Лётчики без пропеллеров

Лётчики без пропеллеров

О том, как писался тот давний отчёт Лаборатории № 2 Государственному комитету обороны, Исаак Кикоин впоследствии (в марте 1977 года) вспоминал на торжественном заседании, посвящённом 30-летию со дня пуска одного из атомных предприятий:

«Академик КИКОИН. Как только первые шаги были сделаны, нас, руководителей Лаборатории № 2, пригласили доложить на заседании правительства наши планы и проекты. Предварительно ряд ответственных товарищей спросили у нас: уверены ли мы, что всё получится так, как надо? Один сказал, что должно получиться, другой — думает, что получится, а я сказал, что даю голову на отсечение, что получится.

Академик АЛЕКСАНДРОВ. Надо сказать, что ты очень рисковал!

Академик КИКОИН. Однако тогда я этого не понимал. Но, тем не менее, дела развивались довольно быстро…».

К делам, развивавшимся «довольно быстро» вскоре подключился и Анатолий Александров. Произошло это, с его же слов, следующим образом:

«Как-то раз приехал я в Москву, мне дали адрес, по которому я могу встретиться с Игорем Васильевичем. Прихожу в Пыжевский переулок. Это было какое-то двухэтажное или трёхэтажное зданьице малюсенькое. Я вхожу туда, а там внизу стоит военная охрана. До сих пор этого не было. Причём, стоят всякие такие лейтенанты, капитаны и прочее, и у них голубые просветы на погонах.

Тогда погоны только что ввели, и я не знал, что это за форма такая. Я считал всегда, что голубые просветы — это лётчики. Но у лётчиков всегда пропеллеры. А у этих нет пропеллеров. Я говорю, так и так, я приехал к Игорю Васильевичу Курчатову.

— А кто Вы такой, что Вы такое?

Я говорю:

— Александров.

— Ваши документы!

— Пожалуйста!

— Нет, мы ва. с пропустить не можем.

Я говорю:

— Ну, а мне с ним по телефону созвониться можно?

— Можете, пожалуйста!

Я, значит, звоню ему и говорю:

— Слушайте, Игорь Васильевич, вот я пришёл сюда к вам по тому адресу, который Вы мне дали, а тут какие-то лётчики без пропеллеров меня к Вам не пускают.

Он дал команду, и моментально меня эти лётчики без пропеллеров не только пустили, но даже провели до его комнаты, где он сидел.

Во всяком случае, я понял, что они хотели, чтобы я точно пришёл именно в эту комнату, а не куда-нибудь в другую. Но любезно было с их стороны, конечно, очень.

Ну, и тут мы стали уже с Игорем Васильевичем разговаривать. Я уже в этом деле мог проявить некоторую квалификацию. А он сказал, что очень трудным делом является разделение изотопов, что нужно тут работать по всем направлениям, и поэтому он был бы очень рад, если бы мы включились тоже в одно из возможных направлений».

И Анатолий Александров «включился». Это произошло так:

«Когда я уже всерьёз занялся урановой тематикой и перешёл под начальство Игоря Васильевича, у меня с ним был интересный разговор. Я тогда сказал ему, что согласен работать в этом направлении, но у меня есть два пожелания: не работать непосредственно над бомбой и раз в году иметь месячный отпуск. Он согласился и, надо сказать, что эти пожелания почти всегда выполнялись».

А теперь — об обстановке, в которой трудились физики-ядерщики, плотно окружённые «лётчиками без пропеллеров». С окружением этим ничего поделать было нельзя. Строжайшее соблюдение секретности являлось тогда одним из основных требований, которое предъявлялось к работе с ураном.

В июне 1943 года Курчатов подписал распоряжение, касавшееся режима работы Лаборатории. Вход в «чужие» комнаты категорически запрещался. Особенно если в них отсутствовали «хозяева».

4 августа появилось новое распоряжение («Распоряжение № 37»). Этот секретный документ распределял по помещениям самих работников Лаборатории. В восьми его параграфах подробно перечислялись номера комнат, к которым прикреплялись те или иные сотрудники.

Составляя приказ, Курчатов явно старался избегать «канцеляризмов», поэтому подбирал для каждого параграфа «свой» глагол:

«§ 2. В комнату № 21 разрешается входить…

§ 3. В комнату № 24 и 25 имеют право входа…

§ 5. В комнаты, расположенные… за № 2,3,4 и 5, разрешается вход…

§ 6. В комнату № 1 допускается вход…» и так далее.