Физики и мировая война
Физики и мировая война
1940 год Европа встречала с величайшей тревогой. Гитлер и Сталин оккупировали Польшу. Советский Союз напал на Финляндию, надеясь поработить её. Великобритания и Франция, хоть и не вели активных боевых действий, находились с Германией в состоянии войны.
В каком направлении будут развиваться события, не знал никто. И миллионы людей чувствовали себя очень неуютно.
Но именно в этот момент в лаборатории французских физиков заглянула фортуна: правительство, найдя необходимые средства на ядерные исследования, предложило Парижскому институту радия в срочном порядке запатентовать свои урановые открытия. Одним из пяти полученных свидетельств был патент на оригинальную конструкцию бомбы из урана.
Углублённые исследовательские работы велись параллельно с обсуждением вопроса, где производить взрывы будущих атомных устройств. Вариантов было несколько. Выбрали одну из пустынь Сахары.
В Германии физикам тоже сопутствовала удача. В январе 1940 года им удалось вычислить, какой величины должна быть масса уранового заряда для успешного ядерного взрыва (в США подобные расчёты проведут лишь в ноябре 1941 года).
Учёные-атомщики Третьего Рейха уже успели к тому времени разделиться на две конкурирующие группы. Одну возглавил Вернер Гейзенберг, другую — Курт Дибнер.
Все ждали выводов физика Вальтера Боте, которому было поручено определить тип замедлителя цепных ядерных реакций. Вскоре учёный объявил, что его расчёты показывают: графит замедлителем быть не может. Только тяжёлая вода! Дешёвый и доступный графит немцы тут же отвергли и всё своё внимание сосредоточили на дорогой и дефицитной тяжёлой воде.
Таким образом, работы по созданию арийского сверхоружия шли весьма интенсивно.
Это обстоятельство очень обеспокоило Лео Сциларда, и он подготовил ещё одно письмо президенту Соединённых Штатов. Вскоре послание было подписано Альбертом Эйнштейном.
В апреле 1940 года банкир Александр Сакс вручил письмо Рузвельту. Американское правительство тут же выделило на атомные исследования 6 тысяч долларов. Колумбийский университет направил эти деньги на постройку опытного ядерного реактора. Его сооружение было поручено Энрико Ферми.
В Великобритании к работам с ураном привлекли всех без исключения английских физиков, имевших мировую известность: Джорджа Томсона, Поля Дирака, Джеймса Чедвика, Ральфа Фаулера, Джона Кокрофта и многих других. К ним присоединились германские подданные Рудольф Пайерлс и Отто Фриш.
В это время руководители дружественных европейских держав — Германии и Советского Союза — были озабочены вопросами исключительно политического толка. Научные проблемы ни фюрера, ни вождя не интересовали.
5 февраля 1940 года фон Риббентроп обратился к Сталину с письмом, в котором содержалась личная просьба Гитлера помочь Германии «… в нашей войне с Англией и Францией путём возможно быстрых объемлющих поставок сырья». Кремль отреагировал мгновенно, и уже 11 февраля 1940 года в Москве было подписано «Хозяйственное соглашение», согласно которому СССР начал поставлять Третьему Рейху всё то, что было необходимо нацистам для ведения войны.
А вот для помощи собственной науке (к примеру, для достройки циклотрона ЛФТИ), средств у страны Советов по-прежнему не находилось.
27 февраля 1940 года, выступая на очередной сессии Отделения физико-математических наук, академик Иоффе сказал несколько слов о невезучем ускорителе, который сооружался исключительно на энтузиазме физиков. Обратим внимание, что здесь, пожалуй, впервые курчатовская фамилия названа раньше алихановской.
«ИОФФЕ. Что касается области атомного ядра, то в 1939 году довольно значительная часть внимания, сил и энергии сотрудников здесь была сосредоточена вокруг одной центральной задачи — осуществления циклотрона. В особенности исключительная энергия и устойчивость была проявлена Курчатовым и Алихановым, которые являются авторами проекта и руководителями циклотрона. Причём нужно сказать, что, несмотря на отсутствие фондов и даже — в начале — средств, это строительство, тем не менее, продвинуто чрезвычайно сильно».
Вскоре и харьковские физтеховцы захотели иметь собственный ускоритель. Во властные структуры полетели письма с просьбой выделить на это благое дело соответствующие средства (порядка 1,5 миллионов рублей).
Власти (в лице Госплана Украины) обратились за консультацией к академику Капице. 28 февраля 1940 года в своём ответе Пётр Леонидович напомнил о том, что в СССР уже пытались построить нечто подобное:
«Первая попытка воспроизведения американского циклотрона была предпринята в Ленинградском радиевом институте. Циклотрон этот ныне работает, но он очень несовершенен и много уступает американским циклотронам.
С учётом опыта Радиевого института Ленинградский физико-технический институт (профессора Алиханов и Курчатов) разработали новый тип циклотрона, который рассматривался комиссией под моим председательством. Проект вносит значительные улучшения в конструкцию, но ввиду почти полного отсутствия в Союзе опыта работы с циклотронами, трудно судить, пока он не будет осуществлён, насколько удалось улучшить прежний тип циклотрона и приблизиться к американским образцам».
Капица напомнил также и о том, что в УФТИ «… есть другие возможности получения быстрых частиц», но харьковский институт «… за последние годы строил ряд установок, не доканчивал их и, не использовав, хватался за новые и новые. Такое направление развития работ Украинского физико-технического института ни в коем случае нельзя признать здоровым».
Критикуя харьковчан, академик Капица вряд ли знал о том, что они «хватались» то за одно, то за другое вовсе не по своей вине. Слишком часто менялось в институте руководство, и чересчур энергично коллектив физиков «прореживался» энкаведешниками.
Впрочем, почему не знал? Ведь именно по ходатайству Капицы, написавшего личное послание Сталину, и был выпущен из чекистских застенков Лев Ландау.
Наступила весна 1940 года. Красная армия окончательно завязла в лесах Карельского перешейка, и «Линию Маннергейма» преодолеть не смогла. Финны, отстаивавшие свою независимость, сражались героически. Война, на молниеносность которой так надеялись в Кремле, неожиданно позорно затянулась. Более того, за Финляндию активно вступилось мировое сообщество. Маршал Карл Густав Маннергейм впоследствии писал:
«9 марта посол Финляндии в Лондоне Грипенберг сообщил, что «правительство Англии вместе с французским правительством решили оказать Финляндии помощь всеми имеющимися в их распоряжении средствами, если Финляндия попросит о такой помощи»…
11 марта французское и английское правительства выступили с отдельными заявлениями, в которых сообщили о своём намерении оказать помощь Финляндии…
Прекрасно понимая последствия, к которым могло бы привести продолжение войны, делегация Финляндии поздно вечером 12 марта подписала договор о мире».
13 марта 1940 года война, длившаяся 105 дней, была объявлена законченной. Весь мир стал свидетелем того, как «непобедимая и легендарная» Красная армия так и не смогла завоевать маленькую северную страну.
Всю вину за это явное поражение Сталин свалил на Клима Ворошилова, который был снят с поста наркома обороны.
Но государственная граница «для обеспечения безопасности Ленинграда» (так об этом объявили официально) была отодвинута на десятки километров от города на Неве. За счёт территории Финляндии, разумеется.
Германия против этих географических «подвижек» не возражала. А 9 апреля 1940 года немецкий посол в СССР Шуленбург посетил Молотова и уведомил его о том, что для обеспечения своей безопасности Германия решила ввести воинский контингент на территории Дании и Норвегии. Молотов в ответ заявил, что советское правительство к действиям Германии относится с пониманием.
В тот же день части вермахта вошли в Данию. Страна была оккупирована в течение одного дня. Потери немецких войск составили всего 12 человек: двое убитых и десять раненых.
На следующий день все европейские газеты сообщали о том, как генерал вермахта Химер явился к датскому королю и тут же получил от него заверения в преданности Дании Третьему Рейху.
Так же молниеносно была оккупирована и Норвегия. Великая Германия как бы ненароком, но очень наглядно показала своему советскому другу, как следует поступать с малыми странами и народами.
Наступил май.
Гитлер принял решение разобраться с Францией. Её войска, а также английский экспедиционный корпус уже несколько месяцев безвылазно пребывали в окопах.
На рассвете 10 мая 1940 года около 2 тысяч немецких самолётов совершили внезапный массированный налёт на 70 французских, бельгийских и голландских аэродромов. В районы Гааги и Роттердама был сброшен четырёхтысячный парашютный десант.
14 мая капитулировала Голландия.
28 мая та же участь постигла Бельгию.
Немецкие танки стремительно рвались к Парижу.
4 июня англичанам с величайшим трудом удалось переправить на Британские острова 338 тысяч солдат и офицеров своего экспедиционного корпуса. Огромное количество военной техники и боеприпасов было брошено во французском Дюнкерке.
10 июня, когда немцы были у ворот Парижа, в войну против Великобритании и Франции вступила фашистская Италия.
24 июня 1940 года новое французское правительство во главе с маршалом Петэном подписала Компьенское перемирие, означавшее полную капитуляцию Франции. Сам акт подписания проходил в том же вагоне, где 11 ноября 1918 года французский маршал Фош принимал капитуляцию кайзеровской Германии.
На следующий день Молотов пригласил немецкого посла Шуленбурга и попросил его передать Гитлеру поздравления советского правительства «с победами германской армии». Фюрер поздравления принял и, в свою очередь, распорядился сообщить Сталину секрет немецких успехов, сказав, что главная ударная сила германского вермахта — это главнокомандующие противника.
Незадолго до того, как Париж был оккупирован немцами, Нобелевские лауреаты Ирен и Фредерик Жолио-Кюри приняли непростое решение: родину не покидать. Их сотрудники Лев Коварский и Ганс Хальбан, которым встреча с нацистами не предвещала ничего хорошего, вместе с английским экспедиционным корпусом покинули Францию. На том же корабле они вывезли в Великобританию весь запас тяжёлой воды, которым располагал Парижский институт радия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.