграфом к рассказу о предвоенном советском кораблестроении.
Разработка проекта нового эсминца была поручена Центральному конструкторскому бюро спецсудостроения ЦКБС-1 еще в 1932 году, главным руководителем проекта назначили В.А. Никитина, ответственным исполнителем — П.О. Трахтенберга. К тому времени в коллективе уже имелся некоторый опыт аналогичных работ (создание лидера эсминцев типа «Ленинград»), однако недостатки последнего и сжатые сроки проектирования вынудили прибегнуть к помощи итальянских компаний «Ансальдо» и «Одеро».
Этот выбор был отнюдь не случаен. Во-первых, Италия тогда являлась нашим важным военно-политическим союзником. Во-вторых, именно этими фирмами в 1928–1932 годах была построена серия кораблей класса «Дардо», предвосхитивших тип эсминца Второй мировой войны.
Заключительные проектно-конструкторские работы проводились в крайней спешке, поскольку Сталин требовал от Наркомата тяжелой промышленности заложить первые эсминцы уже в 1935 году, а всю серию сдать флоту в 1937–1938 годах. Правительство явно переоценивало тогдашние возможности отечественной промышленности.
Первые шесть «семерок» удалось заложить в конце 1935 года, а в следующем году — и все остальные. Однако вскоре стало ясно, что завершить строительство всей серии в 1938 году не удастся. Предприятия-смежники задерживали поставки материалов, оборудования и механизмов, да и сами верфи оказались неготовыми к планируемым темпам строительства (не помогла даже круглосуточная работа цехов). Недоработки конструкторов спровоцировали затяжные баталии между судостроителями и проектировщиками, и каждая из конфликтующих сторон пыталась свалить вину на другую. В проект приходилось вносить дополнительные изменения, что задерживало строительство кораблей еще больше. К началу Великой Отечественной войны в составе советского ВМФ числилось 22 эсминца типа «Гневный». Это были наши самые массовые корабли довоенной постройки.
Эсминцы проекта «7» создавались под «крейсерский» калибр — 130-мм. В 1935 году была создана новая артсистема (лучшая в мире на тот момент!) Б-13 для эсминцев типа «7».
Жесткие требования к водоизмещению вынудили разработчиков эсминца проекта «7» максимально облегчить корпус корабля. Поэтому в конструкции «семерки» было внедрено немало новых, но недостаточно проверенных решений. Приступив к строительству крупной серии эсминцев без испытаний опытного корабля-прототипа, конструкторы допустили серьезную ошибку.
Прежде всего, клепаный корпус эсминца изготовили из маломарганцовистой стали, имевшей повышенную прочность, но одновременно и большую хрупкость. В результате в корпусах «семерок» нередко возникали трещины от неудачной швартовки (даже при ударе о деревянный брус), пробоины от осколков и пуль. Кроме того, в проекте «7» была применена смешанная система набора — в основном продольная, а в оконечностях — поперечная. Места же перехода от одного набора к другому (44-й и 173-й шпангоуты) не имели достаточных подкреплений, и высокая концентраций возникающих там напряжений вкупе с хрупкостью обшивки подчас приводила к разламыванию корпуса — несмотря на то, что работы по усилению связей набора начались еще до войны.
Корпус разделялся поперечными переборками на 15 водонепроницаемых отсеков. Согласно расчетам, корабль должен гарантированно сохранять плавучесть и остойчивость при одновременном затоплении любых двух отсеков. Как показала практика, этому требованию конструкция «семерки» безусловно соответствует; даже в самых тяжелых случаях у эсминцев оставалось 60 % запаса плавучести. При затоплении трех смежных отсеков сохранить плавучесть удавалось не всегда.
Корабли вооружали по принципу «кашу маслом не испортишь». В результате этого эсминцы проекта «7» оказались весьма перегруженными. Конструкторы старались втиснуть как можно больше вооружения в минимальное водоизмещение. В результате перегрузка «семерок» превысила все разумные пределы. Например, эсминцу «Гремящий» по спецификации полагалось иметь стандартное водоизмещение 1425 тонн и полное 1955 тонн, реально же на испытаниях в 1939 году оно составляло соответственно 1612 тонн и 2215 тонн, а в мае 1943-го —1820 тонн и 2350 тонн.
Наиболее опасным следствием перегрузки явилось снижение остойчивости эсминцев. Так, метацентрическая высота вместо проектного значения в 1 метр оказалась существенно ниже: у «Грозящего» на заводских испытаниях при стандартном водоизмещении 1629 тонн — 0,52 метра и при нормальном 1912 тонн — 0,69 метра; у «Быстрого — по результатам кренования в 1940 году при стандартном водоизмещении 1670 тонн — 0,48 метра и при нормальном 1975 тонн — 0,74 метра. Для повышения остойчивости на часть «семерок» в 1940–1941 годах уложили твердый балласт. На «Сокрушительный» — 67 тонн. Это несколько улучшило ситуацию, но общее положение дел не исправило.
Мореходность «семерок» также оставляла желать много лучшего. Из-за узких обводов носовой части корпуса эсминцы сильно зарывались в волну; при волнении моря в 8 баллов скорость снижалась до 5–8 узлов. Уже при 6-балльном волнении хождение по верхней палубе становилось невозможным, и Кормовые помещения, имевшие вход с палубы, были недоступны. При этом если для закрытых морских театров (Балтийское и Черное море) по мореходности «семерки» еще вполне соответствовали, то для океанских (тихоокеанский и Северный флота) они явно не годились. Однако необходимость быстрейшего увеличения флота и начавшаяся мировая война заставили с подобными «мелочами» не считаться.
Эскадренный миноносец «Сокрушительный» был построен на заводе № 189 имени С. Орджоникидзе. Заводской номер С-292. Заложен 29.10.1936 года, спущен на воду 23.08.1937 года, приемный акт подписан 13.08.1939 года. Вскоре после вступления в строй переведен по Беломорско-Балтийскому каналу (сентябрь — ноябрь 1939 года) на Северный флот. В ноября эсминец прибыл в Полярный. Во время войны с Финляндией нес дозорную и конвойную службу, затем занимался боевой подготовкой. С 18 июля 1940 года по 4 июля 1941 года прошел гарантийный ремонт на заводе № 402 в Молотовске. Всего до начала Великой Отечественной войны он прошел 10 380 миль.
После завершения ходовых испытаний «Сокрушительный» был включен в состав Беломорской флотилии, где находился до
29 сентября. За это время он несколько раз эскортировал транспорты, произвел 3 минные постановки (поставил 90 мин КБ-1 и 45 мин образца 1908 года), прошел кратковременный плановопредупредительный ремонт.
1 октября «Сокрушительный» прибыл в Полярный и вошел в состав отдельного дивизиона эсминцев.
Северный флот в годы Великой Отечественной войны был самым молодым и самым малочисленным, но в то же время наиболее активно действовавшим оперативным соединением нашего ВМФ. К июню 1941 года крупнейшими его кораблями были именно «семерки». Пять эсминцев этого типа («Громкий», «Грозный», «Гремящий», «Стремительный» и «Сокрушительный») вместе с тремя «новиками» составляли 1-й отдельный дивизион эскадренных миноносцев. В конце 1942 года, с прибытием тихоокеанских «Разумного», «Разъяренного» и лидера «Баку», была сформирована бригада эскадренных миноносцев (командир — капитан 1-го ранга, затем контр-адмирал, П.И. Колчин).
Первой боевой потерей «семерок» Северного флота стал эсминец «Стремительный». 20 июля 1941 года «Стремительный» стоял на якоре на рейде Полярного между мысами Сизый и Чижевский в боевой готовности № 2. Один котел корабля находился под парами, другой — на поддержке.
День выдался тихим и солнечным. Свободные от вахты краснофлотцы отдыхали на палубе и в кубриках. Шел концерт артистов театра Северного флота. Командира корабля капитана 2-го ранга А.Д. Виноградова на борту не было (его вызвал в штаб командующий флотом), зато на эсминце находился командир дивизиона эсминцев капитан 1-го ранга В.А. Фокин.
В 17 часов 25 минут из-за горы Вестник внезапно появились вражеские бомбардировщики — 6–8 самолетов «Юнкерс-88» — и тотчас же атаковали эсминец. Сигнал воздушной тревоги прозвучал с опозданием, и зенитные батареи успели сделать всего несколько выстрелов. «Я выскочил из КП на причал и первое, что увидел, — большой взрыв, вернее, много взрывов вокруг “Стремительного”,— писал в своих воспоминаниях очевидец происшедшего командующий флотом адмирал А.Г. Головко. — Огромный столб дыма и пламени стал подниматься над самим кораблем. Эсминец тут же разломился, над водой поднялись его корма и нос. В течение двух-трех минут корма затонула. Носовая часть корабля минут двадцать оставалась на плаву. Люди оказались на воде в слое мазута».
Самолеты сбрасывали бомбы, пикируя с высоты 200–400 м, четыре из них попали в корабль. Одна, весом 100 кг, пробила фундамент первого торпедного аппарата и взорвалась в машинном отделении на правом борту в районе 124-го шпангоута. Вторая и третья (обе 100-кг) пробили палубу в районе 100—104-го шпангоутов и разорвались в третьем котельном отделении. Четвертая, предположительно 500-кг, угодила в первое котельное отделение, и от ее взрыва эсминец разломился на две части. Наконец, пятая 100-кг бомба разорвалась рядом с кораблем, в 2–5 м от левого борта.
Никаких действий по спасению корабля команда предпринять не успела. Потери в личном составе оказались очень тяжелыми: погиб 121 человек, в том числе 109 членов экипажа. Раненого комдива Фокина удалось спасти, а находившийся вместе с ним начальник отдела политуправления флота Б.М. Лободенко был убит.
В апреле 1942 года эсминец по частям подняли на поверхность и отбуксировали в Мурманск. Позже кормовую часть «Стремительного» использовали при восстановлении другой поврежденной «семерки» — эсминца «Разъяренный».
Однако вернемся к «Сокрушительному». До 1 января 1942 года он 11 раз выходил для обстрела вражеских позиций, выпустил 1297 130-мм снарядов. Кроме того, вместе с «Грозным» и английским крейсером «Кент» участвовал в поиске немецких эсминцев (правда, без результатов), конвоировал транспорты. Наиболее тяжелым походом стлала совместная с «Грозным» эскортная операция 24–26 декабря. Во время 9-балльного шторма при 7-балльной волне и сильном обледенении надстроек крен корабля достигал 45°, а из-за засоленности холодильника некоторое время приходилось идти на одном ТЗА. Каким-то чудом корабли избежали больших повреждений. В этот раз «Сокрушительному» просто повезло, и он добрался до базы.
1 февраля 1942 года «Сокрушительный» в паре с «Грозным» вышел на поиск немецких транспортов в районе Варде — Киркинес. Плохая погода и мороз вновь привели к сильному обледенению — вес намерзшего льда составил 70 тонн, а его толщина местами достигала полуметра! Из-за этого корабли могли в любую минуту опрокинуться. Операцию пришлось прервать, и на следующий день корабли вернулись в базу.
28 марта, после завершения планово-предупредительного ремонта, «Сокрушительный» вместе с «Гремящим» и английским эсминцем «Ориби» вышли навстречу конвою PQ-13, а утром следующего дня вступили в его охранение. В 11 часов 18 минут при плохой видимости была услышана стрельба, и через 2 минуты у левого борта «Сокрушительного» поднялись всплески от пяти артиллерийских снарядов. Через 6–7 секунд по носу и корме упало еще 3 снаряда. Эсминец увеличил ход. Спустя несколько секунд на курсовом угле 130° и дистанции 15 кабельтовых был обнаружен силуэт корабля, опознанного как немецкий эсминец типа «Редер». «Сокрушительный» открыл огонь и вторым залпом добился накрытия с попаданием снаряда в район второй трубы корабля противника. Тот запарил и резко повернул влево. Наш эсминец вдогонку сделал еще 4 залпа, но больше попаданий не наблюдалось. Налетевший снежный заряд скрыл неприятеля из виду. Всего «Сокрушительный» выпустил 20 130-мм снарядов.
Этот скоротечный бой занимает видное место в истории советского военно-морского искусства, поскольку является единственным за всю Великую Отечественную войну эпизодом, когда наш надводный боевой корабль столкнулся с противником своего же класса и даже вышел из него как бы победителем. В качестве противника «Сокрушительного» обычно указывается немецкий эсминец Z-26. Однако в последнее время в печати появились материалы, в которых выдвигаются другие версии. Так, авторы ряда публикаций, справедливо указывая, что к описываемому момент Z-26 был сильно поврежден и отстреливался от крейсера «Тринидад» из единственного уцелевшего орудия, а кружившие вокруг конвоя Z-24 и Z-25 находились достаточно далеко от места стычки, высказывают гипотезу, будто «Сокрушительный» вел бой с… английским эсминцем «Фьюри». Это представляется маловероятным, так как попадание в союзный эсминец (кстати, на следующий день пришедший в Мурманск) наверняка нашло бы отражение и в документах, и в исторической литературе. Более логично предположить, что мишенью комендорам «Сокрушительного» все же служил Z-26, только вот огонь по советскому эсминцу вел кто-то другой, поскольку первый 5-орудийный залп не мог сделать ни один из находившихся вблизи эсминцев (и английские, и немецкие корабли имели по 4 орудия главного калибра). Кстати, в донесении командира «Сокрушительного» ничего и не говорится о ведении немцами огня. Так что два упавших у борта залпа вполне могли принадлежать тому же крейсеру «Тринидад», принявшему «Сокрушительный» и «Гремящий» за Z-24 и Z-25. Во всяком случае, однозначного объяснения некоторых нестыковок в советском, немецком и английском описаниях этого боя нет.
В апреле «Сокрушительный», находясь в охранении конвоев, неоднократно отражал воздушные атаки, снова перенес 9—10-балльный шторм Вечером 30 апреля он вступил в охранение торпедированного немецкой подлодкой крейсера «Эдинбург», имевшего на борту пять тонн золота, предназначенных для оплаты США по ленд-лизу. Однако нехватка топлива заставила «Сокрушительный» через 8 часов уйти в базу. Пополнив запас мазута, «Сокрушительный» вечером 1 мая вернулся к месту нахождения крейсера, но, увы, было уже поздно. За шесть часов до подхода эсминца «Эдинбург» был потоплен. Позднее англичане высказывали претензии относительно того, что советские эсминцы покинули их поврежденный крейсер в самый тяжелый момент. К командиру «Сокрушительного» и его команде эти претензии не имели никакого отношения и полностью относятся к командованию Северною флота, которое при планировании операции не учло запасов топлива и их расход на своих кораблях.
8 мая «Сокрушительный» дважды выходил в губу Ара для обстрела береговых целей. По данным разведки, оба обстрела были удачными и нанесли противнику определенный урон. Второй поход, однако, едва не закончился трагедией. Во время обстрела береговых целей «Сокрушительный» внезапно атаковали сразу 28 немецких самолетов. Эсминцу удалось срочно отклепать якорную цепь (выбирать якорь уже не было времени) и, удачно маневрируя, избежать попаданий от сыпавшихся на него градом бомб. При этом зенитчикам корабля удалось сбить из 37-мм автомата один бомбардировщик.
С 28 по 30 мая «Сокрушительный» вместе с «Грозным» и «Куйбышевым» находился в охранении союзного конвоя PQ-16, Транспорты конвоя все это время подвергались массированным атакам фашистских бомбардировщиков и торпедоносцев. 29 мая только за одну атаку немцы сбросили на суда конвоя 14 торпед, но ни одна из них не попала в цель, зато торпедоносец «фокке-вульф» был сбит 76-мм снарядом с «Сокрушительного» с дистанции 35 кабельтовых. На следующий день прямым попаданием 76-мм снаряда эсминца был уничтожен еще один самолет, на этот раз «Юнкерс-88», а два других — повреждены. И здесь команда «Сокрушительного» была лучшей из лучших. Что же касается зенитчиков эсминца, то они по праву считались лучшими на всем Северном флоте. Вечером 30 мая транспорты конвоя, надежно прикрываемые нашими эсминцами, благополучно достигли Кольского залива.
8 июля «Сокрушительный» вместе с «Гремящим» направлялись навстречу печально знаменитому конвою PQ-17. По пути эсминцы попали в плавучий 4-балльный лед. Вынужденные сбавить ход до малого и лишенные возможности маневрировать, они в ночь на 10 июля подверглись атаке четырех бомбардировщиков Ю-88, сбросивших на каждый корабль по 8 бомб. К счастью, прямых попаданий не было, но от близких разрывов «Сокрушительный» получил легкие повреждения и деформацию корпуса. Позже атака повторилась, однако эсминцам опять повезло — они без потерь отбили и эту атаку. Встретить транспорт нашим кораблям, однако, так и не удалось, и они вынуждены были возвратиться в Ваенгу.
В течение лета — осени 1942 года «Сокрушительный» прошел кратковременный планово-предупредительный ремонт. В это время корабль также использовался для конвоирования транспортов, занимался боевой подготовкой. Всего с начала войны до 1 сентября 1942 года «Сокрушительный» сделал 40 боевых походов, пройдя в общей сложности 22 385 миль за 1516 ходовых часов. Вне всяких сомнений, это был один из самых боевых кораблей советского ВМФ на тот период времени.
Всего за годы войны «Сокрушительный» выпустил 1639 130-мм снарядов (в том числе 84 — по самолетам), 855 — 76-мм и 2053 — 37-мм снаряда, сбив при этом 6 самолетов врага (2 из них совместно с другими кораблями). За это же время на корабле произошли два случая самопроизвольного выстрела торпед (во время одного из них погиб краснофлотец Старчиков). Еще два матроса утонули в результате несчастных случаев — этим исчерпываются потери личного состава корабля вплоть до его последнего похода. От боевого воздействия противника на «Сокрушительном» не пострадал ни один человек.
Из воспоминаний бывшего старшего торпедного электрика Фофанова Федора Семеновича (на май 1990 года проживал в деревне Азаполье Мезенского района Архангельской области). Ф.С. Фофанов проходил службу на «Сокрушительном» с 1939 по 1942 год:
«В 1939 году наш корабль перевели с Балтики на Север. Пришли в Полярное, и через 3–4 дня началась финская война.
В 1940 году проходили учения, в которых участвовал и наш “Сокрушительный”. Возвращались в базу и в Мотовском заливе наскочили на свою подводную “малютку”. Отсекли ей нос по водонепроницаемому отсеку, а у “Сокрушительного” — пробило борт и помяло вал одной турбины. Наш корабль поставили в ремонт в Молотовск.
В 1941 году нам ремонт завершили, и эсминец пошел в Мурманск. В 1942 году из североморцев была сформирована 42-я бригада морской пехоты и направлена под Сталинград. Попал туда служить связистом и я».
Моряки, направленные с «Сокрушительного» в морскую пехоту, сражались отчаянно и храбро, а имя мичмана Сергея Васильева навечно вписано в историю ВМФ. Васильев родился в 1909 году в Кашине в семье рабочего. Русский. Член КПСС. Подростком с дядей уехал в Ленинград, работал юнгой на торговом корабле, где вступил в комсомол. В Советской армии с 1932 г. сверхсрочную службу проходил боцманом на эсминце «Сокрушительный» и одновременно учился. В январе 1942 года морской отряд, где служил Васильев, влился в 154-ю бригаду морской пехоты, дравшейся под Новгородом. В первом отдельном батальоне морской пехоты Сергей Васильев был секретарем партийного бюро. Веселого, быстрого в движении, сообразительного моряка звали мичманом, а чаще — политруком, за его доброту и душевность.
Батальон, совершив трудный марш по заснеженным, вьюжным дорогам, на рассвете 23 февраля 1942 года вступил в бой. Предстояло очистить от гитлеровских захватчиков деревню Верхнюю Сосновку. Артиллерия отстала, и артиллерийской подготовки не получилось. На опушке леса фашисты заметили наступающие цепи и открыли по морякам сильный минометный огонь. Васильев шел в рядах пулеметной роты, под его руководством удалось вывезти несколько пулеметов на опушку и обстрелять деревню. В ответ полетели мины. Один «максим» был разбит, а политрук ранен— на рукаве маскхалата выступило красное пятно. Он остался в строю, нашел новое удобное место для пулеметов, помог расчетам оборудовать надежную огневую позицию. «Максимы» метко били по позициям врага. Роты батальона под их прикрытием продвигались ползком по заснеженному полю к деревне, до которой оставалось метров триста…
Кроме минометов у гитлеровцев заговорили еще две огневые точки: из двух дзотов на окраине деревни били крупнокалиберные пулеметы. Ряды наступающих редели. В пулеметной роте вышли из строя взводные. Вскоре тяжело ранило и командира роты. Васильев, приняв командование на себя, приказал вызвать к позиции, занятой пулеметчиками, расчеты противотанковых ружей. Этот момент и решил использовать мичман для решительной атаки. Бывший старшина роты П. Смирнов после войны вспоминал: «Как только послышалась залповая стрельба ПТР, политрук рывком сбросил с головы капюшон маскхалата, поднялся во весь рост.
У меня невольно вырвался крик: ‘‘Мичман, ложись, убьют!” А он, держа в одной руке ушанку, в другой автомат, громко закричал: “Товарищи моряки, за мной, вперед! За Родину! За Сталина!” И с развевающимися на ветру русыми волосами и распахнутыми белыми полами маскхалата, как на крыльях, бросился к вражеским позициям…
Моряки поднялись и бегом устремились к деревне. Бойцы соседних рот последовали за ними. Фашисты заметались, их огонь заметно ослаб. Наши пулеметчики ворвались в блиндаж».
В этой атаке Васильев ранен вторично. Но он участвует еще в рукопашной схватке, в изгнании фашистов из деревни. Заметив, что в большом доме гитлеровцы еще сопротивляются, сея смерть, политрук, уже трижды раненный, увлек группу матросов на штурм огневой точки врага
Осколки разорвавшейся рядом мины оборвали жизнь коммуниста.
На следующий день батальон пошел дальше, на запад.
Сергей Васильев был похоронен на воинском кладбище села Залучье Старорусского района Новгородской области. Звание Героя Советского Союза С.Н. Васильеву присвоено посмертно 21 июля 1942 года. В послевоенное время моряками стали два сына моряка — Анатолий и Вадим. В городе Кашине именем Васильева названа улица
Однако вернемся к «Сокрушительному». Подкрепление корпусов эсминцев проекта «7», к которым относился и «Сокрушительный», касалась главным образом района полубака, слабость которого выявил еще опыт Советско-финской войны.
В особо суровых условиях эксплуатации кораблей проекта «7» на Северном флоте недостаточная прочность до переделки облегченных корпусов «семерок» имела весьма драматические последствия. Так, в мае 1942 года при восьмибалльном шторме произошло разрушение носовой оконечности эсминца «Громкий», но корабль каким-то чудом все же удалось спасти и отремонтировать.
Из воспоминаний кочегара эсминца «Громкий» С.Н. Табаринова: «4 марта 1942 года “Громкий” провожал союзный конвой “QP-8”, и в условленном месте повернули в базу. Однако Не рассчитали запас топлива с учетом штормовой погоды и, не дойдя до Кольского залива, остались без мазута. Котлы вышли из строя, корабль стало дрейфовать к берегу. Помощник командира — капитан-лейтенант И.В. Потапов, главный боцман главный старшина Ф.К. Мошин и краснофлотец М.Д. Хрулев пошли на полубак готовить буксирное устройство. Мощная волна смыла троих с корабля, а оказать им помощь не могли, корабль не имел хода, а спускать шлюпку в сильнейший шторм значило подвергать смертельной опасности еще несколько человек. Нас разыскал в море дозорный тральщик и пытался взять на буксир. Все заводимые стальные швартовки рвались как нитки. Наконец в район дрейфа пришел буксир-спасатель и эсминец “Грозный”. Буксир с трудом привел “Громкий” в бухту за островом Большой Олений. К нашему борту подошел “Грозный” и начал перекачку мазута, кроме этого там приготовили для нас обед и передали нам его в бидонах. На этом злоключения не закончились. Налетел шквальный ветер и потащил наши два корабля на каменную банку. “Грозный” погнул себе винты, а “Громкий” поднял пары и малым ходом пошел в Кольский залив. Оба эсминца поставили на срочный ремонт в Росту.
5 мая 1942 года противник потеснил наши части, “Громкий” срочно вышел из базы в губу Вичаны и оттуда вел огонь по наступающему противнику. По-видимому, мы очень мешали противнику в его действиях, и он послал против нас группу из 12 самолетов. Пришлось срочно сниматься с якоря и всеми силами отбиваться от самолетов. Бушевал шторм и на переходе из Мотовского в Кольский залив корабль подвергся ударам огромных волн. В результате произошел разрыв обшивки корпуса в районе 37 шпангоута. Лопнули листы верхней палубы, трещина пошла по обоим бортам ниже ватерлинии. Развернулись кормой к волне, попытались завести пластырь, но его срывало. Личный состав боролся за спасение корабля, все свободные от вахты помогали аварийной группе. Малым задним ходом эсминец пришел в Кольский залив, и нас срочно поставили в док. На заводе корпус подкрепили, приварили заплаты, и 20 июня “Громкий” в сопровождении двух английских миноносцев пошел в Белое море на ремонт. Под Архангельском нас поставили в старый “петровский” Лайский док, вернее большой котлован у реки с батопортом. В доке и мастерской рабочих не было: кто ушел на фронт, кто работал на разгрузке судов в Архангельске. Пришлось создавать ремонтную бригаду из личного состава, которую возглавил командир БЧ-V инженер капитан-лейтенант П.И. Бурханов. Сначала расшили обшивку в районе разрыва, вырезали поврежденные части набора, заменили их новыми, более усиленными, а затем произвели зашивку корпуса новыми стальными листами. Материалы нам поставляли с судостроительного завода в Молотовске. Личный состав, не занятый в ремонтной бригаде, проводил ремонт в своих боевых частях. Мы, кочегары, сменили все трубки в котлах, отремонтировали холодильники в испарителях, зачистили и пропарили все нефтяные цистерны. Ремонт в Лайском доке продолжался 3 месяца, после этого “Громкий” своим ходом перешел в Молотовск на судостроительный завод».
«Громкому» повезло. Его корпус выдержал удары штормового Баренцева моря и не переломился до конца. Повезет ли в дальнейшем другим кораблям в аналогичных условиях, не знал никто…
17 ноября 1942 года из Архангельска вышел в море очередной конвой QP-15. Выгрузившиеся в Архангельском порту 26 союзных транспортов и 11 британских кораблей охранения возвращались в Исландию за новой партией военных грузов для сражающегося Советского Союза.
На первом этапе перехода в зоне ответственности Северного флота силы прикрытия конвоя всегда усиливались кораблями Северного флота На этот раз для сопровождения QP-15 были выделены лидер «Баку» под брейд-вымпелом командира дивизиона капитана 1-го ранга П.И. Колчина (командир лидера — капитан 2-го ранга В.П. Беляев) и эскадренный миноносец «Сокрушительный» (командир — капитан 3-го ранга М.А. Курилех). В условиях жестокого шторма, достигшего к утру 20 ноября ураганной силы, при частых снежных зарядах и практически нулевой видимости, суда конвоя и корабли охранения потеряли друг друга из виду. Конвой рассеялся и охранять стало, по существу, некого. Для судов конвоя тяжесть шторма компенсировалось безопасностью от возможных атак немецких подводных лодок и самолетов. Атаковать в штормовом море при столь огромной силе ветра и большом волнении было невозможно. Поэтому, с разрешения командира конвоя, советские корабли, не дойдя до назначенной точки сопровождения, стали самостоятельно возвращаться на базу.
При возвращении в Полярный на лидере «Баку» от ударов волн девятибалльной силы нарушилась герметичность корпуса, все носовые помещения по 29-й шпангоут были затоплены, вода проникла во 2-е и 3-е котельные отделения — в действии остался только котел № 1. Состояние корабля было критическим, крен доходил до 40° на борт. Личный состав вел отчаянную борьбу за непотопляемость. С серьезными повреждениями, но «Баку» все же дошел до базы, где вынужден был встать в ремонт.
Эсминцу «Сокрушительный» пришлось намного хуже. Сильный ветер со снежными зарядами развел большую волну. Скорость «Сокрушительного» упала до минимума, корабль держался носом против волны. Но это мало помогало. Вскоре «Баку» потерялся из виду, и, чтобы его обнаружить, с эсминца начали стрелять осветительными снарядами и светить прожектором, но безрезультатно…
Неизвестно, дал ли командир дивизиона капитан 1-го ранга Колчин приказание командиру «Сокрушительного» Курилеху идти в базу самостоятельно. Тот факт, что с «Сокрушительного» давали ракеты, пытаясь найти «Баку», говорит о том, что, скорее всего, никакой команды от комдива на эсминец не поступало вообще. Так что Курилеху пришлось действовать на свой страх и риск.
Таким образом, можно говорить о невыполнении комдива своих прямых обязанностей — ведь он как командир отряда отвечал не только за лидер, на котором держал свой вымпел, но и за подчиненный ему эсминец. Колчин же по существу бросил «Сокрушительный» на произвол судьбы. Единственное, что оправдывает в данном случае комдива, это бедственное положение самого «Баку», который едва добрался до базы. Разумеется, что в таком состоянии лидер не мог оказать никакой существенной помощи эсминцу. Скорее всего, именно этот аргумент был принят во внимание при разбирательстве происшедшего с «Сокрушительным», и Колчина никто ни в чем не обвинял. О нем как бы просто забыли.
Предоставленный сам себе, «Сокрушительный», последовательно меняя курс от 210 до 160° и постепенно сбавляя ход до 5 узлов, с трудом «выгребал» против волны, имея в действии главные котлы № 1 и 3 (№ 2 находился в «горячем резерве»), 2 турбогенератора, 2 турбопожарных насоса, запас топлива составлял около 45 % от полного (только в районе машинно-котельных отделений), остальные запасы были в пределах нормы. 20 ноября в 14 ч. 30 мин. в кормовом кубрике услышали сильный треск (слышимый и на мостике) — это лопнули листы настила верхней палубы между кормовой надстройкой и 130-мм орудием № 4, как раз там, где заканчивались стрингеры и начинался район корпуса с поперечной системой набора (173-й шпангоут). Одновременно образовался гофр на наружной обшивке левого борта, затем последовал обрыв обоих валопроводов. В течение 3 минут кормовая часть оторвалась и затонула, унеся с собой шесть матросов, не успевших покинуть румпельное и другие кормовые отделения. Вскоре последовал мощный взрыв — это сработали, достигнув заданной глубины, взрыватели глубинных бомб… Ситуация в одно мгновение стала критической.
Оставшиеся кормовые отсеки быстро заполнялись водой до кормовой переборки 2-го машинного отделения (159-й шпангоут). Потерявший ход корабль развернуло лагом к волне, бортовая качка достигла 45–50°, килевая — 6°. Возник дифферент на корму, остойчивость несколько уменьшилась, что было заметно по увеличившемуся периоду качки; корабль «залеживался» в накрененном положении. Палубу и надстройки непрерывно накрывало волной, движение по верхней палубе было крайне затруднено, внизу же кипела напряженная работа; подкрепляли и уплотняли кормовую переборку машинного отделения, осушили отсеки 159— 173-го шпангоута, использовав не только штатный эжектор, но и нефтеперекачивающий электронасос. Все механизмы действовали безотказно, полностью обеспечивалась работа водоотливных средств и освещения, фильтрация воды почти прекратилась, кормовые переборки поглощали удары волн, улучшилась остойчивость корабля и уменьшился дифферент. Ввели в действие даже резервный котел № 2 (проявил инициативу командир электромеханической боевой части), чтобы «загрузить работой личный состав». Оставалось лишь ждать помощи. Однако и эта надежда в условиях жесточайшего шторма была достаточно сомнительна…
Из военного дневника командующего Северным флотом адмирала А. Головко: «20 ноября… Нынче тяжелый день. Вышел срок автономности еще одной подводной лодки. О причинах, почему она не возвратилась, приходится лишь гадать. Возможно, подорвалась на мине. Может быть, командир не справился с управлением и лодка провалилась на большую, чем мог выдержать корпус, глубину. Кто скажет, если свидетелей происшедшего нет…
Метеосводка плохая. К двум часам ветер в Баренцевом море усилился до девяти — десяти баллов. Представляю, что происходит сейчас там, где идет конвой, возвращающийся от нас и сопровождаемый нашими кораблями: лидером “Баку” и эскадренным миноносцем “Сокрушительный”! Однако неясно, почему “Сокрушительный” отвернул от конвоя прежде срока, не дойдя до назначенной точки сопровождения. Стало это известно из проходящей радиограммы, которую командир “Сокрушительного” Курилех дал на лидер “Баку” в адрес командира дивизиона Колчина около тринадцати часов: “Отвернул от конвоя, лег на курс сто девяносто, ход пять узлов”. Почему такой ход? Что-нибудь стряслось с котлами? Или сдают крепления? Предполагать беду не хочется, но майская история с “Громким”, у которого на волне оторвало нос, не выходит из головы. Полтора часа гадаем, в чем дело. Около 15 часов 30 минут приносят радиограмму, подписанную Курилехом: “Авария надводного корабля: широта 73 градуса 30 минут, долгота 43 градуса. Имею повреждения, хода дать не могу”. Теперь понятно, что дело серьезное. Жду, что донесет Колчин, но тот молчит, и в 17 часов поступает новая радиограмма от Курилеха: “Широта 73 градуса 30 минут, долгота 43 градуса, имею повреждения, хода нет, нуждаюсь в помощи”. Почему же молчит Колчин? Неужели потерял “Сокрушительный” и собирается докладывать после того, как обнаружит его?
Не дожидаясь донесения, приказываю “Баку” немедленно идти на помощь “Сокрушительному”. Одновременно приказываю: эскадренным миноносцам “Урицкий” и “Куйбышев”, находящимся в Иоканке, и эскадренному миноносцу “Разумный”, находящемуся в Кольском заливе, также идти на помощь “Сокрушительному” и, найдя его, вести в Кольский залив; спасательным судам “Шквал” и “Память Руслана”, буксирному пароходу № 2 быть в готовности к выходу в море.
Эсминцы вышли по назначению. А спустя час, когда я проводил занятия с командирами соединений, поступила очередная радиограмма от Курилеха: “Корму оторвало волной до машинного отделения. Корма утонула. Держусь на поверхности. Ветер — зюйд, десять баллов…”
Итак, повторение истории с “Громким”, только у того оторвало нос, а у этого корму. “Громкого” мы спасли, а вот на спасение “Сокрушительного”, учитывая место, время года и условия, в каких произошла авария, надежды мало. Хорошо, если спасем людей. Должно быть, уже есть жертвы: те, кто находился в момент аварии в кормовой части корабля.
Тяжелая история. И ведь что нелепо: “Сокрушительный” только в начале войны закончил специальный ремонт (подкрепление корпуса).
21 ноября. Начальник штаба С.Г. Кучеров всю ночь нагонял тоску: ходил, вздыхал, высказывал самые мрачные мысли. Хватает и своих, но понимаю его: разве можно не переживать то, что стряслось на широте семьдесят четыре градуса?.. И все-таки правильнее переживать про себя. Какое бы ни было чрезвычайное происшествие, надо сдерживать себя, уметь находить выход из создавшегося положения, иметь в виду не только происшествия, но и всю обстановку.
Курилех сообщил, что “Сокрушительный” более шести часов не продержится, так как затопляет корму, вернее то, что теперь следует считать кормой. Было это около трех часов. Однако уже полдень, а корабль держится на плаву. Радиограммы продолжают поступать, причем тон донесений очень спокойный, чего я никак не ожидал от Курилеха. Что-то здесь непонятное. Фатализм?.. Мужество и фатализм далеки одно от другого.
Постепенно по донесениям вырисовывается следующая картина. “Баку” и “Сокрушительный” повернули обратно от конвоя вчера, каждый самостоятельно, не видя друг друга в снежных зарядах, рассчитывая соединиться в дальнейшем на переходе. “Сокрушительный” шел курсом 210 градусов и подвергался сильному воздействию волны, которая била в левый борт. Поэтому командир корабля стал изменять курсы на ветер (последовательно на 190, 180 и 160 градусов) и уменьшать ход, сбавив скорость хода на последнем курсе до шести узлов. Это, однако, не могло помочь, и в 14 часов 30 минут в корпусе “Сокрушительного” от ударов волн образовалась трещина на верхней палубе в кормовой части. Через три минуты кормовая часть отломилась по сто семьдесят третьему шпангоуту, а через десять минут затонула вместе с шестью краснофлотцами, которые не успели покинуть ее. В момент погружения кормовой части произошел взрыв глубинных бомб, находившихся в кормовых стеллажах. Оставшаяся на плаву часть корабля заполнилась водой по кормовую переборку второго машинного отделения. Как только был исправлен вышедший из строя радиопередатчик, “Сокрушительный” в четырнадцать часов сорок минут сообщил Колчину об аварии и указал свое место. Эта проходящая радиограмма, повторенная неоднократно, была первым известием, из которого мы узнали об аварии.
Колчин так и не отыскал “Сокрушительный”. Был около, не увидел и в 9 часов, прекратив поиск, так как мазута осталось только на обратный путь, повернул в Кольский залив.
“Сокрушительный” очень дрейфует — до четырех — четырех с половиной узлов по ветру. Пока мало уверенности, что эсминцы скоро найдут его, поэтому готовим к выходу вслед им две подводные лодки и “Громкий”.
Ближе всех к “Сокрушительному”, судя по донесениям, “Разумный”. Несмотря на большую волну, идет по двадцать — двадцать два узла, ищет по радиопеленгу.
И находит в 17 часов 55.минут. Молодец Соколов (С.К. Соколов — капитан 2-го ранга, командир дивизиона. Командиром корабля в то время был капитан 3-го ранга В.В. Федоров. — В.Ш.).
Место “Сокрушительного”— широта 75 градусов 1 минута, долгота 41 градус 25 минут. Это в четырехстах двадцати милях к северу от Иоканки.
Около 18 часов 15 минут подошли “Куйбышев” (командир корабля Гончар) и “Урицкий” (командир корабля Кручинин) под общим командованием Симонова (командир дивизиона). Также использовали радиопеленг.
Состояние моря в районе, где обнаружен “Сокрушительный”, не лучше, чем накануне. Попытки “Разумного” подойти к потерпевшему аварию кораблю и взять его на буксир закончились неудачей. Дважды заводили буксир, и дважды буксир лопнул. Тем временем погода еще болёе ухудшилась. Доложив об этом, Соколов просил разрешения снять людей и отказаться от буксировки. Судя по всему, снять людей — единственная возможность спасти их. Решение Соколова правильное в первой части, но отказываться от буксировки преждевременно. Сперва надо снять людей, дальше будет видно.
Из следующего сообщения ясно, что Соколову не удалось ни то, ни другое. Подойти к борту “Сокрушительного” было невозможно. Корабли так сильно бросало, что они при сближении вплотную должны были разбиться от ударов друг о друга. Попытки удержать “Разумный” машинами на месте при подходе на предельно возможную дистанцию успеха не имели. Много раз “Разумный” приближался к “Сокрушительному” для того, чтобы дать возможность людям поврежденного корабля перебраться на палубу “Разумного”. Удалось благополучно прыгнуть с борта “Сокрушительного” на палубу “Разумного” только одному человеку. Тем и закончились попытки Соколова снять людей.
Вскоре подошли “Куйбышев” и “Урицкий”, оба типа “Новик”. Корабли этого типа лучше держатся на волне, что мне хорошо известно (я был старшим помощником на “Урицком” еще на Балтике).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.