2. Путь в рим

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Путь в рим

Натиск союзников на материковую Италию начался 3 сентября, когда канадцы из Восьмой армии высадились в Калабрии, не встретив там сопротивления: командовавший немецкой обороной Кессельринг решил перенести первое сражение дальше на север. Пять дней спустя, 8 сентября, когда руководители союзников собрались на саммит в Квебеке, правительство маршала Бадольо в Риме объявило капитуляцию Италии, и вновь вспыхнули надежды на то, что полуостров удастся покорить почти мгновенно. 9-го Пятая армия под командованием генерал-лейтенанта Марка Кларка высадилась в Салерно. Началось одно из ключевых событий войны на Западе, только прошло оно совсем не так, как надеялась армия вторжения. Полковник Билл Дарби (американские рейнджеры) добился поначалу успеха на оконечности левого фланга союзников, очистил побережье Амальфи, захватив несколько курортных поселков и перевал Киунзи с прицелом на Неаполь. Но во всех остальных местах немцы успевали быстро развернуться, дать отпор и предприняли ряд сильных контратак. Американский и британский корпус Кларка оказались зажаты на четырех небольших плацдармах под сильным огнем. 13-го Кессельринг вбил клин между английскими и американскими частями, и его танкам оставалось до моря чуть более полутора километров. Десантный флот у берега подвергался постоянным налетам люфтваффе, которое начало применять новые бомбы с радионаведением. Кларк запаниковал и решил вернуть десант на корабли. Хотя Эйзенхауэру и Александеру удалось отменить этот приказ, на несколько часов на плацдармах воцарился хаос, особенно после наступления темноты. «Решив, что в наши ряды просочилась немецкая пехота, [американцы] стали стрелять друг в друга, – писал очевидец-англичанин, – слышались душераздирающие вопли раненых. Мы скорчились в своем убежище под трепещущими розовыми листьями олив и следили, как огонь приближается, а ночь постепенно проходит. Потом включится официальная историография и придаст той неразберихе под Салерно достоинство и смысл. Мы же видели некомпетентность и трусость, распространявшиеся сверху донизу от командования, что и породило хаос»19.

Лейтенант Майкл Говард из Гвардии Колдстрима, писал: «Снаряды завывают над нами, словно погибшие души. Стонут, стонут, стонут»20. Некоторые английские подразделения осрамились, в точности как американские: официальная история Шотландской гвардии признает, что «в воздухе витало настроение очередного Дюнкерка». Лишь интенсивный артобстрел с кораблей предотвратил катастрофу, остановив продвижение немцев. «Бога ради, Майк, – сказал Эйзенхауэр командиру Шестого американского корпуса генерал-майору Майку Доули за несколько часов до того, как Доули, разжалованный в полковники, отправился домой, – как ты ухитрился довести свою часть до такого состояния?» Лейтенант Питер Мур из Лейстерширского полка писал:

«За ночь немцы установили минометы и Spandau по всему периметру. Первый признак надвигающегося обстрела – знакомый тук-тук-тук минометных снарядов, когда ими заряжают орудие и выпаливают. Мы напряженно следили, и через несколько секунд начались пронзительные визги – ууу-бам, ууу-бам, ууу-бам – взрывы уже среди нас. Тут же присоединились и Spandau, дали длинную быструю очередь поверх наших голов, по виноградным лозам. Зато минометы били прицельно, вскоре у нас было много раненых и несколько убитых. Раненым трудно было помочь под таким интенсивным обстрелом. Мы стреляли из винтовок и ручных пулеметов “Брен”, чтобы прикрыть раненых, которые ползли и которых подтаскивали к найденному нами убежищу – пещере. Весь день длилась перестрелка. Я уговаривал себя, пока не впал в некое отрешенное состояние: мне казалось, что затяжной атаки мы не выдержим, и я хотел лишь, чтобы уготованная мне судьба сбылась поскорее. Я всегда носил при себе армейский молитвенник и черпал огромное утешение в чтении заутрени и вечерней молитвы, знакомых песнопений, псалмов и молитв»21.

После целого дня сражения контратаку Кессельринга удалось отбить. «На сером рассвете мы хоронили убитых немцев, – писал Майкл Говард. – Впервые я прикоснулся к трупам, к нелепо съежившимся куклам, которые лежали неподвижно, скорчившись, с остекленевшими голубыми глазами. Все они были не старше двадцати лет, а некоторые и вовсе дети. С ужасающим равнодушием мы сбрасывали их в их же собственные окопы и присыпали землей. Так эта сцена и запечатлелась в моей памяти: согнувшаяся, проворно работающая лопатами похоронная команда, распростертые тела с мертвыми глазами, холодный рассвет, выпивший все краски, оставив только траурный черный и серый. Закончив, мы воткнули в могилы их штыки и винтовки и поспешили в убежище. Сцена, достойная кисти Гойи».

И вновь огневая мощь союзников решила дело. «Особенно неприятен сильный обстрел с моря», – отмечал немецкий офицер. Каждое движение Кессельринга вызывало град артиллерийских снарядов и воздушные налеты. Если союзникам тяжко пришлось под Салерно, то и вермахт отнюдь не наслаждался тут жизнью. «Впервые мы почувствовали, каково столкнуться с превосходящими силами врага, – горестно рассуждал танковый стрелок Эрих Дресслер. – Сначала бомбардировщики на бреющем полете, они шли так плотно друг к другу, что не удавалось различить отдельные самолеты, а тем временем артиллерия и минометы часами пластали нас»22. Танки снова и снова пытались прорваться, но их снова и снова останавливали. Потери Кессельринга составили всего 3500 человек, в том числе 630 убитыми, англичане потеряли 5500 солдат, а американцы – 3500, но немцам не хватало материальных ресурсов, чтобы достичь моря. Они потрепали противника, как не раз еще сумеют и под Анцио, и в Нормандии. Но сбросить союзников в море им уже не удастся: слишком сильна у тех поддержка артиллерии и авиации.

Но малоудачные действия союзников в условиях численного и материального превосходства оказали несомненное влияние на дальнейший ход кампании: Кессельринг начал было отходить на север, однако сражение под Салерно убедило его в том, что вермахт вполне в состоянии выдержать продолжительные бои на полуострове, поскольку ландшафт Италии как нельзя лучше подходил для оборонительной стратегии сковывания противника. Гитлер признал его правоту и отказался от первоначального замысла отвести войско к северному нагорью. Средиземноморскую кампанию союзников можно признать удачной лишь в том отношении, что она побудила Гитлера снять с Восточного фронта 16 дивизий и перебросить их на помощь Кессельрингу. Но далее предстояло восемнадцать месяцев долгих, кровопролитных сражений в одном из самых труднодоступных ландшафтов Европы. «Томми придется пролагать себе путь сантиметр за сантиметром, – писал немецкий десантник в незаконченном послании, которое нашли на его трупе под Салерно. – И мы постараемся, чтобы каждый сантиметр давался им с трудом».

Кессельринг провел ряд оборонительных боев, с точки зрения союзников – однообразных и изматывающих. Каждый раз они бомбили и обстреливали немецкие позиции из пушек на протяжении нескольких дней, прежде чем при поддержке пулеметного, артиллерийского и минометного огня пустить вперед пехоту. Продержавшись неделю, а то и несколько недель, немцы упорядоченно отступали к следующей горе или реке, взрывая за собой мосты, железные дороги и шоссе. Все, что могло пригодиться союзникам или гражданскому населению, отступавшие уничтожали или присваивали. По оценкам, на юге Италии немцы пристрелили или угнали 92 % овец и 86 % поголовья домашней птицы. Злонамеренно уничтожалось культурное наследие Неаполя: покидая город, солдаты Кессельринга сожгли средневековые библиотеки, в том числе 50 000 томов, принадлежавших университету. В старинные здания закладывали бомбы с часовым механизмом, которые причинили серьезный ущерб уже после освобождения города. Но и союзники зачастую вели себя не лучше: с бесценными сокровищами веков они обращались как сущие вандалы.

Черчилль упорно, чуть ли не маниакально цеплялся за идею, будто крупный успех в Италии откроет путь в Германию, но американцы считали, что дальнейшие операции в Средиземноморье не принесут вожделенных плодов победы, и, как только захватили в Италии подходящие авиабазы, настаивали на переброске сил для скорейшего вторжения во Францию. В этом они, разумеется, были правы. Интерес англичан к «южному пути» был вполне оправдан в 1942–1943 гг., но эта стратегия утратила смысл в преддверии прыжка через Ла-Манш, тем более когда стали очевидны трудности, препятствовавшие скорейшему покорению Италии. Союзным войскам следовало оставаться на отвоеванной территории, сковывая немецкие части, чтобы их не отправили на фронты России (а затем и Франции). Но о существенных победах мечтать не приходилось, тем более с такими ничтожными командующими, как Александер или Кларк.

В конце сентября 13 англо-американских дивизий противостояли семи немецким, а еще 11 подразделений Кессельринга удерживали территорию в тылу, жесточайшими методами пресекая партизанские вылазки. Осенью союзники медленно и мучительно пролагали себе путь через Южную Италию. На каждом шагу их останавливали засады, взорванные мосты, упорно обороняемые реки или горы. «Если освобождение Италии пойдет такими темпами, – с горькой иронией писала в октябре графиня Айрис Ориго, находившаяся на оккупированной территории, – то здесь уже нечего будет освобождать: отступая, немцы оставляют за собой выжженную землю»23. Бои за линию Густава, вдоль рек Гарильяно и Сангро, продолжались неделями. За это время проливные дожди успели превратить поле боя в болото. «Боюсь, пока дожди не прекратятся, существенных результатов ждать не стоит, – предупреждал Монтгомери Брука незадолго до того, как передал командование Восьмой армией и вернулся в Англию, чтобы руководить вторжением в Нормандию. – Вся местность превратилась в море грязи, и никакой колесный транспорт не в состоянии проехать по ней».

Боевой дух падал. «Италия сломит их спины, их кости и почти полностью сломит их дух»24, – писал американский историк Рик Аткинсон. «Все пути ведут в Рим, – вздыхал Александер, – но все дороги заминированы». Противопехотные мины и растяжки собирали свою кровавую дань. «Обычно стопа отрывается у щиколотки, – отмечал американский военврач, – и висит на разодранных связках. Проникающие ранения в обе ноги и пах усиливают страдания жертвы». Эвакуация раненых в горной местности превращалась в дополнительный кошмар, на каждые носилки требовалось по четыре человека. Немцы умно разнообразили препятствия: например, к северу от Сангро они подрубили тополя вдоль километрового отрезка трассы и обрушили их на дорогу. Чтобы союзники смогли провести танки, пришлось расчищать путь бульдозерами со скоростью одно дерево в час.

В воспоминаниях участников той кампании отсутствуют солнце и природные красоты, которыми славится Италия, остались только тяготы местной зимы. «Земля покрылась лужами глубиной 15 см, блестящая, липкая, хватающая ноги ГРЯЗЬ, – писал домой офицер-артиллерист Джон Гест. – Воронки, оставившие вокруг мини-Альп грязи, указывают те места, где стояли в грязи палатки, а потом из-за грязи их перетащили на другое место в грязь. Совокупный психологический эффект грязи… невозможно исчислить. Машины ползут по дороге на низкой скорости, по обе стороны… гребни грязи, высотой мужчине по бедро. Эти берега… часто обрушиваются, и огромные грузовики, словно измученные доисторические животные, беспомощно соскальзывают в канаву. Мои люди стоят в дзотах, топают ногами в воде, прячут лица в поднятые воротники. Обращаясь к тому, кто стоит выше, они косятся на него исподлобья, потому что не хотят вытягивать шеи – холодно. Ходят, вытянув руки, удерживая равновесие»25. В ноябре канадский солдат Фарли Моуэт писал из Италии другу, находившемуся в Англии: «Обидно тебя разочаровывать, но климат тут оказался самый худший, какой только можно себе представить. Летом обваривает яйца жарой, зимой замораживает, а в промежутках твои яйца могут и протухнуть от бесконечных дождей. Более-менее уютно я себя чувствую только в спальнике в шерстяной походной форме, укутавшись в полудюжину дополнительных одеял»26.

Командир американского батальона подполковник Джек Тоффи, герой Итальянской кампании, вслух размышлял о том, как укрепить в своих людях инстинкты убийц, разжечь тигриную жажду крови, без чего не выигрываются сражения: «Наши парни не профессионалы, нужны приучить их радоваться убийствам»27. К ноябрю более половины солдат, с которыми Тоффи высаживался на берег, выбыло из строя. Другой американец, описывая сражения в Италии, приводит такое сравнение: «Как будто карабкаешься по лестнице, а твой враг все время бьет тебя по рукам»28. Баталист Джордж Биддль писал: «Лучше бы на родине представляли себе этих мальчиков не кем-то вроде знаменитых футболистов, а шахтерами, которые погребены под завалом, пожарниками, которых огонь отрезал на десятом этаже… Озябшие, голодные, тоскующие по дому, напуганные мальчики»29.

К 1 декабря 17 союзных дивизий участвовали в сражениях против 13 немецких. Авиация армии вторжения явно доминировала в воздухе, однако зимой от нее было мало пользы в операциях против засевшего в горах врага. В четырех битвах при Монте-Кассино в 80 км к югу от Рима, в период с января по май 1944 г., бомбардировками был разрушен один из величайших средневековых монастырей, а продвижению союзников это отнюдь не способствовало. Союзные армии, состоявшие теперь из удивительного конгломерата английских, американских, французских, новозеландских, польских, канадских и индийских частей, проявляли и отвагу, и упорство в обстоятельствах, напоминающих ситуацию на Восточном фронте и во Фландрии в пору Первой мировой войны, однако пользы от их самоотверженности было немного. Слабое руководство, плохая координация действий, притом что немцы отличались гораздо большим опытом, а ландшафт был неудобопроходимым, приводили к срыву одной атаки за другой. Французский генерал Альфонс Жюэн оказался единственным в войске союзников командующим, чья репутация благодаря этой горной кампании укрепилась: этот маршал вишистской Франции добровольно отказался от высшего звания, чтобы сражаться в Италии. Жюэн, конечно, мог бы руководить операциями гораздо успешнее, чем Александер и Кларк.

Прекрасно работала американская полевая скорая помощь, ежедневно и ежечасно вывозившая под огнем раненых. Одного водителя сбросило вместе с машиной в канаву взрывной волной, он выбрался из искореженного автомобиля и пошел дальше пешком, «вытащил под шквальным огнем одного за другим четырех индийцев… День и ночь, если приходилось, то непрерывно, эти американские мальчики делали свое дело. На них можно было положиться: они не отступали в самых трудных обстоятельствах»30. Гуркхские стрелки возглавили одну из атак на Кассино. «Передовые взводы угодили в смертельную ловушку. Кустарник оказался терновыми зарослями, внутри прятались противопехотные мины, а на подступах – «усики» мин-ловушек. За этим непреодолимым барьером притаились немцы, пулеметные гнезда понатыканы едва ли в пятидесяти метрах друг от друга, а между ними – доты, где пряталась автоматчики и метатели гранат. Словно с ночного неба обрушился ливень гранат… Передовые взводы кинулись искать убежища в кустарнике, и почти всех разнесло на куски. Полковник Шоэур был ранен пулей в живот. Две трети нападавших выкосило за пять минут, но уцелевшие все еще пробивались вперед. Иных солдат находили потом, запутавшихся ногами сразу в четыре троса от мин-ловушек. Наик Бирбахадур Тапа, получивший уже множество ранений, все же смог проскочить сквозь терновник и удержаться на другой стороне… Санитар Шербадур Тапа 16 раз пересек эту смертельно опасную полосу, пока не погиб. Горсточка выживших продолжала драться, пока не получила приказ отходить. Пали семеро офицеров-англичан, четверо офицеров-гуркхов и 138 солдат»31. Всего за шесть недель Четвертая индийская дивизия потеряла более 4000 человек из личного состава. Командиры этого подразделения признавали, что восстановиться до прежней боеспособности ему уже не удастся.

Но и по ту сторону холма причин для веселья не находили. «Думаю, в будущем об этих сражениях станут много рассуждать, – писал сержант Франко Бузатти, член фашистского отряда, который продолжал воевать бок о бок с немцами, – и мне любопытно, как завтра будут отвечать на сегодняшние вопросы»32. Отступая вместе с армией Кессельринга, он с огорчением отмечал контраст между неискоренимым бедламом в итальянских частях и немецкой дисциплиной, сохранявшейся и в пору поражений. «Войну выиграют немцы или англичане с американцами, – отрешенно записывал он. – Итальянцев можно в расчет не брать». Как многие его соотечественники, Бузатти в итоге понял, что ни той, ни другой стороне ничем не обязан, дезертировал и укрылся до конца войны у родственников в Читта де Кастелло.

Но союзников железная необходимость понуждала возобновить атаку. Капитан Генри Уаскоу, двадцатипятилетний уроженец Техаса, повел свой поредевший отряд в ночную атаку на одно из бесчисленных горных укреплений немцев – безымянную высоту 730. Лунная ночь 14 декабря 1943 г. «Обидно будет погибнуть и примерзнуть к этой горке»33, – буркнул он своему рассыльному. Вдруг захотелось хрустящего тоста. «Вернемся в Штаты, заведу себе такой тостер, куда суешь хлеб, а он сам выскакивает отлично прожаренный». Через несколько секунд немцы обнаружили противника, и капитан был смертельно ранен осколком. Уаскоу написал перед боем письмо родным, такие послания оставляли многие молодые люди: «Я бы хотел жить, но раз такова воля Божья, не печальтесь чересчур, дорогие мои, ибо жизнь в ином мире, должно быть, прекрасна, и я всегда жил с этой верой. Я сделаю то, что в моих силах, чтобы этот мир стал лучше. Когда над всем миром вновь зажжется свет, пусть свободные люди будут вновь веселы и счастливы. Если я подвел своих людей – молю Бога, чтобы этого не случилось! – то не из-за недостатка усердия»34. Лишь потому, что многие молодые люди из разных стран разделяли упорное желание Уаскоу «поступать правильно» – хотя у обеих сторон конфликта было свое видение «правильного», – война продолжалась вопреки жертвам и поражениям.

Больше всех от этой кампании пострадало население Италии. Если бы Бенито Муссолини не отказался в 1940 г. от нейтралитета, он бы, возможно, еще много лет оставался диктатором, подобно генералу Франко: тот учинил намного больше массовых расправ и убийств, чем дуче, однако его в итоге приняли даже в НАТО. И вряд ли Гитлер надумал бы оккупировать Италию только из-за этого: у страны не было ничего, представляющего интерес для нацистской Германии, за исключением пейзажей. Но в итоге с 1943 по 1945 г. Италия несла катастрофические последствия своего выбора. Задолго до капитуляции Бадольо его соотечественники стали воспринимать себя не как сражающуюся сторону, а как беспомощных заложников Гитлера. Айрис Ориго записывала в дневнике: «Необходимо понимать, насколько распространено среди итальянцев убеждение, что война – бедствие, навязанное им немцами, а отнюдь не собственной волей народа, то есть они за это не несут ответственности»35. Пусть это убеждение покажется наивным, однако его и в самом деле придерживалось большинство населения.

Свержение Муссолини отнюдь не остановило кровопролития, не дало Италии возможность мирно принять союзников, напротив: страну разоряли непрекращающиеся сражения обеих противоборствующих армий. 13 октября новое правительство объявило войну Германии. Мнение значительной части итальянцев о скоропалительной перемене курса и о немцах прекрасно сформулировано в письме одного из них, отправленном через два дня после этого события: «Я не стал бы сражаться на их стороне, но не буду воевать и против, как бы они ни были омерзительны, ведь тем самым мы совершили предательство»36. Ориго отмечает: «Итальянцы в целом массово tira a campare, иными словами, нехотя тащатся, куда поведут». Эмануэль Артом, член группы Сопротивления туринских евреев-интеллектуалов, писал: «Половина Италии принадлежит немцам, половина англичанам, итальянской Италии больше нет. Одни сняли мундиры и прячутся от немцев, другие думают, как прокормиться, а есть и такие, для кого настал момент выбора и кто опять рвется воевать – уже против нового врага»37. Самого Артома в следующем году схватили и после пыток казнили.

Нацистские репрессии и страх перед депортацией в Германию, на принудительный труд, привели к заметному усилению партизанских отрядов, особенно на севере Италии. Молодежь уходила в горы, вела там полубандитское существование: к концу войны почти 150 000 итальянцев числились в рядах повстанцев. Во многих областях происходили и дополнительные вооруженные схватки между различными партиями, вызванные политическими разногласиями, особенно часто сталкивались роялисты и коммунисты. Часть итальянских фашистов продолжала сражаться на стороне немцев, в то время как союзники тоже набирали итальянские отряды в помощь англо-американским войскам, которым не под силу было контролировать всю страну. Мало кто из мобилизованных проявлял энтузиазм: когда итальянскую артиллерийскую батарею, сражавшуюся на стороне англичан, посетил с осмотром сын короля принц Умберто, Эугенио Корти от души пожалел Его Высочество, «вождя народа, лучше всего умеющего находить козлов отпущения, на которых валят свою же трусость», народа, мечтавшего лишь о том, что война поскорее покинула его страну38.

В июне 1944 г., в эйфории продвижения к Риму, Александер допустил очередной крупный промах, обратившись по радио к итальянским партизанам и призвав их сражаться против немцев. Многие итальянские селения в результате подвергли жестоким репрессиям, когда продвижение союзников остановилось. После войны итальянцы сравнивали поступок англичан и американцев, бросивших партизан на произвол судьбы, с поступком русских, которые также не пришли на помощь Варшаве, когда там осенью в 1944 г. захлебывалось в крови восстание. Воспроизводится одна и та же схема: командующий союзной армии провоцирует партизанскую войну за линией фронта, и за его ничтожные стратегические успехи народ страны, на территории которой происходят боевые действия, платит непомерную цену.

До тех пор немцы считали итальянцев трусами и никудышными союзниками – теперь они видели в них предателей. «Мы – жалкие создания, жалкие твари, игрушка рока, без родины, без закона и без чести, – писал лейтенант Педро Ферейра, оказавшийся вместе со своей частью в Югославии, где после официального выхода Италии из войны немцы расстреляли многих его товарищей. – От такого позора итальянцы никогда не оправятся, не посмеют больше рассуждать о достоинстве и чести. Кто мы, преданные или предатели? На что нам рассчитывать, если мы трижды за два дня переменили свое знамя?»39 Кессельринг правил Италией с беспощадностью, наглядно проиллюстрированной его приказом от 17 июня 1944 г.: «Борьба с партизанами должна осуществляться всеми наличными средствами и с величайшей суровостью. Я возьму под защиту любого офицера, который откажется от обычной нашей сдержанности и применит против партизан самые суровые меры. В данном случае верен принцип: лучше ошибиться в выборе средств при исполнении приказа, нежели бездействовать». 1 июля он добавил: «Всюду, где будут получены данные о присутствии значительных партизанских группировок, следует расстрелять соответствующую часть мужского населения».

Самое вопиющее истребление заложников было устроено по приказу Гитлера и с согласия Кессельринга начальником римского гестапо подполковником Гербертом Капплером. 23 марта 1944 г. партизаны напали на колонну полицейского полка СС, двигавшуюся по улице Разелла. В перестрелке погибло 33 немца, 68 было ранено, среди жертв оказалось и десять прохожих. Гитлер потребовал казнить десять итальянцев за каждого немца. На следующий день из тюрьмы Регина Коэли в Ардеатинские пещеры доставили 335 заключенных, случайную смесь актеров, юристов, врачей, лавочников, столяров, был среди них и оперный певец, и священник. Некоторые оказались коммунистами; евреев было семьдесят пять. Из числа заложников двести схватили на улице поблизости от места, где произошло нападение на колонну, хотя никто из этих случайных прохожих не имел связей с партизанами. Партиями по пять их заводили в пещеры и расстреливали, оставляя там трупы. Немцы попытались довольно неуклюже скрыть следы преступления, взорвав вход в пещеру, но вонь разлагающихся тел вскоре выдала место расстрела, и туда потянулись итальянцы чтить и оплакивать погибших.

Элида Руггери чудом уцелела во время другой массовой расправы на кладбище в Марцаботто, живописном городке у подножья Апеннин. Здесь в сентябре 1944 г. отряды СС жестоко выместили на мирном населении свои потери, которые армия несла от рук партизан. «Детей убивали на руках у матерей, – рассказывала Элида. Она и сама была ранена и осталась лежать под грудой мертвых тел. – Надо мной и рядом лежали двоюродные сестры и моя мать, ей взрезали живот. Я пролежала всю ночь, а потом еще день и ночь, под дождем, в луже крови. Я почти перестала дышать»40. На утро второго дня Элида и еще четыре раненые женщины сумели выбраться из-под груды трупов. Только в семье Элиды погибло пять человек, а всего возле церкви было расстреляно 147 человек, среди них и священники, которые вели службу, когда явился отряд СС. 28 семей было уничтожено полностью. В соседнем Касолари погибло еще 282 человека, среди них 38 детей и две монахини. Всего в этой местности расстреляли 1830 гражданских, и даже Муссолини счел своим долгом направить Гитлеру протест, к которому, разумеется, никто не прислушался. Поразительно, каким образом Кессельринг, отдававший эти распоряжения, избежал в Нюрнберге смертного приговора.

Хотя до подобных злодейств союзники в Италии не опускались, и на их счету значатся преступления против человечества пусть и меньшего масштаба, особенно отличились французские колониальные войска. «Заняв город или деревню, они насилуют всех женщин подряд», – писал британский сержант Норман Льюис:

«Недавно подверглись насилию все жительницы деревень Патриция, Пофи, Супино и Мороло. В Леноле… изнасиловали пятьдесят женщин, но так как на всех этого не хватило, набросились на детей и даже на стариков. Сообщается о привычке марокканцев набрасываться вдвоем на одну женщину, и пока один совершает с ней обычный половой акт, другой входит в нее через анус». При этом жертвы получали травмы гениталий, прямой кишки и матки. В Кастро ди Вольши врачу пришлось помогать тремстам жертвам насилия… Многие мавры дезертировали и нападают на деревни в глубоком тылу. Сегодня я побывал в Санта-Мария а Вико, видел девушку, которая, как говорят, тронулась умом после того, как ее изнасиловала группа мавров… Она не может ходить… Так я лицом к лицу увидел эту кровавую реальность, ужас, принуждавший жительниц македонских деревень бросаться со скал, лишь бы не попасть в руки турок»41.

Такие эксцессы со стороны союзников вкупе с последствиями длительной воздушной и наземной бомбардировки отнюдь не располагали итальянцев радоваться «освобождению». Двое солдат из Четвертой индийской дивизии погнались за курицей, как вдруг окно в усадьбе распахнулось, оттуда высунулась женщина и на чистейшем английском языке крикнула им: «Пошли вон, оставьте моих кур в покое. Нам тут освободители не требуются»42.

Капитуляция Италии спровоцировала массовое движение английских военнопленных: освободившись из лагерей на севере страны, они спешили перевалить через Апеннины, чтобы воссоединиться с соотечественниками. И в этих странствиях (порой одиссея растягивалась на месяцы) бывшие военнопленные полностью зависели от помощи местного населения. Крестьяне кормили их и предоставляли приют скорее по доброте душевной, чем из приверженности делу союзников, и именно это особенно трогало сердца тех, кому они помогали. Немцы сурово карали гражданских лиц, которые прятали беглецов, сжигали их дома, порой убивали, но санкции оказались бессильны: десятки тысяч итальянских крестьян участвовали в спасении тысяч британцев. Отвага и сострадательность этих простых людей отчасти искупали ту злосчастную роль, которую страна сыграла в войне. Канадец Фарли Моуэт прибыл в Италию, заранее вооружившись презрением к ее народу, но, пожив среди итальянцев, полностью изменил свое мнение. «Стало ясно, что именно они и есть соль земли. В смысле, простой народ. Они работают изо всех сил, чтобы выжить, казалось бы, должны сделаться кислыми, вроде незрелых лимонов, а они веселы, смеются. И упорны, как сам ад… Они могли бы возненавидеть нас наравне с фрицами, но я готов доверять им всем, кроме священников, адвокатов, крупных торговцев, землевладельцев и т. д.»43.

Дикость итальянского ландшафта и приветливость местных жителей способствовали быстрому росту дезертирства из рядов союзников. Позади продвигавшейся вперед армии оставались те, кто предпочел пуститься в бега, – главным образом это были пехотинцы, понимавшие, как мало у них шансов выжить при столкновении с врагом. По оценкам информированных военачальников, в Италии в 1944–1945 гг. рыскало около 30 000 британских дезертиров – «две полные дивизии» – и еще тысяч десять американцев. Поразительные цифры, им следовало бы уделять большее внимания в описании этого похода, хотя следует отметить, что у официальных историков данные о дезертирах существенно занижены – отчасти потому, что они не принимают во внимание тех, кто по техническим причинам считался не беглецами, а лишь «в самовольной отлучке».

За линией фронта лейтенант Алекс Боулби наткнулся на солдата, который бросил свою часть и угощался ужином в кругу итальянского семейства. Этот солдат преспокойно закончил трапезу, вышел из дома и на глазах у растерянного молодого офицера угнал его джип прежде, чем кто-нибудь сообразил его остановить. Посреди хронических неудобств и ужасов военной кампании Боулби отмечал, что большинство его людей продолжают исполнять свой долг, хотя некоторые уже открыто бунтуют. Одного из них, задумавшего побег, перехватила военная полиция, и когда его уводили, он издевательски кричал товарищам: «Я останусь в живых, а вы все на хрен сгниете!»44

Александер мечтал вновь ввести смертную казнь как единственный способ запугать непокорных, и его мнение вполне разделял командир британской дивизии Билл Пенни: «Расстрелы с первых же дней послужили бы эффективной профилактикой»45. Но столь суровое наказание считалось неприемлемым с политической точки зрения.

И немцы, и союзники распространяли среди населения листовки, наперебой стараясь привлечь итальянцев на свою сторону. Айрис Ориго писала: «Крестьяне читают эти бумажки с напряжением и тревогой о своей собственной судьбе, но, как правило, с полным безразличием к основному вопросу. “Che sara di noi?” (“Что будет с нами?”) – вот что они хотят знать. А еще они мечтают о мире, вернуться к работе на земле, не потерять своих сыновей. Они живут в страхе и неуверенности, не знают, чего ждать от приближения солдат любой стороны – покой те несут им или насилие, освобождение или грабеж»46. 12 июня Ориго в саду своей усадьбы репетировала «Спящую красавицу» с группой детей-беженцев, которые жили у нее, и тут на грузовике явился отряд тяжеловооруженных немцев.

В ужасе Айрис cпросила, что им нужно, и получила неожиданный ответ: «Пожалуйста, попросите детей спеть для нас». Дети спели «Елочку» и «Тихую ночь» (эти немецкие песни они выучили годом ранее), и солдаты прослезились. «Родина! Мы будто вновь перенеслись на родину!» – и они забрались в грузовик и поехали дальше47. Не прошло и двух недель, как в те места явились французские колониальные войска. И Айрис с горечью писала: «Марокканцы довершили то, что начали немцы. Для них мародерство и изнасилование – законное право победителя, и они с неистовством предались и тому, и другому. Пострадали не только девушки и молодые женщины, но и восьмидесятилетние старухи. Так Вал д’Орсия познакомилась с союзниками, которых с таким нетерпением и энтузиазмом ждала»48.

Союзники медленно и с трудом продвигались по полуострову, а с лета 1944 г. войска Александера с обидой заметили, что операции в Средиземноморье и все их жертвы уже не привлекают прежнего внимания на родине. «В солнечной Италии, от фронта подалее, мы пьем вино, нам все равно», – распевали они. В глазах всего мира значение имели только события, происходившие далеко на севере, в Германии и Франции. И тем не менее Итальянский фронт сковывал десятую часть наземных сил Гитлера, которые в противном случае были бы отправлены на Восточный фронт или во Францию. С итальянских авиабаз союзники организовывали мощные эффективные налеты на нефтяные промыслы Германии в Румынии. И едва ли имелись какие-то способы ускорить эту кампанию, избежать ее или прервать. Она не принесла ни славы, ни удовлетворения сражавшимся, а тем более – злосчастным обитателям страны, превратившейся в поле боя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.