Всесоюзное совещание физиков

Всесоюзное совещание физиков

Уже летом 1938 года у Сталина возникли многочисленные претензии к работе карающего органа советской власти — Народного комиссариата внутренних дел. Чтобы исправить положение и укрепить НКВД, нарком Ежов попросил вождя назначить ему в помощники Георгия Маленкова.

Однако Иосиф Виссарионович поступил иначе. Он вызвал из Грузии в Москву тамошнего первого секретаря ЦК Лаврентия Берию. 22 августа его назначили первым заместителем наркома внутренних дел.

Георгий Маленков тотчас завёл дружбу с весёлым и общительным кавказцем.

Через месяц Берия уже возглавлял Главное Управление государственной безопасности, а ещё через два месяца Лаврентий Павлович оказался полноправным шефом НКВД. Вальтер Кривицкий писал:

«8 декабря 1938 года в кратком коммюнике сообщалось, что Ежов освобождён от поста комиссара внутренних дел и заменён Лаврентием Берией, закавказским соплеменником Сталина. По обыкновению сообщалось, что Ежов якобы стал теперь комиссаром по делам речного флота, но фактически он исчез бесследно и навсегда».

В том же 1938 году среди советских руководителей появился ещё один сталинский выдвиженец — выпускник МВТУ, недавний директор Тульского оружейно-пулемётного завода, а затем директор Пермского артиллерийского завода 41-летний Борис Ванников. Он был назначен заместителем наркома оборонной промышленности.

Эти кадровые перемещения в высших эшелонах власти физиков страны Советов не интересовали. Совсем другие события занимали умы учёных. Например, приезд в Москву Нильса Бора.

Выступив с лекцией в МГУ, великий датчанин неожиданно для многих заговорил о том, что попадание элементарной частицы в атомное ядро должно сопровождаться значительным рассеянием энергии:

«Это обстоятельство приводит нас к несколько мрачным перспективам в отношении одной из фундаментальных проблем атомной физики — проблемы использования той огромной энергии, которая заключена в атомном ядре».

Столь авторитетное мнение (или, скорее, сомнение), высказанное мировой знаменитостью, советских физиков, конечно же, опечалило. Их надежды проникнуть в энергетические кладовые атома теперь уже окончательно становились призрачными и туманными.

Тем временем наступил сентябрь. В немецкий город Мюнхен в гости к Гитлеру съехались руководители Великобритании, Франции и Италии. Немного посовещавшись, высокие договаривающиеся стороны подписали соглашение, которое вошло в историю как мюнхенское. Этот документ развязывал фюреру руки и утолял его захватнические аппетиты. Вскоре Гитлер отдал приказ, и германские войска оккупировали Судетскую область Чехословакии.

СССР, конечно же, заклеймил агрессора. В советских газетах появились гневные статьи антифашистского толка и смешные карикатуры на захватчика-фюрера.

Впрочем, захватнические замашки Адольфа Гитлера учёных страны Советов тоже не очень волновали. В тот момент их внимание было приковано к Ленинграду, куда в начале октября стали съезжаться делегаты Третьего Всесоюзного совещания по физике атомного ядра.

Совершенно неожиданно участники форума вдруг заговорили о разобщённости институтов, занимающихся ядерной тематикой. Учёные дружно сетовали на то, что ЛФТИ подчиняется наркомату машиностроения, а УФТИ — наркомату тяжёлой промышленности, в то время как Физический институт (ФИАН) и Радиевый (РИАН) давно уже находятся в ведении Академии наук.

Физики-ядерщики обратились к властям с настоятельной просьбой:

«1. Считать необходимым сосредоточение в дальнейшем всех работ по атомному ядру в системе Академии наук СССР.

2. Организационные мероприятия должны производиться так, чтобы не произошло перерыва в работе, могущего замедлить темпы развития ядерной физики. В частности, считать необходимым немедленное строительство циклотрона Ленинградского физико-технического института».

К просьбам учёных Академия наук отнеслась со вниманием, и во властные структуры были направлены соответствующие письма.

Вскоре в Президиум Академии пришла служебная записка. Она была составлена 15 ноября 1938 года в Московском Физическом институте Академии наук (ФИАНе), директором которой являлся академик Сергей Иванович Вавилов. Документ имел деловое название («Об организации работ по исследованию атомного ядра») и начинался с совершенно справедливого утверждения:

«Среди проблем, стоящих перед советской физикой, по своей принципиальной важности центральное место занимает проблема атомного ядра».

Затем перечислялись те, кто имел отношение к ядерным исследованиям: Скобельцын, Алиханов, Грошев, Франк, Степанова, Алиханьян, Арцимович, Хромов, Черенков, Курчатов, Мысовский, Русаков, Лейпунский, Вернов, Векслер, Мандельштам, Леонтович, Тамм и Никольский.

Всего 19 фамилий. Курчатов среди них занимал скромное десятое место.

Далее в записке отмечалось:

«Несмотря на исключительно благоприятные условия для своего развития, советская физика до сих пор ещё не догнала физику некоторых западноевропейских стран и американскую физику».

В качестве основных причин отставания назывались слабая техническая оснащённость советских лабораторий, а также «раздробленность и недостаточность планирования».

Этот ли документ повлиял на позицию руководителей советской науки или свою роль сыграли какие-то иные причины, но 25 ноября 1938 года Президиум АН СССР принял решение создать постоянно действующую Комиссию по атомному ядру. Был утверждён и её состав:

«Акад. С.И. Вавилов — председатель,

акад. А.Ф. Иоффе,

проф. И.М. Франк (ФИАН),

проф. А.И. Алиханов (ЛФТИ),

проф. И.В. Курчатов (ЛФТИ),

A. И. Шпетный (УФТИ),

B. И. Векслер (ФИАН)».

Сергей Иванович Вавилов, возглавивший эту Комиссию, ядерными вопросами никогда до этого не занимался. Ходили слухи, что он вообще посмеивался над теми, кто с опаской относился к радию и его препаратам, считая эти вещества абсолютно безвредными и безопасными. И во всеуслышанье заявлял, что бояться их просто глупо.

Из семи членов Комиссии, которую стали называть «Ядерной», специалистами в вопросах атома являлись лишь Алиханов и Курчатов.

И всё же само учреждение группы «ядерных комиссаров» было событием актуальным и чрезвычайно полезным. Ведь им дали право решать все вопросы, связанные с планированием и организацией научных исследований по физике атомного ядра, поручили устранять параллелизм в работе, а также созывать научные совещания.

Однако был в том «учреждающем» документе пункт (на его принятии особо настаивал Сергей Вавилов), суливший ленинградским физтеховцам те самые неприятности, о которых с такой тревогой говорилось на Третьем Всесоюзном совещании по физике атомного ядра. Этот пункт хотя и требовал вывести ядерную лабораторию ЛФТИ из системы наркомата машиностроения, но предлагал внедрить её…

«… в Физический институт Академии наук СССР с оборудованием и средствами, ассигнованными наркоматом на строительство циклотрона».

Иными словами, всех ленинградских ядерщиков предлагалось перевести в институт, который возглавлял Сергей Вавилов.

Узнав о таком решении, Наркоммаш тотчас прекратил «ассигновывать средства» на строительство объекта, который забирали из-под его контроля. Сооружение циклотрона мгновенно застопорилось.

И тут произошло событие, которое очень скоро назвали эпохальным, так как оно давало человечеству возможность вступить в новую эру — АТОМНУЮ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.