После второго инсульта
После второго инсульта
Наступил 1958 год. Работы по оружейной ядерной тематике и по мирному атому продолжались в том же стремительном темпе. А тут ещё, по словам Владимира Комелькова:
«В начале 1958 года началась подготовка к международной конференции в Женеве по мирному использованию атомной энергии, проходившей при активном участии Игоря Васильевича».
12 марта, выступая на партсобрании Института атомной энергии, Курчатов сказал, сославшись на достижения английских физиков, возглавляемых Нобелевским лауреатом Джоном Кокрофтом:
«На Парижской конференции, которая была в сентябре 1957 года, Кокрофт доложил, что они получили пять миллионов градусов за время порядка тысячной доли секунды. Нам стало ясно, что нужно нашу работу всемерно усилить…
За два месяца нам удалось удвоить число инженеров и научных работников, которые занимались управляемым термоядерными реакциями. Мы будем за счёт нашего института и дальше заниматься усилением, но это не должно никак повредить другим работам по атомной энергетике…
2 января этого года мы были приняты товарищем Хрущёвым, Я заявил, что наш институт, учитывая огромную политическую важность задачи, постарается работать так, как не работал даже для создания атомной промышленности в нашей стране и создания первой атомной бомбы…
Я думаю, что мы добьёмся успеха».
16 марта «Правда» опубликовала статью Курчатова, которая называлась «Во имя великой цели». В ней, в частности, говорилось:
«Нам выпало счастье жить в замечательное время и своим трудом под руководством великой Коммунистической партии, её ленинского Центрального Комитета участвовать в исторических свершениях. Единая многонациональная семья народов Советского Союза в братском содружестве с великим Китаем и другими социалистическими странами, при активной поддержке и сочувствии всего прогрессивного человечества утверждает на Земле новый общественный строй. Этот общественный строй предначертан великими мыслителями марксизма-ленинизма.
Ничто и никто не может остановить всё ускоряющееся движение человечества к коммунизму, когда каждый советский человек будет действительным хозяином своей судьбы, когда всё человеческое общество будет жить в изобилии, без угнетённых и угнетателей, без войн и тревог, и когда гигантский размах науки даст в руки людей такие средства, о которых мы не можем да. же мечтать сейчас, в период раскрывшихся великих достижений…
Программа великих работ, намеченная ХХ съездом КПСС, последующими решениями Пленумов ЦК КПСС, встретила единодушное одобрение всего нашего народа Все эти решения отвечают чаяниям народа и исходят из его нужд и стремлений.
Вот почему мы все так любим Коммунистическую партию — мудрого руководителя нашего народа. Вот почему так тверда и незыблема Советская властъ, выпестованная великим Лениным и прошедшая нелёгкий путь, преодолевшая все трудности и вышедшая на дорогу, с которой уже зримы блистательные вершины коммунизма».
31 марта 1958 года, выступая на совместном заседании Совета Союза и Совета Национальностей Верховного Совета СССР, Курчатов, не колеблясь, назвал то, создавали атомщиками, «атомным мечом»:
«Товарищи депутаты! Я выступаю на этой сессии от имени советских учёных, в том числе и от учёных, занимающихся вопросами атомной энергии…
Советский народ вооружил свою армию всеми необходимыми видами атомных и термоядерных зарядов. Всякий, кто осмелится поднять атомный меч против него, от атомного меча и погибнет.
Но нестерпима мысль, что может начаться атомная и водородная война.
Я должен доложить Верховному Совету, что испытания атомного и водородного оружия, помимо того, что они держат мир в постоянной тревоге как предвестник возможных грядущих атомных войн, приносят, а в дальнейшем в ещё большей степени будут приносить вред здоровью людей. Расчёты показывают, что если и впредь испытания атомного оружия будут продолжаться в том же темпе, как сейчас, то вследствие выпадения на поверхность Земли образующихся при взрыве и распространяющихся по всему земному шару радиоактивных изотопов стронция, цезия и углерода в будущем в каждом поколении будет поражено наследственными заболеваниями несколько миллионов человек…
Товарищи депутаты! Я, как и все советские учёные, горячо поддерживаю внесённое Советским правительством на утверждение Верховного Совета предложение об одностороннем прекращении Советским Союзом испытаний всех видов атомного и водородного оружия. Я горжусь этой благородной инициативой нашего правительства».
Такие торжественные слова звучали из уст академика Курчатова, когда он бывал абсолютно серьёзен. Но те, кто хорошо знал характер Игоря Васильевича, даже в такие минуты ждали от него неожиданных забавных каверз.
К примеру, в сентябре 1958 года в Женеве намечалось провести Вторую Международную конференцию по мирному использованию атомной энергии. Фамилия одного из молодых физиков, собиравшегося поехать за рубеж, звучала, если перевести её на русский язык, довольно, скажем так, неожиданно. Курчатов тут же этим воспользовался. В пересказе Виталия Шафранова это происходило так:
«В другой раз перед домом на скамейке он вызывает начальника отдела кадров Полякова по поводу зарубежной командировки своего сотрудника и спрашивает весело:
— Ну, как, оформляете в загранкомандировку Высокогорова?
Полковник Поляков, видимо, не любивший шуток, говорит мрачноватым тоном:
— Какого Высокогорова? У нас такого сотрудника нет.
— А как же? Гохберг! — отвечает Игорь Васильевич, становясь серьёзным. Чувствовалось, что такой слегка шутливой манерой разговора он как-то взбадривал собеседника, выводя его из рутинной повседневности».
Свидетельство Владимира Комелькова:
«Шутил иногда озорно, но всегда без чувства превосходства, независимо от того, кто перед ним — академик или солдат. И если ему отвечали в тон, да ещё со знанием дела, он был прямо-таки счастлив. Он не читал морали, но требовал о людей ответственного отношения к делу, к своим словам. Именно совокупность требовательности с деловой организованностью и научной компетентностью и являются характерными для Курчатова».
Но Курчатов не только шутил. Он много занимался вещами предельно серьёзными. К примеру, попытался «перевоспитать» Андрея Сахарова, избавив его от негуманистичной ядерной гигантомании. В тот момент американцы активно пропагандировали так называемую «чистую» бомбу, которая якобы не даёт нежелательной радиации. И Игорь Васильевич дал Сахарову совет: подумать о вредном влиянии на людей воздушных атомных испытаний.
Андрей Дмитриевич впоследствии писал:
«В начале 1957 года И.В. Курчатов предложил мне написать статью о радиоактивных последствиях взрывов так называемой „чистой“ бомбы».
Статья была написана. Но собранные воедино неопровержимые факты пагубного воздействия на людей атомных взрывов сделали статью протестующей не только против «чистой» бомбы, но и против всего ядерного и термоядерного оружия. Сахаров утверждал:
«При взрыве всех видов ядерного оружия… в атмосферу попадает огромное количество нейтронов, которые захватываются азотом воздуха с образованием долгоживущего (время полураспада — 5 000 лет) радиоактивного изотопа углерода С-14. Попадая в водные бассейны или организм человека, радиоактивный изотоп углерода при своём распаде вызывает радиоактивное поражение».
Разумеется, статью с подобными «чересчур» гуманистическими выводами никто из советских издателей напечатать не отважился. Помог только нажим Курчатова. Сахаров писал:
«Статья была опубликована через несколько месяцев после того, как Хрущёв, вступая на пост председателя Совета Министров СССР (что означало окончательное сосредоточение в его руках всей верховной власти) объявил об одностороннем прекращении СССР всех ядерных испытаний…
На объекте все схватились за головы, узнав от меня о предстоящем отказе от испытаний. Но решили пока ничего не менять в планах, считая очень возможным, что через короткое время испытания возобновятся…
Пока мы обсуждали (и очень страстно) создавшуюся ситуацию, пришло распоряжение Хрущёва: готовиться к возобновлению испытаний, так как американцы и англичане не последовали нашему примеру…
К этому времени я уже вычислил, что каждая мегатонна испытательных взрывов в атмосфере уносит 10 тысяч человеческих жизней (эта оценка содержалась в той статье, о которой я писал выше)».
Если учесть, что в 1957-ом было уже взорвано 50 мегатонн, получалось, что жертвами этих испытаний должны стать 500 000 человек. Эта цифра ужаснула Сахарова.
«Я поехал к И.В. Курчатову. Я понимал, что он единственный человек, который может повлиять на Хрущёва…
Встреча с Игорем Васильевичем состоялась в сентябре 1958 года в его домике во дворе института Часть разговора происходила на скамейке около домика под густыми развесистыми деревьями. Игорь Васильевич называл свой коттедж домиком лесника, вероятно, в память о доме отца, в котором прошло его детство.
После болезни два года назад врачи очень ограничивали рабочее время Игоря Васильевича Он часто не ходил в институт, а гулял возле домика, вызывая нужных ему людей. Деловые записи при этом он вёл в толстой тетради, вложенной «для маскировки» (от врачей и жены) в книжную об ложку с тиснёной надписью «Джавахарлал Неру. Автобиография» (вероятно, чуть-чуть это была игра).
Игорь Васильевич выслушал меня внимательно, в основном согласился с моими тезисами. Он сказал:
— Хрущёв сейчас в Крыму, отдыхает у моря. Я вылечу к нему, если сумею справиться с врачами, и представлю ему ваши соображения…
Поездка Игоря Васильевича в Ялту к Хрущёву не увенчалась успехом. Упрямый Никита нашёл наши предложения неприемлемыми. Деталей разговора я не знаю, но слышал, что Никита был очень недоволен приездом Курчатова, и с этого момента и до самой смерти (через полтора года) Курчатов уже не сумел восстановить той степени доверия к нему Хрущева, которая была раньше.
Через два месяца состоялись испытания — в техническом смысле они действительно оказались очень удачными и важными».
Да, каждое новое испытание становилось всё удачнее, а самочувствие Курчатова, напротив, всё ухудшалось. Михаил Садовский вспоминал:
«Встречаясь с ним в Москве после 1957 года, я с беспокойством обнаруживал некоторые изменения в его характере. Он стал значительно мягче, в разговоре с ним чувствовалась большая теплота и благожелательность. Он отлично понимал своё состояние и не скрывал этого.
Как-то, пригласив к себе домной, Игорь Васильевич, угощая меня коньяком, предупредил, что на этот раз я должен выпить без него, так как до очередного удара он должен ещё кое-что сделать…
Печальная это была встреча».
После разгрома «антипартийной группы» Молотова, Кагановича, Маленкова и «примкнувшего к ним» Шепилова произошла замена и атомного министра. Вместо «антипартийного» Первухина Средмаш доверили возглавить «хрущёвцу» Ефиму Славскому. Впоследствии он писал:
«Когда я стал министром, Хрущёв бил Первым секретарём ЦК КПСС… К Игорю Васильевичу относились хорошо. Вопросов много. Игорь Васильевич придёт ко мне:
— Давай, звони пусть примет нас!
Я звоню Хрущёву. Он нас принимал немедленно.
Хрущёв хотел сделать его президентом Академии наук. Игорь Васильевич отговаривался. И я говорил, что нельзя его загружать из-за здоровья, — несколько инсультов било уже…».
Однако именно тогда, в самом конце 50-х годов, во взаимоотношениях атомщиков как-то незаметно возобладал новый бюрократический стиль. Сын Кирилла Ивановича Щёлкина писал:
«Отец делился со мной опытом работы:
— Если хочешь, чтобы твоё предложение было реализовано, используй приём, который я использовал неоднократно и всегда успешно. Надо убедить начальника, от которого зависит внедрение предложения, что это его идея. Тогда идея будет внедрена оперативно.
А то, что у неё будет другой автор, отца не волновало. Главное, чтобы общее дело продвинулось успешно».
Впрочем, подобная щёлкинская хитрость далеко не всегда давала желаемый результат. И вот тому иллюстрация.
Предчувствуя приближение конца, Курчатов всё больше заботился о дальнейшей судьбе атомного дела. Честолюбивые помыслы молодого Сахарова его огорчали. Не радовало и отсутствие у Харитона твёрдости, необходимой для руководителя такого высокого ранга. А мощь советского атомного оружия тем временем росла уже не по дням, а по часам.
Курчатов всё больше думал о мирном атоме. Не случайно в своей речи 31 марта 1958 года он сказал депутатам Верховного Совета СССР:
«С этой высокой трибуны мы, советские учёные, обращаемся к учёным всего мира с призывом направить и объединить усилия для того, чтобы в кратчайший срок осуществить управляемую термоядерную реакцию и превратить энергию синтеза ядер водорода из орудия разрушения в могучий, живительный источник энергии, несущей благосостояние и радость всем людям на земле!».
В Институте атомной энергии как раз затевалась крупная работа по мирному атому. И Курчатов обратился к Щёлкину с предложением: переехать в Москву и возглавить в ИАЭ исследования по термоядерному синтезу. Щёлкин с радостью согласился.
Однако одного согласия трижды Героя Соцтруда в ту пору было мало. Все щёлкинские посты в закрытом атомном городе являлись номенклатурой ЦК. Для перевода в Москву требовалось «высочайшее» разрешение. А первый секретарь Центрального Комитета Никита Хрущёв (с явной подачи Ефима Славского, который, как мы знаем, очень недолюбливал Щёлкина, такое кадровое перемещение не одобрил.
Открыть в Челябинске-70 крупный научный центр для работ по мирной атомной тематике (давняя мечта Кирилла Щёлкина) Славский тоже не разрешил — не дал денег на эту «никчёмную затею».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.