Боевой путь

Боевой путь

Особое значение для них приобретает боевой опыт, так как участие в реальных боевых действиях позволяет переосмыслить имеющиеся знания и умения, понять уровень своей профессиональной компетентности и в дальнейшем скорректировать свою служебную деятельность. В этой связи представляет интерес изучение боевого опыта, приобретенного исследуемыми военачальниками в ходе их службы до назначения их на должность главнокомандующего армиями фронта.

Первым из них получил кровавый опыт А. Н. Куропаткин. Будучи батальонным квартирмейстером, юный подпоручик проявил себя в боевых действиях, которые во второй половине XIX в. велись под руководством генерал-губернатора Кауфмана воинскими частями Туркестанского военного округа против Бухарского ханства. Молодой офицер участвовал в многочисленных боях, к которым следует отнести: «дела под Яны-Курганом», штурм в 1868 г. Самаркандских высот, «дела под Катты», бой на Зирабулакских высотах и участие во вторичном взятии Самарканда. Отвага Александра Николаевича была отмечена первыми наградами и внеочередным воинским званием. Он был награжден орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом, что было отмечено в приказах от 30 мая и 27 июня 1869 г. соответственно «за отличия в делах 1 мая и 27 мая 1868 г. против Бухарцев». Приказом от 15 июня 1869 г. А. Н. Куропаткину было присвоено воинское звание поручик «За отличия в делах 2 июня 1868 г.».

По окончании академии Генерального штаба молодой капитан был назначен в штаб Туркестанского военного округа и вскоре «по воле начальника» отправлен в длительную заграничную командировку, в которой пришлось участвовать в военной экспедиции в алжирской провинции Медеа. За участие в ней А. Н. Куропаткин был удостоен иностранной награды. Служба при штабе Туркестанского военного округа была насыщена военными действиями против Хивы и Коканда, в которых А. Н. Куропаткин вновь отличился. Командуя полуротой охотников и сотней спешившихся казаков, первым ворвался в Урду. За участие в Алжирской экспедиции был пожалован 14 июля 1875 г. маршалом Мак-Магоном кавалерийским крестом ордена Почетного легиона. Участие в военной экспедиции против Коканда было вознаграждено 29 декабря 1876 г. орденом Св. Георгия 4-й степени. Таким образом, становление молодого офицера проходило в жестких условиях военной службы, насыщенной боевыми действиями, в которых он неоднократно демонстрировал личную храбрость.

Русско-турецкая компания (1877–1878 гг.) застала А. Н. Куропаткина в должности начальника штаба 16-й пехотной дивизии. Кроме личной храбрости, вновь показанной в боях против турок, старшие воинские начальники отмечали и его штабную распорядительность, умение организовать подготовку подчиненных подразделений и управлять ими в бою. Это послужило основанием для очередного представления опытного офицера тактического звена к отличию. 16 декабря 1877 г. «За дело на Веленых горах» А. Н. Куропаткин пожалован золотой саблей с надписью «За храбрость» и за храбрость же награжден князем Сербским офицерским крестом «Такова» и золотой медалью «За блокаду Плевны». Кроме того, в делах при взятии Ловчи отмечен: 20 ноября 1877 г. орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами; 10 июля 1878 г. воинским званием «полковник» по совокупности в делах против турок; 28 декабря 1878 г. за дело при Шейново награжден орденом Святой Анны 2-й степени с мечами; 17 апреля 1879 г. отмечен орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами; за участие в обложении Плевны награжден Румынским железным крестом 26.10.1880 г. В военных действиях получил сильную контузию при взрыве снарядного ящика. Его посчитали погибшим и в № 220 за 1877 г. «Московских ведомостей» был помещен о нем некролог. В последующих боях был тяжело ранен в левое плечо.

В боевых действиях против турок участвовали все исследуемые нами военачальники (за исключением Я. Г. Жилинского). Первая для них война застала их в обер-офицерских чинах, и боевой задор, что было свойственно абсолютному большинству русского офицерства, увлекал на подвиги. Молодые офицеры сражались доблестно, о чем свидетельствуют боевые награды. Должности, которые они занимали, требовали непосредственного соприкосновения с противником, поэтому война с турками позволила им на полях сражений впервые увидеть воочию ее кровавую суть. Это должно было сформировать и на всю последующую службу оставить у них в памяти понимание того, что от действий командира зависит жизнь и смерть множества людей.

Необходимо отметить, что Н. И. Иванов и Н. В. Рузский в эту войну уже возглавляли структурные подразделения артиллерии и пехоты соответственно, что накладывало на их действия особую ответственность за жизнь подчиненных им военнослужащих. Молодые командиры показали себя достойными начальниками. Н. И Иванов отличился, командуя: с 30.4 по 16.7.1877 г. осадными батареями при румынских войсках у г. Калафата против крепости Видина; с 25.8. – правой 8-орудийной осадной батареей при 9-м армейском корпусе западного отряда под Плевной; с 29.8. – левой 4-орудийной батареей при 4-м армейском корпусе; с 3.9. – осадной батареей № 7 при 9-м армейском корпусе. Кроме способности к управлению огнем артиллерии в бою, Н. И. Ивановым были продемонстрированы и хорошие навыки административной деятельности, что было проявлено при приеме имущества в крепости Рущук и также отмечено командованием. За боевые действия в Русско-турецкой войне 1887–1888 гг. Николай Иудович был награжден орденами Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, Св. Станислава 2-й степени с мечами и производством в капитаны за отличия в боевых действиях. За полезную деятельность по приему имущества в крепости Рущук он был отмечен орденом Св. Анны 2-й степени.

Боевой опыт Н. В. Рузского был менее длителен. В сражении с турками у с. Горный Дубняк он в должности командира 9-й роты 13 октября 1877 г. был ранен в правую ногу и убыл на излечение. По возвращении снова принял роту, но в боевых действиях больше не участвовал, уехав вскоре поступать в академию Генерального штаба. Отвага командира роты в Русско-турецкой кампании была отмечена двумя орденами, полученными за отличия, мужество и храбрость: Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и Анны 3-й степени с мечами и бантом.

Очередной раз военные действия были развязаны на южных рубежах Российской империи, постоянно подвергавшихся нападкам со стороны свирепых текинских племен, которых историк А. Керсновский назвал «чеченцами Средней Азии». Для удержания политического равновесия в государстве потребовалось принятие кардинальных мер по усмирению «неспокойного соседа», что и было предпринято в 1880–1881 гг. сводными отрядами императорской армии под руководством знаменитого М. Д. Скобелева. Один из отрядов от Туркестанского военного округа возглавлял полковник А. Н. Куропаткин. Для соединения с главными силами отряд совершил по пустыне беспримерный марш протяженностью около 700 верст, в котором его командир продемонстрировал выдающиеся организаторские и административные способности. По воспоминаниям участника событий, в этом тяжелейшем переходе в отряде А. Н. Куропаткина из 884 человек заболел лишь один!

При штурме крепости Геок-Тепе Алексей Николаевич командовал штурмовой колонной. При этом кроме личного мужества, вновь проявленного в сражениях, он продемонстрировал и вполне определенную командирскую распорядительность. За что в совокупности был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени 25.2.1881 г., серебряной медалью 12.1.1881 г. и произведен в генерал-майоры 29.1.1882 г. Ахалтекинские походы навсегда связали имена М. Д. Скобелева и А. Н. Куропаткина. Последняя военная экспедиция «Белого генерала», как называли Михаила Дмитриевича, обессмертила его имя и способствовала блестящей военной карьере А. Н. Куропаткина.

Маньчжурская компания 1904–1905 гг. застала будущих главнокомандующих уже в генеральских званиях, и боевой опыт был ими получен на другом, более высоком уровне, потребовавшим от них кроме личной храбрости – «низшей из воинских добродетелей» – проявления иных свойств личности военного деятеля. Действующую армию на театре военных действий возглавил Военный министр, генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин. Над ним «сиял ореол» ближайшего помощника легендарного М. Д. Скобелева, и общее мнение в военных и общественных кругах по его назначению было явно позитивным. Тем не менее вновь назначенный главнокомандующий счел необходимым телеграфировать Николаю II: «…Только бедность в людях заставляет Ваше Величество остановить свой выбор на мне». Вероятно, это обращение вызвано желанием «подстелить себе солому».

Николай II

Прибыв на Дальневосточный театр военных действий, А. Н. Куропаткин стал формировать Полевой штаб Маньчжурской армии, мобилизация которого, по словам автора воспоминаний об этой войне генерал-майора Ф. П. Рерберга, проходила «как у папуасов – кустарно». На ведущие должности Полевого штаба были назначены люди, не отличавшиеся ни знаниями в данной области деятельности, ни предыдущим опытом службы. Явным претендентом на должность начальника штаба А. Н. Куропаткина был генерал Холщевников, бывший начальником штаба у Н. П. Линевича на Дальневосточном театре военных действий, много сделавший в плане подготовки к военным действиям с Японией. В частности, он подготовил мобилизационный план и план стратегического развертывания на театре военных действий, одобренный А. Н. Куропаткиным. Логично было бы оставить человека-специалиста, бывшего в курсе дел. Но А. Н. Куропаткин отверг эту кандидатуру под предлогом того, что ему дана директива выбрать в начальники штаба или «полного генерала», или старого генерал-лейтенанта, так как корпусами командуют «тоже старые генералы». Он же обещал генералу Холщевникову дать под командование корпус, но так и не нашел должности этому уважаемому в военных кругах на Дальнем Востоке генералу. А начальником штаба был назначен командир Корпуса пограничной стражи (?) генерал-лейтенант В. В. Сахаров. Его брат Виктор Викторович Сахаров занял пост военного министра вместо А. Н. Куропаткина. Этим фактором в совокупности с тем, что, по мнению сослуживцев, Владимир Викторович Сахаров не имел своего мнения, вероятно, и было обусловлено данное назначение.

На должность генерал-квартирмейстера был приглашен генерал-майор В. И. Харкевич. Начальником же военных сообщений был назначен начальник канцелярии военного министра генерал-лейтенант А. Ф. Забелин. Санитарную часть возглавил губернатор Ф. Ф. Трепов, не связанный ранее с этим видом деятельности. Начальником транспортов армии был назначен полковник Ухач-Огорович, никогда не имевший в мирное время дел по этой части. Начальником военно-дорожного управления стал строитель Либавской крепости И. И. Шевалье-де-ла-Серр, «…отличный игрок в шахматы, знаток по ухаживанию за дамами и за начальством, но полный невежда в смысле знания военного дела вообще». Подобные назначения комментировались соответствующими высказываниями современников. «Удивляюсь я… как тот же Куропаткин мог окружить себя такой плеядой бездарностей, неужели же все из угодливости желаниям высокопоставленных лиц?!» Об этом же вспоминают аккредитованные при штабе А. Н. Куропаткина иностранные корреспонденты: «Свита Куропаткина за исключением двух-трех лиц поражала меня своей тупостью. Она состояла из больших бар, прямо от Двора, все из князей и графов…»

Вполне естественно, что подобные назначения вызывали и вызывают удивление. Но вряд ли стоит относить это к ограниченности А. Н. Куропаткина. Пребывание в должности военного министра в предвоенное время и вращение в атмосфере перманентных дворцовых интриг приучили его к осторожности в выборе окружения. Скорее всего, свое окружение А. Н. Куропаткин собрал исходя из желаний влиятельных людей получить боевую награду, отметившись на ничем не обременявшей, по общему мнению, «военной прогулке». Да и наличие «под рукой» влиятельных сановников со связями могло быть полезно в последующем А. Н. Куропаткину, превратившемуся из храброго сподвижника легендарного М. Д. Скобелева в царедворца и «придворного дипломата».

Современники отмечали желание многих столичных лиц съездить на театр военных действий за получением ощущений и высочайших наград, находясь в Главном штабе вдали от сражений. Об этом говорили и окопные офицеры, которые оставили воспоминания, в частности, и о вымышленных подвигах столичных «героев». В связи с вышесказанным небезынтересно, что в декабре 1904 г. А. Н. Куропаткиным был отдан приказ по армии: «Мною замечено, что командиры частей представляют за боевые заслуги орденом Св. Владимира с мечами и золотым оружием таких лиц, которые не оказали особых подвигов личного мужества». Между тем, отмечает А. И. Любинский, весь штаб А. Н. Куропаткина уже был украшен золотым оружием и орденом Св. Владимира с мечами. Личный секретарь А. Н. Куропаткина титулярный советник Задорожченко был награжден орденом Станислава с мечами. Тем же орденом был награжден чиновник Шевцов, занимающийся перепиской на печатной машинке в вагоне главнокомандующего и за время войны даже японца не видевший.

Сформированный подобным образом штаб являлся малопригодным к выполнению своих прямых функций и в совокупности с устойчивой привычкой А. Н. Куропаткина вмешиваться во всевозможные второстепенные вопросы своих подчиненных (в данном случае своего некомпетентного штаба и подчиненных ему начальников) обрекал войска на бессмысленные потери. За время ведения боевых действий в прошлом храбрый офицер противопоставил себя мелочной и малокомпетентной опекой над своими непосредственными подчиненными, показав полную неспособность к управлению высшими тактическими соединениями. Дневниковые записи участников той войны полковника С. А. Рашевского и генерала М. В. Алексеева соответственно оставили потомкам краткие, но емкие характеристики главнокомандующего: «…жданный и хваленый Куропаткин, что он сделал в течение почти 5 месяцев? – ровно ничего». «Горе той армии, которая вместо головы имеет кочан капусты, нерешительный, боязливый, гадкий. Он не допускает и мысли, что это он не способен мыслить, действовать, кипеть разумными распоряжениями… Решений много, но самое скверное из них – ничего не предпринимать…»

Итог деятельности А. Н. Куропаткина как стратега, писал А. И. Любинский, подвели японцы. В одном из номеров японской газеты отмечено: «Вникая в план действий Куропаткина, мы приходим к заключению, что после каждого сражения, потерпев неудачу, он ждет подкреплений и опять стремится дать новый бой с целью вновь отступать. Значит, он пассивно отступает. Если это так, то мы думаем, что план Куропаткина во всем потерпит неудачу».

Командную должность в Русско-японской войне занимал и Н. И. Иванов, который, как было отмечено выше, был назначен командиром Восточного отряда, затем переименованного в 3-й Сибирский корпус. Эта война подтвердила личную храбрость Н. И. Иванова и необходимое для старшего начальника спокойствие в сражениях, не выявив, однако, других его военных дарований, что, как уже нами отмечалось, являлось вполне закономерным. Но боевые действия позволили Н. И. Иванову зарекомендовать себя в определенной степени успешным военачальником. Что, по мнению военного историка А. Керсновского, скорее всего было связано с деятельностью начальника штаба 3-го Сибирского корпуса генерал-майора Е. И. Мартынова.

Боевой опыт А. Е. Эверта, Н. В. Рузского и М. В. Алексеева приобретался в должности начальников полевых штабов (Эверт, Рузский) и генерал-квартирмейстера 1-й, 2-й и 3-й армий соответственно. Генералы не были самостоятельными фигурами в этой войне и организовывали боевые действия, основываясь на порочной стратегии главнокомандующего (А. Н. Куропаткина), пропитанной нерешительностью, пассивностью и отступательной направленностью.

Русско-японская война выявила «малую образованность в военном деле» командующих армиями, непонимание ими новой техники управления и неподготовленность к управлению соединениями и частями в современной войне. М. В. Алексеева удивляла и возмущала безыдейность совещаний, проводимых командующим армии Каульбарсом. Он вспоминал: «Для чего было вчера совещание у Каульбарса, я не знаю, до такой степени не было идеи… тона рассуждений… У нашего полководца нет решимости…» По его же мнению, «Генерал Линевич, по виду милый и любезный человек, – но как военный, это батальонный, в лучшем случае полковой командир, чуждый всяких знаний и сведений, необходимых для старшего начальника…» М. В. Алексееву вторят современные исследователи Русско-японской войны В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, резюмируя, что командующий 1-й армией Линевич был ярким представителем старой и уже изжившей военной школы. Он совершенно не понимал, «как поезда могут ходить по расписанию, если они перемещаются по рельсам». Его уму была неподвластна стрельба артиллерии по невидимому противнику.

Военно-стратегическая немощь представителей высшего командования компенсировалась интригами. В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов приводят в контексте вышесказанного очень показательный пример управленческой практики главнокомандующего. А. Н. Куропаткин, минуя командующего 2-й армии Гриппенберга, поставил задачу начальнику штаба армии на разработку одной из операций. Начальник штаба Н. В. Рузский из своих личных соображений не доложил об этом своему непосредственному начальнику (командующему армией) и стал разрабатывать план в двух вариантах: по А. Н. Куропаткину и по Гриппенбергу. Командующий армией, получив анонимное письмо, в котором акцент был сделан на то, что подчиненные подобными действиями игнорируют волю командующего и прибирают власть в свои руки, поставил Н. В. Рузского в крайне неприятное положение, запретив тому вскрывать всю почту с оперативной информацией, доверив это своему адъютанту капитану Мельгунову. Тот, не желая бодрствовать ночами (в ночное время, как правило, передавалась основная масса оперативных документов), перепоручил эту задачу ординарцу командующего – молодому подпоручику Кутепову. В результате чего весь штаб, в обязанности которого было принимать информацию, ее систематизировать и готовить предложения командующему, был лишен возможности выполнять свои основные функции. Все было дано на откуп 19-летнему офицеру. Можно предположить, как это отражалось на оперативности в действиях подчиненных частей, ожидавших распоряжений штаба армии.

Маньчжурская компания ярко высветила Н. И. Иванову, А. Е. Эверту, Н. В. Рузскому и М. В. Алексееву порочный стиль руководства командующих армиями и главнокомандующего русской группировкой на ТВД А. Н. Куропаткина, показав разрушающую деятельность управления, пронизанного клеветой и интригами в оперативно-стратегических штабах. Судьба предоставила им шанс осмыслить свой боевой опыт и внести коррективы в последующую деятельность. Однако Н. В. Рузский в должности главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта в Лодзинской операции в 1914 г. применит негативный Маньчжурский опыт дробления штатных войсковых единиц на импровизированные отряды без средств управления с вновь назначенными командирами, совершенно не знавшими обретенных перед боем подчиненных, что не приводило русские войска к успеху в операциях.

Несмотря на участие Я. Г. Жилинского в Маньчжурской кампании, ему не представилось возможности приобрести реальный опыт ни в непосредственном управлении подчиненными войсками в качестве их начальника, ни в разработке оперативных планов проводимых операций. Это было связано с пребыванием его на войне в должности начальника штаба наместника и особой (дипломатической) миссией будущего главнокомандующего. Более подробно характер опыта данной военной компании был рассмотрен выше при анализе служебной деятельности Я. Г. Жилинского.

Следует отметить, что А. А. Брусилов не участвовал в Русско-японской войне. По словам К. Г. Маннергейма, который рвался на нее с целью попробовать свои силы, тот не только отговаривал его от данного поступка, но считал совершенно бесполезным участие в такой незначительной (?) войне, мотивируя необходимостью поберечь себя для будущей мировой войны! Несколько странное мнение для генерала, если учитывать общеизвестные факты, что А. В. Суворов постоянно хандрил без военных действий, а М. Д. Скобелев, будучи в отпуске, ездил в Америку на театр военных действий с целью приобретения опыта и изучения особенностей ведения боевых действий. Небезынтересно, что на Русско-японскую войну убегали и мальчишки, охваченные патриотизмом.

Несмотря на неутешительные итоги Маньчжурской кампании, боевые действия исследуемых генералов, участвующих в ней, были вознаграждены очередными знаками воинской доблести. М. В. Алексеев по итогам своей деятельности был награжден золотым оружием «за разновременные отличия» и орденом Св. Станислава 1-й степени «За отличия в делах против Японии». Н. В. Рузский участвовал в сражениях: при Сандепу, Чжаньтань (12–15 января 1905 г.); при Матурань-Шуанго (17 февраля 1905 г.); при Сатхеза (19 февраля); у Императорских могил, Вазые, Умантунь, разъезд № 97 и Цуэртунь (25 февраля). За участие в боях был награжден 13.7.1905 г. орденом Св. Анны 1-й степени с мечами и 23.8.1905 г. – орденом Св. Владимира 2-й степени с мечами. А. Е. Эверт 3.3.1905 г. был награжден золотым оружием «За храбрость» и 28.2.1906 г. за отличия в делах против японцев – орденом Св. Станислава 1-й степени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.