2. Продвижение Эйзенхауэра к Эльбе

2. Продвижение Эйзенхауэра к Эльбе

В первые месяцы 1945 г. большинство немцев относились к появлению американских и британских войск в своей стране как к незаслуженной агрессии; притом что многие понимали, что Гитлер привел их к катастрофе, немцам было нелегко принять последствия для собственной повседневной жизни. Солдаты американского 273-го дивизиона полевой артиллерии заняли дом, в котором жила, по словам одного из солдат, «маленькая, похожая на птицу женщина, одетая в черное, которая неверной походкой вышла из боковой двери. Как только она увидела, что мы разграбили ее поленницу, она принялась орать что-то по-немецки. Пока мы утаскивали охапки дров, она разрыдалась и непрерывно вопила, время от времени задыхаясь на полуслове». Американцы потолковали между собой и решили, что эти вопли не заслуживают внимания. «Вот черт, – сказал Френчи, – эта баба такая же, как все фрицы»¹⁶. Так же реагировал деревенский парень из отделения ефрейтора Чарльза Феликса, когда разговорчивая немецкая женщина пожаловалась, что явившиеся к ней американские солдаты поцарапали мебель в ее доме. «Как мне надоели эти проклятые фрицы! – запротестовал солдат. – Мы попали сюда на войну из-за них, а она еще смеет жаловаться насчет мебели! Эй, дамочка, посмотрите-ка, как выглядит поломанная мебель!»¹⁷ Он схватил стул и швырнул его об стену. Очень немногие из солдат союзных сил вели себя благородно по отношению к гражданским: рядовой из инженерного взвода под командованием Аарона Ларкина заплакал, когда ему приказали выселить немецкую семью из дома, чтобы разместить там военных¹⁸; ефрейтор Гарольд Линдстром ощутил угрызения совести, когда улегся в женской спальне на перину в полном обмундировании и в солдатских ботинках¹⁹.

Главный военный прокурор сухопутных сил США отмечал резкое увеличение количества изнасилований, после того как союзные силы вошли на территорию Германии. «Мы были солдатами армии завоевателей и прибыли как завоеватели, – говорилось в его послевоенном сообщении. – Только в исключительных случаях жертвы из числа немецких женщин оказывали решительное сопротивление вооруженным насильникам… Очевидно, что жертвы изнасилований были полностью запуганы… Их страх был небезоснователен, поскольку во многих случаях немецкие граждане, пытавшиеся помешать солдатам осуществить изнасилование, были беспощадно убиты»²⁰. Репортер Stars & Stripes в марте 1945 г. написал заметку о большом количестве изнасилований в земле Рейнланд, но ее задержал цензор, как это происходило и с другими «негативными сообщениями» о поведении союзных войск в Германии.

Разумеется, также было большое количество «полудобровольных» половых актов, способствовавших резкому росту венерических заболеваний, поскольку немецкие женщины, чтобы прокормить семью, часто в отчаянии продавали единственный товар, пользовавшийся спросом. Многие из солдат союзных сил испытывали отвращение к бесстыдству немцев: даже самые образованные из подданных Гитлера усвоили понятие о привилегиях высшей расы. Немецкие аристократы, хозяева замка на севере Германии, пригласили шотландских гвардейцев в замок; шотландцы были потрясены, обнаружив в прилегающем парке небольшой концентрационный лагерь, в котором содержалось двести истощенных голодом рабов. Когда британский офицер выразил протест, хозяин замка недоуменно ответил: «Майор, вы не понимаете. Эти люди – животные, с ними можно обращаться только как с животными».

Последние битвы англо-американских сил оказались несравненно менее кровопролитными, чем сражения на Востоке, потому что это устраивало обе стороны. Британский лейтенант Питер Уайт окриком остановил спасавшегося бегством немца: «Я прицелился ему между лопатками, с отвращением понуждая себя выстрелить в спину бегущему… но тут он осознал безнадежность своей попытки. К моей радости, он резко развернулся, швырнул винтовку в снег и быстро и четко поднял руки вверх. Затем громко и испуганно заговорил на ломаном английском: «Не стреляйте, пожалуйста, сэр!.. Гитлер плохой!.. Не стреляйте… Камрад, пожалуйста!» В то же время он внезапно сунул руку под одежду, из-за чего я чуть не выстрелил в него, потому что я боялся, что он вытащит пистолет или гранату. Вместо этого передо мной на цепочке закачались золотые карманные часы, которые он протягивал мне в качестве выкупа»²¹.

Западные союзники продвигались по Германии так же размеренно, как и ранее в ходе кампании с октября 1944 г. Они стремились добиться полного уничтожения нацизма, заплатив разумную цену человеческими жизнями, и занимали рубежи, согласованные с русскими, и лишь несколько раз временно прихватывали дополнительный плацдарм. Немецкие войска продолжали сопротивление, но мало кто проявлял фанатизм, как прежде в сражениях на Восточном фронте. Теперь главной задачей для побежденных было дезертировать и не оказаться убитым одной из противоборствующих сторон. Американский санитар Лео Литвак рассказал, как он оказывал помощь пожилому немцу, который был ранен при попытке добраться до американской линии обороны без оружия, очевидно, чтобы сдаться в плен:

«На нем была серая шерстяная форма и кепка, у него были огромные глаза, помятое и небритое лицо, рот кривился, когда раненый приглушенно стонал: “О-о-о… О-о-о…” Он увидел красные кресты на моих нарукавных повязках и каске, потянулся ко мне и закричал: “Фатер!” (“Отец!”). Сквозь дыру в его брюках торчал обломок бедренной кости. Я разрезал его брюки, обнажив рану в середине бедра. Он обгадился, экскременты были маленькие, твердые – серые комки, такие оставляют в лесу животные. Они провалились в штанину и облепили все вокруг перелома. От ужасного зловония было трудно дышать. Я посыпал торчащую кость сульфамидным порошком, закрыл ее компрессом, привязал свободный конец шины выше раны высоко на бедре. Его лицо быстро серело из-за надвигающегося шока. Он сказал: “Фатер, их штербе” (“Отец, я умираю”). Я сделал ему укол морфия в бедро. Ему не полегчало, и я ввел ему еще восьмую грана. Потом начался шок – синие губы, холодный пот, серая кожа, расширенные зрачки, пульс слабый и мерцающий… Я желал ему смерти, чтобы его страдания закончились поскорее ради нас обоих»²².

Основные силы вермахта и войск СС противостояли армиям Жукова, Конева и Рокоссовского: русские выставили 6,7 млн человек на фронте, простиравшемся от Балтийского до Адриатического моря. Заключительная смертельная схватка между силами двух соперничающих тиранов – Сталина и Гитлера – стала одним из самых ужасных военных столкновений в истории войн, в то время как армии Эйзенхауэра ожидали за кулисами. Происходящее было совершенно иррационально, потому что результат не вызывал сомнений, но нацистам удалось убедить достаточное количество солдат предпринять последнее жертвенное усилие. Было известно и о судьбе тех, кто уклонился от оказанной чести: школьный учитель из Восточной Пруссии Эннер Пфлаг говорил, что его перестал удивлять вид повешенных с плакатами на шее «Я дезертир» или «Я не смог защитить родину», потому что их было слишком много²³.

Даже югославские партизаны Тито неохотно признавали, что отступление вермахта при превосходящих силах противника было впечатляющим. Милован Джилас писал: «Немецкие войска оставили о себе память героизма, хотя из-за господства нацизма никто во всем мире не был готов признать это… Голодные и полуодетые немецкие солдаты расчищали горные оползни, штурмовали скалистые пики, пробивали обходы. Самолеты союзников использовали их для неторопливой учебной стрельбы. У них кончалось топливо… [Они] убивали своих тяжелораненых… В конце концов, они прорвались, оставив память о своем боевом мужестве. Конечно же, немецкая армия могла воевать… без массовых убийств и газовых камер»²⁴.

Герда, невеста парашютиста Мартина Поппеля, оказалась одной из многих немок, кто запоздало вышел из-под влияния нацистского режима, увидев, какие несчастья он принес ее стране. В январе 1945 г. она писала жениху, который служил в Голландии: «Уже нет сил терпеть этот ужасный вой бомб. Постоянно слышать этот вой, ожидать смерти в любой момент, в темном подвале, где ничего не видно, это, конечно, по-настоящему чудесная жизнь. Хоть бы это прекратилось, они на самом деле ожидают слишком многого от людей. Ты еще помнишь озеро? Кажется, мы там впервые поцеловались! Там ничего не осталось, замечательные кафе Brand и Bohning и ратуша полностью сгорели. Не хочу об этом даже и говорить. Но ты сможешь представить. Ты видел Мюнхен. Неужели все будет разрушено? Похоже, что все так и будет. Почему позволяют нашим солдатам идти на верную, бесполезную смерть, почему они позволяют, чтобы все в Германии разрушалось, зачем все эти страдания, зачем?» Позже она добавила: «Если ты будешь преданным последователем этих людей после войны – ты знаешь, о ком я говорю, – нам обязательно придется расстаться. Что они сделали из нашей красивой, великолепной Германии? Просто плакать хочется. И страшно подумать о том, как те, другие, поработят нас»²⁵.

Истории, которые изображают армии и дивизии Гитлера в 1945 г. как серьезные боевые формирования, – насмешка над реальным положением вещей. От любого подразделения уцелели только ошметки: у них почти не осталось танков, орудий, транспорта. С июня 1944 г. по март 1945 г. вермахт потерял три миллиона винтовок, в последних кампаниях не хватало даже стрелкового оружия. Многие солдаты были в ужасном физическом состоянии; в медицинском отчете из парашютной артиллерийской батареи от 10 января говорилось, что из 79 солдат все, кроме двоих, завшивели, у 18 экзема, вызванная недоеданием. Усилия, направленные на поддержание дисциплины, вызывали насмешки; солдатам первого батальона 1120-го Фольксгренадерского полка наверняка показалось абсурдной нелепостью, что в январе, как раз когда рушился сам рейх, их командир, майор Байс, издал приказ о наказаниях за неаккуратность: «Винтовки носить на правом плече, дулом кверху. Если я снова увижу “воскресного спортсмена”, у которого винтовка будет дулом вниз, я объявлю ему семь суток строгого ареста. Свежая грязь похвальна для солдата, но застарелая говорит о лености. Если я еще раз увижу хоть одного солдата с “львиной гривой” или какой-то еще неуставной прической, я лично остригу его»²⁶.

Старая армейская традиция – всегда держать солдата занятым, чтобы он слишком много не думал, особенно если ситуация неблагоприятная. В самом начале 1945 г., когда ситуация на фронте для Германии стала ужасной, командир бронетанковой роты лейтенант Тони Саурма решил заполнить свободное время своих бойцов лекциями: однажды он целый час рассказывал им о Соединенных Штатах, о Кукурузном поясе, промышленных областях и больших городах. Так же, как и его аудитория, он знал, что эта страна вскоре станет играть важную роль в их судьбах, если им повезет и они выживут²⁷. Удивительнее всего было не то, что сотни тысяч немцев сбежали с поля боя в последние месяцы войны, а то, что другие продолжали сопротивление, а некоторые даже считали свое положение приемлемым. В середине февраля командир бронетанкового взвода СС, служивший в Венгрии, так описывал военный быт вблизи фронта: «Паек просто отличный. Мы научились от гражданского населения по-разному использовать паприку. Люди здесь очень дружелюбны. По вечерам мы ездили смотреть кино в Нове Замки»²⁸.

На совещании объединенного комитета начальников штабов армий союзников, проходившем 1 февраля на Мальте перед ялтинской встречей на высшем уровне, был утвержден план Эйзенхауэра возложить задачу нанесения главного удара на этой последней стадии кампании на Двадцать первую группу армий Монтгомери на севере Германии, усиленную Девятой армией США Симпсона. Тяжелой бомбардировочной авиации была поставлена задача уничтожить транспортную инфраструктуру Германии по пути продвижения русских, включая такие железнодорожные узлы, как Дрезден[26] и Лейпциг.

Но наземное наступление продвигалось медленнее, чем ожидалось. Следующее крупное наступление Монтгомери, операция Veritable, столкнулось с затруднениями в Рейхвальдском лесу; соединения Симпсона не смогли продвинуться, потому что немцы затопили значительные области в полосе наступления и наводнение спало лишь после 23 февраля. После тяжелых боев 10 марта силы Монтгомери подошли к Рейну между голландской границей и Кобленцем. В этой отчаянной ситуации Гитлер прибег к излюбленному средству: смене генералов. Кессельринг, который блестяще организовал оборону Италии, стал преемником фон Рундштедта, приняв командование на западе. Но все же Кессельрингу, как и его предшественнику, не удалось провести последовательную кампанию, имея 55 ослабленных дивизий против 85 полностью укомплектованных соединений Эйзенхауэра при господстве союзной авиации. 7 марта Первая армия Ходжеса захватила железнодорожный мост имени Людендорфа в районе Ремагена и немедленно приступила к созданию периметра на восточном берегу; 22 марта Паттон занял плацдарм южнее, перед мостом в районе Оппенхайма. Последние немецкие войска на западном берегу Рейна были уничтожены три дня спустя. 24-го числа войска Монтгомери осуществили операцию по форсированию Рейна на широком фронте в районе Везеля, в ходе которой тяжелые потери понесли только воздушно-десантные подразделения, спускавшиеся на парашютах на противоположный берег: как оказалось, по крайней мере зенитной артиллерией обороняющиеся были обеспечены хорошо.

В конце месяца передовые части Брэдли соединились с силами Симпсона в районе Липпштадта, и группа армий B Моделя оказалась в так называемом Рурском котле; Модель застрелился 17 апреля, а 317 000 человек попали в плен к союзникам. Теперь уже американцы, а не британцы имели лучшие возможности для быстрого заключительного наступления. К ярости Монтгомери, его соединениям досталась второстепенная задача зачистки Северной Германии до Гамбурга и Любека. Считалось, что необходимо перебросить войска к основанию Датского полуострова, чтобы защитить Данию от угрозы советской оккупации. Эйзенхауэр формально отказался от наступления на Берлин и соответственно информировал Сталина. Он повернул две армии на юг, к австрийской границе, чтобы предупредить любую попытку нацистов создать «национальный редут», который мог бы использоваться для продолжения войны после встречи русских и англо-американских сил на севере Германии. «Национальный редут» был плодом воображения штабной разведки Эйзенхауэра; такое разделение сил значительно ослабило натиск в направлении главного удара и позволило русским занять Чехословакию.

Однако трудно убедительно обосновать утверждение, будто иное течение событий изменило бы послевоенную политическую карту Европы, как заявляли критики командующего англо-американскими силами. Оккупационные зоны союзников были согласованы несколькими месяцами ранее и утверждены на Ялтинской конференции в феврале. Русские добрались до Восточной Европы первыми. Чтобы помешать их захватническим планам и спасти Центральную Европу от советской тирании, сменившей нацистскую, западным союзникам потребовалось бы вести совершенно другую и гораздо более жестокую войну, потери в которой были бы гораздо выше. Им пришлось бы рассматривать перспективу, весьма вероятную: сражаться с Красной армией, а не только с вермахтом. Такой курс был в политическом и военном отношении невероятен вопреки мечтам Черчилля восстановить свободу Восточной Европы силой.

Навязчивая идея Сталина взять Берлин совпадала с мнением его народа: они рассматривали этот символический триумф как единственный возможный итог борьбы, осуществление всего, за что они сражались с 1941 г. Возможно, с военной точки зрения для сил Эйзенхауэра эта задача – достичь гитлеровской столицы, прежде чем в нее войдет Красная армия, – была выполнима, но сама попытка могла бы вызвать столкновение между союзниками. Русские оскорбились бы при малейшей угрозе лишить их заслуженной награды.

Поведение советской стороны в марте и апреле обуславливалось паранойей насчет намерений Запада. Сталин снова и снова лгал Вашингтону и Лондону, изображая безразличие к Берлину в качестве военной цели; он не допускал и мысли о том, что американцы и англичане откажутся от возможности обогнать Красную армию в наступлении к столице Германии. Советское окружение Берлина было продиктовано не только необходимостью освобождения города от войск Гитлера, но и желанием отрезать подступы к городу для армий Рузвельта и Черчилля. Была еще одна дополнительная причина: русские отчаянно пытались захватить нацистских ученых-ядерщиков и материалы их исследований. Зная от своих агентов на Западе, что американцы близки к созданию атомной бомбы, Сталин хотел заполучить все, что могло бы вдохнуть силы в аналогичный советский проект: институт физики имени кайзера Вильгельма в Далеме считался важнейшей целью для Красной армии.

На заключительном этапе войны на Западном фронте англо-американские войска продвигались вперед, встречая вялое и плохо организованное сопротивление. Как всегда, на пехоту пришлась основная тяжесть задачи по уничтожению очагов сопротивления. Служба в составе экипажа танка была далеко не синекурой, но за прошедшие шесть недель кампании на северо-западе Европы танковый батальон шотландской гвардии, например, потерял убитыми только одного офицера и еще семь военнослужащих рангом ниже; несколько бойцов были ранены. За тот же самый период пехота второго батальона шотландской гвардии потеряла убитыми девять офицеров и 76 рядовых; 17 офицеров и 248 рядовых были ранены. Некоторые подразделения союзников столкнулись с группами фанатиков, упорно оборонявших переправы через реки и важные пересечения дорог. Одно за другим эти препятствия преодолевались, пока победители не подошли к Эльбе. 12 апреля Первая армия получила приказ остановить наступление, не доходя до Дрездена, и ждать подхода советских сил. Русские и американские передовые дозоры встретились в районе небольшого саксонского городка Штрела на Эльбе утром 24 апреля, после чего в этот же день выше по течению, в районе Торгау, произошла широко известная встреча, которая сопровождалась бурным ликованием англо-американских военных и осторожным и неестественно формальной реакцией русских. Англичане дошли до балтийского порта Любек 2 мая, чем развеяли опасения союзников, что советские войска попытаются занять Данию. К счастью для датчан, внимание русских было полностью сосредоточено на другом месте: Берлине – столице и последнем оплоте нацизма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.