Глава 5 Мифы и правда о загранотрядах
Глава 5
Мифы и правда о загранотрядах
Сейчас издано достаточно много мемуаров ветеранов военной контрразведки, которые уже в первые месяцы войны служили в Особых отделах. Они ценны тем, что в них описана реальная работа военных чекистов. То, что при всем желании не смогут воспроизвести создатели многочисленных романов и телесериалов.
Начало войны глазами военного чекиста
Хотя есть еще более ценный источник информации – дневники сотрудников Особых отделов. Разумеется, их очень мало. На войне, особенно в первый год, было не до мемуарного жанра. Да и сама специфика службы приучила к тому, что ничего нельзя доверять бумаге. Слишком велик риск того, что дневник попадет в руки врага или на глаза начальству. Ниже опубликованы выдержки из дневника начальника Особого отдела 50?й армии Брянского фронта майора Ивана Савельевича Шабалина. С одной стороны, его служебное положение позволяло ему каждый день выкраивать несколько минут, чтобы сделать очередную запись. С другой стороны, он видел общую картину того, что происходило на фронте и в 50?й армии.
«27.8.1941 г.
Прибыли на место назначения в деревню Вышковичи, близ г. Брянска. Расквартировались в сельхозтехникуме.
(…)
29.8.1941 г.
Принял дела. Аппарат бежит. Противник предпринимает налеты на г. Брянск. Стучат пулеметы и зенитки. Самолеты немцев безнаказанно улетают. Наших ястребков пока что не видно.
(…)
6.9.1941 г.
Армия не является такой, какой мы привыкли представлять ее себе на родине. Громадные недостатки. Атаки наших армий разочаровывают.
(…)
30.9.1941 г.
Положение с личным составом очень тяжелое. Почти весь состав армии подобран из людей, родина которых занята немцами. Они хотят домой. Бездеятельность на фронте, отсиживание в окопах деморализуют красноармейцев. Появляются случаи пьянки командного и политического состава. Люди иногда не возвращаются из разведки. Противник ведет слабый минометный огонь. Он укрепляет передовые позиции отлично. Мы живем в землянке. Бывает немного холодно, особенно по утрам.
Вчера, 29.9.1941 г., меня вызывал командующий армией на командный пункт. Был чрезвычайно интересный разговор о политико?моральном состоянии войск и наших мероприятиях. Ночью я возвратился в свою землянку, без света, в ужасной темноте. Я возвратился очень расстроенным. Дела идут плохо. Знает ли Москва действительное положение на фронте?
На пути через колхозные поля видно много хлеба, собранного в скирды и копны. Сколько добра пропадает! Становится страшно. Некоторые красноармейцы собирают рожь для лошадей. Копают себе картофель и заготавливают дрова.
1.10.1941 г.
Я встал рано утром. Из Москвы прибыли т.т. Тутушкин и начальник Особого отдела фронта Бегма. Это дало хороший толчок. Затем все выехали в дивизии, также и мои два представителя.
В дивизиях дело обстоит неблагоприятно как с нашим аппаратом, так и с командно-политическим составом. Он работает плохо.
Хорошим уроком будет для нас происшедшая катастрофа с 42 красноармейцами в 258?й стрелковой дивизии и подобное же дело с 18 людьми в 217?й стрелковой дивизии. Позорно, что мы проспали и расследование дела не приносит необходимого результата.
Вывод: Положение 50?й армии не блестяще. Она состоит почти целиком из людей, родственники которых находятся в областях, занятых противником.
От нас и от командования требуются жесткие мероприятия. Многие военные инстанции и часть нашего аппарата работают все еще, как в мирное время. Этому благоприятствовало еще и то, что армия почти два месяца находится в обороне и ведет только артиллерийский, минометный и пулеметный огонь, и то лишь периодически и очень слабо. Ночью люди на передовых позициях обороны спят; немцы выставляют посты и уходят для ночевки в деревню. Это не война, а пародия. Нет никаких активных действий, атак, и из-за этого среди красноармейцев возникают нездоровые проявления. Сегодня я провожал «москвичей». Возвратился в свою землянку и пишу эти строки при свете свечи. Душа болит, настроение отчаянное. Все же нужно положение немедленно восстановить, и это надо сделать любой ценой.
(…)
3.10.1941 г.
Я спал в землянке. Встал в 7.30. Кричат, что прибыл тов. Колесников. Я поехал поэтому во второй эшелон. Мы обменялись мнениями о наступлении противника. Позорно, что враг снова одержал победу, прорвал позицию 13?й армии, занял г. Кромы, находящиеся в 30 километрах от Орла. Отрезает нас. Занял на нашем участке фронта несколько деревень. В 12.00 мы выехали на участок 258?й дивизии, где провели 2 часа, чтобы затем вечером возвратиться в т. Огонь нашей артиллерии силен, пехота готовится к атаке. Есть приказ возвратить потерянные позиции. Вечером, когда я пишу эти строки, положение еще не прояснилось. Подразделение связи работает плохо. Штаб – то же самое. В тылу сидят трусы, которые уже приготовились к отступлению. О боже, сколько льстецов здесь. К. говорит, что в Орле НКВД уже эвакуируется. Но от нас до Орла еще 150 километров! Что за путаница, что за беспомощность! Если бы была здесь твердая рука! Хорошо продуманный штурм – и немцы побегут без оглядки. Их силы в сравнении с нашей армией видимо истощены, и наше отступление кажется немцам отчасти неожиданностью. Еще 1.10.41 г. у нас появился один немецкий солдат и заявил: «Завтра мы атакуем вас по всему фронту». Он видел в нашей армии силу, однако эта сила задрожала и дала противнику возможность форсировать безнаказанно Десну в нескольких пунктах.
Однако на участке 258?й стрелковой дивизии наша артиллерия хорошо поработала, и противник оставил на поле боя много убитых и раненых.
4.10.1941 г.
Рано утром я с товарищем К., который прибыл ко мне из деревни т., пошел к Петрову. Мы сидели около 2 часов и обменивались нашими мнениями о ходе немецкого наступления. В 12.00 часов мы выехали в автомашинах в Дятьково. В пути встретили К., начальника Особого отдела 217?й дивизии. Он сказал: «Я ищу командный пункт для 217?й дивизии». Мы дали ему указания. В пути мы встретили также комиссара 217?й дивизии. Он рассказал нам об обстановке, мы мало верили ему. Мы встретили группу красноармейцев и послали ее в дивизию. Положение 217?й дивизии следующее:
2.10.41 г. немцы провели усиленную артиллерийскую подготовку, разбили пулеметные гнезда и позиции наших стрелков, отогнали наши передовые посты и перешли в атаку. Немецкая авиация проявляла деятельность и не давала нашим силам возможность развернуться.
Результат: дивизия разбита. Полк № 766, находившийся на правом фланге, потерян; связь прервана, и никто не знает, где она осталась. От 755?го полка осталось человек 20. Остальные мертвы, ранены или рассеяны. Дивизия потеряла руководство. Красноармейцы были оставлены на произвол судьбы. Все приходят с оружием. От дивизии осталось не более 3 тысяч человек, и эти также рассеяны. Сегодня немцы не наступают, они только ведут разведку. По-видимому, у них здесь много сил. Здесь нужно было бы теперь наступать, но для этого ничего нет. Две бессильные армии стоят друг против друга, одна боится другую. Вечером: говорят, что Орел горит. Нас обошли. Весь фронт, т. е. 3 армии, попали в клещи, в окружение, а что делают наши генералы? Они «думают». Уже стало привычкой: «Я уклоняюсь от окружения, мы сдаем фронт»… Но нужно сказать, что отдельные участки фронта удивительно устойчивы; это было врагу неприятно. Но, несмотря на это, мы уже наполовину окружены, что будет завтра?
В 22.00 я поехал в лес и говорил с командующим армии – генерал?майором Петровым об обстановке. Он сказал, что фронт не может здесь больше помочь, и спросил меня: «Сколько людей расстреляли вы за это время?» Что это должно означать?
Комендант принес литр водки. Ах, теперь пить и спать, может быть, тогда будет легче.
Перспективы войны далеко не розовы, так как противник вогнал мощный клин в наш фронт. Но у нас, как всегда, потеряли голову и не способны ни к каким активным действиям.
(…)
6. Х.1941 г.
В 9.00 утра К. возвратился с фронта. Он говорит, что штаб переехал. Остались военный совет и оперативный отдел. Особый отдел полностью отрезан. Он (К.) возвратился поэтому к нам. К. был там около 2 часов, он говорит, что он едет в штаб фронта. У него болит сердце. Я не советовал ему ехать, затем я ему сказал: «Ну, поезжай, только вечером возвращайся обратно». Мы обменялись затем мнениями относительно сегодняшнего дня. В 15.30 часов сообщили, что танки противника окружили штаб фронта. Происходит стрельба. Затем нет никаких известий из штаба фронта.
Около 17 часов танки возвратились в город. Об этом сообщили нам во время обеда. Второй эшелон уехал на велосипедах в деревню Гололобовка. Вечером разведка донесла, что в Брянске 6 танков и 5 или 6 автомашин с пехотой. Брошено 2 полка, чтобы изгнать противника из Брянска. Имеется противотанковое орудие. Пехота 154?й дивизии еще не прибыла. Брянск горит, мосты через Десну не взорваны. Противник проявляет оживленную деятельность. Гвардейский дивизион уехал в распоряжение командира 290?й пехотной дивизии. Паники нет, но состояние нервозное.
В 5 часов. Я остался в землянке, автомашина готова к отъезду. Жаль товарища К. Весьма возможно, что он наткнулся на танки противника. У него было такое предчувствие, и он не находил себе места. Генерал принимает предварительные решения. Ждет указания из Москвы. Взять армию с фронта нельзя, так как слева 3?й и 13?й армии, которые могут попасть в тяжелое положение. Неизбежность окружения всего фронта, а не только нашей армии очевидна. Стрелковые дивизии удерживают первоначальный участок обороны. Командование фронта в лице начальника штаба генерала Сахарова и командующего фронтом Еременко уже приказало отвести дивизии на второй участок обороны. Они, однако, это распоряжение сами изменили. Руководство штаба фронта в течение всего времени немецкого наступления потеряло управление и, вероятно, потеряло голову. Было бы гораздо лучше предоставить армии возможность самостоятельных действий. Снабжение боеприпасами проходит с перебоями. 5.10.41 г. в Брянске было около 100 поездов. Удалось еще отправить их куда-нибудь. По сообщению начальника тыла, осталось приблизительно 130 тонн горючего, но, сколько осталось на отдельных участках железной дороги, неизвестно.
7.10.1941 г.
Я встал очень рано. На фронте не произошло никаких существенных изменений. Дивизии удерживают свои позиции. Идут бои за городом Брянском. Оба наши полка 154?й дивизии отражают наступление врага. В 6 часов вечера противник занял большую часть Брянска. Имеется решение менять командный пункт. В 18 часов мы покинули г. Брянск согласно приказу об отходе. Итак, мы оставим также г. Орел. В 18 часов мы выехали с оперативной группой на 3 автомашинах в район тыла в деревню Огорь и прибыли туда в 24 часа. Расстояние составляет только 40 километров. Вокруг нас паника и слухи всякого рода. Мне было больно оставлять свою землянку. Здесь в лесу мы прожили больше месяца и чувствовали себя на этом месте, так сказать, по-домашнему.
Ничего подобного поражению Брянского фронта история еще не видела. Противник подошел сзади и окружил почти 3 армии, т. е. по меньшей мере 240 тысяч человек, которые занимали область размером приблизительно 600 км по кривой линии обороны. Прибыл приказ из Москвы руководству штаба: «Весь фронт должен отойти». Громадные усилия, кажется, начнется бегство людей. Последние дни мы не видели ни одного нашего самолета. Мы сдавали города почти без боя. Командование фронтом потеряло руководство с первых дней немецкого наступления. Говорят, что эти глупцы уже изъяты и отправлены в Москву.
Отступление! Все усилия, которые были приложены для укрепления оборонительной зоны, оказались напрасными. Гигантские усилия! Эту линию используют немцы, если мы их погоним назад. Командование фронтом 6.10.41 г. передано Петрову.
Интересно отметить следующее. Я прихожу к Петрову, он говорит: «Ну, меня тоже скоро расстреляют». «Почему же», – спрашиваю я его. «Да, – говорит он, – меня назначили командовать всем фронтом». Я отвечаю: «Если Вас назначили, то Вы должны браться за дело и стремиться к победе». «Ну да, но ты видишь, однако, в каком положении находятся фронт и его армия. Я еще не знаю, что осталось от этих двух армий (3?я и 13?я) и где они находятся».
8.10.1941 г.
Деревня Огорь. Я не спал целую ночь. В 5.00 утра я отослал второй эшелон. В деревне остались 8 человек оперативных работников и две автомашины. В 10 часов утра мы выпили вчетвером литр водки, хорошо позавтракали. Я лег спать в машине и спал хорошо. Едуков разбудил меня. Я выехал на грузовике, чтобы установить связь с командным пунктом, который переехал в другое место, неизвестно куда.
Все жители остались здесь, они убирают картофель. Не слышно ни одного выстрела. Как быстро забывают ужасы войны! В 6 часов вечера слышен большой шум моторов, слышна стрельба артиллерии и пулеметов.
В 9 часов вечера приехал И. с группой людей с командного пункта. Прибыло 150 раненых. Школу оборудовали под лазарет. Я ночевал в автомашине.
(…)
10.10.1941 г.
Мы спали вчетвером в одной автомашине. Очень холодно. В 7 часов встали. Идет снег, он падает большими хлопьями. Мы позавтракали из старых запасов, случайно достали кипятку и хорошо согрелись. В 11 часов мы выехали в район Хвастовичи. По дороге двигается масса автомашин и людей. Грязь непролазная; вся дорога превратилась в тягучее тесто. В деревне Слобода мы остановились. Я встретил Никонова из 217?й стрелковой дивизии, он мне сказал, что их потери в людях составляют 75 %, потеряна также часть вооружения.
11.10.1941 г.
Мы переночевали в деревне Березовка. В 10 часов утра пришел товарищ И. и сообщил, что в деревне Огорь 9.10.1941 г. был убит товарищ Миша Чернецов при взрыве бомбы. Мне очень жаль этого симпатичного человека. Его похоронили около школы у липовой аллеи.
В час 30 мин. немцы начали обстреливать поле вблизи штаба из минометов. Штаб армии уехал в беспорядке в Авдеевку. На дороге уже господствовало беспорядочное нагромождение автомашин; над нами кружились 4 немецких самолета, дважды мы останавливали нашу машину; самолеты летали очень низко, кругом стреляли зенитки, но напрасно. Самолеты не сбросили бомб, это было странно, но, вероятно, они не имели их с собой. Положение для армии печально; где тыл, где фронт, трудно сказать. Кольцо, в котором находится армия, суживается. Обоз армии – это груз, все колонны тянутся туда. Армия терпит значительные потери в людях и материалах.
12.10.1941 г.
В 5 часов утра мы прибыли в деревню Буяновичи.
Немедленно позавтракали, я выпил стакан водки и лег спать в машину. В 10 часов утра меня разбудили. Оказалось, что в то время, когда я спал, немецкие самолеты сбросили 4 бомбы и обстреляли деревню из пулеметов. Одна хижина горит. Два человека из санитарного батальона убиты. Я брился во время стрельбы из пушек и пил чай. Население в этих деревнях принимает нас не очень дружелюбно. Это нужно отметить. Минометы противника ведут огонь. Я послал в штаб, чтобы узнать, как обстоят дела. В 1 час 30 минут противник начал вести сильный минометный огонь. Штаб быстро отправился в направлении на Фроловку. Прибыв на кладбище, я остановил машину, затем стал у края кладбища, наблюдал огонь вражеских минометов и беспорядочное бегство штаба армии. Двигалось приблизительно 1000 машин в 3 ряда.
Командующий армией проехал мимо и показал рукой на лес. Мы сели в автомашины и уехали в лес, находящийся в одном километре от деревни Б. Мы собирались ехать в направлении деревни Ф. В лесу я остановил машину и приказал ехать к переправе через Москву. Я сам шел пешком через лес. Когда я прибыл к переправе, то встретил товарищей Едукова, Зайцева и Шляпина. Мы остановились у переправы и наблюдали восстановление дороги. Наши машины были уже на той стороне. Внезапно прибыли 3 кавалериста и сообщили, что там немцы. Одновременно нас начали обстреливать из легких пулеметов и минометов. Возник беспорядок. Наши солдаты начали стрельбу; я и С. медленно отошли в глубь леса. Вокруг нас свистели пули и осколки гранат. Я потерял весь оперативный состав, блуждал до вечера. Стрельба прекратилась. Командующий, члены Военного совета и начальник штаба выехали, их не было больше в лесу. Вечером я получил приказ: ночью отойти в деревню Нехочи. Настроение мрачное. Мы были близки к тому, чтобы прорваться. Немцы были изгнаны из деревни Ф. И теперь мы должны снова идти во внутрь кольца, которое, конечно, станет еще уже.
13.10.41 г.
Всю ночь я не сомкнул глаз. Я потерял 2 автомашины. Вчера вечером я встретил товарища И., сегодня утром я встретил шофера Ф., который мне сказал, что весь оперативный состав в порядке. Сильный холод. Нет ни перчаток, ни теплого белья. Я хожу в гимнастерке. Мы двигаемся очень медленно, застряли в болоте. Было около 1000 автомашин. Всю ночь мы строили переправу, переводили автомашины с помощью тягача и, несмотря на это, до утра не закончили. В болоте осталось около 50 грузовиков и приблизительно такое же число на поле. В 6 часов утра немцы начали стрелять из многих минометов.
Мы прибыли к одному маленькому ручью, где нас обнаружил немецкий разведывательный броневик. Он дал знак, и противник открыл по нашему обозу минометный огонь. Мы остановились у ручья. Ночь прошла спокойно. Мы строили переправу.
14.10.1941 г.
Противник оттеснил нас в кольцо. Непрерывная канонада. Дуэль артиллеристов, минометчиков и пулеметчиков. Опасность и ужас почти целый день. Я уже не говорю больше о лесе, болоте и о ночевке. С 12?го я не спал. Со 2 октября я не читал ни одной газеты.
15.10.1941 г.
Это ужасно, у меня кружится голова; трупы, ужас войны, мы непрерывно под обстрелом. Снова я голоден и не спал. Я достал фляжку спирта. Я ходил в лес на рекогносцировку. У нас полное уничтожение. Армия разбита, обоз уничтожен. Я пишу в лесу у огня. Утром я потерял всех чекистов, остался один среди чужих людей. Армия распалась.
16.10.1941 г.
Я переночевал в лесу. Уже три дня я не ел хлеба. В лесу очень много красноармейцев. Командиры отсутствуют. В течение всей ночи и утром немцы обстреливали лес оружием всех видов. Около 7 часов утра мы встали и пошли на север. Стрельба продолжалась. На отдыхе я помылся. Мы достали продуктов питания и сварили обед. Я нашел для себя маленькое одеяло, полевую фляжку и сумку. С утра идет дождь. Затем дождь перешел в мокрый снег. Мы промокли до нитки. Нас мучает ужасная жажда, мы пьем болотную воду. Под вечер мы пришли к деревне К. Адский холод, сыро. Мы построили палатки, разожгли огонь, высушили одежду, пошли вчетвером в колхоз и достали соломы. Мы спали очень беспокойно. На дороге мы видели немецкий обоз, пропустили его мимо. Наткнулись на мертвых красноармейцев. По пути лежат кучи брошенных противогазов и касок.
17.10.1941 г.
Я проснулся от голода. Красноармейцы уже разожгли огонь. Я высушил мою шинель. Вскоре позавтракали и затем отправились дальше. Уже третий день мы не имеем хлеба. Вышли для разведки на опушку леса. Немецкий разведывательный отряд обнаружил нас и обстрелял из миномета. Вечером мы перешли железную дорогу и канал, достали сена для ночевки. Немецкий патруль обнаружил нас и обстрелял из легких пулеметов и минометов. В пути я бросил сено. Ночь была ужасно холодна, хотя в лесу мы спали на сене.
18.10.1941 г.
Не позавтракав, продолжали мы двигаться через лес. Мы видели немецкий патруль. Перестрелки не было. Как всегда, шли через болото. Около 12 часов остановились позавтракать, высушили одежду, ели теплый суп и кашу, кусочек мяса на 4 человек, немного картофеля и гороха. Я побрился. Ночью предстоит переход через шоссе. Оно находится под обстрелом. К сожалению, у меня нет больше одеяла, так как вчера во время перехода через железнодорожную линию оно исчезло. Ужасно холодно.
19.10.1941 г.
Всю ночь мы шли под проливным дождем через болотистую местность. Непроницаемый мрак. На мне нет больше ни одной сухой нитки. Моя правая нога опухла. Двигаться ужасно тяжело. На рассвете мы остановились в лесу. С большим усилием я обсушился у огня и оделся, не поев и не поспав. Предстоит нам теперь путь через безлесную местность. Мы разделились на две группы, половина из нас не имеет оружия. Днем я вышел из лесу в качестве охранения, но безрезультатно. Разведка ходила за лес в… но там немцы. Слышна стрельба легких пулеметов и минометов…»[81]
На следующий день, 20 октября 1941 года, автор дневника погиб. В память об этом военном чекисте остался его дневник, где показана подлинная, а не выдуманная писателями и сценаристами работа Особых отделов в первые месяцы войны. В нем почему-то ничего нет о массовых расстрелах «особистами» военнослужащих Красной Армии, хотя, судя по вопросу генерал?майора Петрова, от военных чекистов ожидали именно массовых расстрелов.
Борясь с дезертирами
В июле 1941 года ГКО предоставил Особым отделам право внесудебного расстрела изменников и дезертиров[82]. Справедливости ради отметим, что еще в 1926 году в Уголовном кодексе РСФСР была предусмотрена смертная казнь за самовольное оставление в военное время расположения воинской части сроком свыше суток. Такое же наказание было предусмотрено за неисполнение приказа в военное время[83]. Так что фактически в первые месяцы войны Особые отделы выполняли функции судебных органов.
Однако уже в октябре 1942 года, после стабилизации фронта, ГКО отменил внесудебные расстрелы и обязал Особые отделы передавать дела об изменниках и дезертирах в суды военных трибуналов.
В декабре 1941 года по представлению НКВД ГКО принял решение об обязательной «фильтрации» военнослужащих, бежавших из плена или вышедших из окружения. Их направляли в специальные сборно-пересыльные пункты, созданные в каждой армии.
В качестве особой меры укрепления дисциплины при исключительных обстоятельствах допускался расстрел перед строем осужденных трибуналами дезертиров, уличенных в бандитизме и вооруженном грабеже. Хотя во фронтовых частях эта мера применялась крайне редко.
К борьбе с дезертирством привлекались агентурно-осведомительные кадры как в действующих, так и в запасных частях. Осведомители сообщали в Особые отделы о военнослужащих, которые, по их мнению, могли стать изменниками или дезертирами. Если данных для ареста было недостаточно, то подозреваемые лица не допускались в наряды, выполнявшие задания на переднем крае, или переводились в тыл. Заградительные отряды и воинские подразделения, приданные особым отделам для поиска дезертиров, прочесывали в прифронтовой полосе местность, выставляли заслоны.
О результативности работы особых отделов НКВД СССР можно судить по докладам НКВД СССР в ЦК ВКП(б) и ГКО 8 августа 1942 года, согласно которым чекистами было задержано 11 765 вражеских агентов[84].
Эти агенты немецкой разведки и диверсанты, действовавшие на фронте и в тылу Красной Армии, в первый период войны в основном были белоэмигрантами, мечтавшими о реванше, вербовались и попавшие в плен красноармейцы. Еще 15 июня 1941 года германское командование приступило к переброске на территорию СССР разведывательно-диверсионных групп и отдельных разведчиков, переодетых в советскую военную форму, владеющих русским языком, с заданиями после начала военных действий проводить диверсионные акты – разрушать линии телеграфно-телефонной связи, взрывать мосты и железнодорожные коммуникации, уничтожать воинские склады и другие важные объекты, захватывать в тылу Красной Армии мосты и удерживать их до подхода передовых частей Вермахта.
С целью обнаружения агентуры противника перед Управлением Особых отделов НКВД и его органами в армии была поставлена проверка военнослужащих, выходивших из окружения. К примеру, с 15 по 18 октября 1941 года на участке Можайского укрепленного района было задержано 23 064 красноармейца, которые поодиночке и группами отходили от линии фронта в тыл и не имели при себе необходимых документов. Все задержанные были направлены на пункты сбора при заградительных отрядах, где проходили проверку сотрудниками особых отделов, а затем следовали в пункты формирования воинских частей или в распоряжение военных комендатур[85]. Заградотрядами Особого отдела НКВД 50?й армии с 15 по 31 октября 1941 года «задержано 2681 человек, из них арестовано 239 человек. В числе арестованных преобладающее большинство дезертиров. В то же время задержано и изобличено ряд немецких шпионов… По постановлению Особых отделов НКВД расстреляно 38 дезертиров»[86].
Для тщательной проверки военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или в окружении противника, решением ГОКО № 1069сс от 27 декабря 1941 года[87] в каждой армии были созданы армейские сборно-пересыльные пункты и организованы спецлагеря НКВД. Проверка находящихся в спецлагерях военнослужащих Красной Армии проводится отделами контрразведки «Смерш» НКО при спецлагерях НКВД (в момент постановления это были Особые отделы)[88].
В 1941–1942 годах было создано 27 спецлагерей, но в связи с проверкой и отправкой проверенных военнослужащих на фронт они постепенно ликвидировались (к началу 1943 года функционировало всего 7 спецлагерей).
По официальным данным, в 1942 году в спецлагеря поступило 177 081 бывших военнопленных и окруженцев. После проверки особыми отделами НКВД в Красную Армию было передано 150 521 человек[89].
Значительная часть немецких агентов, которых спецслужбы Третьего рейха вербовали из военнопленных и жителей оккупированных районов, добровольно сдавалась сразу же после перехода линии фронта органам НКВД и военному командованию. Те же, кто собирался выполнять задание немцев, почти всегда попадали в руки «особистов» или сотрудников органов госбезопасности.
«Палачи с пулеметами» из загранотрядов
Согласно приказу НКВД СССР № 00941 от 19 июля 1941 года при Особых отделах корпусов, армий и фронтов были сформированы отдельные стрелковые взводы, роты и батальоны[90]. Оговоримся сразу – эта идея принадлежала не Лубянке, как это утверждают отдельные историки, а военному и политическому руководству страны во главе с Иосифом Сталиным. Многие знают, что решением Государственного Комитета Обороны, датированным 17 июля 1941 года, органы Третьего управления (военная контрразведка) Наркомата обороны были преобразованы в особые отделы НКВД СССР. Последние, цитируя решение ГКО, должны были вести:
«…решительную борьбу со шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидацию дезертирства непосредственно в прифронтовой полосе».
Для выполнения этой задачи НКВД должно было «дать им вооруженные отряды»[91]. Напомним, что членом ГКО в июле 1941 года наркомом внутренних дел Лаврентий Берия не был, а значит, решение о создании «вооруженных отрядов» мог только выполнить, но не инициировать. Что он и сделал. Приказал сформировать (ссылаясь на решение ГКО) «отдельные стрелковые взводы, роты, батальоны…»
Как использовались эти «вооруженные отряды»? Снова разочаруем тех, кто уже мысленно представил яркую картину: сытые, прекрасно вооруженные, вечно пьяные бойцы этих рот расположились в деревнях прифронтовой зоны и из пулеметов расстреливают бредущих по проселочным дорогам измотанных многодневными боями, пухнущих от голода и падающих с ног от усталости красноармейцев.
Во-первых, численности этих «вооруженных отрядов» физически просто не хватит, чтобы перекрыть путь отступления нескольким полкам или дивизии Красной Армии. Да и к моменту их формирования на Западном фронте, а фактически произошло это не раньше начала августа 1941 года, хаотичное отступление войск Красной Армии почти прекратилось. Да, войска уходили на восток, но только после соответствующего приказа.
Во-вторых, напомним, что «основная задача Особых отделов и войсковых подразделений НКВД заключается в быстрейшем наведении твердого революционного порядка в тылах дивизий, корпусов, армий и фронта и в решительной борьбе с дезертирами, паникерами и трусами». Это цитата из «Инструкции для Особых отделов НКВД Северо-Западного фронта по борьбе с дезертирами, трусами и паникерами».
В четвертом параграфе данного документа говорится о способах решения этой задачи.
«Особые отделы дивизии, корпуса, армии в борьбе с дезертирами, трусами и паникерами осуществляют следующие мероприятия:
а) организуют службу заграждения путем выставления засад, постов и дозоров на войсковых дорогах, дорогах движения беженцев и других путях движения, с тем чтобы исключить возможность какого бы то ни было просачивания военнослужащих, самовольно оставивших боевые позиции;
б) тщательно проверяют каждого задержанного командира и красноармейца с целью выявления дезертиров, трусов и паникеров, бежавших с поля боя;
в) всех установленных дезертиров немедленно арестовывают и ведут следствие для предания их суду военного трибунала. Следствие заканчивать в течение 12?часового срока;
г) всех отставших от части военнослужащих организовывают повзводно (поротно) и под командой проверенных командиров в сопровождении предъявителя особого отдела направляют в штаб соответствующей дивизии;
д) в особо исключительных случаях, когда обстановка требует принятия тщательных мер для немедленного восстановления порядка на фронте, начальнику особого отдела представляется право расстрела дезертиров на месте.
О каждом таком случае начальник особого отдела доносит в особый отдел армии и фронта;
е) приводят в исполнение приговор военного трибунала на месте в необходимых случаях перед строем;
ж) ведут количественный учет всех задержанных и направленных в том числе и персональный учет всех арестованных и осужденных;
з) ежедневно доносят в особый отдел армии и особый отдел фронта о количестве задержанных, арестованных, осужденных, а также о количестве переданных в части командиров, красноармейцев и материальной части».
Так что никаких пулеметчиков, которые подчинялись «особистам», за спинами бойцов Действующей армии не было.
В шестом параграфе данного документа особо подчеркивалось:
«Использование войсковых подразделений оперативных групп в других целях, не предусмотренных настоящей инструкцией, категорически запрещается и может быть допущено в исключительных случаях с разрешения начальника особого отдела армии»[92].
В-третьих, участвовали они и в боевых операциях. Например, в феврале 1942 года:
«…силами красноармейцев роты Особого отдела НКВД 56?й армии, взводов при ОО дивизий и красноармейцев 89?го батальона внутренних войск НКВД» был совершен налет на два «немецко-румынских гарнизона», дислоцированных на берегу Азовского моря. В операции участвовало 470 бойцов[93].
Если говорить об оперативно-служебной деятельности «заслонов Особых отделов» и «заградительных отрядов войск НКВД по охране тыла», то с «начала войны по 10 октября» 1941 года ими было «задержано 657 364 военнослужащих, отставших от своих частей и бежавших с фронта». Из них арестовано 25 978 человек, а остальные «632 486 человек сформированы в части и вновь направлены на фронт». Из числа арестованных «по постановлениям Особых отделов и по приговорам Военных трибуналов расстреляно 10 201 человек, из них расстреляно перед строем – 3321 человек»[94].
Загранотряды действительно существовали, но к НКВД они не имели никакого отношения. Первым высказал идею о создании таких формирований… будущий Маршал Советского Союза (это звание ему присвоили в 1955 году), а тогда командующий Брянским фронтом генерал-полковник Андрей Иванович Еременко.
12 сентября 1941 года командующим фронтами была направлена директива, которая предписывала:
«1. В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов численностью не более батальона.
2. Задачами заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в установлении твердой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия».
Обоснование необходимости этих жестких мер звучало так:
«Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: «Нас окружили!» – и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть, а потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеются на всех фронтах… Беда в том, что твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много…»
На практике в заградительные отряды направляли красноармейцев с фронтовым опытом, очень часто после ранений и контузий. Армейские заградительные отряды носили ту же полевую форму, что и вся действующая армия. Об этом прекрасно знали немцы, но почему-то не были осведомлены создатели отечественного телевизионного сериала «Штрафбат». Заградительные отряды были упразднены осенью 1944 года[95].
Приведенный выше пример «кровожадности» командующего Брянским фронтом – не единственный. Вот, например, цитата из приказа войскам Западного фронта № 0346 от 13 октября 1941 года.
«Учитывая особо важное значение укреп[ленного] рубежа (имеются в виду подготовленные в инженерном отношении оборонительные рубежи на ближних подступах к Москве. – Прим. авт.), объявить всему комсоставу до отделения включительно о категорическом запрещении отходить с рубежа. Все отошедшие без письменного приказа Военсовета фронта и армии подлежат расстрелу»[96].
А вот приказ, подписанный маршалом Георгием Жуковым не позднее 20 октября 1941 года:
«Командующий [фронтом] приказал передать Военному совету [5?й армии], что если эти группы (имеются в виду разрозненные группы частей и соединений 5?й армии, отходящие на Можайском направлении после прорыва противником фронта обороны. – Прим. авт.) самовольно оставили фронт, то безжалостно расстрелять виновных, не останавливаясь перед полным уничтожением всех бросивших фронт. Военному совету задержать всех отходящих, разобраться в этом деле и провести в жизнь указания командующего. Вам необходимо выслать разведку на Семикухово и установить фактическое положение в этом направлении. Ясно ли? Дайте ответ»[97].
Мы не будем касаться судьбы «отдельных групп» военнослужащих из 5?й армии, ставших жертвами исполнения этого приказа Георгия Жукова, а коснемся тех, кого задержали военнослужащие внутренних войск. Для этого мы процитируем еще один документ – «Донесение начальника Можайского сектора охраны Московской зоны о задержании военнослужащих».
«Можайским сектором охраны Московской зоны, созданной по решению Государственного Комитета Обороны, за время работы с 15 по 18.10.41 г. задержано 23 064 чел. военнослужащих Красной Армии. Из этого количества задержанных 2164 чел. являются лицами начальствующего состава.
Задержанию подвергались все военнослужащие, как одиночки, так и группы, отходившие от линии фронта в тыл и не имевшие соответствующих документов.
По срокам задержанные распределяются так:
15.10.41 задержано 3291 [чел.], из них начсостава 117 [чел.]
16.10.41 задержано 5418 [чел.], из них начсостава 582 [чел.]
17.10.41 задержано 2861 [чел.], из них начсостава 280 [чел.]
18.10.41 задержано 4033 [чел.], из них начсостава 170 [чел.]
19.10.41 задержано 7461 [чел.], из них начсостава 1015 [чел.]
Все задержанные, за исключением явных дезертиров, выявленных на пунктах сбора при заградительных заставах, направлены в пункты формирований и военным комендантам.
За истекший период задержанные сдавались в следующие пункты: Звенигород, Истра (пункты формирования), Дорохов (представителю 5?й армии), Руза (военному коменданту).
Вследствие большого количества задержанных и значительного удаления пунктов формирования от мест задержания, полагал бы целесообразным организовать пункт формирования в пределах границ сектора, что дало бы возможность ускорить доставку задержанных по основным дорогам.
Желательно такой пункт сформировать в районе дороги Боровиха – Одинцово. Кроме того, целесообразно иметь при пунктах сбора на рубежах заградительных застав представителей Военного совета фронта, которые, располагая ежедневно данными о потребном количестве людей в том или ином соединении, организовывали бы отправку туда задержанных, оружие и транспорт.
О вашем решении прошу меня информировать»[98].
Комментарии излишни. Если командование Красной Армии высказывается о расстреле всех, кто оставил свои позиции, то чекисты выступают с предложениями рационального использования этих людей. Звучит цинично, но главный герой нашей книги всегда отличал прагматизм и стремление максимально эффективно использовать любые ресурсы, в т. ч. и людские.
Мало кто знает, но возможность вынесения смертного приговора по упрощенной схеме появилась у командования Красной Армии… на первый день войны, когда вступило в силу «Положение о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении, и в районах военных действий». Мы не будем подробно пересказывать все положения этого документа, отметим лишь несколько важных моментов.
Во-первых, военные трибуналы создавались от дивизии и выше.
Во-вторых, «военным трибуналам предоставляется право рассматривать дела по истечении 24 часов после вручения обвинительного заключения». А судьбу обвиняемого решали председатель и два члена трибунала.
И самое важное:
«…15. Военным советам округов, фронтов и армий, флотов, флотилий, а также командующим фронтами, армиями и округами, флотами, флотилиями принадлежит право приостановить исполнение приговора с высшей мерой наказания «расстрел» с одновременным сообщением по телеграфу Председателю Военной коллегии Верховного суда Союза ССР и Главному Военному прокурору Красной Армии и Главному прокурору Военно?морского флота Союза ССР по принадлежности своего мнения об этом для дальнейшего направления дела.
16. О каждом приговоре, присуждающем к высшей мере наказания «расстрел», военный трибунал немедленно сообщает по телеграфу Председателю Военной коллегии Верховного суда Союза ССР и Главному военному прокурору Красной Армии и Главному прокурору Военно?морского флота Союза ССР по принадлежности.
В случае неполучения в течение 72 часов с момента вручения телеграммы адресату телеграфного сообщения от Председателя Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР или Главного военного прокурора Красной Армии или Главного прокурора Военно?морского флота Союза ССР о приостановлении приговора таковой приводится в исполнение.
Остальные приговоры военных трибуналов вступают в законную силу с момента их провозглашения и немедленно приводятся в исполнение»[99].
О том, что происходило в первые месяцы войны, знают сейчас все. Об этом написано очень много. В том числе и об отсутствии связи между штабами различного уровня. Поэтому в жизни смертные приговоры выносились без согласования с Москвой. Понятно, что военные юристы (согласно Положению именно ими комплектовались трибуналы) сами не расстреливали осужденных. Это по их приказу исполняли обычно бойцы комендантского взвода или роты, такие же красноармейцы, как и их жертвы. Хотя об этом как-то сейчас не принято говорить.
Организация Соловьевской переправы
В истории Великой Отечественной войны она известна как одна из пяти переправ на реке Днепр, через которые выходили из окружения 16?я и 20?я армии. Переправа находилась в деревне Соловьево Смоленской области недалеко от Старой Смоленской дороги. По разным данным, летом 1941 года в этом месте погибло от 50 до 100 тысяч военнослужащих Красной Армии.
С середины июля 1941 года переправа была единственным местом, через которое велось материально-техническое обеспечение войск Западного фронта в районе Смоленска из-за высадки 17 июля 1941 года немецкого десанта в городе Ярцево. Здесь шли бои за владение переправой. Авиация была главной силой Германии благодаря господству в воздухе. Постоянно наносились бомбовые удары по переправе. Не будем пересказывать все эпизоды борьбы за организацию переправы, а лишь процитируем донесение командования 16?й армии в штаб Западного фронта, в котором есть такие строки:
«Группа военнослужащих, преодолев заслоны окружения, достигла реки Днепр в районе Соловьевской переправы, которая находилась под постоянным артиллерийским обстрелом, разрывами бомб с летящих самолетов. Попытки восстановить переправу остатками инженерно-саперных подразделений успеха не имели. Вблизи переправы скопились значительные группы отступающих военнослужащих с автомобильной, артиллерийской и танковой техникой. Единое руководство отсутствовало. Вскоре в район переправы прибыла группа военнослужащих на легковых автомашинах, которую возглавлял полковник Шилин – начальник военной контрразведки армии. Он незамедлительно решительными действиями приостановил неразбериху, организовал оборону, создал условия для уничтожения прорвавшихся сил наступающего противника, обеспечил восстановление необходимой переправы».
К сожалению, Василий Степанович Шилин не дожил до Победы. Зимой 1945 года, уже будучи заместителем начальника Управления контрразведки Смерш 3?го Белорусского фронта, погиб в Восточной Пруссии[100].
Проверки на дорогах
Есть эпизоды в истории Великой Отечественной войны, о которых официальные историки предпочитают не вспоминать. Например, о том, что летом 1941 года только одна Абвергруппа?107 смогла захватить около 20 гербовых печатей штабов различных дивизий, до 40 печатей различных стрелковых полков, свыше 10 печатей эвакогоспиталей, 5–6 печатей военных госпиталей, печати штаба Западного фронта, несколько печатей райкомов ВКП(б) и комсомола, гербовые печати городского и районного отделов НКВД. И это добыча разведподразделения только одной немецкой армии!
Если говорить о документах советских, партийных и правоохранительных органов, то в Минске в список трофеев немецких спецслужб попало большинство документов из советских и партийных архивов Белоруссии, а также республиканских управлений НКВД и НКГБ. В Бресте в первый день войны оккупанты заняли здание УНКВД и захватили всю документацию[101].
В середине лета 1941 года в распоряжение Абвера попала «вся секретная переписка 19?й армии»[102]. Именно так утверждает в своих мемуарах Оскар Рейли – личный помощник руководителя абвера Канариса.
В здании штаба военно-воздушных сил западной зоны в Минске немцы обнаружили 29 неэвакуированных шкафов и сейфов с важной для них разведывательной информацией. Подобным образом абверу удалось захватить ценные документы в военном лагере в Пружанах, где накануне войны во время сборов дислоцировалась советская 28?я танковая дивизия[103].
Добытые таким образом документы и печати немецкие спецслужбы активно использовали, в т. ч. для изготовления удостоверений личности, медицинских справок и т. п. для экипировки агентуры.
Сложно сказать, как быстро на Лубянке узнали о произошедшей катастрофе, а по-другому это назвать сложно. Ведь в июле – октябре 1941 года на Восток двигалось множество беженцев, вышедших из окружения военнослужащих Красной Армии, а также отставших от своих частей или выписанных из госпиталей красноармейцев. И многие из них имели на руках документы, которые им могли оформить немецкие спецслужбы.
Военные чекисты начали сами придумывать способы проверки документов у подозрительных лиц. В качестве классического примера можно вспомнить широко распространенную историю про то, что немцы в выдаваемых своим агентам документах использовали стальные скрепки, а в Красной Армии применяли железные. В результате множество агентов погорело на этой мелочи.
Другой пример – курево. Немецкие спецслужбы часто включали в экипировку своих агентов папиросы. И это было большой ошибкой. Формально папиросы в Красной Армии получали только старшие офицеры, а все остальные – махорку.
Важную роль сыграл приказ НКО № 330 от 7 октября 1941 года, где говорилось о введении единой красноармейской книжки, устанавливалась особая литеровка документов, менявшаяся каждые 10–15 суток. Хотя данная система была несовершенна, т. к. в ней не предусматривалась фотография владельца удостоверения.
20 февраля 1942 года НКВД издало ориентировку № 66 «О переброске немецкой разведкой агентуры и способы борьбы с ней». Выполняя имеющиеся в ней указания, органы военной контрразведки составили сборник признаков подделки документов и используемых легенд[104].
Загранотряды Особых отделов НКВД во время Сталинградской битвы
Большинство авторов, когда рассказывают о загранотрядах Особых отделов НКВД, ограничиваются только 1941 годом. Хотя по состоянию на 15 октября 1942 года в Красной Армии было сформировано 193 заградительных отряда. Из них Особым отделам Сталинградского фронта подчинено – 16, а Донского фронта – 25. Загранотрядами с 1 августа 1941 года по 1 октября 1942 года «задержано 140 755 военнослужащих, сбежавших с передовой линии фронта.
Из числа задержанных:
арестовано 3980 человек;
расстреляно 1189 человек;
направлено в штрафные роты 2776 человек;
направлено в штрафные батальоны 185 человек;
возвращено в свои части и на пересылочные пункты 131 094 человека.
(…)
По Донскому фронту задержано 36 109 человек:
арестовано 736 человек;
расстреляно 433 человека;
направленно в штрафные роты 1056 человек;
направлено в штрафные батальоны 33 человека;
возвращено в свои части и на пересыльные пункты 32 933 человека.
По Сталинградскому фронту задержано 15 649 человек:
арестовано 244 человека;
расстреляно 278 человек;
направленно в штрафные роты 218 человек;
направлено в штрафные батальоны 42 человека;
возвращено в свои части и на пересыльные пункты 14 833 человека»[105].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.